) isbn 58-903016-01-05 Вторая книга

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 17

Глава 15. Матёрый

И если бы десять лет ещё пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и всё воеводство.

Н.В.Гоголь. Тарас Бульба

Кто там значится следующий? - Вайскопф, сидя в ароматической пене, ещё раз заглянул в расстрельный список Колфера Фоста, лежащий на широком бортике ванны. Сразу за Н.Гоголем значился всемирно известный господин на букву "Д" - сильнейший противник. Раньше Вайскопф и мечтать не мог о таком крупном звере. Но теперь он был уверен в своих силах.

Вечером Вайскопф бросился в фирменный поезд и до раннего утра наслаждался стремительным перемещением в ночном пространстве. В Петербурге он взял такси до Литейной, ему нужен был один дом, унылый и серый, очень старый. Мрачная сырая подворотня понравилась Вайскопфу, особенно узкая каменная лестница с неожиданным углублением в стене, уютным, как раз подходящим по росту. Он вошёл в эту нишу, полностью погружаясь в тень, и только носки ботинок Вайскопфа, немного заляпанные грязью, должно быть, ещё московской, торчали наружу.

Вайскопф, размышляя, простоял довольно долго. Он думал о том, как по этим самым ступеням поднимался к себе, во второй этаж, ненавистный человек. Любопытно, взбегал ли торопливо, сутулясь и озираясь, или же поднимался решительным шагом, через ступеньку, стуча каблуками? Убийце страшно захотелось курить, он постоял ещё немного, потом вышел из ниши и поехал в гостиницу на Васильевский остров.

Он вбежал в роскошный вестибюль, взмыл на последний этаж. В номере лежал неразобранный чемодан. Вайскопф достал сверху пёстрый матерчатый сверток, внутри побрякивали суставы расчленённого кальяна. Прикручивая шланг, смотрел в окно на падшие созвездия полночных улиц. Замечателен Петербург! Как хорошо здесь убивать!

Гашиш был слабенький, мягкий. В гулкой голове Вайскопфа медленно прошёлся от уха до уха невидимый дирижёр, потом кашлянул, постучал палочкой по пюпитру. И вот еле слышная музыка занялась по краям сознания, властно охватывая чувства, перерастая в сплошную симфонию запахов, мыслей, предчувствий...

Вскоре Вайскопф уже видел, как будет убивать. Сбоку, совсем близко, подошёл к нему Тургенев, седой и кудрявый, в голубоватом фраке, и, нагнувшись, жарко зашептал на ухо, поминутно хихикая и дёргая за рукав. Вайскопф поневоле заслушался: Тургенев рассказывал складно, точно стихотворение в прозе, про какую-то девочку, про маленького Федю Достоевского...

Оркестр ещё гудел в голове Вайскопфа, когда тот, с трудом нащупав телефон в кармане гостиничного халата, набрал номер Александра Сахарского и прямо спросил, что нам известно про историю с девочкой. Сахарский заинтересовался жадно, но виду не подал - почти спокойным голосом сказал, что проверит.

Через полчаса он позвонил и радостно сообщил, что держит в руках подборку симптомов подавляемой нимфофилии в творчестве Достоевского.

- Это целая к-коллекция, Вы сы-слышите меня, Вайскопф? Он пишет об изнасилованных девочках чуть не в каждом романе! То есть, к-конечно, не в каждом, а только в одном романе, но в других ч-чер... черновиках тоже встречается эта тема, значит, можно и нужно это раскрутить на всю катушку. И знаете, я говорил с Уроцким... Уроцкий тоже хо-хо... хотел Вам позвонить, у него есть хо-хо... хорошая идея!

Уроцкий позвонил через полчаса и сладко замурлыкал:

- Лёня? Лёня, старичок, а у меня есть для тебя немного взрывчатки. Ага, под памятник Фёдору Михалычу. Ты же помнишь, моя Элли профессором Фрейдом увлекается... И знаешь, она подсказала мне классную вещь, которую можно раскрутить на всю катушку на всю страну. Оказывается, доктор Фрейд ещё при жизни высказал предположение, что Михалыч ненавидел своего отца. То есть чуть ли не смерти его желал!

- Ты хочешь сказать?.. Если он мечтал об этом, значит?..

- Значит, почти убил! - выкрикнул Уроцкий. - То есть мы можем сделать такое открытие. Прикинь, взрыв какой? Достоевский, оказывается, ещё в юности стал убийцей. Прикончил собственного папашу!

- Ё-моё. Это гениально. Мы скажем, что убийство отца в "Братьях Карамазовых" автобиографично! - зашептал Вайс-копф. - Что Достоевский маниакально вновь и вновь вспоминал то, как он убил отца! И на волне этой мании написал весь роман про Карамазовых! Идея бронебойная. Беру её в работу, старичок!

Легенда уже сама собой рисовалась в его воображении; фантазии, оживлённые и подкрашенные гашишем, толпились в ожидании выхода на ярко освещенную сцену сознания. Достоевский - серийный маньяк, каннибал. Начал в юности с того, что изнасиловал и прикончил пятилетнюю девочку, с которой они вместе играли в саду. Отец тогда прикрыл Федю-потрошителя, спас от суда. А молчаливый, нелюдимый Федя впоследствии "заказал" собственного отца лихим крестьянам, которые подкараулили старика в имении. Когда Федя вырос, он начал убивать детей регулярно: жарил и поедал их. Ах, как это модно, волнующе, дразняще! Вайскопф поспешно пристроился на подоконнике, пальцы его любовно сжимали отточенное стальное перо. Наполненное ядом острие тускло поблескивало в лунном свете. Вайскопф щурился в слепоту питерского вечера, он уже летел через время, как демон-убийца, он уже видел сутулую фигуру "объекта": ненавистный лобастый человек работал у конторки в конце длинного коридора. Вайскопф двигался бесшумно, он почти плыл над полом, как призрак. Бородатый человек с огромным черепом вдруг, точно почувствовав что-то, обернулся, поднял светлые страшные глаза... Но нет, он не может увидеть Вайскопфа. Вайскопф недобро улыбнулся и неторопливо занёс острое перо, зажатое в ледяных пальцах. Осталось нанести удар. Перо как лезвие ножа...

На чистом листе бумаги он аккуратно, слегка надавливая, написал:

Людоедство Достоевского. Сценарий художественного фильма

Новый телесериал про Фёдора Михайловича делался студией Эрнеста Кунца на скорую руку. Декорации были скверны, в кадре то и дело попадались особняки с пластиковыми стеклопакетами, барышни щеголяли в модных причёсках начала XXI века, столичная знать говорила с одесским акцентом. Но всё это было неважно - созвездие мощных актёров, самые популярные бюсты и лица российского экрана вытягивали фильм на высоту недосягаемого триумфа. Успех был полнейший, страна замирала перед телевизорами каждый вечер, чтобы посмотреть, как сумасшедший писатель делает шашлыки из убитых девочек, потом описывает свои чувства в гениальных романах, затем мчится в ближайшее казино проигрывать в пух и прах колоссальные гонорары и, наконец, возвращаясь домой, бьётся в диких приступах падучей болезни среди разлитых чернил, рассыпанных денег и расчленённых трупов.

Вера Кирилловна, заглянув на именины к подруге, поневоле увидела самую первую серию. На следующий день она явилась в школу настроенная решительно, взволнованная и бледная. Переждав бурные восторги школьников по поводу нового сериала о Достоевском, она сказала строго, почти скомандовала:

- А теперь молчите и слушайте правду.

Негромко и медленно, будто вбивая в воздух невидимые гвозди, заговорила:

- Маленький Федя физически не мог изнасиловать свою пятилетнюю подружку, с которой они играли во дворе Мариинской больницы. В то время когда несчастную девочку замучил прохожий, пьяный мерзавец, Фёдору Достоевскому было всего четыре года! Класс затих.

- Весь этот фильм - не просто ложь, - голос учительницы зазвенел как натянутая струна. - Это моральное убийство. Авторы фильма оболгали, оклеветали нашего гениального соотечественника, глубоко верующего, совестливого и доброго человека. И никто, заметьте, никто не встал на защиту его чести.

Она оглядела притихших детей.

- Я расскажу вам другую историю про маленького Федю Достоевского. Эта история невыдуманная, истинная. Однажды, когда Федя гулял в лесу, ему показалось вдруг, что за деревьями мелькнул волк. Мальчик с криком бросился из рощицы в поле, где пахал землю старый крестьянин. "Волк! На меня напал волк!" - кричал мальчик. "Не бойся, - спокойно ответил незнакомый дедушка, поднимая сильную руку и неспешно осеняя перепуганного ребёнка крестным знамением. - Не бойся... Уж я тебя волку не выдам".

Было всё так же тихо. И только Неллечка Буборц капризно спросила:

- А какой здесь смысл, Вера Кирилловна? Ну крестьянин какой-то. Нам непонятно!

- Это воспоминание много значило для Достоевского, - ответила Вера Кирилловна, - писатель не раз потом вспоминал слова русского крестьянина: "Не бойся... уж я тебя волку не выдам". Всю жизнь Фёдор Михайлович чувствовал защиту своего народа, русского крестьянина, который будто стоял у него за спиной, благословляя и охраняя от всякой дряни.

Она подошла к окну и посмотрела на шпили высокомерных московских высоток:

- И только сейчас волки вконец осмелели.

Глава 16. Дешовки

Обрывистый берег весь оброс бурьяном, и по небольшой лощине между им и притоком рос высокий тростник, почти в вышину человека. На вершине обрыва видны были остатки плетня, обличавшие когда-то бывший огород. Перед ним — широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову.

Н.В.Гоголь. Тарас Бульба

Женщина, упорно бежавшая за автобусом от самой церкви, сдалась. Уронила сумку и, тяжело дыша, привалилась к столбу. На вопрос Телегина, где живёт Вася Дешовкин, ответила грубо:

- На хрена тебе, турист? Васька в Калугу уехал, дочку повёз на аборт.

- Гм? Наверное, мне нужен другой Вася, - сообразил Телегин. Бывший боец его батальона Василий Дешовкин едва ли мог вырастить за прошедшие пять или шесть лет столь взрослую дочку.

- Тебе, небось, Васька-дурачок нужен? В крайнем доме, за мостом.

- По этой дороге идти?

- По этой лучше не ходи, - посоветовала женщина. - Там Светкиных близнецов в армию провожают, так уже нажралися, полна улица шпаны. Лучше через пустырь топай, мимо почты.

За мостом голубел в мокрых вербах покосившийся штакетник. Домик, будто отворачиваясь окнами от улицы, таился в глубине двора. Собаки не было. Телегин толкнул неприкрытую калитку и, нарочито громко топая, пошёл по грязной тропке к дому.

Дверь на веранду как-то скоро отворилась, и на верхнюю ступеньку выдвинулось колесико кресла-каталки. В нём сидел, завернувшись в клетчатое одеяло, широкоплечий парень в старом тельнике, инвалид с круглыми и будто даже радостными глазами. Лицо подполковника сделалось серым. Вася Дешовкин почти не изменился: всё та же глуповатая улыбка и россыпь родинок на лбу, уши большие и розовые, как прежде.

- Здрасте, товарищ капитан! - удивлённо и радостно сказал инвалид. - А мама на работу ушла. Я один остался!

- Здравствуй, Василий, - не сразу ответил Телегин. - Я теперь, брат, подполковник.

Он сгрузил тяжёлые рюкзаки на тропинку, начал было подниматься на крыльцо - но на полпути остановился.

- Слушай, тут такие дела... Я по делу приехал.

- Вы заходите, только у нас чай закончился!

- Нет, я лучше... послушай, Василий. Я приехал... гхм! - Подполковник прочистил горло и машинально оглянулся по сторонам.

- Вы плюйте, здесь ничего, - быстро сказал Вася.

- Нет, я... только ты выслушай меня до конца, - Телегин прислонился к перилам. - Я приехал попросить прощение.

- У кого? - испугался Вася. - Я на Вас не обижаюсь вовсе!

- У тебя, у тебя. И у матери твоей. Даже в первую очередь у матери.

- Она кричать на Вас будет, - сказал инвалид. - Она думает, что Вы мою жизнь сгубили, а это неправда. Знаете, она только вечером придёт, так что Вы проходите в дом, пожалуйста.

В рюкзаках Телегина нашлась пачка индийского чая со слоном. Васька почему-то страшно обрадовался и чаю, и в особенности сгущённому молоку.

- Ой, сколько у Вас разного, товарищ подполковник! - восхищённо прошептал он, глядя на рюкзаки.

- Тебе привёз, гостинцы из Москвы.

- Нет-нет! Вы не оставляйте, мама всё равно продаст! - испугался Василий, ёжась в инвалидном кресле. - Она продаст и водки купит. Вот мне баночку оставьте... или две баночки. А остальное лучше заберите, товарищ подполковник, прошу.

Они выпили чаю, потом Вася притащил свой "военный" альбом - не дембельский, конечно, потому что Вася до дембеля не дослужил, а загремел за полгода до конца службы в больницу с переломом позвоночника в поясничном отделе - именно туда с бешеной силой пнул его разъярённый Телегин за то, что Вася промочил последнюю пачку сигарет...

- А здеся - Вы, товарищ подполковник! - радостно объявил инвалид, переворачивая очередную страницу.

Телегин чуть зубами не скрипнул: с фотографии горделиво поглядывал самодовольный тип с усиками и наглыми светлыми глазами, стройный и мускулистый капитан.

- Это мы с вами в Косово! - улыбался Вася, листая альбом. - У меня ещё одна ваша фотография была, где Вы на танке сидите. Только её мамка порвала. Она на Вас очень злая была!

- Она пьёт? - прямо спросил Телегин. - Когда она стала выпивать?

- Ну да, не помню, - Вася покраснел и замолк, а потом всё-таки ответил: - Ну когда я вернулся из больницы, крепко начала. А раньше - так, помаленьку.

* * *

Валентина Дешовкина, крупная грубоватая женщина с дурно крашенными волосами, с морщинистыми губами и набухшими веками, сильная и своенравная, - за что звали её в Дешовках Маркизой - вернулась домой раньше обычного. В магазине погас свет, и пришлось закрывать кассу уже в четыре часа. Поначалу, завидев на кухне незнакомого мужика - по всему видать, военного, - она решила, что к Ваське приехал кто-то из старых друзей по десантуре. Даже обрадовалась, решила, что будут отмечать встречу, поминать погибших, вот и она посидит с мужиками. Только потом - уже когда присела к столу - точно пелена свалилась: это был он!

Валентина так и замерла на стуле, опустив глаза в скатерть. А он сидел как ни в чём не бывало, и молчал, и пил горячий чай, шумно выдыхая поганым своим носом.

Она вдруг поднялась, небыстро и тяжело. И, бешено ворочая глазами, выкрикнула:

- А чё ты пришёл-то, а? Ты чё пришёл, гад?!

И бросилась через стол, ногтями в лицо, раздавить и размазать, вырвать поганые усики... Васька закричал и задёргался на коляске, пытаясь обогнуть поехавший на сторону стол, с которого вмиг посыпались чашки. Валентина, с силой навалившись на Телегина, вцепилась ему в волосы и тянула книзу за воротник. Стервенея, она что-то кричала, ей всё казалось, что сейчас он отбросит её, и подскочит, и тоже начнет бить, а потому, каждым мигом дорожа, рвала и кромсала ненавистное лицо подполковника:

- Га-ад, гад! На тебе, вот, вот! Не-на-вижу!

А Телегин только вдавился в стул, да немного голову пригнул - а руки хоть и поднял, но точно маленький, не мог защищаться - так и болтались они, немного дёргаясь от рывков и ударов. Наконец Васька подкатил кое-как, надавил колесом:

- Мама, мамочка! Не надо! Он прощения просил! Валентина, заслышав голос сына, вдруг отскочила, как

ужаленная. Телегин сидел, хлюпая кровавым пузырём, усы его были мокрые и гадкие. Страшнее всего был глаз, который показался Валентине глазом мертвеца, остекленевшим и безразличным.

- В-вы простите... - прохрипел Телегин. - В-вы правильно на меня. Всё-всё правильно.

Когда он заговорил, из губы потекла яркая тонкая струйка, прямо на тельняшку. Валентина посмотрела на свои руки, потом зачем-то резко отодвинула на край плиты кипевший чайник и выбежала из комнаты. Уже от порога крикнула:

- Уходи! Васька, пусть уходит... Гад! Дверь хлопнула и стало очень тихо.

- Товарищ подполковник, простите нас, пожалуйста... - виновато запричитал Василий.

Но Телегин несколько минут сидел без движения, потом неожиданно легко встал из-за стола. Шмыгнул окровавленным носом и посмотрел на Василия почти счастливо:

- Вася, всё правильно, дорогой. Мне от этого легче будет, понимаешь?

- Она к Людке побежала, - вздохнул инвалид. - Теперь напьётся. Когда злая, потом всегда пьёт.

Василий вновь посмотрел на Телегина виновато:

- Товарищ подполковник, я на Вас ни капли не обижаюсь. Только Вам и правда лучше уходить. Не злите её, она как дурная будет. Она Вас ужасно ненавидит. И проклинала Вас, и даже ходила к одной бабке, чтобы Вам какое-нибудь зло наколдовали. Не простит она, поймите.

Телегин несколько минут стоял молча. На Васю не смотрел. Тихо сказал, глядя в сторону:

- Ты прав, мне лучше уйти.

Василий обрадовался, заёрзал в своей каталке:

- От греха, от греха подальше, товарищ подполковник. Она, когда пьяная, себя не помнит. Только банки, банки заберите. Пропьёт. Жалко будет.

Телегин кивнул. Поднял с пола рюкзаки и вышел.

Совсем рядом с домом Валентины Дешовкиной, всего-то через дорогу, неприятно чернел заброшенный дом с давно провалившейся крышей, с окончательно сгнившим двором для скотины. Волоча рюкзаки, отставной подполковник Телегин перешёл дорогу и, оглядевшись, направился в сторону заброшенного дома.

Дом стоял в зарослях высокой, в человеческий рост, крапивы.

До захода солнца Телегин успел полностью расчистить от хлама чуланчик в нежилой части дома. Видимо, раньше здесь была кладовка - до сих пор под крышей торчал обломок коромысла, почерневшее прясло валялось в углу. Над чуланчиком даже сохранилась крыша, и, если закрыть дверку, становилось почти уютно. Одна находка даже позабавила Телегина: в стену был вбит гвоздь, а на гвозде как ни в чём не бывало висел здоровенный железный ключ - грубый, с широкой бородкой и мощным кольцом. Он поблескивал себе слегка и, казалось, спал крепким сном, точно не догадываясь, что хозяева давно померли либо съехали вон, да и хозяйство развалилось, и даже избы и той уже практически не было.

Телегин зачем-то снял с гвоздя ключ и долго держал его в руке. Он подумал о том человеке, который когда-то вешал этот ключ на гвоздь, не подозревая, что делает это в последний раз. Подполковник посидел ещё немного, облизал солёные от крови губы, потом опустился на доски рядом с рюкзаками, накрылся развёрнутым тентом палатки и удивительно быстро заснул.

Старые десантники спят чутко, а тем более подполковники в отставке. Около двух часов пополуночи Телегин раскрыл глаза и, не шевелясь, прислушался. Так и есть, на дворе едва слышно чавкнула грязная жижа и хриплый голос шёпотом выматерился. Телегин осторожно просунул руку под куртку, вытащил десантный нож.

- Пришлый забрёл, - едва слышно прохрипел голос совсем близко, за бревенчатой стеной чуланчика. - Дать по голове - и дело в закон.

- Мешки-то где? При нём ли? - тихонько переспросил другой голос, совсем ещё молодой, но сильно нетрезвый. - Я мешки возьму, а тебе тогда деньги.

- А мне по хрену, лишь бы на опохмел хватило, - ответил первый и сплюнул. - Давай, заходи. Он на дворе дрыхнет, я видел. В сеннике.

Слабый щелчок, раздавшийся в ночной тишине, Телегина отнюдь не порадовал: так щёлкает на переломе охотничье ружьё.

- Для всякого случая, - шёпотом пояснил молодой. - Но лучше ты сам, по голове, да посильнее.

Телегин выдохнул и приподнялся на локте.

- А ну, мля, щуки па-а-адходи по одному! - рявкнул он, не поднимаясь с места. - Ща, мля, отстрелю вам уши по самые помидоры, н-на!

Повторять не пришлось. Торопливое чавканье грязи уведомило Виктора Петровича о позорном бегстве его ночных визитёров. Он спрятал нож и, морщась от боли в расцарапанном лице, снова опустился виском на согнутый локоть.

Ранним утром Валентина ушла на работу, злая и насупленная. "Видать, крепко выпили с Людкой", - подумал Телегин, наблюдая через окно за неслишком твёрдой походкой Васькиной матери.

Он взвалил рюкзак на плечо и направился к Ваське. Выставил на голубой подоконник три баночки тушёнки, постучал в окно. Васька высунул из-за занавески удивлённую физиономию. Телегин махнул ему рукой и пошёл к колодцу умываться. Надо было идти в местную администрацию.

В управе Телегина встретили не то как сумасшедшего, не то как беглого уголовника. Начальник администрации минут десять разглядывал телегинский паспорт, а потом почему-то не хотел возвращать, видимо, собрался уже конфисковывать. Виктор Петрович решил, что светить офицерской корочкой без надобности не будет: нечего привлекать к себе внимание. Иначе новость о том, что из Москвы приехал бывший подполковник ФСБ и устроился жить в заброшенной избе, к вечеру долетит до Калуги, и утром перепуганные сотрудники местных органов приедут знакомиться. Наконец, чуть не силою вырвав свой паспорт из рук сельского начальника, Телегин попрощался и вышел.

Он хотел пройтись по деревне, оглядеться, разузнать, где находится сельмаг, в котором работала Валентина. Первый же встречный алкоголик доходчиво разъяснил, как добраться до магазина.

Телегин был уже почти рядом с низеньким домиком, сложенным из грязных шлакоблоков, когда его обогнал раздолбанный микроавтобус оптимистично-жёлтенькой масти - ещё советской клёпки - и, круто тормознув возле дверей сельмага, вывалил наружу троих мужчин нерусской наружности.

Это были не то цыгане, не то чеченцы - привычные обитатели, а иногда и теневые хозяева русских деревень. Телегин шёл, уныло глядя под ноги.

Старая псина с грустными глазами лежала возле входа в магазин. Телегин любил собак, особенно умных, - и собаки это чувствовали. Поворотившись спиной ко входу в магазин, он присел на корточки и бесстрашно погладил в момент размякшую от ласки жучку.

- Тысяча рублей тебе! Мало тебе?! - донеслось изнутри. - На полгода всего забираем, понимаешь ты?! Будет сидеть в метро, в самом центре Москвы! Кормить его будем, ухаживать! Дура! Через полгода назад привезём, и ещё две тысячи дадим: на, бери, сам заработал! А чего он у тебя без дела сидит! Он же больше ничего не может!

- Столько калек вокруг! И чего вам Васька дался?! - Телегин сразу узнал грубоватый голос Валентины. - Вон сколько больных валяется, и безногих навалом, и всяких! Что вы пристали ко мне?!

- Не понима-а-аешь! Лицо у него подходящее. Глаза такие голубенькие, сам такой беленький, большой и красивый - а уже инвалид чеченской войны! Такому много подавать будут, поняла?!

- А знаешь что, Рашид?! - перешла на крик Валентина. -Шёл бы ты отсюда, а? Уходи, я тебе говорю! Всё, разговор закончен! Иди-иди, а то милицию вызову!

Рашид и его приятели, матерясь, вышли из магазина, сели в "Рафик" и уехали. Валентина, опершись на косяк, тяжело глядела им вслед. Телегина возле магазина уже не было. В это время, быстро пробежав по Колхозной улице, он сворачивал в переулок, ведущий за мост, к дому Дешовкиных.

Успел как раз вовремя. У синего штакетника уже стоял жёлтый микроавтобус. Работали грязно, неаккуратно - попросту разбили окно и полезли внутрь нагло, в открытую. Через пять минут уже изнутри отперли дверь и вытащили на крыльцо инвалидное кресло, в котором лежал Васька - без сознания, с мотающейся головой. "Ударили по затылку", - поморщился Телегин и в три прыжка был уже у микроавтобуса.

Кресло-каталку затащили в "Рафик". Отдуваясь - Васька был тяжёлый, - прыгнули следом. Телегин, уже сидевший за рулём микроавтобуса (прежний водитель валялся в отключке на обочине), обернулся через плечо и с интересом спросил:

- Ну что, братва? Куда поедем?

Кто-то из них - кажется, Рашид - даже попытался оказать сопротивление. Не вставая с сиденья, Телегин двумя тычками вывел его из строя. Приятель Рашида, выбив ногами ржавую дверь "Рафика", попытался убежать. Телегин почти лениво кинул нож и пробил ему ногу. Потом тщательно связал всех троих буксировочным тросом, погрузил в машину и, бережно вытащив старенькое инвалидное кресло из машины, покатил бедного Васю обратно.

Вася пришёл в себя и, увидев Телегина, обрадовался ему как родному. Не торопясь, они выпили чаю со сгущёнкой. Василий всё это время послушно держал у затылка компресс, наскоро сварганенный подполковником. Ближе к вечеру, когда облезлая кукушка объявила пять часов, Телегин поднялся и, обняв на прощанье Ваську, вышел из дому.

Он решил отвезти пленных в местную милицию. А куда ещё? Участок был рядом, неподалёку от развалин церкви.

- Тук-тук! - крикнул Виктор Петрович, приоткрывая железную дверь, вымазанную зелёной краской. В тесном предбаннике было темно и холодно: одно из окон разбито наполовину и кое-как загорожено листом фанеры. Из-под фанеры дуло так, что на столе вовсю трепыхались газеты с кроссвордами. Телегин заглянул в следующую комнатку - здесь гудел чёрно-белый телевизор, на вытертом диванчике валялись мятые тренировочные штаны. Пахло вином и потом.

- Аи! А-ай! - послышался слабый писк за стенкой, и тут же - тупой, глуховатый звук удара, точно ногой пнули в подушку. Телегин, широко шагая, выбежал в предбанник. В отделении было мёртво и пусто, только в конце коридора, в гадкой комнатке с розовыми обоями и портретом президента на стене, он увидел пухлого маленького человека в одних трусах, но почему-то с пистолетом в руке. Пьяно растягивая слова, человек тыкал пистолетом в бледное личико перепуганной девушки, почти подростка, в нелепой и яркой одежде.

- Ты же пры... прыститутка, Вика! Ты же настоящая, фо-орменная прыститутка, понима-а...

- Привет, - вежливо поздоровался Телегин.

- Ой... Ты кто, а? - искренне удивился полуголый милиционер. И повалился лицом вниз, на грязный линолеум.

Девочка даже не вскрикнула, не удивилась, только привстала со стульчика.

Заметим, что Телегин не прикасался к рухнувшему капитану Дрыгайченкову. Капитан и ранее неоднократно падал, однако всякий раз поднимался и продолжал допрос задержанной несовершеннолетней гражданки Виктории Суховой. А теперь вот, похоже, окончательно угомонился - чмокнул губами и захрапел.

- Пожалуйста, не надо меня бить! - умоляюще произнесла девушка. - Я всё сделаю, пожалуйста...

Она медленно поднялась и, опустив руки, покорно посмотрела на Телегина.

- Беги отсюда, дурочка, - сказал Телегин.

Девочка стремительно цапнула со стола сумочку и, прижимая к животу туфли, босиком побежала по коридору.

Отставной подполковник Виктор Телегин приехал на жёлтом "Рафике" обратно к дому Валентины Дешовкиной. По дороге он доходчиво объяснил трём пассажирам, лежавшим всё это время лицом вниз на холодном полу автомашины, что предстоящую ночь до рассвета они будут ударно трудиться на участке пострадавшего Василия Дешовкина - в виде компенсации за моральный ущерб. Нестройное мычание задержанных свидетельствовало о том, что они полностью разделяли мнение Виктора Петровича и хотели как можно скорее приступить к работе.

Им предстояло восстановить забор, очистить сад от мусора, вычистить выгребную яму и отремонтировать покосившийся сарай.

Дорогой брат Виктор!

Получили твоё письмо. Доброе дело вначале часто связано с трудностями и искушениями. Поэтому не смущайся, вообще один из критериев чисто совершаемого добра - это жертва. Бог совершил жертву ради нас, и мы тоже, совершая что-то ради Него и ради Его образа - человека, должны чем-то жертвовать. А если нет жертвы, то наше добро недорого стоит. По сути, любовь без жертвы это самоуслаждение, то есть это любовь к самому себе. Делая что-то действительно доброе, надо быть готовым за это пострадать, потому что, с точки зрения земной логики и земного здравого смысла, духовная жизнь нелогична, как нелогичен Крест Христов людям мира сего. Ведь Крест - это и есть общий принцип жизни христианина. Только Крестом подаётся Благодать, которая даёт жизнь и восполняет недостающее. Тебя заинтересовали духовные законы, и ты спрашиваешь о том, как же их можно принять и как по ним можно жить. Не бойся. В духовных законах нет юридизма в человеческом понимании. Старец говорит, что духовные законы "сердобольны", то есть если человек или даже целый народ кается в совершённом грехе и в покаянии совершает какую-то жертву, если он терпит боль и идёт на Крест, то духовные законы становятся "сердобольны". Тогда кающийся человек или кающийся народ не несут наказания за то зло, которое они совершили. Я хочу сказать, что Крестом можно начать движение сначала - из любой, даже самой тяжёлой позиции.

Но подробнее напишу позже, когда получу ответ от тебя, которого с нетерпением жду. Итак, не бойся, когда идёшь на Крест, этот путь надо пройти полностью.

Пиши. Благословение Господне и поклон от всех, кто тебя помнит.

Твой брат Н.

Blog

Авва Исаак Сирин Зервас Никоc. 3-57 Кадеты Точка Ру. Кн. 2 / Никоc Зервас; [пер с греч.] -м. Лубянская площадь, 2007. 300 с ил. (Серия «Наука побеждать») isbn 58-903016-01-05 Вторая книга