Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
Чухно А. В. Антропологический подход к определению научного творчества// Эпистемология & философия науки, Т. XVII, — 2008. — № 3. — С. 271 — 221.


Творчество обычно понимают через его результат, как создание нового: ранее не бывшего, «прин­ципиально нового» (П. П. Гайденко), «прогрессивно нового» (А. М. Коршунов), создание ори­гинальных ценностей (А. С. Спи­рин) и другие. Подобный подход закреплен в словарях и энцикло­педиях, в учебниках, учебных пособиях и учебных программах. В этом есть своя правда. Вместе с тем такой подход к определению творчества ведет к целому ряду трудностей.

Далеко не всегда ясно, что именно считать новым. Говорят же: новое — это хорошо забытое старое. Ситуация осложняется и тем, что для разных социальных групп и коллективов новое мо­жет пониматься по-разному. Но­вое может оказаться регрессив­ным, даже реакционным (с точки зрения общественных идеалов, устремленности в будущее), кон­сервативным, антигуманистичным (например, изобретение орудий пыток, концлагерей, или технических новшеств, практи­куемых террористами).

Далее. Понимание творчества как создания нового лишает воз­можности многие виды деятель­ности оценивать с позиции твор­ческого подхода. Что нового не­сет, например, труд шахтера, продавца, врача, преподавателя в их обычных массовых повсе­дневных занятиях (мы оставляем в стороне новаторов своего дела, которых единицы)?

Нам представляется более приемлемым рассматривать творчество не с точки зрения результата труда, а, ориенти­руясь на сам процесс получения результата, поставить во главу не то, что достигнуто, а как оно было получено. В таком слу­чае ценность поступка будет оп­ределять не его объективный ре­зультат, а внутренний психологи­ческий мотив.

Соответственно выстраивает­ся следующий план-схема, своего рода алгоритм творчества.

В исходном пункте лежит целеполагание, назначение которо­го в том, чтобы задание, проб­лему перевести на уровень лич­ностного осознания, то есть при­нять задачу — кем бы она ни была поставлена — как свою собствен­ную проблему. Подобная опера­ция принципиально меняет от­ношение к делу. Поскольку те­перь это моя проблема, я буду относиться к ней соответственно моему персональному настрою.

Однако перевод познаватель­ной проблемы в сугубо личност­ный план, в русло моего Я не реализуется безжертвенно. Для этого требуются, как минимум, два условия: воля и вера. Творче­ство — это, прежде всего, терри­тория воли. Ведь не просто пре­одолеть себя и сесть за письмен­ный стол, заставить себя работать, когда вовсе нет жела­ния этим заниматься. Многие учёные (и не только они) как раз обращали внимание на этот факт самопреодоления: пересилить момент, когда не хочется тру­диться.

Вторым условием включения в творческое начинание является вера. Стоит лишь позволить себе усомниться в себе, в своей спо­собности выполнить замысел, как намечаемая работа теряет всякий смысл. В таком случае вы дейст­вительно не достигнете желае­мого.

Вера в такой ситуации олице­творяет собой вербально невыра­зимый в своих критериях взгляд на дело, полагающий достаточ­ность внутреннего самоустройст­ва для набросанного плана как намеченного событийного ряда собственной актуализации — про­екции намерения.

После того, как целеполагание совершилось, и проблема ос­воена как мое личное задание, творческий процесс переходит во вторую стадию — «психологиче­ское исполнение».

Поскольку задача осознана как моя собственная, появляется интерес: а что получится? как подступиться к решению? Заин­тересованность порождает увле­чение делом, что перерастает во влюбленность, без которой под­линно творческое отношение к работе состояться не может. Если человек увлечён своим трудом, естественно появляется стремле­ние сделать нечто как можно лучше, довести до совершенства. Это вносит эстетическое начало в творчество. Оно воплощается как в самом процессе творения, так и в его результатах.

Первый директор института математики Новосибирского от­деления академии наук С. Л. Со­болев, выступая перед научной общественностью, произнес за­поминающиеся слова: «Матема­тик — не просто тот, кто решает задачу, а тот, кто решает её кра­сиво».

Эстетическая составляющая творчества играет очень боль­шую роль. Совершенство и кра­сота сопровождают творчество на всех его этапах, отражаясь в его результатах. Нередко эстетиче­ский показатель становится критерием в пользу выбора теории среди конкурирующих. Критерий красоты как «сияния истины» наиболее продуктивно применя­ется в математике и физике. Убе­дительно звучит, например, при­знание в том, что красота — пер­вый пробный камень математи­ческой идеи. Как-то в тридцатые годы ушедшего века перед физи­ками выступал П. Дирак. У них было принято, что особо знатные гости оставляют на стене аудито­рии автограф с любимым выра­жением. Дирак написал: «Физи­ческий закон должен быть мате­матически красив».

Этап исполнения в своей высшей точке реализуется полной самоотдачей автора, что состав­ляет третий этап научного поиска (как и любого поискового про­цесса) и характеризуется как ос­новной закон творчества.

В литературе (философской, психологической и другой) ос­новной закон творчества опреде­ляется следующим образом. Надо выполнять дело так, будто оно — первое и последнее в твоей жиз­ни. То есть действовать так, словно больше уже никогда этого делать не будешь. Значит — не жалея сил, не оставляя на потом, сберегая себя. Так, например, многие учёные работали на грани изнашивания, сполна отдаваясь решению проблемы. После того, когда в 19 веке Ж. Леверье на основе расчётов был обнаружен Нептун, астроном задался целью разработать теорию движения больших планет. В этот грандиозный замысел мало кто верил: выполнение программы требова­ло колоссальных вычислений, причем высокой точности. Леве­рье провел их и достиг успеха, отдав этому упорному изнуряю­щему труду 28 лет жизни.

В течение шестнадцати лет Тихо де Браге, буквально заточив себя в обсерватории, системати­чески днём и ночью наблюдал движение Марса. На основе столь тщательно составленных таблиц И. Кеплеру удалось сформулиро­вать закон эллиптической формы движения планет; для этого ему пришлось затратить целых девять лет, работать так, что порой утомлялся, по его собственному признанию, «до сумасшествия». Отметим попутно и то, что Кеп­леру было свойственно эстетиче­ское восприятие явлений приро­ды. По его убеждению, геомет­рия — прообраз красоты мира.

По своему характеру творче­ство есть воспроизведение ок­ружающей действительности. Ко­нечно, воспроизводить мир спо­собен любой человек. Но в выс­шей степени это доступно толь­ко особо выдающимся людям. И. В. Гёте называл их «демониче­скими личностями», С. Б. Крым­ский использует термин «монадная личность», подразумевая характеристику лейбницевской монады как основополагающего начала сущего. Самовыражение именно такой личности способно представить окружающее твор­чески, то есть перевести подлин­ность бытия во внутренний мир человека, развернуть определе­ние внешне данного в катего­риях человеческой сущности, выстроить его в форме вселен­ской сущности творящего. Так бесконечно разнообразный мир воплощается в границах отдель­ного представителя человеческо­го рода.

Вершиной творческих отдач выступают наука и искусство, где полнее всего реализуются сущно­стные потенции человека.

Обращаясь к научному твор­честву, мы выходим на антропный космогонический принцип. Он вошел в культуру как поиск ответа на вопрос: что такое чело­век, если он способен познавать окружающий мир, и что такое мир, если человек способен его понимать? Антропный принцип позволяет говорить о взаимосо­гласованности природы и челове­ка, в их взаимной «причинности» по отношению друг к другу. Это проявляется, например, в удиви­тельной взаимной адаптации — человек адаптирован к внешнему миру, но и внешний мир адапти­рован к человеку.

Выделим два смысла антропного принципа. В соответствии со слабым смыслом, человек та­ков, какова природа. В сильном же варианте принципа природа такова, каков человек. В нашем участке Вселенной человек и не может быть иным, и мы являемся участником определенных зако­номерностей, иного же рода за­кономерности осуществляются вне нашего участия. Так, в зем­ной атмосфере наличествует ров­но 21% кислорода. Будь его меньше, окислительные процес­сы — а, значит, жизнь и человек — существовать не смогли бы. Если же кислорода имелось больше, чем 21%, всё живое выгоре­ло бы.

Следовательно, не только че­ловек не может быть иным, но и природа не должна быть другой, иначе она не отвечала бы услови­ям существования человека, и в этом состоит смысл её адаптиро­ванное к человеческому суще­ству. Возможно, подобно тому как реализуется программа, за­шифрованная кодом ДНК и оп­ределяющая этапы развития жи­вого индивидуума, как реализу­ется программа эволюционного развития живой материи от при­митивных организмов сквозь еёпоступательный ход к заверше­нию в человеке, — действует и программа наиболее высоких форм организации материи, уст­ремленная к появлению таких систем, которые способны поро­ждать мыслящие существа. А те системы, которые на это не спо­собны, сходят с магистрального пути развития мировой Вселен­ной.

Таким образом, человек в ак­тах научного творчества не про­сто отражает мир, а находит в нём бесконечные проявления человеческого начала.

Можно утверждать, что не только природа выступает об­разной моделью человека, но и человек — моделью природы. Только во втором случае требо­вания к установлению подобия выше, чем в первом. Реализация сущностных сил в творческих прорывах осуществляется как на родовидовом, так и на персо­нальном, субъективно-индиви­дуальном уровне, когда в ткань научного и художественного тек­ста внедряется сугубо личност­ное.

Английский физико-химик М. Полани в книге «Личностное знание» пишет, что в научное познание должен быть внесен страстный личный вклад иссле­дователя. И хотя в математиче­ском, физическом анализе это осуществимо не столь полно и зримо, то в работах гуманитарно­го профиля подобный путь обяза­телен. М. К. Мамардашвили, об­ращаясь к указанному сюжету, говорил, что если в процессе ис­следования ты пришел к резуль­тату, который исключает тебя как личность, значит исследо­вание было проведено непра­вильно.

Резюмируя сказанное, хоте­лось бы подчеркнуть, что смысл творчества не сводится к резуль­тату, который может быть ценен лишь как средство. Напротив, в процессе творчества разворачи­вается диалогичное самовыраже­ние, соединяющее внутреннее слышание проблемы с подачей «собственного голоса» в бытии, в котором реализуются глубинные потенции человека.