Библиотека Альдебаран

Вид материала

Документы

Содержание Японская «ярмарка шпионов» в европе

Подобный материал:

• Библиотека Альдебаран, 2189.93kb.
• Библиотека Альдебаран, 535.18kb.
• Студенческая Библиотека Онлайн, 169.06kb.
• Библиотека Альдебаран, 1616.97kb.
• Библиотека Альдебаран, 5850.32kb.
• Библиотека Альдебаран, 3931.12kb.
• Библиотека Альдебаран, 7121.35kb.
• Библиотека Альдебаран, 2381.99kb.
• Библиотека Альдебаран, 1789.76kb.
• Библиотека Альдебаран, 1490.77kb.

ЯПОНСКАЯ «ЯРМАРКА ШПИОНОВ» В ЕВРОПЕ

Связные польской разведки направляются в Берлин — Маньчжурская миссия — Хороший улов в Тиргартене — Сотрудничество японцев с польской разведкой — Торговля информацией в Стокгольме.


Вскоре после моего возвращения из Португалии мы получили от нашего Варшавского центра срочную депешу. «У3 — в ближайшие часы отсюда в направлении на Берлин отправится важный связной движения Сопротивления. Имя, внешность, пункт назначения и цель поездки не удалось выяснить. Вероятно, он поедет вечерним скорым поездом».

Это было и много, и в то же время ничего не было. Как найти в скором поезде Варшава — Берлин среди сотен пассажиров одного подозрительного, если даже не знаешь, на что при этом нужно прежде всего обратить внимание? Мне пришло в голову использовать «летучую команду», группу специалистов, которые должны будут наблюдать за пассажирами и в самом поезде, и на всех крупных остановках. В то же время я дал указание У. в Варшаве продолжать поиски.

Ночью командир специальной группы сообщил, что на перегоне Позен ¹⁵— Берлин замечено шесть подозрительных пассажиров, за которыми установлен пристальный контроль. Один из них, по фамилии Неб, назвался поляком и предъявил соответствующие документы; хотя при обыске и при просмотре его деловых бумаг не было обнаружено ничего подозрительного, специалист по языку из спецкоманды все же считает, что его произношение носит русский характер и что он чем то не похож на того, за кого себя выдает. Сначала он сказал, что направляется во Франкфурт на Одере, потом — что в Берлин, а цель поездки, по его словам, заключалась в переговорах с заграничным филиалом японского концерна Мицуи. Вместе с Небом, по сообщению наших агентов, в купе ехал известный К. , который тоже намеревался встретиться с представителями концерна Мицуи в Берлине; в отличие от своего попутчика он держался уверенно. Проверка багажа, по словам руководителя группы, не выявила ничего подозрительного, а обыскивать его воздержались.

Хотя мы и не обнаружили прямых улик, но все же у руководителя группы возникло подозрение: «Поверьте мне, — говорил он, — с Небом дело нечисто и К. связан с ним». Наш сотрудник был старым, опытным профессиональным волком, и вскоре выяснилось, что он напал на верный след. В среду я получил сообщение, что Неб расстался со своим попутчиком и остановился в гостинице неподалеку от Штеттинского вокзала. К. поехал дальше в Берлин Штеглиц, где поселился в небольшой частной квартире. Подозрения против других пассажиров после тщательной проверки отпали. Тем теснее сомкнулось кольцо вокруг Неба и К.

Квартира, в которой остановился К., принадлежала служащему маньчжурской миссии в Берлине. Я тут же отдал приказ установить наблюдение за телефонными разговорами К. Однако К. явно насторожила проверка в поезде — он был крайне осторожен. Первые три дня он вообще не выходил из дома и только однажды попросил Н. по телефону прийти к нему. Визит длился около получаса. После этого Н. вернулся к себе в гостиницу и позвонил оттуда в маньчжурскую миссию, спросив, может ли он посетить ее. «Нет, лучше не надо. Ваш спутник должен послезавтра встретиться с вами в известном месте в Тиргартене во время прогулки; он будет беседовать с Николем, сидя на скамейке». Это уже были ценные сведения.

На следующее утро Н. снова посетил своего попутчика К. в его квартире. Сам К. до сих пор так и не выходил из дома. Он никого не принимал и ни к кому не обращался с просьбами. Он сидел, как крот в своей норе.

В этот же вечер Н. встретился у себя в гостинице с женщиной. Она служила кухаркой в маньчжурском посольстве. От одного молодого берлинца, работавшего в миссии помощником швейцара, мы узнали, что эта кухарка — по национальности полька, но имеет маньчжурский паспорт. Кроме нее в миссии служат еще шесть поляков с соответствующими документами. Имя Николь он никогда не слышал. Соответствующие вопросы, направленные министру иностранных дел и полиции, ведающей иностранцами, также не прояснили дела. Видимо, это была кличка. Теперь мне предстояло решить, нужно ли нам арестовать Н. и К. во время прогулки в Тиргартене или продолжать держать их под наблюдением? Может быть, Николь был сотрудником маньчжурской миссии, пользующийся дипломатической неприкосновенностью, или вообще японец? Это привело бы к неприятностям.

Агент У3 тем временем сообщил, что ему не удалось разузнать в Варшаве ничего нового. Опираясь на наши наблюдения, я имел все основания полагать, что налицо сотрудничество польской разведки, входящей в польское движение Сопротивления, с японской разведкой. Ведь маньчжурская миссия на практике была «японским посольством». Дело теперь было лишь в правильном выборе момента. Мы еще не знали, произойдет ли во время встречи в зоопарке обмен разведывательными материалами устно или будут переданы какие то документы. В последнем случае мы должны были вмешаться в самый момент передачи, так как промедление вынудило бы нас прибегнуть к обыску, который был крайне нежелателен вследствие экстерриториальности наших поднадзорных. В случае, если участники встречи вздумали бы ограничиться устной беседой, наши сотрудники должны были постараться подслушать как можно больше из их разговора.

Сначала я связался с компетентным юристом администрации Тиргартена. На следующее утро наши «садовники» заступили на службу в зоопарке, облачившись в зеленые передники и вооружившись садовым инвентарем. Точно в десять часов на такси подъехал К. Расплачиваясь, он быстро оглядел прилегающую местность. Потом он отправился по одной из пешеходных дорожек как беззаботный посетитель. И тут — для наших сотрудников остается загадкой, откуда он так неожиданно появился — из соседней аллеи вышел Николь. К. явно знал его в лицо. Остальное произошло очень быстро. После короткого приветствия К. вытащил из кармана брюк пакет и передал его собеседнику. В этот же момент их арестовали. Чуть позднее та же судьба постигла Н. , кроме того, для надежности мы на улице арестовали кухарку и всех польских сотрудников маньчжурской миссии, имеющих маньчжурские паспорта. Поскольку при этом мы нарушили принцип дипломатической неприкосновенности, я тут же проконсультировался с унтер статс секретарем Лютером из министерства иностранных дел о возможных обоснованиях для извинений, которые, в случае необходимости, мы должны были принести. Мы могли, например, изобразить аресты результатом ошибки, но, как вскоре выяснилось, нам не пришлось делать этого, так как Н. и Николь дали нам слишком много доказательств своей вины.

Пакет, переданный К. Николю, содержал средних размеров платяную щетку, почти новую, с серебряной спинкой, и непочатый тюбик зубной пасты. Довольно долго мы колдовали над этими вещами, наконец обнаружили, что, если нажать сбоку на спинку платяной щетки, она сдвигается, и ее можно отделить от остального корпуса. В деревянном корпусе, на который была наклеена щетина, оказались алюминиевые трубочки с проявленной микропленкой. Такое же открытие мы сделали, исследуя тюбик с зубной пастой. Таким образом, в наших руках оказалось сорок микропленок. Пересняв и увеличив их, мы увидели, что на пленке были засняты три тома разведывательного материала. Часть материалов на английском и французском языках освещала общую политическую ситуацию в разделенной на две части Польше. В одном документе, составленном на польском языке, содержался тщательный объективный анализ психологических ошибок и упущений, совершенных оккупационными властями обеих стран — Германии и СССР, причем русские выглядели в более неприглядном виде, чем мы. Дальнейшая информация касалась системы планирования и структуры польской армии Сопротивления; она явно была рассчитана на финансовую поддержку разведок дружественных стран. Остальной материал содержал сведения о мощности и рассредоточении германской оккупационной армии, дополненные множеством точных статистических данных. В главном командовании вермахта немало удивились столь точной и обширной информации, тем более, что цифры соответствовали действительности до малейших деталей. Объяснение этому мы могли найти лишь в сотрудничестве польских женщин с разведкой противника. Сообщения о военных мероприятиях, только еще находящихся в стадии планирования, содержащиеся в материалах К. , можно было объяснить лишь тем, что они получены от польских женщин, знакомых высокопоставленных немецких офицеров.

Столь обширный материал мог быть собран только благодаря разветвленной информационной сети и неопровержимо доказывало активность польского Сопротивления и вообще способность польского народа к ведению конспиративной работы. Особенно интересно для меня было установить, что польское Сопротивление намеревалось при создании своей разведки опереться на помощь японской разведки. Теперь было необходимо найти центр польской шпионской сети. В любом случае полученного материала было достаточно, чтобы по меньшей мере изобличить К. как главную фигуру среди шпионов, работающих в интересах Польши. Н. играл вспомогательную роль; во время допросов он проявил себя довольно нестойким противником и уже через шесть часов выложил все, что знал. Он был постоянным связником между главным варшавским резидентом польского Сопротивления и одной украинской группой. Эта группа оказалась так называемой «группой Мельника», которая в то время официально поддерживала с нами дружеские отношения. К. , напротив, оказался крепким орешком, польским националистом до мозга костей. Через два дня ко мне пришел специалист, ведший допрос, и пожаловался, что ничего не может добиться от К. «Разрешите мне взяться за этого упрямого поляка как следует». Я приказал ему привести ко мне К. , так как был убежден в том, что методы Мюллера не принесут нам здесь ни малейшего успеха.

Вскоре ко мне в кабинет привели К. Передо мной стоял высокий, статный человек с правильными чертами лица, по любому жесту которого сразу был виден офицер польской армии. Он знал, с кем он говорит, и сначала держался очень замкнуто. Я обращался с ним, как с офицером, объяснил ему мое положение и предложил ему поставить себя на мое место. Кроме того, я подчеркнул, что полностью пойму его, если он будет давать показания так, чтобы не выдать никого из своих товарищей. Во всяком случае, сказал я, у нас достаточно материала, чтобы расстрелять его как шпиона. Как я уже сказал, мне было важно получить сведения о центре разведывательной сети, поэтому я попытался облегчить ему процесс признания, строя для него такие «мостики»: я дал ему понять, что его показания не будут предательством уже потому, что варшавский центр и без того уже предупрежден маньчжурской миссией и наверняка силы польского Сопротивления уже произвели реорганизацию тех своих звеньев, над которыми нависла опасность. Он согласился со мной, сказав, что опоздал с возвращением уже на четыре дня, в результате чего автоматически вступили в силу инструкции по обеспечению безопасности и свертыванию работы. В справедливости его слов мы убедились, когда сразу же после просмотра полученного материала начали поиски технической лаборатории польского Сопротивления в Варшаве: это учреждение, оборудованное новейшей техникой, два дня назад сменило свое местонахождение. Его руководитель, профессор варшавского технического института профессор П. , тогда же исчез. Мы предполагали, что ему помогла скрыться японская разведка.

Теперь для дальнейшего разговора с К. была получена определенная основа, на которой мы могли найти общий язык. Теперь он был не таким неприступным. Правда, о варшавском центре он мне так ничего и не сказал. Но, к моему полному удивлению, он начал посвящать меня в другие подробности разведывательной деятельности. Он сделал это не из страха. О его побуждениях мне сказало сделанное им откровенное признание: «Хоть я и ненавижу немцев, как угнетателей Польши, еще больше ненавижу я русских». В конце концов такая позиция побудила его отправиться по нашему заданию в Россию, где он до 1945 года работал на нашу разведку.

О сотрудничестве Польши с японской разведкой после беседы с К. я узнал следующее: японцы располагали особенно разветвленными разведывательными центрами в Белграде, Виши и Стокгольме. В качестве одного из перевалочных пунктов для своих связников они использовали Берлин. Японская разведка очень быстро сумела получить точные сведения о создании польской армии Сопротивления, которая вначале представляла собой скорее разрозненные группы сопротивления, чем сплоченные подразделения, укомплектованные солдатами и офицерами бывшей польской армии. Заинтересованность японцев в сотрудничестве с польской подпольной армией объяснялась тем, что они надеялись найти в Польше широкие возможности для деятельности собственной разведки. Японцы охотно пользовались этими окольными путями, так как при этом, сами оставаясь в тени, они предпочитали вербовать местное население, щедро оплачивая его услуги. Разделенная на две части Польша представляла для японской разведки особенно важное поле деятельности; здесь можно было действовать в двух направлениях — как против Германии, так и против России. При этом не нужно было нести особенных затрат, снабжать своих агентов дипломатическими паспортами или засылать в страну с целью натурализации.

(В конце 1943 года из разговора с японским военным атташе в Берлине генералом Комацу я случайно узнал, что в Японии были очень удивлены тем, что после случая с К. мы не сделали попытки установить сотрудничество с японцами, прежде всего в целях создания совместной разведывательной сети против России.)

Будет небезынтересно сказать несколько слов о методах работы японской разведки: по сведениям арестованных нами поляков полученный материал имелся в двух экземплярах, его копию послали на «перевалочный пункт» в Рим, генералу ордена иезуитов Ледоховскому. Однако мы не могли из показаний арестованных установить, какие формы носило сотрудничество с орденом; оставалось лишь предположить, что сотрудничество носило систематический характер. Захваченный нами на «перевалочном пункте» в Берлине материал должен был отправиться в Стокгольм, причем его адресатом был бывший польский офицер, являвшийся в то же время сотрудником японской миссии. В нашей картотеке этот поляк был зарегистрирован как агент русской разведки. Теперь, учитывая новую информацию, мы установили за ним в Стокгольме наблюдение: он часто посещал японскую миссию. Бывал он и в русском представительстве. Ничего удивительного — таковы были методы работы японского посланника Онодеры, одной из ключевых фигур японской разведки в Европе. Онодера имел обыкновение в буквальном смысле слова вести меновую торговлю поступающей к нему информацией, уже проанализированной японскими разведывательными центрами в Виши, Риме или Белграде. Нужно при этом отдать ему должное — он поставлял на рынок материал только «отличного» качества. От своих партнеров по коммерции он требовал столь же «серьезного» подхода к делу. С теми, кто не соблюдал правила игры, он порывал. Когда я установил, что Онодера снабжает материалами не только русскую, но и через определенные промежутки времени английскую разведку, я тут же включился в торговлю через одного из своих стокгольмских агентов. При этом мой сотрудник представлялся агентом итальянской разведки. Сначала мы выступили в роли «поставщиков». Материал для господина Онодеры нужно было тщательно отобрать, и скомпоновать, чтобы не вызвать сразу у него подозрений, — он должен был включать правдивую, но маловажную информацию, смешанную с ложными, вводящими в заблуждение, сведениями. Информация, полученная в обмен на мой материал, часто была просто ошеломляющей. Так, например, Советы сообщили великолепные сведения об Англии; частично этот материал был получен непосредственно из английского военного министерства. Я мог это объяснить только следующим: русские тогда еще тесно сотрудничали с разведывательной службой китайских коммунистов, которая, в свою очередь, поддерживала связи с английскими дипломатическими кругами. Некоторые материалы были столь важными, что я не направил их на исследование в английский отдел нашего ведомства, а обработал их лично. Ниже я еще вернусь к этому.

Японский посланник в Швейцарии Окамото попытался последовать примеру своего стокгольмского коллеги и создать аналогичный «рынок». Однако ему, видимо, не хватало ловкости Онодеры, так что торговля через него так и не наладилась как следует. Знать карты Окамото нам помогло то, что удалось «раскусить» его дипломатический шифр, благодаря чему мы читали всю его корреспонденцию.

Дело К. закончилось тем, что маньчжурская миссия лишь через шесть недель обратилась к нам с запросом о местопребывании «граждан его страны». После этого мы освободили арестованных; все они скрылись где то на Балканах.