Geum.ru

Максим Макаров «кадетство. Книга первая выбор»

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Глава третья.
1.

… И вот один за другим теперь поднимаются на крыльцо будущие суворовцы…
- Леваков.
Илья Синицын, стоявший от Андрея справа, толкнул его локтем:
- Ты же Леваков, кажется? Чего тормозишь?
Неужели все-таки произнесли его фамилию? Да нет, Синицын ошибся. Только… Только никто на крыльцо не поднимается, а Ноздрев нетерпеливо оглядывает толпу.
- Так есть Леваков или нет?
Есть Леваков, есть, не вслух, но очень громко закричал Андрей, выходя из строя. Леваков – это он.
- Макаров, - невозмутимо продолжил оглашать список полковник Ноздрев.
Отсюда, с крыльца, Андрею было хорошо видно, как перекосилось лицо Макса. Не как остальные, а медленно, будто делая одолжение, отделился от других абитуриентов Макаров. Поднявшись на крыльцо, он встал было рядом с Андреем, но передумал и пристроился с противоположной стороны.
- Перепечко, - раздалось над плацем.
Толстяк просиял и шустро просеменил к Максу.
- Мы с тобой в одном взводе будем, - радостно прошептал он и помахал рукой отцу, который, прочем, не ответил, так как сосредоточенно дергал за рукава своих соседей, призывая их полюбоваться его сыном, - Вот здорово!
- Ага, просто зашибись, - мрачно согласился Макс.
- Синицын.
Илья только чуть-чуть замешкался, чтобы кивнуть отцу, и легко взлетел на крыльцо.
Теперь они суворовцы…

2.

До первого сентября оставалась еще пара дней. Старшекурсники и «сосы», что в переводе означало «спасите наши души», как «ласково» называли первокурсников, сидели в бытовке. Старики сосредоточенно пришивали погоны к «сосовским» кителям.
К новому прозвищу ребята отнеслись по-разному. Сухомлин, например (Андрей хорошо запомнил его по вступительным экзаменам), заметил, что это по-любому лучше, чем Сухой, как его называли в обычной школе. Андрей, правда, в душе был с ним не согласен, но видно, уж очень достали Сухомлина в прошлом этим прозвищем.
- Только не кидайте в меня терновый куст, - расхохотался похожий на молодого Леонардо Ди Каприо Трофимов. Смеялся он громко, запрокидывая голову и лупя себя ладонью по коленке, - Сухой «сос». Убейте меня дверью!
- Это легко устроить, - меланхолично заметил плотный старшекурсник, которого друзья называли Бучей, - ты только ори громче.
Перепечко, потерявший где-то своего Макарова, взволновался:
- Бить, что ли будете?
Но почему-то все рассмеялись. Даже Синицын, к которому после первой их встречи, Андрей питал особое уважение. Этот говорил мало и не часто, а вдобавок еще и негромко, но остальные почему-то смолкали и внимательно его слушали. Есть такие люди.
Однако особенно заливисто ржали старшекурсники. Видно было, что растерянность «сосов» доставляет им удовольствие. А давно ли сами были на их месте!
- Бить вас будет Философ… но не больно, - Буча закончил пришивать погоны и подергал их для верности.
- А кто такой философ? – осмелел Перепечко.
Старшекурсники переглянулись.
- Вы что, еще прапорщика Кантемирова не видели? – удивился один из стариков.
- Этого видели, только не знали, что он Философ и есть, - вмешался Сухомлин, - Кстати, а почему Философ?
Честно говоря, прапорщик меньше всего напоминал философа. Типичный солдафон. С первого дня, как появился, только и слышно: уставы, приказы, «мое слово – закон». Ноги широко расставит, руки за спину уберет и смотрит, смотрит, как на лошадей перед скачками.
- Потому что Кантемиров.
Может, другие поняли прикол? Андрей оглянулся и быстро убедился, что он не одинок.
- Эх, «сосы», «сосы», - театрально вздохнул старшекурсник, - Был такой немецкий философ по фамилии Кант. Кант – сокращенно от Кантемирова. Кстати, настоятельно не рекомендую придумывать ему другие прозвища – этого прапорщик совсем не любит.
Поймав на лету готовый китель, Синицын не удержался и погладил погоны.
- Все отоварены? – Буча встал.
- Этого… как его, Макарова не видно, - огляделся Сухомлин.

3.

Макс и не думал прятаться. Он, не разуваясь, лежал на кровати в казарме и вспоминал свою последнюю встречу с родителями. Вернее, с матерью. Отец, конечно, не смог выкроить время. Или (к этой версии Макс склонялся более всего) рассудил, что сын вряд ли сможет сказать ему что-то новенькое, разве что упрекнуть за «счастливое детство». Но он ошибался! Максу много чего было сказать отцу! И, прежде всего, ему хотелось послать того к черту. Упекли его сюда и думают, что все в шоколаде. Да ничего подобного! Конечно, его теперь окружают одни придурки, но ведь и здесь жить можно. И даже в большей независимости от Макарова-старшего. В этой тюряге, похоже, свои законы, к которым любимый папочка лапу свою приложить не сможет. Ох, Макс и заживет!
А вот и первый хороший парень, саркастически подумал он. Над кроватью склонилось испуганное лицо Перепечко.
- А меня, это, послали, - Перепечко явно благоговел перед Максом и побаивался его.
Переведя взгляд на потолок и закинув ноги на спинку кровати, Макаров лениво ответил:
- Раз послали, иди. Ничего не поделаешь.
- Куда идти? – не понял Перепечко.
- Куда послали, - усмехнулся Макс.
Степа мотнул головой:
- Так меня за тобой послали. Тебе велено в бытовку идти, погоны пришивать.
«А шнурки им не отпарить?» - Макс закрыл глаза. Ничего, как-нибудь и без него обойдутся. Спрашивали они его, когда все как один под папочкину дудку плясали? Нет. Так что сами пришьют, да еще форму на стульчике аккуратно развесят. Эх, сейчас бы компьютер…
- Ты что, «сос», совсем оборзел?
Открыв глаза, Макс обнаружил, что за спиной окончательно перепуганного Перепечко стоит столь внушительных размеров старшекурсник, что Степа на его фоне выглядит чуть ли не Дюймовочкой.
- Ого, убойная сила! Чувствую, еще пару минут – и можно ложиться на пол. Разбудите, когда приедет спецназ, - Макс хотел было перевернуться на бок, но старшекурсник преспокойно схватил его двумя широкими горячими пальцами за ухо и потянул вверх. Да какое там потянул! Он его буквально поднял в воздух и поставил на пол. Но ухо не отпустил.
Перепечко в ужасе попятился.
Бугай приблизился вплотную к Максу, так что тот мог спокойно определить, что он ел сегодня на завтрак, и с расстановкой произнес:
- Вообще-то «сосов» у нас бить не принято. Но иногда они случайно и очень больно сами падают с кроватей или даже с лестниц. Неприятно, правда?
Если Макс и хотел что-то ответить, то попросту не мог, потому что боялся вместо связной человеческой речи издать вопль боли. От унижения и досады ком подступил к горлу. Но плакать нельзя было ни в коем случае.
- Ну что, идем с энтузиазмом пришивать погоны? – почти миролюбиво поинтересовался Бугай, ослабляя хватку.
Боль стала терпимее. Макс глянул прямо в глаза своему мучителю и вытянулся, как мог, учитывая, что его ухо все еще оставалось в руках старшекурсника, по стойке «смирно».
- Могу даже песню затянуть.
- Затягивай! – Бугай опустил руки, потом сложил их на груди и весьма иронически уставился на строптивого «соса».
Маршируя, Макс бодро направился к двери, поборов искушение потереть пострадавшее ухо.
- Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…
За ним двигался эскорт в виде исполненного достоинства старшекурсника и тревожно трусящего сзади Перепечко.
В коридоре мимо ребят прошел задумчивый Леваков. Только что у него произошла не особо приятная встреча, поэтому на Макса и его сопровождение он, несмотря на всю помпезность данной процессии, внимания не обратил…

4.

Рано утром сонный голос дневального взорвал сон Макса хуже любого будильника:
- Взвод, подъем!
Что за бред… в такую рань? Натянув одеяло на голову, Макс спросонья услышал другой голос, убедивши парня еще раньше, чем с него рывком сорвали одеяло, что это не бред.
- Почему третий взвод еще не построен? У вас сорок пять секунд. Пошевеливайтесь! Помните: чем дольше подъем, тем короче завтрак, - майор Василюк шел вдоль казармы.
Курсанты, натыкаясь друг на друга и не сразу попадая в штанины, суетились возле кроватей. «Надо будет выяснить, засчитывают ли учебу в Суворовском как службу в армии», - мрачно думал Макс, растягивая покрывало и пытаясь не столкнуться с Перепечко, который, загородив собой проход, что-то запихивал в тумбочку.
Нет, Макс определенно видел нечто подобное и раньше. Но только в кино. В старой американской комедии. Кажется, она называлась «Майор Пейн». Военные там не знали, что делать с одним агрессивным темнокожим майором, и отправили его воспитывать детей в какую-то частную школу. Здорово придумали, правда? А он там над ребятишками измывался с утра до ночи. Пытался из детей солдат сделать.
Но американским ребятишкам все же проще было, зло хмыкнул про себя Макс. У тех всего-навсего один майор, а здесь целое училище. И все норовят из тебя солдафона сделать по своему образу и подобию. Чуть ли не в уши заглядывают. Как же, будущий офицер – и вдруг с грязными ушами!
Порядочки! Одна надежда: может, хоть с учебой в этой конторе особых заморочек не будет. Надо же выбирать: либо автомат, либо книга.
Однако Макаров жестоко просчитался и понял это достаточно быстро.
Первый учебный день в Суворовском училище заставил притихнуть даже самых бойких и говорливых. Все предыдущие годы, проведенные в обычной школе, показались им долгим подготовительным классом. Впрочем, и сами педагоги первым делом советовали курсантам забыть все, чему их учили раньше. Что было лишнее, потому как само забывалось уже после первого урока. Преподавательница алгебры и геометрии, прозванная кадетами БМП – аббревиатура, которая расшифровывалась как «Белова-малость-пришибленная», - несмотря на внешнее соответствие идеальному представлению об идеальном учителе математики (кстати, она в каком-то там году была признана «Учителем года») щедрой рукой раздавала двойки направо и налево. Математичке было около сорока, ходила она всегда твердой походкой, гордо выпрямив спину, и взволновать ее, похоже, могло только неправильно выведенное на доске уравнение. Тогда БМП заливалась краской, хватала указку, слегка прихрамывая на левую ногу, подлетала к доске и начинала объяснять все заново. В таких случаях ее речь начиналась неизменно: «Но как же так! Ведь все просто».
В первый же день БМП вот так просто выставила в журнал одиннадцать двоек, причем половину из них – за «принципиальное несоответствие языковым и практическим навыкам».
Но если бы она одна была такая!
Учитель химии, которого называли просто химик, устроил кадетам небольшую гимнастику, входя и выходя из класса до тех пор, пока ребята не встали при появлении преподавателя так слаженно, что сборной России по синхронному плаванию впору было удавиться от зависти. В остальном этот полноватый, круглолицый человечек вызывал безграничную симпатию: за целый урок поставил всего каких-то жалких две двойки.
Однако все прочие преподаватели просто ни в какое сравнение не шли с учителем русского языка и литературы. Курсанты уже и раньше слышали о Палочке. Однако на все их вопросы старики лишь ухмылялись в ответ. Видимо, не желали «сосам» удовольствие от первого знакомства портить. Фанатично преданный своему предмету, сухощавый и длинный Палочка, однако, получил прозвище вовсе не за внешний вид. Он имел особую методу, благодаря которой кадеты постепенно начинали не только знать его предмет, но и восторженно его любить. Дело в том, что любой намек на незнание урока или попытка вступить с педагогом в спор оборачивались в журнале аккуратной палочкой, которую впоследствии курсант мог исправить на четверку или единицу, в зависимости от того, входило ли в его намерения и дальше обучаться в стенах Суворовского училища. За урок Палочка был способен нарисовать бесконечное число своих «фирменных» значков, причем нередко одному и тому же кадету.
В третьем взводе отличился Перепечко, получивший сразу пять палочек. Уныло и растерянно плелся он теперь за Максом в столовую. Впрочем, настроение Степы разделяли и остальные кадеты.
В столовой уже обедали суворовцы из других взводов. Молча рассевшись, ребята взялись за ложки. Макс, прежде чем приступить к еде, недоверчиво оглядел свою тарелку, потом, бросив взгляд на содержимое тарелок соседей, осторожно взял ложку, зачерпнул немного супа, попробовал его и тут же выплюнул обратно.
- Что за дерьмо? – он встал, отодвигая тарелку, - Приятного отравления всем.
Но не успел парень сделать и шага, как к нему, тяжело ступая, подошел прапорщик Кантемиров (он же Философ). Мужиковатый, невысокий, но крепкий, с продолговатым, темным от быстро пробивающейся щетины лицом.
- Фамилия, курсант?
- Макаров, - нехотя ответил Макс.
- Суворовец Макаров, сесть и продолжить прием пищи, - не терпящим возражения тоном приказал прапорщик.
Макс не пошевелился, стараясь при этом не опускать глаз под тяжелым и пристальным взглядом Философа.
- Сесть, я сказал, - повторил Кантемиров, распаляясь.
- Я только команду лежать знаю. Могу ее в казарме показать.
Пальцы прапорщика сжали шею Макса. Легкий непринужденный напор – и вот уже Макс обнаружил себя сидящим за столом.
- Пока курсант Макаров будет есть испорченный им же суп, я напомню остальным суворовцам правила выживания в нашем училище…
… Кантемиров, повернувшись лицом к ошарашенно притихшим кадетам, сурово следил за тем, чтобы Макс не пронес мимо рта ни одной ложки…
… - … ты, - Философ обернулся к Максу, - ушами не хлопай, а с аппетитом ешь свой суп.
Макс чуть не убил Кантемирова взглядом, но бросить ложку не решился.
На выходе из столовой Макарова догнал Перепечко. Макс, красный от злости, целенаправленно шел куда-то.
- А ты чего сегодня вечером делать будешь? – пытаясь поддержать Макарова, как можно небрежнее спросил Печка.
- В кино пойду, - зло огрызнулся Макс.
- А что, можно? – удивился Перепечко.
Макаров медленно повернул голову.
- Ну, если не через центральный вход, то можно. Так все здесь делают, - добавил он ехидно.
Но Печка принял его слова за чистую монету и призадумался.
- Да ну? А меня с собой возьмешь?
- Собирайся, - решительно кивнул Макс.


КАДЕТСТВО. Книга первая ВЫБОР» .

Глава четвертая.

3.

Пропавшими суворовцами были самовольно перелезшие через забор Макаров и Перепечко. Они как раз досматривали фильм, когда в училище поднялась тревога.
Труднее всего было перебросить Перепечко через ограду. Максу пришлось даже приволочь скамейку, так как он не был уверен, что выдержит на себе вес Степана. но даже со скамейкой неповоротливое тело Перепечко явно не желало быть переброшенным, потому что цеплялось за все подряд, отчего сам Степа издавал странные звуки. Их можно было определить как беседу двух куриц.
Но, несмотря на сопротивление своего тела, Перепечко был настроен весьма решительно. Очень уж хотелось ему в кино попасть. Правда, время от времени он опасливо спрашивал Макса:
- А нас точно потом не заругают?
- Да не заругают, только говори тише, - уверял его Макс, отводя взгляд.
В остальном побег удался на удивление просто. Когда с горем пополам они оказались на улице, Макс услышал посторонние звуки с противоположной стороны забора и быстро зажал Степе рот, который тот как раз намеревался открыть. Печка пытался было сопротивляться, но не сильно, а потом и вовсе покорился. Пару секунд они простояли, не двигаясь. Затем Макс, убедившись, что опасность миновала, опустил руки, но на всякий случай шепотом произнес:
- Вот и всё! А ты боялся! – он самодовольно усмехнулся, - Пошли, Печка, к искусству приобщаться.
И они шустро потрусили по направлению к кинотеатру.
И вот ничего не подозревающий Перепечко радостно уплетал за обе щеки попкорн и, широко распахнув глаза, не отрывал их от экрана.
Сидящий рядом с ним Макс смотрел сквозь экран. Он никак не мог успокоиться после инцидента в столовой. Так его еще никогда не унижали. Да что этот прапор о себе возомнил? И, главное, как на этого козла управу найти?
- Максим, - прошепелявил Перепечко набитым попкорном ртом, - Я чего-то конец не понял.
На экране уже шли титры, в кинотеатре включили свет.
- Чего тут непонятного? Все умерли, - ответил Макс, вставая.
Перепечко удивился:
- Так это разве не комедия была?
Но Макаров ничего ему не ответил.
Всю обратную дорогу он мысленно просчитывал свои шансы на избавление от этой каторги. Неужели его и за самоволку не выгонят? Должны выгнать, успокаивал он сам себя. Это серьезное нарушение дисциплины. Макс даже руки потер в предвкушении своего триумфального возвращения домой.
Но тут взгляд его случайно упал на Перепечко. Оп-па! Так ведь это значит, что и Печку тоже попрут домой – сено вилами тягать. Зачем он вообще толстяка за собой потащил?
А Перепечко, все еще пребывая в блаженном неведении относительно нависшей над ним угрозы, переживал совсем по другому поводу.
- Обратно мы опять через забор полезем? – Степа неуверенно помолчал, - Может, лучше на КПП пойти? Дежурному все объясним, и дело в шляпе. Что он не человек, что ли?
Макс сочувственно вздохнул. Вот святая невинность!
- Пойдем, как я скажу. А я скажу – через забор.
Но у забора их уже ждали. Макс предполагал нечто подобное, поэтому не сильно удивился. А вот на Печку было жалко смотреть.
Кантемиров и Василюк аж подскочили при появлении ребят. Прапорщик сделал было шаг навстречу, но остановился и в сердцах шлепнул себя по ноге.
- Явились, летчики-залетчики. Нет, товарищ майор, у меня слов, - кивнул он Василюку, - одни эмоции.
Майор смотрел только на Макса. Смотрел долго, не мигая. От этого взгляда Максу стало не по себе.
- Где вы были, суворовцы? – спросил он наконец.
Перепечко хотел было ответить, но Макаров опередил его и поспешно сказал:
- Это я, товарищ майор, пригласил суворовца Перепечко в кино.
Кантемиров коротко хохотнул:
- А барышня Перепечко не смог отказать кавалеру.
Василюк обернулся к прапорщику:
- Проводи суворовца Перепечко в казарму.
Печка неуверенно смотрел на Макса и не двинулся с места, пока тот не подтолкнул его:
- Иди, давай. Быстро.
Когда Кантемиров и Перепечко ушли, Василюк потер затылок и, не глядя на Макса, произнес:
- Пойдем, курсант Макаров, прогуляемся.
Они вышли на территорию училища. Вялый сентябрьский вечер взъерошил коротко стриженные волосы Макса. Пахло листьями и костром. Почему костром, неожиданно удивился Макс.
Шли они неспешно. Василюк не торопился начинать разговор. В училище еще горело несколько окон, остальные, в том числе и те, за которыми спал третий взвод, темнели и выглядели неприветливо и неуютно – совсем не так, как днем.
- Я, Макаров, многое понимаю, - в конце концов заговорил майор, - И что учиться ты здесь не хочешь, и что во сне видишь, как мы тебя выгоняем. Все понимаю, - он кивнул, - Другое мне непонятно. – Василюк остановился и впервые за то время, что ребята вернулись, посмотрел Максу прямо в глаза, - Не понимаю я, какую же это надо душонку подленькую иметь, чтобы товарища своего так подставить?
Какого угодно поворота событий ожидал Макс, но только не такого. От слов майора у него что-то вдруг опустилось внутри, как на самолете при посадке, и его словно жаром обдало. Перед глазами возник образ Печки, карабкающегося через забор. Макс невольно смутился. Одно дело, когда у тебя самого в глубине души мелькают сомнения – правильно ли ты поступил, и совсем другое, когда посторонний человек вдруг про это говорит. Особенно Макса задело замечание командира про «подленькую душонку».
- Да, может, ты и имеешь право злиться на весь мир. Допустим, - продолжил тем временем майор, - ты не самостоятельно выбрал этот путь, - он покачал головой, - Но ведь с Перепечко-то все иначе обстоит. Его родные в деревне, наверное, до сих пор поступление сына празднуют. А тут, нате-пожалуйста, вот он, ваш сын с вещами, забирайте, - Василюк скривился как от боли или сильного отвращения. Отвращения к Максу.
- Нет, - испугался Макс, - Не надо Перепечко с вещами. Он же не виноват!
- Покинул самовольно территорию училища – значит, виноват, - отрезал майор.
Макс преградил путь командиру.
- Нет, не виноват! Это я его… обманом, - голос у парня дрогнул.
- А обманывать, суворовец Макаров, нехорошо, - неожиданно совсем другим тоном – слишком по-военному – сказал Василюк, - Наряд вне очереди. И Перепечко это тоже касается.
Не веря своим ушам, Макс переспросил:
- Так меня не выгоняют?
- Я два раза не повторяю, суворовец. Идите в казарму.

4.

В казарме было тихо, но едва Макс переступил порог, как понял, что никто не спит.
- Эй, Макар, - раздался громкий шепот Сухомлина, - что было-то?
Макс прошел к своей кровати. Перепечко приподнялся на локте и взволнованно спросил:
- Тебя выгоняют?
- Дождешься от них, - недовольно, но не злобно пробурчал Макс.
- Нет, а все-таки, что было-то? – не унимался Сухомлин.
Макаров обернулся и увидел, что почти весь взвод настороженно наблюдает за ним.
- Наряды раздавали. Нам с Печкой достались вне очереди, - краем глаза Макс заметил, как Перепечко облегченно опустился на подушку.
Утром после подъема в казарму пришел майор Василюк. Суворовцы, построившись, следили, как он неторопливо проходит мимо. Наконец, остановившись, Василюк громко произнес:
- Суворовец Макаров, выйти из строя.
Среди ребят волной прошел гул и сразу утих. Все-таки выгоняют!
Макс сделал шаг вперед и замер, глядя мимо майора, который тем временем продолжал:
- Я долго думал и решил. Решил назначить вице-сержантом третьего взвода суворовца Макарова, - Василюк почти улыбался. По крайней мере, глаза его смеялись. – Поздравляю, Макаров.
Слово «опешить» не до конца верно определяло те эмоции, которые испытал при этом Макс. Он резко повернул голову к майору и, не подумав, выпалил:
- За что?
Проигнорировав вопрос (да и вообще не глядя на Макса), Василюк продолжил:
- Есть у меня еще и другая хорошая новость. Последние дни показали, что пока далеко не все до конца осознали, куда они попали. В связи с этим объявляю специальные занятия на плацу и спортплощадке, а именно – усиленный курс физподготовки и строевого шага.
Суворовцы непонимающе переглянулись. Тогда Василюк повернулся к Максу, повышая голос с каждым словом:
- Вице-сержант, почему третий взвод еще в казарме?
- Трудный вопрос, товарищ майор, - ответил Макс.
- На спортплощадку, быстро! – почти выкрикнул Василюк.
Через три минуты (не больше) третий взвод в полном составе, еще бодро и легкомысленно расходуя силы, бежал первый круг под подбадривающие окрики майора Василюка.


КАДЕТСТВО. Книга первая ВЫБОР» .