Помощник начальника Нижегородской сыскной полиции коллежский асессор Благово громко чертыхнулся. Опять разгромили квартиру! Иопять с забеленными окнами
| Вид материала | Документы |
- Решение Заседания Общественно-консультативного совета по работе с участниками внешнеэкономической, 22.55kb.
- Всякая душа да будет покорна высшим властям, 1135.67kb.
- Риа новости 11. 07. 2006, 342.47kb.
- Аналитическая записка о состоянии и проблемах законотворчества, 199.9kb.
- Доклад начальника Нижегородской таможни, 58.95kb.
- 1. Конкурсная комиссия в составе: Квашук Д. В. заместитель начальника двд г. Астана, 81.19kb.
- ОТче т начальника умвд россии по Тульской области генерал-майора полиции Сергея Евгеньевича, 171.21kb.
- Хореографические, театральные, вокальные студии выступил помощник начальника увд, 6.45kb.
- М. М. Гараева на тему: о работе таможенных органов в рамках реализации Федерального, 88.73kb.
- Регламент правительства нижегородской области, 1326.07kb.
Вот. Прошла неделя. А в субботу приехал к ним старший Ярмонкин. Зашел в горницу, шапки не снял, на образа не перекрестился. Состроил звероподобную харю и говорит Варваре:
-Где твоя внучка, Тайкой кличут?
-На Панинской стороне гуляет.
-Зови ее сюда!
-Это зачем?
-А разговор имею.
Вот. А Варвара моя шибко умная. Она тому Ярмонкину и говорит:
-Ты нас, Сысой Егорыч, не трогай. Мы люди тихие, осторожные, никогда ничего не болтаем излишнего. Нету у нас такой привычки. Я за этим слежу строго. Оставь ты нас, а мы и что знали, все забыли.
Покойно так говорит, без невров. И Ярмонкин ушел. Сказал: «Ладно, но штоб могила», и все вроде бы как обошлось. Еще неделя минула, бабы мои уж и забывать стали. А позавчера подалась моя Варвара по воду, а мимо идет сосед пьяный, Васька Кауркин, лодырь и озорник. Из кабака идет. У нас в Сосновке только питейная лавка, а в Вершинине кабак… И говорит он сестре:
-А Тайку твою того… приговорили…
Варвара так ведра и бросила:
-Кто приговорил, за что? Бай, пьяный черт!
-А братья Ярмонкины сказывали давеча. Водку мы вместях потребляли… Оне и бают. Видала она, што ли, што не положено… В обчем, конец ей таперь; братья сказали – зарежут!
Варвара, как услыхала эти Васькины слова, спохватала дочь со внучкой и к батюшке. Даже избу не заперла. Переночевали они, а утром отец Матфей сам их на подводе в Сергач увез, спасибо ему за это и Божья благодарность. Из Сергача на дилижансе они вчера ко мне приехали и все это рассказали. А теперь дайте совет, ваше высокоблагородие: как им дальше жить?
-Дедушка, назовись-ка сперва.
-Лоллий Иванов Смыслов, ваше высокоблагородие.
-Так вот, Лоллий Иванович. Вопрос твой не простой. О том, что в Вершинине неладно, я знаю давно. Больше скажу: в нашей губернии таких еще три села. Сделать с ними что-то очень трудно, потому как там все заодно. Выселять бы надо такие общества в Сибирь, поголовно, до последнего человека. Но закона на это нет… Поэтому вычистить это поганое место насовсем, чтобы вам стало спокойнее, не получится. Но наказать и дать острастку – можно. Мы туда нагрянем. Пусть пока твои женщины у тебя поживут, неделю-другую. Когда им спокойно станет вернуться, я скажу.
Истопник долго молча смотрел на Благово, потом решился:
-Ваше высокоблагородие, а может, не надо? Лучше никак, чем так. Вы нагрянете, схватите кого-нибудь, пошумите, постращаете да и уедете. Никто ведь в Сосновке полицейский пост не оставит. А их там три-на-сто человек, они сами кого хошь застращают. И каково будет Варваре туда вернуться? Зарежут их всех. Выждут какое время и зарежут.
-Лоллий Иваныч, я это понимаю. Просто приехать и сказать: да я вас в порошок сотру! – это делу не поможет. Надо так сказать, чтобы до печенок проняло, чтобы не вы боялись, а они. Это трудно и может не получиться, но средства такие у нас есть. Вот, здесь его превосходительство господин вице-губернатор. Власть. Он даст мне команду; считай, уже дал (Всеволожский при этих словах энергично кивнул). И мы займемся этим змеюшником. Дело ведь не только в твоей Варваре; давно там пора подмести… Сколько можно людей убивать?
Смыслов поблагодарил и ушел. Видно было, что речь Благово его не убедила, и он сам теперь не рад, что затеял этот разговор. Как только дверь за ним закрылась, Всеволожский присел на освободившийся стул.
-Так как же это, Павел Афанасьич?
-Вы насчет Вершинина?
-Да. Неужели у нас годами существуют места, где безнаказанно душат людей? И как мы, власть, это допустили?
-Эх, Андрей Никитич. Кутайсов здесь высшая власть. Вот и ответ на ваш вопрос. А места, о которых вы говорите, существуют не годами, а столетиями. И не только в России. Понимаете, есть злые люди. Дьяволово отродье, чертово семя. Иногда, необъяснимым образом, они оказываются поселенными в одном месте, как будто нечистый их там нарочно собрал. В Италии, в Римской провинции, есть деревня Артена. Убийств в ней происходит в шесть раз больше, чем в среднем по стране, а разбоев – в тридцать! Почему – никто понять не может. Просто вся деревня сплошь состоит из негодяев, и тянется это аж с четырнадцатого века. А взять Ливорно! Город как город, но – главная итальянская клоака, и опять без видимых причин. Цивилизованная Франция ничуть не лучше: по границе Арденнского леса десятки деревень, в которых приезжего незнакомца зарежут средь бела дня и никто не выдаст убийц полиции. Множество людей пропало там бесследно и пропадает до сих пор, и власти ничего не могут с этим поделать.
У нас злые люди, увы, представлены в том же изобилии. Если одна такая фамилия на деревне, то общество, как вы знаете, может от нее отказаться. Тогда их в Сибирь, на поселение, по приговору сельского схода. Но иногда такие люди объединяются, чаще всего – исторически – из-за характера их прежних помещиков. Это самое страшное… Представьте себе целое село, состоящее из такого сброда. Более ста дворов, почти семьсот человек населения, и из них половина – такие, как Ярмонкины. Вторая половина, понятно, молчит. Попробуй скажи им хоть слово поперек! И так – с прошлого столетия.
Вершинино действительно особенное поселение. Начало всему, как я уже говорил, положили помещики. При Елизавете Петровне Вершинином владел отставной поручик Балкашин. До сих пор им в тех местах детей пугают… Выйдя в отставку, поручик собрал из своих крепостных целую банду числом более пятидесяти человек, вооружил их и вступил в настоящую войну со своими соседями. Вел себя при этом, как средневековый барон: сжигал помещичьи усадьбы, угонял пленных и скот, уничтожал посевы, грабил и убивал проезжих. Одних дворян перебито было семнадцать человек, а крестьянские души никто и не считал. Длилось это почти десять лет, и для Балкашина совершенно безнаказанно. Петербург далеко, в губернии такие же кутайсовы, как наш, да и нравы были другие. И воспитал он таким образом целую плеяду душегубов… Наконец в 1767 году через Нижний проплывала Екатерина Великая, и ей пожаловались на этого выродка. Он как раз в этом году схватил, посадил на цепь и заморил голодом помещика Салтыкова, дальнего родственника первого фаворита Екатерины. Это была ошибка Балкашина. Его схватили, посадили в острог, и он умер там под следствием. Ну, и… дело спустили на тормозах, когда не стало главного злодея. Но душегубы-то его остались! Выросло целое поколение людей, которые не умели ни пахать, ни сеять, зато ловко орудовали кистенем.
Вершинино отошло в казну, но ненадолго; при Павле Первом его выкупили братья Быдреевы. Тоже лихие оказались ребята! Быстро столковались со старой балкашинской гвардией и начали разбойничать на дорогах. Помещиков соседских уже не жгли – время другое настало, но пограбили изрядно. Через соседний Лукояновский уезд проходил старый Сибирский тракт, так они на нем царили шесть лет. Кончилось тем, что против братьев выслали военный отряд; состоялся форменный бой, в котором Быдреевы были убиты. После чего выяснилось, что они успели за год до этого законным образом отпустить всех своих крепостных на волю…
И получилось то, что получилось. Ничейное село, в котором сложились целые династии профессиональных разбойников. Народ там действительно злой и до чужих денег жадный. Помещика нет, священника нет, станового пристава нет - полное бандитское самоуправление. Как говорится, дружно перековали лемех на свайку. Все решают сход и староста – и сами понимаете как.
Расцвет душегубства пришелся в Вершинине на 1812 год. Тогда из Москвы на восток бежали толпы богатых людей, они везли с собой ценности и деньги. Нижний Новгород оказался переполнен беженцами и ранеными, и эвакуанты двинулись на Казань и Симбирск. Много их тогда пропало на тракте, а вершининские убийцы обогатились сказочно. Некоторые рода и по сей день живут теми запасами, отдавая деньги в рост скопцам в обеих столицах. Лет двадцать затем прошли тихо, а потом опять начали о них поговаривать, но вполголоса; прежних массовитых злодейств власть уже бы не потерпела. После 1862 года, когда выстроили железную дорогу Москва - Нижний, старый тракт потерял свое значение. Разбойничать стало труднее. На период ярмарки в губернию присылались – и присылаются, как вы знаете, и сейчас – казаки, на опасных местах устраивались заставы. И лиходелье у вершининцев стало как бы малозаметным, бытовым. Пропадают люди – ну и бог с ними…
-Понятно. Думаю, пора это прекратить навсегда. Если я правильно понял вашу реплику, вы хотите подослать им Лыкова в качестве наживки?
-Да. Лыков человек сильный, бывалый и решительный. И окажется там не с пустыми руками. Главное же – Алексей будет готов к нападению, а кто предупрежден, тот вооружен. Но все равно это опасно даже для него. Неподалеку мы, конечно, разместим полицейский отряд.
-Старик Смыслов прав – мало схватить одних только Ярмонкиных на месте преступления. Как вернуть в рамки закона целое сельское общество, которое развращалось сто лет?
-Ну, здесь все очень понятно. Нужны лишь настойчивость и последовательность властей.
-Это обещаю.
-Самое главное – перевести становую квартиру обратно в Вершинино и назначить на это опасное место подходящего человека.
-Таковой у вас имеется?
-Да. В Макарьевской части служит околоточным надзирателем Максим Палагута. Развитой, находчивый. Очень решительный! не хуже Лыкова. Два Георгия за турецкую войну. Палагута любит принимать решения самостоятельно и, главное, все доводит до конца. В городе ему скучно и тесно, в сельском же стане, где он – хозяин, Максим развернется в достойную фигуру. Следует только назначить ему усиленный оклад приварочных денег. Согласитесь: служить в эдаком месте…
-Сделаем.
-Далее. Сельские стражники. Они должны быть родом из Вершинина. Не все же там убивцы и негодяи на семьсот человек! Есть и приличные, только им ходу не дают. Особое внимание следует обратить на недавно вышедших в запас солдат из гвардейских и хороших армейских полков. Ежели, например, человек честно отслужил в Нижегородском драгунском полку, его можно смело назначать в сельскую полицию. Имеющим боевой опыт отдавать предпочтение. И наконец, самый кадр сельской стражи должен быть расширен относительно норматива.
-Сделаем.
-Вот и все. У Палагуты не забалуешь! Этот чертяка никого не боится, он им задаст жару. Перешлет в каторгу десяток самых отъявленных, остальным острастка. Старосту, конечно, заменить, кабак закрыть. Я бы и волостное управление туда перевел, но это уже, кажется, лишнее.
-Что ж, Павел Афанасьевич. Пришлите ко мне в понедельник Палагуту, я посмотрю на него. И жду вас не позже среды с Каргером и Лыковым для обсуждения плана операции. Кутайсова я беру на себя.
Операция, как и положено, началась с разведки. Титус и Лыков, загримированные армянами, проехали через Вершинино днем. Возница (городовой Ничепоруков) попросился в кабак; седоки дозволили и сами зашли из любопытства.
Большое помещение питейного дома было в этот час полупустым. Довольно чисто, но накурено. На стойке – деревянный бочонок с водкой, на нем висят на длинных ручках четыре ковшика с мерами1. Рядом бесплатная закуска: огурцы и черный хлеб. За спиной целовальника на полках запечатанные штофы с наливками и настойками. Тихо и покойно, только в углу у окна два мужика с красными лицами разогреваются стаканчиком, да у стойки вполголоса беседуют трое крепких молодцов.
«Армяне» сели у входа и спросили белого квасу-суровца и каленых яиц. Возница же прямо за стойкой вылил в себя четушку «вдовьей слезы» и заел галантиром2. Пока он это проделывал, парни поинтересовались:
-Кого везешь, дядя? Никак бусурман?
-Не, то армянские люди, они тоже в Христа верят.
-Богатые?
-Да не шибко. С торга возвращаются. Так, мелкая сошка…
Лыков, с завитыми и перекрашенными волосами, с восточными усиками и осмугленной кожей, был не похож сам на себя. Он незаметно осматривался и молчал. Титус же громко нес тарабарщину на придуманном им языке, то и дело вплетая в нее русские матерные слова. Выпили квасу, и он крикнул:
-Вай, дарагой, ехат пора, да?
И они укатили. Проехали через все Вершинино, нашли дом Ярмонкиных (четвертый с краю по правой стороне), осмотрели на ходу подступы. Большой, с покоеобразной связью3, с высоким глухим забором, дом производил угрюмое впечатление. Далеко за ним, на задах, стоял ямный овин – туда и решили спрятать отряд. Собак у Евсея Егоровича, по словам Тайки, не водилось, и вообще на селе их почти не было.
Отмыв в управлении лицо и волосы, Лыков стал готовиться к рискованной командировке. Панцирь – подарок приятеля Буффало – решил не надевать. Вдруг в кабаке кто вздумает похлопать его по спине… По легенде Алексей должен появиться в Вершинине под видом недалекого болтливого приказчика, доставляющего в Нижний крупную сумму хозяйских денег. Он пришел в костюмно-гримерное депо сыскного отделения и оделся соответственно. Пустил по жилетке толстую цепь из польского серебра и приделал на нее недорогие часы. Обул сапоги бутылками, по моде. Кубовая рубаха и мешковатый сюртук скрывали атлетичную фигуру Лыкова и делали его на вид безобидным.
В левый карман штанов титулярный советник засунул «смит-вессон» с укороченным стволом (специальная модель для сыскных агентов), в правый – полицейский свисток. Взял в канцелярии под расписку полторы тысячи рублей крупными билетами. Сходил в Военный собор и поставил сам себе свечку за здравие. Все, можно ехать…
Приказчик появился в вершининском кабаке около семи вечера и был уже сильно выпимши. Он ехал из Ардатова в Сергач со знакомыми гуртовщиками, по пути с ними повздорил, и те высадили его из тарантаса прямо посреди деревенской улицы. Очень обиженный, парень кинул вслед гуртовщикам камень, выругался и пошел в кружало1. Эту сцену наблюдал стоящий у входа худощавый субъект в сером армяке, с узким неприятным лицом. Выждав минуту, он сунулся следом. Приказчик, взъерошенный и сердитый, стукнул кулаком по стойке и приказал:
-Выпить! Немедля! Во-он туда. И закуски… самой наилучшей. Что есть из наилучшего, все неси. Запомни, хозяин – Алексей Лыков чем попало не закусывает! Мы привыкли к самому наилучшему. А они… Они просто сволочь, скажу я так. Сволочь. Одно слово: скотогоны, черная кость. Без них доберусь; тьфу на эту ракалью!
Сухощавый послушал, кивнул из-за спины гостя кабатчику – тот понимающе сощурился – и тронул горлопана за рукав.
-Вы правы, это было очень неуважительно.
-Пошел к черту!
-Такого, сразу видать, сурьезного человека и ссадить. Рази с эдакими-то людьми неуважительно так поступают?
Приказчик вытаращил на сухощавого хмельные глаза:
-О! Слышу умные речи! И в вас сразу видать порядочного человека. Чего мы тогда стоим? Дозволяете вас угостить? Денег – как грязи…
И красноречиво похлопал себя по карману. При этих словах рыжий кудрявый мужик, игравший у окна с напарником в тавлею2, оглянулся на хвастуна и неодобрительно покачал головой.
-За честь почту с вами выпить, - охотно отозвался прилипчивый субъект и крикнул кабатчику:
-Мирон, оглох, что ли? Господин приказал: самого наилучшего.
Приказчик сделал капризное лицо:
-Мирон! Штоб тебя… Дежурный обед есть? «Депрэ» нумер сто тринадцать есть? Подавай скорее, видишь – мы пришли!
Подкатил прыщавый кабатчик, вытер грязной тряпкой грязный стол.
-Изволите ли знать, уважаемый господин, что дежурные обеды бывают только в городских трактирах, а здесь село. Портвейну у нас тоже нет-с, его в деревнях не пьют-с.
-Т-э-экс, - нахмурился гость. – Ну и дыра… А что есть?
-Требуха с огурцами, каленые яйца и гороховый кисель. Особливо для вашей чести могу подать жареные мозги с черной кашей3, холодную осетрину и телячий галантир. Попить есть водка и еще наливки: полыновка, померанцевая и кабацкий ром. Вам, как важному гостю, позвольте порекомендовать рябину на коньяке изготовления Шустова.
-Ша! Отменяю «депрэ» - неси рябиновую. И эти… как их? Мозги. Осетровые. Каши не надо.
Кабатчик удалился и очень скоро вернулся с водкой и закуской. Собутыльники выпили по первой и дружно, не сговариваясь, встали.
-Лыков Алексей Николаевич, приказчик купца Редозубова.
-Ярмонкин Анисим Сысоевич, здешний крестьянин. Коим ветром, Алексей Николаич?
-А вот! – Лыков вытащил из кармана сюртука толстый бумажник и громко шлепнул им об стол. – Полторы тыщи целковых! Хозяину выручку везу, продал его лес железной дороге. Таким вот доверием пользуюсь, да… А эти!
-Их бог накажет, - примиряюще сказал Ярмонкин. – Привыкли со скотами дело иметь, да и сами оскотинились. Давайте лучше еще по полчижика выпьем.
-Достойная мысль! – выкрикнул гость и пьяно рыгнул. – У вас, Анисим… э-э..
-Сысоевич.
-…Сысоич, я смотрю, очень правильный ход в мыслях имеется. Выпьем!
Опрокинули по второй, потом по третьей. Кудрявый мужик сдвинул шашки и смотрел на приказчика с нарастающим беспокойством. Тут как раз Анисим вышел на минуту по надобности на улицу, и Лыков остался один. Кудрявый быстро подбежал к нему и сказал вполголоса:
-Уходите отсюдова немедля, не то останетесь и без денег, и без жизни. Новый товарищ ваш – главный здесь разбойник. Бегите быстрее, до ближайшей деревни три версты, там люди порядочные, приютят, а здесь не надоть оставаться!
Тут с улицы вернулся Анисим, и не один. С ним вошел еще крестьянин: огромного роста и богатырского сложения, с маленькой головой и тяжелыми кулаками. Увидев, что рыжий о чем-то говорит с его «клиентом», Анисим заорал с порога:
-Сашка, зажмурь кадык! Черт черемной!1 За худые слова слетит и голова.
А гигант просто взял кудрявого за ворот и молча вышвырнул его за дверь, как котенка.
-Чего он тебе калякал? – налетел Анисим на Лыкова.
-Хрен поймешь, я не разобрал. Водки, верно, просил. Это кто с тобой? Здоровый дядя…
-Знакомься: мой братан Фома. А это Алексей Лыков, правая рука купца Редозубова.
-Да, - самодовольно подтвердил Алексей, - без меня они никуда. Никаких решениев не принимают, пока со мной не посоветуются. А уж как я скажу, так и делают. Вот, смотри!
И он снова вытащил бумажник и хлопнул им об стол.
-Полторы тыщи серсов. Ты, дядя, поди, и денег таких никогда в руках не держал, а Алексей Лыков кажний день мошной крутит. А часы какие, ты глянь! Семьдесят пять целковых отдал, серебро восемьдесят четвертой пробы. Эй, Мирон! Или он не Мирон? Водки!
Целовальник подскочил со штофом и квашеной капустой, но Анисим отослал его с закуской обратно, оставив только водку; еще и показал при этом незаметно кулак. Через два часа, когда совсем стемнело, Лыков был уже в стельку пьян. Он пытался петь «Среди долины ровныя», но не мог вспомнить слова. Затем порывался побороться с Фомой («я на Нижнем базаре первый борец!»). Нахамил соседней компании, но это сошло ему с рук: мужики с пониманием наблюдали, как братья Ярмонкины готовят дурака к потрошению.
Наконец, появился третий брат, Асаф, и увел всю компанию из кабака домой. Приказчик согласился переночевать у новых друзей. Он шел, окруженный тремя головорезами, как под конвоем, и редкие прохожие молча провожали его взглядами.
Пришли в большой пятистенник, где гостя приветливо встретил глава семейства. Сысой Егорович налил приказчику вонючей картофельной водки, презрительно именуемой в народе «брандахлыст»; шустрые снохи подали ботвиньи. Лыков выпил, деликатно рыгнул в кулак и попросился спать. Его без уговоров положили на долгую лавку2и пожелали хороших снов; это прозвучало как издевка.
Укладываясь, Алексей незаметно подмечал начавшиеся приготовления к убийству. Совершенно уже не опасаясь своей жертвы, Ярмонкины мало стеснялись в словах. Отсылая снох в бабий кут, старик прямо сказал им:
-Выходить, только коли позову. Негоже вам смотреть на это…
Обмануть опытного человека притворным сном невозможно. У спящего другое дыхание – редкое и ровное, подделать его обычно не удается. Другое дело – пьяный сон. Поэтому Алексей, как лег, сразу принялся храпеть, бормотать и ругаться. При этом он лежал на спине лицом к печке и не шевелился, как и положено выпившему. Анисим подошел и долго стоял над сыщиком, внимательно всматриваясь и вслушиваясь.
-Готов, - сказал он наконец. – Можно зачинать.
Сквозь полуприкрытые веки титулярный советник следил за убийцами. Те вели себя буднично, словно собирались пить чай, а не душить человека. Асаф завесил окна и прибавил огня в лампе. Евсей Егорович вышел на крыльцо, бросив через плечо:
-Кончите – позовете. И штоб тихо!
Три брата обступили лежащего Алексея, и он понял, что пора «просыпаться». Быстро вскочив, сыщик сунул правую руку в карман и спросил бодрым и трезвым голосом:
-Мужики, вы чего?
Асаф, средний из братьев, от неожиданности отскочил к порогу. Фома, напротив, сжал пудовые кулаки и с тупым и зверским лицом шагнул к Лыкову. Анисим стоял сбоку с увесистым латунным безменом для взвешивания шерсти – излюбленным оружием пьяных деревенских драк. Увидав взгляд гостя, он насторожился и остановил гиганта:
-А ну, братка, погодь. Чевой-то здесь не так.
-Анисим, - спросил его Лыков, - зачем тебе ночью безмен?
-Ты пошто вскочил? До ветру захотелось?
-Сон плохой привиделся. Будто вы меня убивать собрались.
-Значит, в руку сон-то. На кой ляд ты в кабаке мошной хвастался, дурья башка? Сидел бы молча, был бы живой. Купил лиха на свои деньги… Но, вижу, ты все время притворялся… Вынь-ка руку-то из кармана; чего ты там прячешь?
Лыков выхватил револьвер, но Анисим проворно и ловко ударил его с маху безменом по плечу. Рука сразу обвисла, как плеть, оружие вывалилось на пол.