Geum.ru

Центр города. Субботний вечер. ХХ век

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   37
Глава 14


Мариус замолчал. Впервые за все время нашего разговора он отвернулся от меня и посмотрел на темнеющее за окнами небо, словно прислушиваясь к недоступным моему восприятию голосам ночного острова.

– Я должен сказать тебе еще нечто очень важное, – заговорил он снова, – хотя в данном случае речь идет о совершенно практических… – Он вновь замолк, словно что-то отвлекло его внимание. – И ты должен пообещать мне кое-что…

Он снова прислушался к чему-то и погрузился в молчание. В эти мгновения лицо его стало почти таким же, как у Акаши и Энкила.

Мне хотелось задать ему тысячи вопросов. Но куда важнее для меня было вновь услышать некоторые из его высказываний, как будто, для того чтобы окончательно осознать их, мне требовалось многократно произнести слова вслух.

Сложив руки домиком, я откинулся в кресле и прислонился к прохладной обивке высокой спинки, глядя прямо перед собой. Перед моим мысленным взором проносились картины услышанного, я думал о том, насколько справедливы суждения Мариуса о добре и зле, и о том, какой ужас и разочарование испытал бы я, попытайся он убедить меня в истинности и правоте философии древних богов Востока, утверждающей, что мы можем гордиться тем, что совершаем.

Я тоже был дитя Запада и всегда сражался с истинно западной неспособностью смириться со злом или смертью.

Однако за всеми этими рассуждениями стояла страшная правда о том, что Мариус мог отправить в небытие всех нас до единого, если бы ему пришлось сжечь Акашу и Энкила и таким образом избавиться от дряхлой и бесполезной оболочки древнего зла. Или мне это только казалось?

А ужас, заключенный в Акаше и Энкиле?.. Мне нечего было сказать о них, кроме того, что я и сам в какой-то мере начинал испытывать то же самое ощущение, которое когда-то испытывал он. Мне казалось, что я могу возродить их к жизни и заставить двигаться. Точнее говоря, глядя на них, я чувствовал, что кто-то может и должен сделать это. Кто-то способен прервать их сон с открытыми глазами.

Но кем они станут, если снова начнут двигаться и говорить? Древними египетскими монстрами? Что будут они делать?

Внезапно мне показались одинаково заманчивыми и соблазнительными две возможности: возродить их либо уничтожить. Обе возможности искушали разум. Я хотел проникнуть в их мысли и поговорить с ними и в то же время не в силах был устоять перед безумной идеей их уничтожения. Перед желанием погибнуть вместе с ними в ярком пламени, которое поглотит и унесет в небытие всех нас – проклятых и обреченных.

– Неужели ты никогда не испытывал искушения сделать это? – с болью в голосе спросил я, подумав вдруг о том, слышат ли мои слова обитатели подземного святилища.

Он встрепенулся и перестал прислушиваться, а потом повернулся ко мне и отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Даже несмотря на то, что тебе лучше, чем кому-либо другому, известно, что нам нет места на земле?

– Нет. – Он снова покачал головой. – Я бессмертен. Я действительно бессмертен. По правде говоря, я даже не знаю, что в настоящее время способно меня уничтожить. Думаю, ничто. Однако дело не в этом. Я хочу продолжать свое существование. Я даже думать об этом не желаю. Сам для себя я превратился в источник вечного знания, в тот разум, о котором в своей смертной жизни мечтал долгие годы, и сейчас я, как всегда, испытываю чувство величайшей любви к тому прогрессу, которого удалось достичь человечеству. И я хочу знать, что произойдет теперь, когда мир вновь поставил под сомнение своих богов. А потому в настоящее время нет такой причины, которая заставила бы меня закрыть глаза.

Я понимающе кивнул.

– Однако я не испытываю таких страданий, какие выпали на долю тебе, – продолжал он. – Когда я был обращен в священной роще на севере Франции, я не был молод. С тех пор я страдал от одиночества, испытывал ужасные мучения и находился на грани безумия, но я никогда не был бессмертным и при этом юным. Я много раз совершал то, что тебе только предстоит совершить, – то, что вскоре заставит тебя покинуть меня.

– Покинуть тебя?! Но я не хочу…

– Тебе придется уйти, Лестат. И, как я уже сказал, очень скоро. Ты еще не готов к тому, чтобы остаться здесь, со мной. Это одна из наиболее важных вещей, о которых я еще не говорил с тобой. И ты должен выслушать меня так же внимательно, как и прежде.

– Мариус! Я даже представить себе не могу, что должен вскоре уехать! Я не…

Меня вдруг охватил гнев. Неужели он привез меня сюда только затем, чтобы вновь заставить уйти? Я вспомнил предостережения Армана. Мы можем найти общий язык только с теми, кто старше нас, но не с созданными нами. И я нашел Мариуса. Однако все это были не более чем слова. Они даже приблизительно не способны были выразить то, что я чувствовал: внезапное отчаяние и страх перед разлукой.

– Послушай меня, – мягко продолжал он. – Прежде чем меня захватили в плен галлы, я успел прожить достаточно долгую жизнь. А после того как похитил из Египта Тех, Кого Следует Оберегать, я снова долго жил в Антиохии как богатый римский ученый. У меня были дом и рабы, была любовь Пандоры. Мы прожили целую жизнь в Антиохии и были свидетелями всех происходящих событий. И то, что у меня в прошлом остались эти жизни, дало мне силы и позволило прожить множество веков. Как тебе известно, у меня хватило сил, чтобы стать частью реальной жизни в Венеции, а теперь мне хватает их, чтобы править на этих островах так, как я это делаю. У тебя же, как и у многих из тех, кто слишком рано идет в огонь или подставляет себя палящим лучам солнца, опыт реальной жизни отсутствует вовсе.

В юности тебе довелось прожить в реальной жизни не более шести месяцев, которые ты провел в Париже. А в качестве вампира ты постоянно путешествуешь – ты одинок и, передвигаясь с места на место, вторгаешься в чужие дома и чужие жизни.

Если ты хочешь выжить, тебе необходимо прожить полностью хотя бы одну реальную жизнь и сделать это как можно скорее. В противном случае ты можешь потерять все, впасть в отчаяние и навсегда скрыться под землей, чтобы уже никогда не подняться, или и того хуже…

– Да, я понимаю. И хочу этого. Но когда там, в Париже, мне предложили остаться в Театре вампиров, я не смог.

– Это было не слишком подходящее для тебя место. К тому же Театр вампиров – это общество. И он не больше похож на реальный мир, чем мое уединенное убежище на острове. Кроме того, слишком много ужасных воспоминаний связано у тебя с этим театром.

Однако в диком и необузданном Новом Свете, куда ты направляешься, в этом поистине варварском маленьком городке под названием Новый Орлеан ты сможешь успешно начать новую для тебя реальную жизнь. У тебя появится возможность жить в собственном доме, подобно простому смертному, – так, как ты много раз пытался жить во время своих странствий с Габриэль. Там тебя не станут беспокоить члены старых обществ, там не будет вампиров-отшельников, способных убить тебя только из страха. А когда ты будешь создавать новых вампиров – а ты непременно сделаешь это, чтобы попытаться избавиться от одиночества, – постарайся сделать и сохранить их как можно более человечными. Старайся всегда держать их возле себя, но как членов своей семьи, а не как членов общества. И постарайся понять то время, в котором тебе придется прожить несколько десятилетий. Сделай так, чтобы этому времени соответствовал стиль одежды, которую ты станешь носить, стиль убранства дома, где ты будешь проводить часы своего досуга. Постарайся понять особенности тех мест, где тебе придется охотиться. Ты должен осознать, что такое течение времени.

– Да, и в полной мере испытать боль при виде того, как все умирает и гибнет…

Это было все то, против чего предостерегал меня Арман.

– Конечно. Ты создан, чтобы победить время, а не для того, чтобы от него убегать. Ты будешь страдать от необходимости держать в тайне секрет своей чудовищной сущности и от необходимости убивать. Возможно, ради успокоения совести ты даже попытаешься выбирать в жертву только преступников и злодеев и преуспеешь в этом… или потерпишь поражение. Но если хочешь сохранить свою тайну, ты должен быть как можно ближе к реальной жизни. Однажды ты совершенно справедливо заявил членам древнего парижского общества, что ты создан именно для такой жизни. Ты действительно чрезвычайно похож на обыкновенного человека.

– Я хочу этого. Я искренне этого хочу…

– В таком случае последуй моему совету. Ты должен понять еще одно. По сути своей вечность есть не что иное, как способность проживать одну человеческую жизнь за другой. Безусловно, бывают долгие периоды отхода от жизни, периоды сна или просто стороннего наблюдения. Но снова и снова мы бросаемся в поток и плывем, пока у нас есть силы, до тех пор пока нас не губит время или какая-либо трагедия, – точно так же, как случается это со всеми смертными.

– И сам ты тоже будешь жить, уходить в сторону и вновь бросаться в жизненный поток?

– Да, несомненно. Когда наступит подходящий момент. Когда мир вновь станет для меня настолько интересным, что я не смогу удержаться от этого. Тогда я вновь пойду по улицам городов. Я придумаю себе имя и найду для себя занятие.

– Тогда пойдем вместе, сейчас!

Я произнес эти слова и подумал о том, что они звучат болезненным эхом обращенной ко мне мольбы Армана. Или тщетных уговоров Габриэль десять лет спустя.

– Твое приглашение звучит для меня гораздо более соблазнительно, чем ты можешь себе представить, – ответил он. – Однако если я пойду с тобой, то причиню тебе огромный вред. Потому что я буду всегда стоять между тобой и остальным миром. И изменить что-либо не в моих силах.

Я покачал головой и отвернулся. Меня переполняли печаль и горечь.

– Скажи мне, хочешь ли ты продолжить свое существование? Или ты хочешь, чтобы сбылись предсказания Габриэль?

– Я хочу продолжить.

– В таком случае ты должен уехать. Лет через сто, а быть может меньше, мы встретимся вновь. Меня уже не будет на этом острове. Я должен буду перевезти Тех, Кого Следует Оберегать, куда-нибудь в другое место. Но где бы я ни был и где бы ни был ты, я найду тебя. И тогда я буду тем, кто не захочет с тобой расставаться. Тогда уже я буду умолять тебя остаться со мной. Я полюблю твое общество и беседы с тобой, мне будет приятно просто смотреть на тебя, я стану восхищаться твоей выносливостью и жизненной силой, безрассудностью и отсутствием веры – словом, я буду любить все то, что так сильно люблю в тебе уже сейчас.

Я больше не в силах был слушать его, мне казалось, что я сейчас потеряю сознание. Я готов был умолять его, чтобы он позволил мне остаться.

– Неужели сейчас это совершенно невозможно? – спросил я. – Мариус, пожалуйста, подари мне только одну человеческую жизнь! Неужели ты не можешь это сделать?

– Нет, – покачал головой он. – Я могу до бесконечности рассказывать тебе разного рода истории, но они никогда не заменят опыт реальной жизни. Поверь мне, я уже пытался избавить других от необходимости прожить реальную жизнь, однако ничего хорошего из этого не вышло. Я не в силах научить тому, чему учит жизнь. Я не должен был в столь раннем возрасте брать к себе Армана, и века, проведенные им в безумии и страданиях, до сих пор служат мне укором. Заставив его выйти и жить в современном Париже, ты сделал ему величайшее одолжение, но я боюсь, что для него это уже слишком поздно. Поверь мне, Лестат, это непременно должно случиться. Ты просто обязан прожить этот период человеческой жизни, ибо те, кто лишается его, чувствуют себя неудовлетворенными до тех пор, пока все-таки не получают возможность его прожить. Либо они погибают.

– А как же Габриэль?

– Габриэль успела прожить жизнь и даже почти умереть. У нее хватит сил, чтобы снова вернуться в этот мир тогда, когда она посчитает нужным сделать это. Либо она всегда будет ходить по его краю.

– Ты думаешь, она когда-нибудь вернется?

– Не знаю, – промолвил он. – Я недостаточно хорошо понимаю Габриэль. Однако у меня уже есть некоторый опыт – она слишком похожа на Пандору. А Пандору я никогда не мог понять до конца. Суть в том, что большинство женщин, будь они смертными или бессмертными, – существа слабые. Но уж если они наделены силой, то становятся совершенно непредсказуемыми.

Я покачал головой и на минуту прикрыл глаза. Я не хотел думать о Габриэль. Что бы мы здесь ни говорили, Габриэль больше нет.

К тому же я никак не мог смириться с мыслью о том, что должен уехать. Я был здесь как в раю. Однако я не стал продолжать спор. Я знал, что его решение окончательно, но был уверен, что Мариус не будет принуждать меня к отъезду силой. Он подождет, пока я начну всерьез беспокоиться о своем отце и в конце концов явлюсь сам, чтобы сообщить о своем отъезде. Значит, впереди у меня есть еще несколько ночей.

– Да, именно так, – подтвердил он мягко. – К тому же мне необходимо рассказать тебе еще кое-что.

Я открыл глаза и увидел, что он смотрит на меня с выражением терпения и симпатии на лице. Меня вдруг охватило болезненное чувство любви к нему, такой же сильной, какую я испытывал только по отношению к Габриэль. К глазам подступили слезы, и мне стоило больших усилий сдержать их.

– Ты многое узнал от Армана, – произнес он твердым голосом, словно пытаясь помочь мне в моей внутренней борьбе с самим собой. – Еще большему ты научился самостоятельно. И тем не менее есть нечто такое, чему могу научить тебя я.

– Я слушаю.

– Прежде всего я должен сказать, – продолжал он, – что ты обладаешь поистине выдающимися способностями. Однако в ближайшие пятьдесят лет тебе едва ли удастся создать кого-либо равного по силе тебе или Габриэль. Твое второе создание не обладало и половиной возможностей Габриэль, а последующие будут еще слабее. Та кровь, которую ты получил от меня, окажет на тебя влияние. Если ты… если ты получишь кровь Акаши и Энкила – а решать предстоит тебе, – их кровь тоже изменит тебя. Но это не повлияет на твою способность создавать себе подобных, каждое новое твое создание будет слабым. Однако нельзя однозначно утверждать, что это плохо. В законах старых обществ, гласивших, что могущество и сила должны приходить с возрастом, была своя мудрость. Кроме того, существует и другая древняя истина: никто не знает, почему в одних случаях мы создаем титанов, а в других – слабоумных идиотов.

Так или иначе, случится то, что должно случиться, но тебе следует тщательно отбирать своих будущих спутников. Отдавай предпочтение тем, на кого тебе приятно смотреть, чей голос тебе нравится слушать, тем, кто обладает душевными глубинами, которые тебе хотелось бы познать. Словом, ты должен любить тех, кого выбираешь. В противном случае ты не сможешь долго находиться в их обществе.

– Понимаю, – ответил я. – Следует создавать их с любовью.

– Именно так, создавай их в любви. А главное, будь уверен в том, что до момента своего перерождения они успели прожить достаточно долго. Никогда, слышишь, никогда не имей дело с такими юными существами, как Арман. Это самое страшное преступление, какое я совершал против себе подобных, – проведение Обряда над совсем еще мальчиком, Арманом.

– Но разве мог ты предвидеть, что Дети Тьмы придут именно тогда и разлучат тебя с ним?!

– Нет, конечно. И все же мне следовало подождать. Только одиночество заставило меня втянуть Армана во все это. И еще, пожалуй, его полная беспомощность, сознание того, что его жизнь зависит от меня во всем. Помни, ты должен остерегаться этой власти и власти над теми, кто умирает. Все мы в душе очень одиноки, и стремление к власти может оказаться не менее сильным, чем приступы жажды. Если бы не было Энкила, могло бы не быть Акаши, а если бы не было Акаши, не было бы и Энкила.

– Наверное. Из твоего рассказа я могу сделать вывод, что Энкил страстно любит и удерживает при себе Акашу. Что именно Акаша время от времени…

– Ты прав. – Лицо его стало вдруг очень серьезным, и в глазах загорелся огонек таинственности, точно он опасался, что кто-нибудь может подслушать наш разговор. Он еще немного помолчал, словно подыскивая слова. – Кто знает, что бы могла сделать Акаша, если бы Энкил не сдерживал ее? – шепотом заговорил он. – И почему я не хочу, чтобы он услышал меня или прочел мои мысли? Почему я говорю с тобой шепотом? Да потому, что он может уничтожить меня в любой момент. Возможно, только Акаша не позволяет ему это сделать. Но если он покончит со мной, что станет тогда с ними?!

– Почему они допустили, чтобы их оставили под лучами солнца? – спросил я.

– Откуда нам знать? Может, они знали, что солнце не причинит им большого вреда. Оно могло спалить тех, кто сделал это с ними. А быть может, пребывая в состоянии полусна, они плохо понимали, что происходит вокруг. А времени на то, чтобы проснуться, собраться с силами и защитить себя, у них просто не было. Я допускаю, что именно солнце заставило их в конце концов двигаться, – я имею в виду те передвижения Акаши, свидетелем которых был сам. А теперь они снова спят с открытыми глазами. И снова видят сны. И больше не пьют кровь.

– А что ты имел в виду… когда говорил о том, что мне предстоит решить… пить или не пить их кровь? – промолвил я. – Разве я смогу отказаться?

– Над этим нам еще предстоит подумать, – ответил он. – К тому же всегда существует вероятность, что они не позволят тебе пить их кровь.

Представив себе, как мне наносит удар одна из этих рук, как она отшвыривает меня через всю комнату, пробивает мною каменный пол, я невольно вздрогнул.

– Она назвала тебе свое имя, Лестат, – сказал он. – Мне кажется, она позволит тебе напиться ее крови. Однако, если ты примешь ее, ты станешь еще более стойким и выносливым, чем сейчас. Даже несколько капель ее крови способны многократно увеличить твои силы, но она позволит тебе взять гораздо больше, испить полную чашу, и тогда едва ли найдется в мире сила, способная тебя уничтожить. А потому ты должен быть уверен, что хочешь именно этого.

– Но почему бы мне этого не хотеть?

– Хочешь ли ты оказаться сожженным дотла и при этом продолжать мучительное существование? Хочешь ли быть пронзенным ножами или изрешеченным пулями и продолжать жить? Походить на дырявую скорлупу, не способную даже позаботиться о себе! Поверь мне, Лестат, это может оказаться поистине ужасным. Тебя могут до неузнаваемости спалить лучи солнца, но тем не менее ты выживешь и, подобно тем древним богам в Египте, будешь испытывать только одно желание – умереть.

– Но разве я не смогу излечиться?

– Совсем не обязательно. Для этого необходимо, чтобы ты мог напиться ее крови после того, как тебе будет причинен вред. Нас излечивает время в сочетании с кровью человеческих жертв и кровью древних вампиров. Подумай об этом, пока у тебя еще есть время.

– А как бы поступил ты на моем месте?

– Конечно же, я насытился бы кровью Тех, Кого Следует Оберегать, чтобы стать сильнее, чтобы приблизиться к истинному бессмертию. Я стал бы на коленях молить Акашу, чтобы она позволила мне сделать это, а потом бросился бы в ее объятия. Но мне легко говорить об этом. Акаша ни разу не ударила меня, она никогда не запрещала мне пить ее кровь, и к тому же я уверен в том, что хочу жить вечно. Я готов снова вынести огонь. Готов вынести жар солнечных лучей. Ради того чтобы продолжать свое существование, я перенесу любые муки и любые пытки. Вполне возможно, что ты не убежден в своем желании жить вечно.

– Но я действительно этого хочу! – воскликнул я. – Я могу, конечно, сделать вид, что обдумываю твои слова, притвориться мудрым и рассудительным, взвешивающим все «за» и «против», однако не вижу в этом никакого смысла. Зачем мне тебя обманывать? Тебе и без того известен мой ответ.

Он улыбнулся.

– В таком случае, прежде чем ты уедешь отсюда, мы снова спустимся в святилище и смиренно попросим у нее разрешения. И тогда мы узнаем ответ.

– А сейчас могу я задать тебе еще несколько вопросов? – спросил я.

Он жестом предложил мне начинать.

– Я видел призраков, – сказал я, – видел несносных демонов, о которых ты говорил. Я видел одержимых ими смертных и те дома, в которых они обитали.

– Мне известно о них не больше, чем тебе. Множество призраков кажутся всего лишь видениями, не подозревающими о том, что за ними наблюдают. Мне ни разу не приходилось заговаривать с призраком, и ни один из них не обращался ко мне. А что касается несносности и озлобленности, то мне, пожалуй, нечего добавить к тому объяснению, которое дал еще в глубокой древности Энкил: они беснуются потому, что лишены тел. Однако существуют другие бессмертные, представляющие гораздо больший интерес.

– Кто они?

– В Европе есть по меньшей мере двое таких, которые не пьют и никогда не пили кровь. Они могут ходить по земле как при дневном свете, так и ночью, обладают телами и очень сильны. Внешне они ничем не отличаются от людей. Был еще один в Египте, известный при царском дворе под именем Рамзеса Проклятого, хотя, насколько я могу судить, его едва ли можно было считать проклятым. После его исчезновения имя его было убрано со всех царских памятников. Тебе известно, что египтяне, желая кому-либо смерти, обрекали его имя на забвение. Я не знаю, что произошло с ним. В свитках папирусов об этом ничего не говорится.

– Мне рассказывал о нем Арман. Он говорил, что в древних легендах утверждается, будто Рамзес был одним из старых вампиров.

– Нет, это не так. Я не верил тому, что читал о нем, пока своими глазами не увидел существ, отличных от нас. Однако поговорить с ними мне не удалось. Едва завидев меня, они в ужасе убегали. Я боюсь их, потому что они могут находиться под лучами солнца. Они очень сильны и лишены крови, и кто знает, на что они способны. Но можно прожить много веков и ни разу не встретиться с ними.

– Но сколько же им лет? Как давно произошло их обращение?

– Они очень старые, возможно, такие же древние, как и я. Точно не знаю. Они живут как богатые и могущественные люди. Вполне вероятно, их много и они способны каким-то образом размножаться. Пандора утверждала, что среди них даже была одна женщина. Однако во всем остальном мы с Пандорой полностью разошлись во мнениях. Она считала, что они такие же, как и мы, но они настолько древние, что, подобно Матери и Отцу, давно уже перестали пить кровь. Я же уверен, что они никогда не были тем, чем являемся мы. Они нечто совсем другое и лишены крови. Они не отражают свет, как делаем это мы, а, напротив, поглощают его. От смертных они отличаются лишь более темным оттенком кожи. Они очень мощные и крепкие. Возможно, тебе никогда не придется встретиться с ними, однако я рассказываю тебе все это, чтобы предупредить об их существовании. Ты не должен позволить им узнать местонахождение твоего убежища, ибо они могут быть опаснее смертных.

– Но разве смертные представляют для нас реальную опасность? – удивился я. – Мне всегда удавалось с легкостью их обманывать.

– Они, конечно же, очень опасны. Если люди поймут, кто мы такие, они смогут с легкостью уничтожить нас, стереть с лица земли. У них есть возможность охотиться на нас днем. Это преимущество нельзя недооценивать. Снова должен сказать тебе, что в законах и правилах древних обществ была своя мудрость. Они запрещают рассказывать о нас смертным. Никогда не следует открывать смертным, где находятся тайные убежища вампиров. Глупо даже думать, что поведение смертных можно держать под контролем.

Я кивнул, хотя мне было очень трудно осознать необходимость опасаться смертных. Я никогда не боялся их.

– Даже в Театре вампиров, – продолжал он, – не рассказывают ни грамма правды о нас. В сюжетах спектаклей используются народные легенды и всякого рода выдумки, чтобы вводить зрителей в заблуждение.

Я понимал, что это действительно так. Даже в письмах ко мне Элени всегда выражалась завуалированно и никогда не упоминала имен.

Эта секретность и необходимость хранить тайну всегда действовали на меня угнетающе.

Я усиленно напрягал память, стараясь вспомнить, приходилось ли мне встречаться с бескровными существами… Вполне возможно, я по ошибке принимал их за вампиров-отшельников.

– Я должен рассказать тебе кое-что еще о сверхъестественных существах, – вновь заговорил Мариус.

– Что именно?

– Я и сам не уверен в своей правоте, но поделюсь с тобой своими размышлениями. Мне кажется, что, когда нас уничтожают, когда сжигают дотла, мы можем вернуться, но уже в другом облике. Я сейчас говорю не о людях, не о реинкарнации, ибо мне неизвестно, что происходит с людскими душами. Я говорю о нас, о том, что мы живем вечно и, я уверен, возвращаемся обратно.

– Почему ты так думаешь? – спросил я и невольно подумал о Никола.

– Причины те же, которые заставляют и смертных говорить о реинкарнации. Некоторые утверждают, что помнят себя в другой жизни. Они приходят к нам будучи смертными, заявляют, что им все о нас известно, и просят о возвращении им Темного Дара. Одной из таких была Пандора. Необъяснимо, но ей было известно очень много. Разве что виной тому было ее богатое воображение, или каким-то образом ей неосознанно удалось прочесть мои мысли. Вполне возможно, что и другие смертные обладают невероятными способностями, позволяющими им улавливать импульсы нашего разума.

Как бы то ни было, их не слишком много. Если даже они вампиры, то, безусловно, это лишь единицы из тех, кто был уничтожен. Это может означать, что у остальных просто не хватило сил, чтобы вернуться. Либо они не захотели. Нам не дано узнать это. Пандора уверяла, что она погибла, когда Мать и Отец были оставлены под палящим солнцем.

– Боже милостивый! Она родилась вновь как смертная и захотела опять стать вампиром?

Мариус улыбнулся.

– Ты еще очень молод, Лестат, и противоречишь сам себе. Как ты представляешь себе возвращение в смертное состояние? Подумай об этом, когда встретишься со своим смертным отцом.

Признавая справедливость его доводов, я промолчал. Однако то, что в моем воображении было связано со смертной жизнью, я терять не хотел. Я предпочитал продолжать свое существование, оплакивая утраченную смертную сущность. Я был уверен, что моя любовь к смертным теснейшим образом связана с полным отсутствием страха перед ними.

И вновь что-то отвлекло внимание Мариуса. Он отвернулся и внимательно прислушался к чему-то. Потом снова обратился ко мне.

– Лестат, впереди у нас не более двух-трех ночей, – печально произнес он.

– Мариус! – только и смог прошептать я в ответ, проявив свои чувства несколько сильнее, чем мне бы хотелось.

Единственным утешением могло послужить выражение его лица, которое в эти мгновения было абсолютно человеческим.

– Ты даже представить себе не можешь, как страстно я хочу, чтобы ты остался со мной, – заговорил он. – Но настоящая жизнь там, а не здесь. Когда мы встретимся вновь, я расскажу тебе об очень многом, но и сейчас ты уже знаешь достаточно. Ты должен поехать в Луизиану и заботиться о своем отце до самой его смерти. Ты должен многому научиться. Я был свидетелем жизни и смерти великого множества людей, а ты еще этого не видел. Поверь мне, мой мальчик, я не хочу тебя отпускать. Мне трудно передать словами мое отчаяние при этой мысли. Но я обещаю тебе, что, когда придет время, я непременно отыщу тебя.

– Но почему я не могу вернуться к тебе? Зачем тебе уезжать отсюда?

– Пора, – ответил он. – Я слишком долго оставался правителем этих островов. Среди людей возникли подозрения. К тому же сюда стали заплывать европейцы. Прежде чем приехать сюда, я скрывался в погребенном под вулканической лавой городе Помпее. Но начавшиеся раскопки на его руинах заставили меня покинуть убежище. Теперь то же самое происходит и здесь. Я должен найти другое место, более отдаленное и уединенное, причем такое, которое еще долго останется безопасным. Откровенно говоря, я никогда не привез бы тебя на этот остров, если бы собирался остаться на нем.

– Почему?

– Ты сам знаешь. Я не могу позволить, чтобы тебе или кому-либо еще стало известно, где находятся Те, Кого Следует Оберегать. И теперь пришла пора поговорить нам о других очень важных вещах. О тех обещаниях, которые ты должен мне дать.

– Все, что угодно. Но какие обещания ты хочешь от меня получить?

– Очень простые. Ты никому и никогда не расскажешь о том, что узнал здесь от меня. Ты никому не должен рассказывать о Тех, Кого Следует Оберегать. Не должен рассказывать легенды о древних богах. Ты никому не скажешь, что видел меня.

Я мрачно кивнул. Я ожидал, что он потребует это от меня, и знал, как трудно мне будет сдержать данные ему обещания.

– Даже если ты расскажешь самую малость, – продолжал он, – все остальное тут же откроется. И с каждым новым рассказом о Тех, Кого Следует Оберегать, будет увеличиваться опасность, что их найдут.

– Хорошо, – ответил я. – Но что касается легенд… нашего происхождения… Разве не могу я рассказать об этом тем, кого создам?

– Нет, не можешь. Я уже сказал тебе, что если станет известна хотя бы часть, то неизбежно придется рассказать и все остальное. Кроме того, если твои новообращенные окажутся христианами, если их разум, как и разум Никола, будет отравлен христианскими понятиями первородного греха и вины, эти древние легенды сведут их с ума. Они воспримут их как нечто ужасное и никогда не смогут ни понять, ни принять. Случайности, языческие боги, непонятные, страшные обычаи и обряды… Какими бы ограниченными и скудными ни были эти знания, надо быть готовым к ним, чтобы понять их и усвоить. Будет лучше, если тебе станут задавать вопросы, а ты будешь рассказывать только то, что сможет удовлетворить их любопытство. Если же ты сочтешь невозможным для себя обманывать их, то не говори вообще ничего. Постарайся сделать своих преемников такими же сильными, как сильны сейчас люди, лишенные веры в Бога. Но запомни мои слова: никому не пересказывай древние легенды. Это могу делать только я.

– А что ты со мной сделаешь, если я все же расскажу их? – спросил я.

Мой вопрос настолько поразил его, что на какое-то мгновение он даже растерялся, но потом расхохотался.

– Ты поистине дьявольское существо, Лестат! – пробормотал он. – Дело в том, что, если ты все же проговоришься, я могу сделать с тобой все, что мне будет угодно. И тебе это, конечно же, отлично известно. Я могу растоптать тебя, как Акаша растоптала Старейшего. Одним усилием воли могу сжечь тебя в пламени. Но я не хочу тебе угрожать. Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Но я не допущу, чтобы тайна моя стала известна, не позволю своре бессмертных существ напасть на меня, как напали они в Венеции. Я не позволю, чтобы обо мне узнали другие мне подобные. И ты никогда – случайно или намеренно – не должен посылать кого-либо на поиски Тех, Кого Следует Оберегать, или Мариуса. Мое имя не должно произноситься в присутствии других.

– Я все понимаю, – ответил я.

– Ты говоришь искренне? Или мне все же следует припугнуть тебя? Должен ли я предупредить, что месть моя может быть ужасной? И что наказание коснется не только тебя, но и тех, кому ты доверишь эту тайну. Учти, Лестат, я уничтожил многих себе подобных, которые приходили, чтобы найти меня. И уничтожил их только потому, что они узнали древние легенды и мое имя. Потому что они не прекратили бы свои поиски.

– Я не в силах больше слушать это, – пробормотал я. – Клянусь, я никому ничего не расскажу. Но боюсь, что другие смогут прочесть мои мысли, похитить образы, хранящиеся в моей голове. Арману, например, это удавалось с легкостью. Что, если…

– В твоих силах скрыть эти образы. Ты знаешь, как это делается. Ты можешь послать им совсем другие видения и таким образом сбить их с толку. Ты можешь закрыть свой разум. Это ты тоже умеешь делать. Однако давай покончим с угрозами и предостережениями. На самом деле ничего, кроме любви, я к тебе не испытываю.

Некоторое время я сидел молча. В голове моей роились всякого рода запретные помыслы. В конце концов я не выдержал и высказал их вслух:

– Мариус, неужели тебе никогда не приходило в голову рассказать остальным обо всем, что тебе известно? Я имею в виду, что ты мог бы сделать свои знания достоянием нам подобных и таким образом собрать всех вместе.

– Боже милостивый! Конечно же нет, Лестат! Зачем бы я стал это делать? – Казалось, он был искренне озадачен.

– Да затем, чтобы мы смогли наконец обрести древние легенды, чтобы смогли все обдумать и разобраться в загадках нашей истории, как делают это смертные. Чтобы могли поведать друг другу собственные истории, поделиться силами и знаниями…

– И воспользоваться ими так же, как прибегли к ним Дети Тьмы в борьбе против людей?

– Нет… я имел в виду не это.

– Послушай меня, Лестат. В вечности общества встречаются достаточно редко. Большинство вампиров недоверчивы по натуре и стремятся к одиночеству, потому что не любят никого. Время от времени они обзаводятся одним или двумя тщательно отобранными и проверенными спутниками и охраняют места своей охоты и свою собственность так же ревностно, как делаю это я. Они не захотят объединяться. И даже если им удастся преодолеть ожесточение, подозрительность и злобу, которые всегда разделяли их, и создать нечто вроде союза, то очень скоро все закончится жесточайшей и непримиримой борьбой за превосходство и битвами за власть. Произойдет примерно то же самое, что позволила мне увидеть Акаша и что однажды уже случилось тысячу лет тому назад. Так или иначе, но мы воплощаем собой зло. Мы убиваем. А потому пусть лучше на этой земле создают свои союзы смертные, объединяясь во имя добра.

Стыдясь собственных возбуждения, слабостей и импульсивности, я согласился с его доводами. Однако передо мной открылся целый мир новых возможностей.

– А как быть со смертными, Мариус? Неужели ты никогда не испытывал желания раскрыть перед ними свою сущность, рассказать им все, что тебе известно?

И вновь мой вопрос ошеломил его.

– Неужели тебе не хотелось поведать о нас миру? – продолжал я. – А там будь что будет. Разве не казалось тебе, что это гораздо лучше, чем жить, скрываясь и окутывая себя тайной?

Он на минуту прикрыл глаза и опустил подбородок на сложенные руки. Впервые мне удалось мысленным взором увидеть вереницу исходящих от него образов, и я понял: он позволил мне проникнуть в его разум, потому что не был уверен в своем ответе. Его воспоминания обладали такой силой, что мои собственные возможности показались мне слабыми и хрупкими. А он между тем вспоминал далекие времена, когда Рим правил всем миром и когда сам Мариус находился в расцвете своей смертной жизни.

– Ты вспоминаешь о том, как собирался все рассказать? – спросил я. – Как хотел раскрыть свой чудовищный секрет?

– Возможно. Но только в самом начале, когда меня мучило отчаянное желание общаться с людьми и не терять с ними связи.

– Да, именно общаться, – повторил я, с удовольствием произнося это слово.

И мне вспомнился вечер, когда я стоял на сцене театра Рено, приводя в ужас собравшихся в зале парижан.

– Однако это было только в очень-очень далеком прошлом, – медленно произнес он, находясь под впечатлением от своих воспоминаний. Его прищуренные глаза были задумчивыми, словно он мысленно перенесся на множество веков назад. – На самом деле это безумие и глупость. Если бы люди получили хотя бы одно подтверждение, они немедленно уничтожили бы нас. А я не желаю погибать. Такого рода опасности и катастрофы меня не интересуют.

Я молчал.

– В действительности ты и сам не испытываешь потребности сделать рассказы о нас достоянием общественности, – примирительно и успокаивающе промолвил он.

Пальцы его коснулись моей руки.

«На самом деле мне так этого хочется», – думал я, глядя вдаль и вспоминая свое не такое уж далекое прошлое: театр, сказочные фантазии. Меня охватила невыразимая печаль.

– Тебя мучают одиночество и сознание своей чудовищной сущности, – снова заговорил он. – А ты по натуре импульсивен и несдержан.

– Ты прав.

– Какой смысл что-либо кому-то рассказывать? Никто ничего не простит. Никто не искупит своей вины. Думать иначе не более чем детские иллюзии. Откройся, позволь себя уничтожить – и чего ты этим добьешься? Сад Зла молча и с удовольствием поглотит твои останки. Так где, скажи мне, понимание и справедливость?

Я молча кивнул. Он сжал мою руку и медленно, словно неохотно и против воли, поднялся на ноги.

– Уже поздно, – сказал он, глядя на меня полным сочувствия и симпатии взглядом. – Мы и так проговорили достаточно долго. Я должен пойти к своим подданным. Как я и опасался, на одном из островов случилась беда. Чтобы разобраться, мне потребуется все оставшееся до рассвета время и, наверное, частично завтрашний вечер. Вполне вероятно, что завтра я смогу побеседовать с тобой только после полуночи…

Снова что-то отвлекло его внимание, и он, опустив голову, прислушался.

– Все, мне пора идти, – промолвил он.

Мы тепло обнялись на прощание.

Мне очень хотелось отправиться вместе с ним, чтобы узнать, что случилось в деревне, и посмотреть, как будет Мариус решать проблемы. Однако в то же время не терпелось как следует рассмотреть отведенные мне комнаты, полюбоваться морем и в конце концов лечь спать.

– Проснувшись, ты будешь голоден, поэтому я принесу для тебя жертву. Потерпи немного и дождись меня.

– Конечно, не беспокойся…

– Пока ты будешь ждать меня завтра вечером, весь дом в полном твоем распоряжении – можешь делать все, что вздумается. Футляры с древними свитками находятся в библиотеке. Можешь взглянуть на них. Заходи в любые комнаты. Только не приближайся к святилищу Тех, Кого Следует Оберегать. Ни в коем случае не спускайся туда один.

Я кивнул. Мне хотелось задать ему еще несколько вопросов.

Когда же он будет охотиться? Когда насытится кровью? Его кровь поддерживала мои силы в течение более чем двух ночей. Но чья кровь помогала сохранить силы ему? Убил ли он кого-то чуть раньше? Отправится ли на охоту сейчас? Во мне все больше крепло подозрение, что он уже не нуждается в крови в такой же степени, в какой нуждаюсь я. Что, подобно Тем, Кого Следует Оберегать, он пьет ее все меньше и меньше. Мне отчаянно хотелось узнать, прав ли я в своих предположениях.

Однако он уже уходил. Его ждали дела в деревне. Он вышел на террасу и… исчез. Я на секунду подумал, что он повернул налево или направо от двери. Однако, выглянув, нигде его не увидел. Терраса была пуста. Перегнувшись через перила, далеко внизу я заметил цветное пятно на фоне серых скал – его сюртук.

«Значит, рано или поздно это ждет всех нас, – подумал я, – мы будем все меньше и меньше нуждаться в крови, наши лица утратят человеческое выражение, мы сможем одним усилием воли передвигать любые предметы и вообще будем уметь делать все, разве что не летать. Неужели когда-нибудь, через примерно тысячу лет, мы застынем точно так же в неподвижном безмолвии, как сидят сейчас Те, Кого Следует Оберегать? Как часто этим вечером Мариус был похож на них! Как долго сидел он, не двигаясь и молча, когда рядом с ним никого не было?

И что значат для него каких-нибудь пятьдесят лет, которые мне предстоит прожить за океаном, изображая из себя простого смертного?!»

Я повернулся и направился в предоставленную мне спальню. До самого рассвета я просидел там, глядя на море и усеянное звездами небо. Открыв дверь в маленькое помещение, где находился саркофаг, я обнаружил свежие цветы. Надев золотой капюшон с маской и перчатки, я улегся внутрь саркофага и закрыл глаза. До меня по-прежнему доносился легкий аромат цветов.

Наступал самый пугающий момент – момент утраты сознания. Практически на границе сна я услышал вдруг женский смех. Она смеялась долго и весело, как будто разговаривая с кем-то. В тот момент, когда меня почти полностью поглотила темнота, перед моими глазами возникли ее откинутая назад голова и белоснежная шея.