Ocr палек & Alligator, 1998 г

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Разведчика: система спецназа гру. Ocr палек, 1998, 5036.83kb.
• Сканирование и ocr ocr палек, 2000, 5335.94kb.
• Перевод: Муравьевой Г. Оригинальное издание: Макиавелли Н. Избранные произведения., 918.24kb.
• Принят Государственной Думой 14 января 1998 года Одобрен Советом Федерации 28 января, 734.56kb.
• Закон україни, 1242.64kb.
• Принята Государственной Думой 16 июля 1998 года Одобрена Советом Федерации 17 июля, 13692.25kb.
• Примечание. Текст изобилует словами и выражениями, которые легко принять за ошибки, 769.86kb.
• Принят Государственной Думой 4 марта 1998 года Одобрен Советом Федерации 12 марта 1998, 565.36kb.
• Интеграция усилий научно-практическая конференция (21 апреля 1998 г.), 4703.55kb.
• Монографії 1998 рік, 346.35kb.

Я легонько к ней прикоснулся, потом осторожно перевернул тело. Дад Дардье лежала поверх духового ружья, их мы использовали против повстан­цев. О такой пушке я мог только мечтать. Да, такой вот подарок Дад пре­поднесла мне в день своей смерти.

Чувствуя себя чуть ли не осквернителем, я понимал в то же время, что любые ощущения сейчас непозволительная роскошь. С таким оружием шансы на выживание существенно возрастали.

Проверив ружье, я убедился, что оно исправно. В патронташе, опоясы­вавшем тело девушки, было полно зарядов. Огромная, искренняя благодар­ность к малышке Дад за то, что она до конца сохранила верность принципам морских пехотинцев, затопила мое сердце. Такие вот дела...

Вернувшись в коридор, я обнаружил на стене остатки еще одной схемы помещений того уровня, на котором находился. Эти подонки последовательно воплощали в жизнь план варварского уничтожения всех без исключения ради­оприемников и схем расположения базы. Но на этот раз информации осталось достаточно, чтобы определить, где находится лифт. Только бы он не был сломан. Получив достойное вооружение, я воспрянул духом и подумал о том, что надо бы составить тактический план действий.

Ни севера, ни юга на Фобосе не было, поэтому я принял за точку отсче­та ось, вдоль которой располагались основные конструкции марсианского спутника. Следующий мой шаг - проникновение в помещение, где расположена ядерная энергетическая установка - там наверняка полно всякого оборудо­вания, так что даже такой слабый инженер, как я, сможет из каких-нибудь деталей сварганить нормальный радиоприемник.

Я нашел лифт без проблем. Он, конечно, был полностью выведен из строя

- гидравлическая система была повреждена выстрелами, и вся жидкость из нее вытекла наружу. Тем не менее аварийный люк оказался в исправном сос­тоянии. Сами понимаете, что перспектива лезть в эту дыру, чтобы ока­заться в узкой кишке замкнутого пространства, особой радости не достав­ляла - проклятое воображение рисовало такие картины, которые в тот мо­мент никак не стимулировали к действию мое чувство долга. Вообще же мое воображение никак нельзя было назвать патриотическим - ему бы сейчас совсем не помешало месяца полтора тренировочных лагерей.

Свет в шахте горел слабый. Предполагалось, что каждый квадратный фут базы - за исключением помещений казарм - должен постоянно освещаться. Наверное, когда кого-то из здешнего руководства в детстве фотографирова­ли, ему так понравился свет вспышки, что он отдал распоряжение залить всю базу таким же ярким светом. Впрочем, жаловаться вроде пока было бы грешно - освещение в большей части помещений вполне приличное.

Пока я карабкался вниз по длинной шахте, то старался думать о чем-ни­будь ободряющем - ведь не зря же говорят, что нет худа без добра. И в сгустившихся надо мной темных, грозовых тучах должен наметиться хоть ка­кой-то просвет.

Такой просвет на самом деле был - тело Арлин я пока не нашел, а зна­чит, надежда оставалась.

Мне казалось, что атомная электростанция должна располагаться где-то в шести уровнях подо мной. Поэтому единственное, что мне оставалось, это ползти все дальше вниз. Ползти и надеяться. А еще поглядывать, чтоб из какой-нибудь щели не появилась очередная нечисть. Ничего сложного в этом не было. Но больше по душе мне были мысли об Арлин.

Я вспомнил тот день, когда она прибыла с островов Пэррис к нам, в действующие части морской пехоты, которые вели тогда нешуточные бои. Я оторвался от ремонта небольшой автоматической пушки, в которой что-то заедало, и увидел эдакую крутую амазоночку в камуфляжной форме, шерстя­ных гольфах и десантном жилете, щеголявшую безупречной выправкой и только что сделанной прической десантников. Поймав ее взгляд, я тут же получил исчерпывающие ответы на все вопросы, которые мог бы ей задать. Она всегда точно знала, что делала. В морской пехоте к стрижке относятся ревностно, оставляя немного волос сверху и напрочь выбривая виски. Это у нас вроде такого знака отличительного - мы как бы тем самым бросаем вы­зов военнослужащим других родов войск. Господи, помоги уцелеть парням из ВМС, армейских частей и космических сил, которые осмелились бы появиться на одной из наших баз с такой же, как у пехотинцев, стрижкой!

Впечатление невинной овечки Арлин не производила. Она гордо и с дос­тоинством несла свою свежевыбритую с боков голову, как и две красные одинарные нашивки рядового.

Лейтенант Вимс (было это, конечно, еще задолго до того, как я звезда­нул ему по челюсти) бросил в сторону девушки долгий, тяжелый взгляд и скривил в презрительной ухмылке губы. Он смотрел, как Арлин передала свои вещи Додду, уставившемуся на нее, как будто она была о двух голо­вах. Насколько мне известно, в тот раз они встретились впервые, эти двое, которые, казалось, были предназначены для... ну, не для любви, ко­нечно - правильнее, наверное, было бы назвать это чем-то вроде обоюдного взаимного влечения. (После того, как Арлин его в течение года нарочито игнорировала, а следующие шесть месяцев избегала, она невозмутимо приз­налась мне, что в ту же ночь осталась в его квартире.)

Как бы то ни было, первый день в роте "Фокс" прошел для первой ее женщины непросто.

К мнению лейтенанта Вимса уже тогда мало кто прислушивался. Однако с впечатлением, которое Арлин произвела на наших парней, нельзя было не считаться. Никто в роте не мог бы выразить его более красноречиво, чем сержант Гофорт, наш достопочтенный "дед", которого все мы уважительно называли "стариком". И он, как пить дать, того заслуживал: Гофорту было уже под сорок, из них восемнадцать он протрубил в морской пехоте, причем последние десять лет - в легковооруженных десантных частях.

Выглядел сержант, как Альдо Рей в старых картинах Джона Уэйна. В его могучем, мускулистом, крепко сбитом теле не было ни единого лишнего грамма жира; голову он, правда, брил наголо, хотя лысины ему все равно было не избежать. Порой Гофорт напоминал мне двуногий танк, у которого руки запросто могли превращаться в пулеметы.

Так вот, наш старик неспешной, фланирующей походочкой, которую надо было видеть, подошел к Арлин и процедил с присущей ему певучей растяжеч­кой, типичной для коренных обитателей штата Джорджия:

- Кто это такой симпатичный к нам пожаловал! Интересно, где же это лээй-дии успела себе такую причесочку клевую соорудить?

Арлин пристально посмотрела сержанту прямо в глаза. И все. Достойный ответ получился, хоть я бы на ее месте в сложившейся ситуации присовоку­пил к нему пару замечаний цензурного, но достаточно емкого текста.

Впрочем, я тогда так и сделал. Отчасти потому, что мне нравились жен­щины с характером; отчасти потому, что я уважительно относился к нашим парням и полагал, что их точка зрения может быть выражена в иной форме, чем ее сформулировал Гофорт. И все-таки Скорее всего я вступил в беседу потому, что в глубине души ненавижу все эти порядки, символы, ритуалы, слова уставных команд и обращений, цвета отдельных подразделений, распо­рядок службы, ордена и регалии, нашивки и значки - словом, то, что пред­назначено лишь для того, чтобы к людям, находящимся в одинаковой ситуа­ции, относились по-разному исключительно из-за тех цацок и бирюлек, ко­торые они на себя навешивали. Кроме того, у меня с пушкой треклятой ни­как дело не ладилось.

Я сидел со всеми за столом в казарме, и то, что там происходило, в общем-то мне было до фонаря. Тем не менее я сказал:

- Такая прическа, рядовой, не последний писк моды. Право ее носить нужно заслужить.

Ледок напряженности, сковавший атмосферу в комнате, вроде бы стал подтаивать. Арлин, должно быть, согласилась с этим утверждением, потому что ее реплика была адресована мне, а не Гофорту.

- Я точно такой же морской пехотинец, как и любой из вас. - Она бро­сила на меня беглый взгляд перед тем, как снова сосредоточиться на бра­вом сержанте.

Первой моей реакцией на заявление Арлин стало желание тут же откусить приличный кусок красного яблока, которое я в тот момент держал в руке. Мне показалось, что чем дольше я буду пережевывать сочную мякоть, тем более глубокомысленно прозвучит мой ответ.

Поэтому я не спешил глотать. Гофорт тем временем, сделав шаг в нап­равлении Арлин, навис над ней своим внушительным торсом. Несмотря на это, она ни на дюйм не сдала позиций.

Продолжая тщательно пережевывать яблоко, я попробовал подойти к воп­росу с другого конца.

- Знаешь, - заметил я, - такая стрижка вообще-то на женщинах не луч­шим образом смотрится.

- Для мужчин она тоже не уставом предписана, - бойко отбрила меня Ар­лин. Этот довод я оспорить никак не мог, но, по счастью, у меня еще ос­тавался в запасе большой кусок яблока.

А вот у Гофорта яблока не было.

- Морской пехотинец, который носит такую прическу, - сказал он, - должен сначала заслужить право ее носить, мисси [4].

Мне показалось, что обозвав девушку "мисси", Гофорт хватил через край.

Арлин Сандерс подалась к нему настолько близко, что, казалось, хотела либо поцеловать, либо укусить навязчивого сержанта за нос. Но ни того, ни другого она не сделала, а вместо этого произнесла только три слова:

- Я не против.

В упрямстве Гофорт ей не уступал. Хоть родился он в штате Джорджия, но когда дело шло на принцип, вполне можно было бы предположить, что ро­дина сержанта - штат Миссури.

- Каждый морской пехотинец прежде всего должен быть отличным стрел­ком, - наступал он. - Если вы, мисси, хотите оправдать эту стрижечку, берите-ка лучше свои симпатичные ножки в ручки и идите за мной в тир - там и поглядим, чего вы стоите.

Арлин лишь слегка кивнула головой - вызов был принят. Когда они уже выходили из комнаты, Гофорт взглянул на мое сочное, красное яблоко, вкус которого доставлял мне гораздо больше удовольствия, чем дурацкий спор.

- Эй, Флай, - бросил он на ходу, - ты бы захватил с собой свои яблоч­ки.

Я взял яблоки и пошел вслед за ними к небольшому полигону. Должен честно признаться, я и понятия не имел о том, как сержант собрался их использовать.

Тир располагался неподалеку от казармы. Все без исключения бойцы, присутствовавшие при перепалке, гурьбой повалили вслед за нами. Никто не хотел пропустить предстоящее развлечение - слов на ветер морские пехо­тинцы не бросают.

Гофорт снова чуть ли не впритык придвинулся к Арлин и проговорил:

- Так вот, рядовой, чтоб носить такую причесочку, прежде всего нужно иметь железные нервы. Для этого мало просто научиться твердо в руке вин­товку держать!

На этот раз он, по крайней мере, не стал называть ее "мисси".

Протянув ко мне раскрытую ладонь, сержант крикнул:

- Ну-ка, Флай, подкинь-ка яблочко. Я сейчас преподам урок, который надолго запомнится.

Только теперь у меня зародились неясные подозрения, вовсе не вызвав­шие бурного восторга, но Арлин лишь едва заметно улыбнулась. Мне показа­лось, что она уже вычислила нашего бравого вояку.

Я бросил яблоко в огромную лапищу сержанта. Он несколько раз как ни в чем не бывало подкинул его на ладони, потом обратился к Арлин:

- Маленькая леди не будет иметь ничего против короткой байки? - Его напевный говор усилился настолько, что даже я с трудом понимал, что он говорит.

- Дайте-ка мне самой догадаться. - Арлин ослепительно улыбнулась, об­нажив ровные зубы. - Вам, наверное, очень нравится история о Вильгельме Телле?

Гофорт явно закручинился от того, что она смекнула, куда он клонит, и тем самым ослабила ветер, трепавший его тугие паруса. Но, поскольку сло­весные баталии славы ему не принесли, он тем более укрепился в своем на­мерении от слов перейти к делу - это я определил по выражению его лица: теперь на нем не осталось и следа былого добродушия.

Когда я появился в роте "Фокс", Гофорт из кожи вон лез, чтобы я по­чувствовал себя там как дома. Самым дурным его поступком стало то, что он приклеил мне прозвище "Флай". Так что ко мне он в свое время проявил гораздо большую лояльность, чем сейчас по отношению к Арлин. Гофорт ве­лел Додду принести винтарь, и тот притащил снайперскую винтовку со скользящим затвором - лучшую, какая была в роте. Сержант одарил Арлин широкой, хитроватой улыбочкой с подтекстом, но девушка не дрогнула.

Меня удивила не столько винтовка, сколько наши парни, злорадно ска­лившие зубы и бросавшие в адрес новичка язвительные реплики. Вообще-то они были серьезными вояками, образцовыми отцами и мужьями, но когда дело доходило до состязания с женщиной, в них просыпались поистине волчьи инстинкты.

Гофорт, вполне оправдывая звучное имя, которое носил [5], продолжал разыгрывать спектакль в духе Вильгельма Телля, и я слегка запаниковал, хоть вида и не подал. Арлин, видимо, тоже решила доигрывать пьесу до по­бедного конца. Я это определил по тому, как она уперла в землю ноги, сомкнула за спиной руки и произнесла:

- Ну, что ж, сержант, флаг вам в руки!

Ехидные усмешки как по команде тут же стихли. Гофорт чуть сбледнул, но деваться ему было некуда: на него смотрели восемь - именно восемь, я это точно помню - наших парней. Он очень деликатно и даже как-то бережно установил яблоко на голове Арлин. Потом взял в руки принесенную ему снайперскую винтовку и стал не торопясь удаляться от девушки. Точно так же, без спешки он прицелился и произнес уже без всякого сарказма:

- У тебя, милая, еще есть последний шанс.

"Милая" прозвучало уже совсем по-другому, чем давешнее "мисси".

Арлин не шелохнулась, но, несмотря на ее браваду, я заметил, что она не могла унять бившую ее мелкую дрожь. Обвинить ее в этом никто бы не смог. Гофорт глубоко вздохнул:

- Ладно, дорогуша, я очень надеюсь, что ты не шелохнешься.

Я первым вскочил с места, когда наш циркач спустил курок - это черто­во простреленное яблоко распалось ровно на две половинки, с двух сторон свалившиеся с головы Арлин! Все парни как один с облегчением вздохнули и восхищенно загудели.

- Молоток ты у нас, сержант! - выкликнул один из них.

- Да здравствует рота "Фокс"! - выкрикнул другой.

Только одну мелочь мы упустили из вида: Арлин свою голову под мишень уже подставила и теперь имела право кончать игру.

Так вот, пока Гофорт грелся в лучах славы, Арлин тихонько подошла к нему, продолжая держать руки за спиной и демонстрировать ровные зубы в ослепительной улыбке.

Что у нее в пальцах, я заметил раньше сержанта - то было яблоко. Го­форт увидел его только тогда, когда девушка приблизилась к нему почти вплотную. Она кинула ему это яблоко, и он его поймал.

Снова как по команде воцарилась мертвая тишина. Все напряженно засты­ли. Арлин Сандерс вкрадчивым, как у кошки, движением взяла со стола вин­тарь, изогнула дугой бровь и выжидательно посмотрела на Гофорта.

У меня ни на миг не возникло сомнений в том, как сержант поступит - мне было отлично известно, насколько сильно в нем развито чувство спра­ведливости; да и мужества ему было не занимать. Не говоря о том, что он даже мысли допустить не мог, чтобы в присутствии своих солдат вильнуть хвостом. Гофорт был сделан не из того теста! Так что мы опять стали зри­телями спектакля, который только что посмотрели, разве что герои поменя­лись ролями.

Гофорт установил яблоко на своей лысине, ледяным взглядом сверля Ар­лин. Она смотрела на него не менее выразительно - вряд ли даже самые страстные любовники в состоянии с такой жадностью пожирать друг друга глазами.

Девушка стала не торопясь поднимать винтовку. На ней даже оптического прицела не было - только железная прорезь мушки. Парни, окружавшие сер­жанта, разошлись в стороны, чтобы не маячить в зоне огня. Меня это нас­только резануло, что я - в пику им - на пару шагов подошел к Гофорту. Что-то в этой девушке внушало доверие и убежденность в том, что она не собиралась убивать ни сержанта, ни стоявших рядом зрителей.

У Гофорта, однако, на этот счет было собственное мнение.

- Если будешь мазать, - сказал он так тихо, что я с трудом расслышал его слова, - лучше бы тебе взять чуть выше, чем ниже.

Он натянуто улыбался, хотя просьба его прозвучала вполне обоснованно. Ничего не ответив, Арлин стала аккуратно целиться. Долго ждать она

себя не заставила - при звуке выстрела яблоко как ветром сдуло с лысины Гофорта. Подскочивший капрал Стаут поднял его. В отличие от первого, это на половинки не распалось, но чуть выше центра в нем зияла пробитая пу­лей дыра.

Растерянное молчание затянулось - никто не мог подобрать нужных слов. Гофорт встал и подошел к Арлин Сандерс. Уперев руки в бока, он подчерк­нуто внимательно разглядывал ее прическу, пока остальные ждали, затаив дыхание. Затем Гофорт наклонился и взглянул девушке в глаза, как равный равному.

- Ты и в самом деле морской пехотинец. - Он подмигнул.

Я был абсолютно уверен, что больше он в жизни не назовет Арлин "мис­си". Вы же сами понимаете - она не промазала [6].

После этого случая некоторые наши ребята стали называть Арлин "воле­вая".

Шансы на то, что Арлин в этой дьявольской передряге удалось уцелеть, были ничтожно малы; но и у меня, по логике вещей, их было ничуть не больше. Надежда на то, что она жива, давала мне силы идти вперед; злость, вскипавшая при мысли о ее смерти, побуждала к действию. Когда, казалось, уже все силы были на исходе, я вдруг остро ощущал прилив кипу­чей энергии в ожидании справедливого возмездия.

Как будто желая испытать на прочность мою вновь обретенную решимость идти до конца, Фобос вознамерился подвергнуть меня новым испытаниям. Взглянув вниз, я заметил, что шахта аварийного выхода не доходит до того уровня, где находилась атомная электростанция. Лестничные перекладины завершались несколькими погнутыми и искромсанными металлическими прутьями.

- Проклятье! Я же нутром чувствовал, что слишком уж все подозрительно хорошо складывается! - воскликнул я.

Немного ниже того места, где лестница обрывалась, располагалась толс­тая металлическая крышка люка, открывавшего путь в коридор, по которому можно было попасть на следующий уровень подземных сооружений.

Эта крышка, служившая дверью на очередной этаж, выглядела тяжелой и массивной. Она была заперта на замок, и, чтобы открыть ее, нужно было повернуть похожее на штурвал колесо на внешней стороне люка. В обычных условиях сделать это было бы несложно, но, так как лестница обрывалась в нескольких ступенях над ней, задача становилась почти неразрешимой.

Какое-то время я оставался в растерянности. Если бы я повис, ухватив­шись одной рукой за последнюю перекладину, то другой мог бы с трудом до­тянуться до колеса, однако проблемы это не решало, поскольку никакого рычага, чтобы его открутить, у меня рядом все равно не было, а свалиться в дьявольскую преисподнюю в таком положении было легче легкого. Я глубо­ко вздохнул, закрыл глаза и принялся соображать.

Да неужели же я совсем из ума выжил?! Повернувшись на сто восемьдесят градусов - лицом к лестнице, я просунул ногу между последними ступенями, после чего, закрепившись таким образом, стал медленно разгибаться до тех пор, пока не повис вниз головой. Теперь, когда искомый рычаг найден, де­ло за мускулами.

Поворачивать колесо в направлении часовой стрелки стоило сначала больших усилий, но потом оно пошло свободнее, и дверь распахнулась. Те­перь предстояло сделать самое трудное.

Вцепившись обеими руками в колесо уже открытой настежь двери, я расп­рямил ноги, и тело мое, тяжело соскользнув вниз, стало раскачиваться, как маятник на ходившем туда и обратно колесе. Остановить эту качку мне удалось лишь через некоторое время.

Подтянувшись, я сумел перекинуться на противоположную сторону массив­ной двери и ухватиться за такое же колесо, расположенное с внутренней стороны. Только после этого я смог перебраться в шахту. Проведя этот сногсшибательный акробатический трюк, я остался цел, потеряв разве что желание и дальше оправдывать свое прозвище безумными полетами. [7]

Я оказался в туннеле, где лампы то загорались вполнакала, то гасли, бледно мерцая, как зазывная реклама ночного клуба. Проход был достаточно просторным, чтобы идти не сгибаясь, в полный рост.

Метров через пять туннель предстал одним из самых загадочных архитек­турных сооружений, которые мне доводилось здесь видеть. Несмотря на пар­шивое освещение, удалось внимательно разглядеть его стены - гладкие и серые, с подозрительно грубо обработанной поверхностью, как будто их вы­рубали в скальной породе волшебным топором.

Большие прямоугольные изображения, видневшиеся на них, вызвали ассо­циации с гигантским кладбищем. Но самым сильным ощущением, которое наве­вал узкий коридор, был образ седой древности, где царили неистребимые силы всепобеждающего зла. Странное это было чувство - одновременно и чуждое, и знакомое. Будто я оказался пленником первозданного вселенского лабиринта и остаток жизни должен провести в поисках выхода из подстере­гающих повсюду тупиков.

Будь оно трижды проклято, мое неуемное, неистовое воображение! Лучше бы заняться воспоминаниями - это, по крайней мере, давало хоть какую-то соломинку, за которую можно было уцепиться. Связь с прошлым - самыми яр­кими эпизодами моей жизни - придавала сил в безысходном кошмаре настоя­щего.

В этот самый момент я увидел старину Гофорта, нашего бравого стари­ка-сержанта, который шел по коридору мне навстречу. В мерцающих бликах неясного света трудно было определить, какого оттенка его кожа; но по­ходка - легкая и целеустремленная, вселяла надежду на то, что его не су­мели превратить в зомби.

Да, это был Гофорт, причем живой!

- Друг! - закричал я от переполнившей меня радости. Наконец-то я на­шел в этом беспросветном мраке еще одну живую душу!

Сержант ничего не ответил, что должно было меня насторожить!

Гофорт поднял свою старую винтовку модели 30-99 и навел ее мне прямо на грудь. К счастью, я успел свалиться на пол в тот самый момент, когда пуля просвистела над головой.