Предисловие от редакторов

Вид материалаДокументы

Содержание


Из воспоминаний С. И. Сухаревой
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   39

Из воспоминаний С. И. Сухаревой


Первые экспедиции были очень трудны для Евгения Александровича. Во-первых, он только начал осваивать этот «жанр» работы, и нормы поведения ребят в полевых условиях не были еще выработаны окончательно. Во-вторых, его знакомство с морской фауной оставляло желать лучшего. Всему надо было учиться: драгировать, разбирать материал, определять представителей беломорской фауны и флоры по знаменитой Гаевской.

В 1964 году, из первой беломорской экспедиции, он писал мне:

«Кажется, мы научились драгировать. Звезды, хитоны, асцидии идут массой. Сегодня поймали рака-отшельника. Еще бы недельки полторы-две, и мы бы привезли очень неплохой материал. Пока же – мало. Правда, интересно. Я ничего этого не знаю, определять трудно».

«Вчера выдрагировали совершенно чудесную голотурию. Я их никогда раньше не видел – решил, что приапулида. Путаюсь я вообще очень часто, знаю ведь мало. Попадается масса полихет, особенно в длинных песчаных извитых трубках (приводится рисунок) – на ризоидах ламинарии. Что это? И еще на ламинарии мшанки. Колонии белые, двух видов.

Я ведь ничего не знаю – как зовутся здешние мизиды, актинии, асцидии, губки. Если что помнишь, напиши и пришли картинки. Эх, ежели бы ты была здесь!»

У меня, по сравнению с ним, был небольшой опыт работы с морской фауной, так как в 1958 году я в составе группы кафедральных студентов ездила делать большой практикум на Ряжков, а в 1959 году – в Дальние Зеленцы. К сожалению, я не могла приехать, так как Глеб и Темка были еще совсем маленькими, оставить их мне было не с кем, а тащить с собой – слишком сложно.

Часто непростыми были и его отношения с ребятами. В первую очередь, он требовал полной отдачи в работе, а ребятам с непривычки это было трудно. Кроме того, он старался создать коллектив единомышленников, неравнодушных друг к другу, всегда готовых помочь товарищу. Это было тоже непросто.

Иногда он делился со мной в письмах своими педагогическими раздумьями.

«Да, мои идиоты начали петь. Сидят на крыше и старательно выводят про девочек, которые танцуют голые. Не знаю, хорошо, что поют или нет. Я, кажется, «запедагогился».

Ага, "Глобус" пропели в сильном сокращении, теперь "Геолога" поют. Это уже к лучшему».

Прекрасно он отдавал себе отчет и в том, что ему часто мешал принять правильное решение его вспыльчивый характер.

«А как сегодня разобрался, что к чему – распсиховался, всем жить не дал. Нельзя мне давать власти, ей-богу».

«У меня очень-очень плохое настроение. С ребятами неладно. Мне часто кажется, что они прямо враждебны. Наверное, ты расстроишься, получив такое письмо. Не надо. Ты знаешь, что у меня плохое настроение быстро проходит, так что это ненадолго.

Как бы я был рад изменить свой вредный характер. До чего же дурная манера превращать любую мелкую неудачу в слона и выходить из равновесия! Знаю, а избавиться не могу. Вероятно, большая часть неприятностей зависит именно от моего характера»

Когда дети были маленькие, то Евгений Александрович писал им письма, снабжая картинками – иногда своими, иногда просил что-нибудь нарисовать Эмму. Привожу выдержки из его письма ребятам от 15.08.65 (Глебу было 4 года, а Теме – 2):

«Дорогие Глебка и Темка!

Ваш папа живет на острове посреди Белого моря. Я вам, мальчишки, хотел раньше написать, но у меня не было времени, потому что здесь со мной много юннатов – целых 11 человек. Можете себе представить, как трудно с ними всеми справиться, если маме даже с вами двумя нелегко справляться!

Остров называется Ряжков. Он не очень большой, но очень красивый (приводит рисунок). Рисовать я не умею, и получилось непохоже. Мама бы нарисовала лучше. Сейчас здесь все время светло. Днем солнце светит и ночью – тоже. Можно читать даже. И письмо я вам ночью пишу.

……………….

Как вы живете? Скажите маме, пусть она напишет, а вы ей скажете, что писать. Привезу я вам с моря много-много разных ракушек. Жалко, что в письмо они не влезут. Зато я попросил нарисовать вам всяких картинок. Смотрите, какие здесь звери интересные – их Эмма Николаевна рисовала.

Сперва на картинке медуза. Медуза с длинными щупальцами, которые похожи на бороду Карабаса-Барабаса, называется арктической. Она бывает очень большая, как дом высотой, но мы видели только маленькую, как спичечный коробок. А рядом с ней – другая медуза, она называется ушастой. Ушастые медузы поменьше – величиной с большую тарелку.

Еще на рисунке есть актиния. Ее, Глебка, ты видел в музее, в аквариуме. У нас сейчас живут две актинии, они всегда голодные и могут очень здорово наедаться. Одна проглотила мидию (это такой моллюск, он вместе с актинией нарисован), подавилась и выплюнула.


………….

А морскую звезду узнали? Они красные, ползают по камням и едят моллюсков. Звезды очень жадные и все время хотят есть.

……..

В самом низу – губка. Не та, которой моются, а которая в море живет, розовая и мягкая. И совсем неподвижная. У нее, у бедняги, нет ни рук, ни ног, ни глаз, ни даже порядочного желудка.

……..

Я вам, ребята еще потом напишу. А пока я еще немножко маме напишу.

Целую вас.

папа»

Мне он писал: «Я написал еще письмо сынам с Эмкиными рисунками. Ты их не выкидывай, ладно?». Не выкинула, хранятся до сих пор.

Пока дети по малолетству писать не умели, я просила их отвечать на папины письма устно и записывала их ответ. Получалось примерно так:

Из моего ответа:

«Я читала им твое письмо. Глеб слушал, а Темке надоело, и он стал кричать: «Хватит! Хватит!» Про актинию с мидиями он сказал, что это – курица, про звезду, что это – медведь, а про медузу – ведро.

Сейчас я Глеба попрошу тебе что-нибудь написать: «Приезжай в гости на пять дней. Я ем, гуляю. Чего дальше писать? Ловлю жуков, червяков и многих других животных. Но кроме этого, я сегодня словил две мокрицы.

Дорогой папа, поймай мне пять медуз и пять моллюсков. После этого ты должен написать два письма. А то все сразу в одно письмо не поместится».

Когда ребята стали на два-три года постарше, они обязательно отвечали сами, покрывая лист бумаги печатными каракулями, эти их письма у меня тоже хранятся.

***

Много позже и я время от времени стала бывать в беломорской экспедиции, бывали на Ряжкове и Глеб с Темой.


Когда я бывала на Белом море, то старалась по мере сил и возможности, урегулировать отношения Евгения Александровича с ребятами, смягчая все «острые углы». Помню, как-то, направляясь на Ряжков, я встретила на вокзале в Кандалакше Даньку Александрова, выгнанного шефом из экспедиции. Я стала уговаривать его сдать билет и возвращаться со мной на Ряжков, обещая урегулировать его отношения с шефом. Я даже предположила, что Евгений Александрович наверняка ждет, что я привезу его обратно. Поколебавшись, он все же отказался. Когда я добралась до острова и сошла на берег, первое, что спросил у меня Евгений Александрович: «А Данька где? Почему не привезла?»

Однажды на драгировке ребята разбили опрокидывающийся термометр – жутко неудобное сооружение, как будто созданное для того, чтобы его ненароком кто-нибудь разбил. Они совсем приуныли, и я пообещала им, что возьму вину на себя. Евгений Александрович, услышав мое признание, хмыкнул (потом он мне сказал, что понял, в чем дело), но скандала устраивать не стал, и дети были счастливы. С годами я стала замечать, что начальственные разносы происходили все реже, и уже не были не такими бурными – возраст понемногу брал свое.