Geum.ru

Оица ментов в составе кинолога Сени Рабиновича, омоновца Вани Жомова и криминалиста Андрюши Попова на переднем крае обороны вселенных от временного катаклизма

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18
Глава 5

Ну, вы посмотрите на них! Значит, как аборигенов по ушам гонять, так все вместе, а отдыхают у нас только избранные? Его сиятельство Рабинович со товарищи будут себе спать спокойно, а я — на дежурство? И где справедливость, скажите мне, пожалуйста? Между прочим, все трое моих доблестных соратников и коллег, вкупе с сарацинской мордой, в отличие от меня не на своих ногах по степи передвигались. И меня, кстати, на телегу никто не приглашал! Ну и что с того, что я и сам бы туда не полез? Это не важно. Главное, что заботиться они обо мне должны. По крайней мере хозяин. А я её, заботу то бишь, не чувствую! Беззаботность одна кругом. Расизм и дискриминация…

Что, напугались?.. Ну и ладно. Не больно-то я кого пугать хотел. Да и ворчал я так, для порядка только. Чтобы не подумал никто, что мною помыкать можно. А покараулить мне не трудно. У кого псы есть, сами знают, как мы чутко спим. Прочим сообщаю, что для охраны вверенного мне личного состава и персонального имущества от меня особых усилий не требуется. Просто нужно быть хорошим псом, а не старым глухим маразматиком, а остальное приложится. Устроены мы так, что лучше людей опасность чувствуем.

Да и не потребовалось мне этой ночью никого охранять, поскольку объединенное турецко-европейское сборище ходячих суеверий назад возвращаться явно не собиралось, а, кроме них, окрест никого не было. Даже живности никакой не наблюдалось, если не считать, конечно, всяких там землероек, цикад да пьяного филина, который после дня рождения у совы напрочь перепутал лес с полем и всю ночь с гуканьем носился в воздухе, удивляясь, отчего никак не получается отыскать собственное гнездо. Ну а возмущался я тяжкой долей и расписывал вам особенности своей физиологии только для того, чтобы меня похвалили. От Рабиновича поощрения в последнее время не дождешься, так что на вас одна надежда осталась. Вот только по чистой шерсти меня гладить не советую. Если у вас, конечно, лишних пальцев нет…

Но я опять отвлекся. Извините. У нас уже, между прочим, утро наступило. Не скажу точно, на какой параллели мы находились, но думаю, что в субтропиках. Видели, наверное, по телевизору, как тут быстро солнце садится и встает. Те, кто думает, что это ускоренная съемка, ошибаются. По сравнению со средней полосой России солнце тут не всходит, а просто выпрыгивает на небо. Я вскочил вместе с ним и огляделся по сторонам, пытаясь понять, что же меня разбудило?

Спросонья я принял отдаленный непонятный грохот за шум проезжающей мимо электрички и, лишь когда смог продрать глаза и оглядеться по сторонам, понял, что поездам и прочим индустриальным монстрам урбанистической цивилизации тут взяться неоткуда. Не изобрели еще. Но грохот был! И я забрался на Андрюшину телегу посмотреть, что именно так шумит.

Сами знаете, я малость близорук, поэтому рассмотреть источник грохота так и не смог. Единственным, что мне удалось различить, было облако пыли на горизонте. Раз в тысячу примерно больше, чем поднимают в детской песочнице дерущиеся коты. Честно говоря, водятся ли здесь слоны или какая другая крупнотоннажная живность, я с уверенностью сказать не мог, поэтому предпочел разбудить хозяина. Ну а поскольку Сеня жутко не любил рано просыпаться, я поднял абсолютно всех. Пусть уж лучше друг с другом ругаются, чем на меня ворчат за то, что я на рассвете лай поднял. Мои менты вскочили, как блохой укушенные, и дисциплинированный Абдулла поднялся вместе с ними. Посмотрев из-под ладони в сторону облака пыли на горизонте, сарацин уверенно заявил:

— Это сарацинское войско. Я вижу знамена Илхана и ещё нескольких прославленных полководцев, да благословит Аллах их тупые головы! Однако бунчуков Кылыч-Арслана там нет. Значит, основная масса войск по-прежнему стоит у Никеи…

Ну и что, что у него зрение лучше? Зато у меня слух и нюх…

— Мурзик, тихо ты! — рявкнул на меня Сеня. Спасибо, что в этот раз без альфа-лидерских замашек. — Абдулла, ты о чем говоришь?

— Во-во, — поддержал его омоновец. — Пусть по-русски изъясняется. Если, конечно, зубы у него в жевательно-глотательной дыре не жмут!

Абдулла покосился на доброхота Ваню, но выяснять, что значит любить… то есть говорить по-русски, не стал. Вместо этого он, через слово прося Аллаха что-нибудь у кого-нибудь благословить, поведал нам о сути своего высказывания. Нет, конечно, то, что часть сарацинской армии меняет место дислокации, я и без этих объяснений знал. Однако откуда ещё я получил бы информацию о том, что Кылыч-Арслан работает иконийским султаном, а Илхан — его правая рука?

Вам эти имена говорят о чем-нибудь?.. Мне тоже. Смею вас заверить, мои менты в истории крестовых походов разбирались не лучше. Пожалуй, только Попов мог припомнить имена нескольких полководцев, среди которых, кстати, ни одного вышеупомянутого не было.

А мой Сеня с омоновцем знали по этой теме только то, откуда рыцари вышли и куда в итоге пришли. Стыдно, господин Рабинович. Фильм мы с вами, между прочим, вместе смотрели!..

Впрочем, на эту мою реплику Сеня никак не прореагировал, продолжая расспрашивать Абдуллу. Тот никаких фактов к своей первой фразе добавить не смог. Оставались только предположения. А они сводились к тому, что если Кылыч-Арслан, да благословит Аллах его заворот кишок — гав ты, блин! ну что за заразная манера разговора? — разделил свои войска, то это, вероятно, означало, что войско Петра Пустынника уже разбито.

— Нам-то что это дает? — устав от перечисления ветвей генеалогического древа Кылыч-Арслана и озвучивания Абдуллой послужного списка вышеуказанного султана, поинтересовался проголодавшийся Попов. За сарацина ответил мой хозяин.

— Если Абдулла прав, то дорога на Никею свободна, — хмыкнув, проговорил он. — Хрен его знает, этого султана, куда он свои войска послал, но теперь в город нам войти никто не помешает…

— Ты, Сеня, так спокойно об этом говоришь, что можно подумать, будто тебе по фигу, что какие-то там арабы наших разгромили! — возмутился сердобольный Попов.

— Ну, если всякие там франки, кельты, готы, бритты и саксы для тебя своими считаются, — с ехидной ухмылкой перечислил мой хозяин основной состав фут-боль… то есть войска Петра Пустынника, — то можешь горько поплакать.

— Я не о том хотел сказать, — смутился Андрюша. — Они же христиане все-таки.

— Так вы христиане? — удивился сарацин.

— Местами, — отмахнулся от него Рабинович.

— А святой Попов, да благословит Аллах его бездонное чрево? — не унимался Абдулла.

Во настырный! Все ему расскажи. Может быть, ещё Сенину нательную религиозную атрибутику продемонстрировать?..

— Ну, этот даже в церковь иногда ходит, — осклабился Иван, вспомнив египетские откровения криминалиста.

— Ну я и попал, иблис меня задери, — оторопел сарацин. — Теперь, блин, креститься придется.

— Не обязательно, — покачал головой Рабинович. — У нас свобода вероисповеданий.

— Это у вас, да благословит Аллах вашего мягкосердечного президента, — вздохнул Абдулла. — А у нас не положено, чтобы мюрид с оруженосцем различных богов почитали. — Он завертелся, как юла. — Так, уважаемые, да не прилипнет никогда жвачка к подошве ваших башмаков, дайте вспомнить, где тут ближайшая христианская функционирующая церковь?! В Эдессе, по-моему. Значит, разворачиваемся в обратную сторону…

— А хрен тебе не огородное растение? — ласково поинтересовался самозваный ботаник-садовод Жомов. — Мы, блин, в Палестину идем. Там и окрестишься.

— Действительно, — поддержал мой хозяин, никак не желавший ни менять маршрут, ни терять толкового проводника. — Прямо в той же реке, в которой крестили Христа, и поменяешь веру. — И хлопнул сарацина по плечу. — Между прочим, многие христиане об этом только мечтать могут!

— Ну, раз это так почетно… И вы мне окажете такую честь… — смутился польщенный Абдулла. — Тогда будем считать, что ваш нижайший слуга, недостойный пылесосить ваши фуфайки, будет проходить в пути испытание на знание основ христианства.

— Во-во, на том и порешим, — усмехнулся омоновец и тоже хлопнул сарацина по плечу, причем так, что Попов едва не потерял новообращенного в истинную веру оруженосца. — Чего ждем, в натуре? Дорога свободна. Вперед, к пиву и бабам.

— К кому? — оторопел мой Сеня.

— Да это присказка такая, — смутился Иван.

— Ленке своей расскажешь!

Сене только дай повод кого-нибудь поддеть. Вы не думайте, Рабинович друзей не закладывает. Хотя, наверное, и следовало бы иногда это делать! Естественно, жомовской жене он ничего о «левых» стремлениях её супруга не расскажет. Но кто сказал, что этим омоновца при случае шантажировать нельзя? Вы говорите?.. Значит, не было у вас друга-омоновца! Они же простые, как кошачий туалетный наполнитель, и всему запросто верят. Ну, грех не поиздеваться!

Впрочем, Сеня недолго терроризировал Жомова. В путь мы тронулись довольно быстро. Только позволили Попову с сарацином собрать остатки припасов, брошенных побратавшейся сарацинско-крестоносной ордой, и отправились в Никею. Это вчера, по холодку, двигаться вперед легко было. А сегодня солнце так быстро напекло буйные головушки российских милиционеров, что даже у Сени не то что издеваться, просто разговаривать сил не осталось. Попов же и вовсе через пару часов бросил вожжи, свалившись на солому, устилавшую дно телеги. Хорошо, что с ним хладнокровный Горыныч путешествовал. Наш жаростойкий огнемет тут же взял управление повозкой на себя. Наверное, смешно было смотреть со стороны, как он зубами крайних голов вожжи держит, а средней — на лошадь орет, побуждая её веселей передвигать ноги, вот только мне было не до смеха. Во рту пересохло, язык едва дорогу не подметал, и вообще хотелось в телегу забраться, да гордость не позволяла. Все-таки я штатный милицейский пес, а не эксперт-криминалист какой-нибудь.

Поповская лошадь, впряженная в телегу, терпела Горыныча в качестве кучера довольно долго. Я её даже чуть-чуть зауважал за это! Кляча клячей, а прет себе не только телегу, а ещё и тушу нашего криминалиста. Причем молча. Однако стоило мне её похвалить, как терпение у несчастного животного иссякло. Кобыла плюнула на вопли Ахтармерза и его понукания вожжами и просто встала, отказываясь куда-либо идти. Попов, который от жары потел ещё больше и своим непередаваемым ароматом сумел привлечь к телеге единственную на десяток километров в радиусе пару мух, поднялся с соломы и завопил, обращаясь к моему хозяину:

— Ты, еврейский фашист! Долго над славянами и животными издеваться будешь? Тормози, гад. Привал требую!

Судя по тому, что мой Сеня на «еврейского фашиста» никак не отреагировал, поджарило его солнышком конкретно. Рабинович не то что сопротивляться требованию криминалиста не стал, он и с лошади-то слезть по-нормальному не смог. Так, свалился кулем в пожухлую траву и остался сидеть недвижимый. Я его даже обнюхать подбежал, поскольку таким хозяина никогда не видел и проверить решил, не подменили ли его… А чего вы улыбаетесь? С этими эльфами всего ожидать можно!

К счастью, Сеня оказался Сеней, что он мгновенно и доказал. Пару секунд отлежавшись на твердой земле, мой хозяин принялся распоряжаться с присущим только ему энтузиазмом Абдуллу Рабинович погнал на поиски воды, Попова заставил строить из себя повара-кулинара и официанта в одном флаконе, а Жомову было поручено разводить костер, на котором Андрюша и должен был подогреть единственный натуральный мясной продукт — полукопченую баранью ногу. Бравый старший сержант ОМОНа заворчал было, что он не дух, чтобы бегать по голым полям и редкие кусты выдирать, а затем посмотрел по сторонам и смирился. Все были заняты делом, и припахать было некого, а Рабиновича и вовсе нельзя, поскольку он первым командовать начал.

Ване все-таки было лень дергать сухостой, и он попытался заставить Горыныча поработать керогазом, подогревая баранью ногу без помощи костра. Ахтармерз согласился, но, ввиду отсутствия у нашей самоходной газовой плиты топлива, огнедышащему кучеру требовалась заправка. Солому он жрать отказался, а иной еды, кроме единственной копчености, в наших запасах не было. Согласитесь, трудно сначала съесть ногу, а потом её подогреть! Поэтому Горыныч остался греть свои кости на солнцепеке, а Жомов поплелся рвать с корнем кусты.

Примерно через полчаса обед был подогрет, и Абдулла вернулся, умудрившись разыскать где-то в этой природной духовке питьевую воду. Баранью ногу эти четыре лба сожрали в два счета, а мне только кости оставили. Впрочем, я не жаловался. Моим соратникам и так мяса настолько мало досталось, что Попов и кости у меня из пасти выдрать был готов. По крайней мере, смотрел именно с таким намерением в глазах. Думаю, были бы у нашего криминалиста зубы покрепче, он бы эти намерения осуществил Вот чтобы судьбу не искушать, я и убрался с глаз его долой. Залез под телегу и там принялся обедать.

— Сеня, а ведь, насколько я помню, Петра Пустынника в самом начале Первого крестового похода разбили, — проговорил Андрюша, старательно ковыряясь в зубах. Что он, добавку к обеду оттуда выковырять пытается?

— Америку открыл, — усмехнулся в ответ мой хозяин. — Тебе же Лориэль ещё сказал, что мы Грааль вернуть должны до того, как крестоносцы до Палестины доберутся.

— А ты в курсе, что они туда первый раз никак не меньше трех лет шли? — ехидно поинтересовался криминалист. — Нам тоже три года тут по пустыням мотаться?

— Кто тебя заставляет, в натуре? — вместо Рабиновича удивился Жомов. — Оттащим Мою Питейную Емкость в Палестину, а там посмотрим…

— И смотреть нечего! — осадил его мой хозяин. — Грааль положим — и домой.

— А зачем, скажите вы, два идиота, мне на милость, эльфы нас так далеко от нужного места высадили? — взревел Попов так, что Абдулла, сидевший напротив, едва чалму на голове удержал. Зато уши, как лопухи на ветру, затрепыхались. — Почему бы нас сразу в Палестину не отправить?

— Прост, как свинья, а лукав, как змея, — вздохнул мой Сеня. — Поп наш мило говорит, не поймешь, что ядовит. — А затем заорал: — Хватит, Андрюша, переливать из пустого в порожнее! Не знаю я, зачем нас Оберон гребаный именно около Никеи выбросил, а не сразу в Иерусалим отправил. Значит, были у него на это причины, я думаю, мы о них до самого конца ни хрена знать не будем. Поэтому прекращай ныть, забирайся в свою колымагу и поехали дальше. Абдулла говорит, что через пару часов Цивитот должен показаться. Там отожрешься, если получится, и, может быть, поспокойнее станешь!..

На Андрюшу приглашение к обеду или хотя бы намек на него всегда действовали возбуждающе. Прямо как на омоновца — вид крупнокалиберного пулемета или на Рабиновича — абрис сучьего… то есть я хотел сказать, женского тазобедренного сустава. После Сениного заявления с Попова усталость, лень и недовольство горькой долей как сенбернаровым хвостом снег с залежалого альпиниста сдуло. Андрюша засуетился и даже друзей подгонять начал, когда те, по его мнению, слишком долго на своих парнокопытных забирались.

Цивитот действительно показался на горизонте не более чем через два часа после короткого перекура. Или правильней сказать перекуса? Наученный горьким опытом египетских пустынь, я даже глазам своим сначала не поверил — решил, что это мираж. Однако Абдулла убедил всех, что ничего нам не грезится. Впереди на самом деле был Цивитот.

Издалека городишко смотрелся очень даже симпатично. Даже я рассмотрел, что в нем есть и здания, похожие на те, что мы видели в Греции, и мусульманские разноцветные мечети, и даже что-то похожее на православный храм. Последний, правда, в полуразрушенном состоянии. А вот когда мы приблизились, зрелище Цивитота уже не впечатляло. Вокруг грязь и мусор, улочки узенькие, дома корявые, да и живых существ, кроме мух, в городке не наблюдалось. Присутствие последних Горыныча, конечно, здорово обрадовало, а вот нам удовольствия никакого не доставило. Я, сами знаете, не расист, но насекомых не люблю. Особенно когда они в морду лезут и за нос укусить пытаются.

Впрочем, страдали мы недолго. Ахтармерз, нажравшись хитиновой живности, быстренько сделал нам санитарную обработку, дыхнув на всех по очереди своим желудочным сероводородом. Нюх у меня на пару часов это отбило, зато по крайней мере сутки насекомые доставать не будут. И блохи в первую очередь.

Сами знаете, что я к блохам особенно трепетно отношусь. То есть треплю их зубами каждый раз, когда убежать от них возможности не имею. До сегодняшнего дня мне эти прыгучие пираты нигде не попадались, но зато в обезлюдевшем Цивитоте их было столько, что я невольно удивился: кого же тут блохи грызут, что смогли расплодиться в таком количестве? Не сами же собой питаются? Ответ я получил чуть позже, когда нам на дороге попался первый абориген — дряхлый сивобородый старикашка в выцветшей чалме. Дед устало брел по пустынным улицам и истошно вопил:

— Аладдин! Аладдин, сын дохлой кобылы, куда ты дел мой ночной горшок?

— Эй, отец, где тут кабак какой-нибудь находится? — вежливо поинтересовался Жомов. — Или рюмочная, на худой конец?

— Караван-сарай позади мечети, — махнул рукой старик. — Вы внучатого племянника моего придурочного не видели? Аладдинкой зовут, да пошлет ему Аллах тридцать три неприятности на половые органы. Еще вчера вечером этот сын мартышки и какаду пошел ночной горшок выливать и до сих пор не вернулся. А я уже сутки по нужде сходить хочу…

— И в чем проблема? — удивился омоновец. — Зайди за угол да и испражняйся.

— Я культурный человек, а не франк какой-нибудь, чтобы на углы писать! — Старикашка гордо тряхнул бороденкой, затем вскрикнул, поковырялся в бороде и вытащил оттуда огромную блоху (вот, значит, на ком эти твари откармливаются!). — Ай, сим-салабим, швабру тебе под жабру. Укусила, гадина, да испортит Аллах её аппетит.

— Дед, а тебя самого как зовут? — подозрительно покосился на старика мой хозяин.

— Гасан-Абдурахман ибн Хаттаб! — гордо заявил тот. — Попрошу не путать с международным террористом, да приумножит Аллах лычки на ваших погонах.

— Чтоб тебя черти в ад за такие слова забрали! — обиделся на него младший лейтенант Попов. — Звездочки, а не лычки, идиот!..

Сеня швырнул в криминалиста своей дубинкой, но было поздно.

Слово, оно, понятное дело, не кот. Упустишь на дерево, уже не поймаешь. Ну, забывает все время Андрюша о своих паранормальных способностях! Вот и сейчас он сообразил, что лишнее ляпнул, да не вовремя. Совершенно из ниоткуда рядом со стариком выросли два широкоплечих беса с вытатуированными прямо на коже петлицами, шевронами и погонами. Без лишних слов сгребли они дедка и тут же растаяли в воздухе. Вместе с ним, естественно. Что же, теперь, по крайней мере, Аладдин от его ворчания отдохнет. И надолго!

— Аллах акбар! Джинн! — неожиданно для всех завопил Абдулла, бухнулся лбом в пыль прямо с лошади и пополз к Попову на карачках. — Истинна святость твоя, господин, ибо лишь тебе, да благословит Аллах твой болтливый язык, под силу справиться с джинном. Всем расскажу то, что своими глазами видел. И детям своим права на пересказ, перевод, доделку и доработку чуда сего оставлю…

Во-во, они твой рассказ и переврут как следует!.. Сеня так на меня покосился, что пришлось заткнуться. Ну его к коту под хвост. Зол он — на Попова в частности и на весь свет в целом. Нечего ему под горячую руку лезть! Я тихонько отошел в сторонку, а хозяин мой тут же накинулся на болтливого криминалиста.

— Ну что, доволен? — ехидно поинтересовался Сеня у смутившегося Попова. — Опять чудо сотворил? Старик-то перед тобой чем провинился? Лычки наши тебе помешали? Побоялся, что он тебе понижение в звании накаркает?

— Да я не нарочно… — попытался оправдаться Андрюша, но докончить фразу не успел. Прямо на прежнем месте появились те же прислужники главного смотрителя ада. Вместе с дедом, естественно.

— На хрен он нам там не нужен! — заявил один из бесов, обращаясь к вытаращившему глаза Попову. — Он неженка, сноб и белоручка. Мало того, что только в горшок нужду справляет, так ещё и сам его выносить отказывается.

Оба черта, татуированных воинскими знаками различия, тут же исчезли, оставив старика посреди улицы. А тот, разочарованно пробормотав себе под нос, что и в аду ни Аладдина, ни горшка не наблюдается, поплелся прочь от нас, требовательно взывая к пропавшему внуку. Сеня тоже выглядел разочарованным, поскольку орать на Попова больше было не за что. Развернув коня, он первым поехал в направлении, указанном стариком, а я побежал следом — как ни крути, а еда мне тоже требуется!

Трактир, или караван-сарай, говоря по-сарацински, действительно стоял там, куда нам и указывал седобородый Гасан-Абдурахман. Вот только толку от этого не было ни на грош. Абдулла оказался абсолютно прав, когда говорил, что Цивитот полностью разграблен. То ли войска под управлением Пустынника в этом преуспели, то ли сами сарацины вымели все подчистую, когда от них бежали, сказать не берусь, но так или иначе, а в караван-сарае ничего, кроме разбитых пиал и разодранных ковров, не было. Обслуживающего персонала тоже не наблюдалось. В общем, разорение и опустошение в самых худших своих проявлениях.

Надо ли говорить, насколько мы были разочарованы? Попов с Жомовым даже все комнаты в помещении прочесали, отыскивая каждый свое. Омоновец, не слушая заверений Абдуллы в том, что в подобных заведениях алкоголя не держат, поскольку Коран не позволяет, пытался найти хоть какое-нибудь подобие винно-водочных изделий, а Андрюша, естественно, больше всех жаждал поесть. Трудно ему, несчастному! Но как оба ни старались, отыскать ничего не смогли, и пришлось нам уйти из разоренного трактира несолоно хлебавши. Некоторое время мы кружили по улицам, так как Сеня хотел хоть какой-нибудь информацией разжиться, но, кроме старика, по воле криминалиста успевшего побывать в аду, мы никого так и не встретили.

— Ладно, поехали в Никею, — разочарованно вздохнул Рабинович, направляя свою клячу к выезду из городка.

Вы не думайте, я хоть и пес, но считать неплохо умею. Это Жомову вся алгебра с геометрией, что жирафу флюгер, а я все-таки с Рабиновичем живу. С ним даже безнадежный идиот математику бы выучил, а уж для меня эта наука и вовсе труда не составила. Это я к тому говорю, что после объяснений Абдуллы я быстрее всех просчитать успел, что от Цивитота до Никеи нам примерно тридцать пять километров пути осталось. На патрульном «уазике» мы бы их за полчаса одолели, а вот на местных транспортных средствах раз в пять больше времени на дорогу потратим. Да сами посудите, не может же лошадь до семидесяти километров в час разгоняться!

В общем, я рассчитывал, что часа два с половиной — три скучного путешествия под палящим солнцем нам обеспечены, но здорово ошибался. Мы и на десяток километров от Цивитота отъехать не успели, как впереди нас снова взвилось облако пыли. Правда, на этот раз оно было не столь плотным, как утреннее, но не насторожить нас не могло. Абдулла и сам удивился, первым придержав своего хромого скакуна.

— Иблис меня задери, не пойму, что там такое, — пробормотал он, напрягая свои соколиные очи. — Явно кто-то движется нам навстречу. И по идее, это могут быть только какие-нибудь войска, но ни бунчуков, ни флагов над ними не видно. Не татаро-монголы же, с Батыем во главе, сюда добрались?!

— А что, они у вас тоже безобразничали? — оторопел Попов.

— Кто? — удивился в ответ сарацин.

— Конь в кожаном пальто! — рявкнул на него наставник. — Татаро-монголы. Кто же еще?

— Какие монголы? — ещё больше удивился Абдулла. И я с ним поначалу, между прочим. А чему он удивляется? Сам же о Батые говорил. А потом я понял — опять время в свои игрушки играет!

— Андрюша, оставь бедолагу в покое. Временная спираль ещё плотнее сжалась, вот он сам и не понимает, о чем говорит, — подтвердил мои догадки Сеня. — Лучше приготовься к неприятностям на всякий случай. На этот раз толпа, похоже, прямо на нас движется, и хрен их знает, кто это такие и чего хотят!..

Выяснилось это очень быстро. Честно говоря, при виде людей, несущихся нам навстречу, у меня сложилось впечатление, что по крайней мере половина из них — родственники Попова. Настолько схожим голодным огнем горели у бегущих глаза… Да, чуть не забыл. Те, что неслись прямо на нас, были одеты примерно так же, как отряд ландскнехтов, недавно до смерти перепуганный нами у безымянной деревеньки. Те же кольчуги, те же шлемы, хотя и не у всех, те же щиты с мечами, но почему-то менее чем у половины. Они неслись прямо на нас и, судя по всему, совсем не видели, куда именно бегут.

— Да-а, маловато нас для оцепления, — сокрушился Жомов. — А их что-то многовато для демонстрантов.

Впрочем, ряды бегущих на нас ландскнехтов стремительно таяли. Арьергард крестоносцев догоняла конная толпа сарацин, валила на землю, а затем передавала каким-то людям в черных балахонах и белоснежных чалмах. Ни я, ни мои друзья поначалу не могли разобрать, что именно происходит на линии соединения сарацин и крестоносцев. Жомов со свойственной ему омоновской логикой выдвинул предположение, что тут работает обычный наряд местной милиции, обезвреживая и задерживая дебоширов, но наш гид-экскурсовод Абдулла ибн Сибгатулла и так далее доходчиво все разъяснил.

— О-о, горе на мою плохо бритую голову! — завопил он. — Как я смел обмануть надеждами своих высокомудрых господ, да пошлет Аллах им лишнюю бутылку пива с зарплаты! Не разбили ещё Петра Пустынника войска правоверного Кылыч-Арслана. Именно в самый пыл битвы угодили мы, и нет нам теперь спасения, пусть сожрет иблис мои усохшие мозги и подавится.

— Чего-то я не понял, — недовольно проворчал омоновец, глядя из-под руки в сторону стремительно надвигавшейся волны воинов. — Если это, блин, битва, то где кровь, где отрубленные головы и где трупы, е-мое?!

— Нет, блин, отходы иблисовой пищи вам на голову! — тут же обиделся сарацин. — Мы что, по-вашему, дикари какие-нибудь? Что, вас у себя на родине не учили, что любую битву бескровно выиграть можно?

— Это как? — оторопел Ванюша. — И на хрена?

— Смотрите и увидите, — возвестил Абдулла. — Если, конечно, ваши глаза не в бакалейной лавке куплены, да благословит Аллах изделия народных промыслов!

Моим ментам, конечно, было все хорошо видно. Во-первых, потому что близорукостью никто не страдал. А во-вторых, они все-таки метра на два с лишним выше меня над землей находились. Я хотел было забраться к Сене в седло, но проклятая парнокопытная кляча так от меня шарахнулась, словно я не в качестве смотровой площадки её собирался использовать, а по крайней мере яремную вену намеревался грызть. Что я ей, вампир дикий, что ли?

В общем, на коня мне забраться не удалось, и я на клячу за это жутко обиделся. Пусть Сене спасибо скажет, что я ей пластическую операцию на филейных частях не провел, а то убавилось бы у этой коняки объема в бедрах! После истошного крика моего хозяина я оставил его лошадь в покое, а поскольку мне просто не терпелось узнать, как именно ведут битву цивилизованные сарацины, то я помчался вперед, прямо в озверевшую толпу. И пусть теперь этот гад длинноносый орет-надрывается сколько хочет. Не слышу я его. Очень уж вокруг шумно.

Зрелище моим глазам предстало крайне любопытное. Сначала, когда я мчался сквозь быстро редеющие ряды воинства Петра Пустынника, ландскнехты на меня мало обращали внимания. Потом некоторые пытались остановить, говоря голосом камня на перекрестке: «Прямо не ходи, обрезанным будешь!» Я поначалу думал, что они мне купировкой ушей и хвоста грозят, наивные албанские коты, но, приблизившись к арьергарду, мгновенно понял, что именно они имели в виду. Замыкая строй, прямо на меня несся здоровый и толстый ландскнехт, едва ли уступающий Попову в объеме, хоть и проигрывающий в росте. Подробности его внешности я рассмотрел позже, а сначала единственной особенностью, которую я смог разобрать, была ужасающая вонь, вырывавшаяся из-под кольчуги толстяка и буквально убивавшая все живое вокруг. Я на секунду замер, раздумывая, смог бы Горыныч своей отрыжкой потягаться с запашком этого молодца, но решить вопрос с присуждением приза не успел — конный сарацин повалил ландскнехта на землю и принялся его… щекотать. Толстяк не смеялся — сил уже просто не было. Он тихо хрюкал, извивался и вопил:

— Оставь ты меня, ирод окаянный. Пост великий на дворе, а ты меня щекочешь. Грех ведь смеяться.

Сарацин, однако, на эти мольбы внимания не обращал и, запустив длинные пальцы рук под кольчугу крестоносца, продолжал там усиленно ковыряться, не уставая приговаривать:

— Скажи, неверный: «Аллах акбар!» Скажи, блин, и тогда перестану.

— Уйди, искуситель. Изыди, сатана! — вопил ландскнехт, а потом все же сдался: — Да подавись ты. Аллах акбар!

— Эй, благочестивый мулла Ильхад аль Сайд, забирай новообращенного правоверного! — тут же прекратив щекотать поверженного крестоносца, завопил сарацин, обращаясь к человеку в черном балахоне. — Еще один новобранец в войско великого Кылыч-Арслана, да продлит Аллах ему налоговые льготы!

Вышеупомянутый мулла тут же поспешил к новоявленному мусульманину, плотоядно щелкая огромными ножницами, и я лишь сейчас понял, о чем именно меня предупреждали отступающие солдаты Петра Пустынника!.. Нет, я, конечно, ко всем религиям одинаково отношусь, но как только представил, что меня начнут обращать в мусульманство прямо тут, посреди степи, едва не взвыл. А уж когда сарацин, только что расправившийся с толстяком, пошел ко мне, усмехаясь во все тридцать два гнилых зуба и шевеля шелудивыми ручонками, тут я уже, извините, не сдержался и заорал в голос… Кстати, пусть этот сарацин спасибо скажет, что я человечину не люблю. А то непременно бы ему в глотку вцепился. Всех ведь предупреждал, что нельзя меня руками трогать!

Вот уж не знаю, что моим ментам от моего крика примерещилось — далеко я был, но в толпу ландскнехтов, преграждавших им дорогу, они врубились от души. Закованные в кольчуги пехотинцы летели в разные стороны, словно кегли в соответствующем заведении. А проскочив через отступавшие войска, разгорячившиеся сотрудники российской милиции с тем же успехом принялись дубасить сарацин, совершенно не обращая на меня внимания. Спасатели, блин, называются! Может быть, я тут при смерти уже лежу, а они знай себе тешатся, сарацин по степи гоняя.

Поборники Магомета поначалу не слишком много внимания нам уделили. Действительно, что могут сделать четыре человека с псом против целой орды?.. Оказалось, кое-что мы могем! Десятка три сарацин легко с лошадей повалили, а затем пламенный Ахтармерз нам на помощь подоспел. Воспарил, аки сокол (трехглавый, правда), и давай над толпой кружить. В этот раз без поучения дикарей праведному образу жизни. Просто из чистого желания созерцать.

Образованные крестоносцы сразу поняли, откуда сероводородом пахнет, и на землю попадали, а сарацин, несведущих во всяких европейских мифологиях, пришлось Горынычу немножко огнем подпалить. Тут-то они удивились и так припустили обратно, под защиту никейских стен, что мы даже сверкание их пяток увидеть не смогли.

— Сеня, ну придерживай ты иногда этого птенца гнезда Попова! — взмолился омоновец, беспомощно глядя вслед растворившейся в пыли армии сарацин. — У них же такой бардак и неорганизованность, что гоняй их по полям сколько хочешь. Хоть с утра и до того дуба, хоть от этого куста и до вечера! Что же эта газовая плита перелетная мне все веселье постоянно портит?

— Вы когда-нибудь прекратите меня утрировать? — возмутился Ахтармерз, паря прямо над макушками моих ментов и едва не сбив крылом кепку с головы Жомова. — Если вы не прекратите оскорблять мое достоинство, я вообще перестану вмешиваться в ваши дела, и решайте свои проблемы, как хотите. В конце концов, я не обязан вашу вселенную спасать…

— Нижайше прошу прощения, благородные сэры, не позволите ли мне изложить вам свою просьбу? — раздался позади нас елейный голос.

Я резко обернулся. Горыныч, гад, ведь видел гостя и не предупредил. Хотя что я на него пеняю? Пусть нюх ещё после санитарной антиблошиной обработки ахтармерзовской отрыжкой не до конца восстановился, но слуха-то меня никто не лишал! Должен был внимание обратить на то, что кто-то там пожухлой травой за спиной шуршит, так нет. Заслушался не написанным Шекспиром диалогом омоновца с крылатым крокодилом.

Позади меня, шагах в пяти, стоял невысокий даже по здешним меркам, худощавый человек. Возраста неопределенного, без особых примет и с невыразительными чертами лица. Ну, истинный секретный агент ФСБ! Довелось нам с Сеней однажды в их конторе побывать, когда Мерлина домой отправляли. Так вот, все сотрудники там, на мой взгляд, ничем один от другого не отличаются. Идентифицировать конкретных индивидуумов удавалось только по запаху. Да и тот был практически шаблонным, если не считать небольших отклонений. Я и Мерлина-то в этой конторе ни за что бы не нашел, успей он там ещё несколько дней поработать. Кстати, жалко, что я его тогда не загрыз… Ну да что об этом снова говорить. Рассказывал все уже.

Так вот, о госте. Кроме ничем не примечательной внешности, мужичонка отличался ещё и ничем не примечательным прикидом. Одет он был в черную рясу и чешуйчатую кольчугу поверх нее. Подпоясан широким кожаным поясом с прицепленными к нему потертыми ножнами. В общем, обычный поп крестоносного войска. Ничего примечательного.

— Тебе чего надо, урод? — неласково встретил его омоновец. — Не видишь, блин, люди тут разговаривают о делах?

— Простите меня, милорд, что прервал вашу высокомудрую беседу. — Вы посмотрите, мужик не испугался! — Но мои люди хотят поблагодарить вас и ваших друзей за спасение от сарацин, однако покорное вам чудище их очень пугает. Конечно, я понимаю, что во славу Господа нашего использование и адских созданий не возбраняется, но, если честно, меня самого жуть берет…

— Кого ты адским созданием назвал, расист поганый? — истошно завопил сверху обиженный Горыныч. — Если уж быть честным, то у нас в мифах ад населяют куда более симпатичные твари, чем все гуманоиды, вместе взятые.

— Заткнись, — грубо, но правильно перебил его мой Сеня, а затем перевел взгляд на мужика. — Ты кто такой будешь?

— Я Петр Пустынник, — с достоинством ответил гость, и мне, если честно, рявкнуть на него захотелось. Какого кота этот пудель ободранный ведет себя так, будто он не кто иной, как начальник нашего отдела? В конце концов, он всего лишь бомж, а мы — сотрудники милиции. Если не знаете, какая субординация между этими подвидами гомо сапиенс должна быть, сходите на вокзал или рынок. Там вам все наглядно продемонстрируют.

— Назовите ваши имена, господа, — совершенно невозмутимо закончил фразу этот бродяга…

Кстати, историческая справка. Андрюша нам вчера перед сном рассказал, а его верный оруженосец подтвердил, что Петр Пустынник был именно простым бродягой, каким-то невероятным образом сплотившим вокруг себя целую толпу оборванцев. Впрочем, чему тут удивляться? У наших нищих тоже иерархия и дисциплина существуют, да ещё какие. Думаю, этот Петя был у средневековых нищих, что у нас министр внутренних дел. Собрал руководителей ведомств и заявил: хватит, мол, на госбюджете состоять, пора переходить на самоокупаемость. Пойдем в Палестину и займемся там рэкетом, вместо того чтобы подъедать крохи со стола местных рыцарских группировок. В общем, калачом поманил.

А пока я вам тут о происхождении Петра Пустынника рассказывал, мои менты любезно стояли с открытыми ртами, глядя на обнаглевшего бомжа. Ну, виданное ли это дело, у милиции фамилии спрашивать? Круче этого может быть только самовольная остановка рядом с постом ГАИ, оставление посреди дороги вверенного транспорта и визит к гаишнику с требованием предъявить разрешение на ношение оружия и ключей от дома, где деньги лежат. Как думаете, что вам будет, если вы такую операцию провернете (к непосредственным начальникам данного гаишника и прочим министрам мое предложение не относится)? Правильно. Об этом лучше не говорить. Особенно перед дальней дорогой. И все-то вы знаете! А вот Петр Пустынник не знал, каким именно тоном следует знакомиться с первым встречным милиционером.

— Сеня, он охренел, — констатировал Жомов. — Дай я его разочек стукну?

— Только без членовредительства, — предупредил его Рабинович.

Омоновец покорно кивнул и слез с лошади. Подойдя к Пустыннику, он сначала слегка погладил его резиновой дубинкой, стараясь не попасть по кольчуге. Затем заехал в ухо именно с такой силой, которая и требовалась для того, чтобы западноевропейский бомж ошалел, но остался в сознании. Ну и под конец Ванюша вывихнул наглецу большой палец. Петр истошно завопил.

— Ваня, блин, дуболом ты стоеросовый! — рявкнул на него мой хозяин. — Я же просил тебя обойтись без членовредительства.

— Сеня, ты ослеп? — удивленно спросил Жомов. — Член от пальца не отличаешь?

Рабинович от такой наивной детской простоты на время потерял способность к членораздельной, извините, речи, а Попов вдвое согнулся от хохота, падая на дно своей телеги. Я сидел прямо напротив омоновца и, чтобы не унижать его самолюбия, закрыл морду лапой. Ну его, ещё увидит, что над ним и псы уже смеются, не дай бог, застрелит кого-нибудь от обиды. Ну а Сеня, когда наконец отошел от столбняка, просто покрутил пальцем у виска, выражая свое мнение относительно умственных способностей Жомова с Поповым, и, потребовав от Горыныча перестать болтаться в воздухе и принять нормальный размер, пошел к Пустыннику вправлять ему палец и мозги.

Я всегда удивлялся, насколько вежливей и понятливей становятся многие люди после приватной беседы с нашим Ванюшей. Ну прямо как шкодливые щенки после хорошей дрессуры! Вот и наш заносчивый гость мигом перевоспитался и с Сеней разговаривал, как с богом. Ну, почти как! Рабинович же закончил обучение дикаря, разъяснив, в какой именно форме следует обращаться к сотруднику российской милиции, когда он при исполнении, а затем отпустил бедолагу сказать своим подчиненным, что уже можно приносить благодарность спасителям. Естественно, размер и форму благодарности Рабинович оговорил заранее.

Подрастерявшим большинство своего имущества во время бегства от сарацин ландскнехтам пришлось попотеть, чтобы удовлетворить запросы моего хозяина. Может быть, они бы с радостью плюнули на благодарность и продолжили бежать по степи от сарацин, но, вспомнив о Горыныче, решили даже не пытаться скрыться от благодетелей. Поднатужились, по сусекам поскребли и наскребли признательности на колобок… Э-э, для Рабиновича то есть.

После того как все формальности были улажены и наше с Сеней имущество заметно увеличилось, официальная часть встречи под Цивитотом была закончена и все приступили к банкету, сооруженному, естественно, из припасов крестоносного недобитого войска. Петр все время опасливо косился на Ванюшу, уже забывшего о его существовании, но в общем чувствовал себя более раскованно. Он и рассказал нам, что случилось с его личным составом.

Оказывается, накануне подчиняющаяся ему рать раскололась на две половины, одна из которых пошла грабить какой-то городишко. Я не расслышал, какой именно, но, по-моему, Еленополь. Верные Пустыннику люди остались стоять под Цивитотом, раздумывая, как бы разграбить богатую Никею. Ничего умного придумать Петру и его помощникам не удалось, зато хитроумный Кылыч-Арслан решил использовать удачный случай. Этот сарацинский еврей (это не я, а Пустынник его так обозвал), узнав о расколе вражеской армии, тут же заслал в лагерь Петра лазутчиков, которые сообщили, что отколовшаяся часть войска пошла не в Еленополь, а в Никею, которая теперь благополучно разграбляется.

Естественно, соратники Пустынника, все до единого причем, жутко возмутились подобным вероломством. Одно дело, когда раскольники пошли какой-то зачуханный Еленополь разорять, а другое — взять богатую Никею. Естественно, вся армия тут же бросилась вперед, чтобы успеть в сарацинский город хотя бы к шапочному разбору. Почему-то ни один дурак не подумал: как это малочисленному отряду удалось захватить хорошо укрепленный город? У всех в голове была одна только мысль: урвать хоть кусок чужого счастья, пока его из ассортимента не изъяли. В результате армия Петра с разбегу угодила прямо сарацинам в лапы.

— Вот так мы и попали в засаду, — закончил командир разгромленной армии бродяг свой рассказ. — Видели, как сарацины людей вербуют? А ислам такая штука, что от него запросто, как от христианства, не отречешься. Теперь защитников у Никеи значительно прибавится. А если бы не ваше вмешательство, боюсь, армия Кылыч-Арслана пополнилась бы настолько, что крестовый поход рыцарей прямо здесь бы и закончился.

— Теперь понял, Андрюша, какого хрена нас так далеко от Палестины высадили? — поинтересовался у криминалиста мой многоумный хозяин. Попову только и оставалось, что кивнуть головой да посмотреть на Пустынника с ненавистью. Ведь это именно из-за его разгильдяйства нам теперь лишние версты накручивать.

— Сеня, а может, нам ещё Илханово войско следует на всякий случай разбить? — робко предложил Андрюша. — Наверняка их султан послал с отделившейся частью армии расправиться.

— Плевать! — отрезал Рабинович. — Мы, блин, не нанимались за каждым уродом по степи бегать. Помогли под Никеей, и хватит. Больше воевать не будем! И вообще, нам давно уже дальше двигаться пора.

— Вы собрались одни идти в Никею? — Петр посмотрел на нас так, будто мы уже были привидениями. — С ума сошли. Вас же там быстро ислам принять заставят…

— Запомни, мужик, настоящего российского мента против его воли никто и ничего заставить сделать не сможет, — с ухмылкой перебил его Жомов.

И я с ним был абсолютно согласен.