Книгу составили девять собачьих судеб
| Вид материала | Документы |
- Христианский контекст романа Э. Хемингуэя Прощай, оружие, 344.01kb.
- Тесты для входного контроля, 206.22kb.
- Основные показатели внешнеэкономической деятельности Саратовской области за 10 месяцев, 29.79kb.
- Характерные черты лидера в менеджменте, 369.26kb.
- Судеб русской интеллигенции начала века, так сказать, судеб современников Чехова после, 655.75kb.
- О происхождении кавказской и среднеазиатской овчарок, 388.37kb.
- Умберто Эко Как написать дипломную работу, 2595.17kb.
- Животные, 666.43kb.
- Ти не сложно, потому расскажу я не о Никарагуа и Гондурасе а о маленьком но ярком фрагменте, 1769.75kb.
- Спасибо всем, кто прочитал книгу "Мелхиседек", 3417.44kb.
- Эй, мужик! - позвал Агафонов. - Эй!
- Слышь? - Притула вскочил. - К тебе обращаются?
Он догнал меня, и грубо развернул за плечо.
- На пару слов, борода.
- В чем дело? Что вы хотите?
- Остричь тебя наголо, - сказал Притула.
- Кончай, - сказал Агафонов. Лениво поднялся и подошел. - Извини, батя. Ты не сторож, случайно?
- Случайно - да.
- Ходишь здесь, бродишь. Машину не видал? Джип маленький, «Рафик». Белый, грязный такой, весь заляпанный, не видал?
- А где я мог его видеть? На поляне? У озера?
- Ты из деревни?
- Нет.
- А откуда?.. Ну, ладно, неважно. Вон наша деревня. Привольное. Видишь? Второй дом с краю - наш. Там под окнами джип стоял. Вчера стоял, а сейчас нету. Понимаешь, батя? Кинули нас. Ночью. Мы даже знаем, кто. Может, ты видел, как они уезжали? Сколько их? Двое, трое? Вроде еще одна машина была.
- Деревня, молодые люди, не мой объект. Кто и когда оттуда уехал, тем более, ночью, я видеть не мог. Стало быть, и помочь вам ничем не могу.
Агафонов скривился. Он был явно разочарован. Злобно вздернул губу.
- А ты кто вообще-то? Правда, сторож?
- Разрешите, молодые люди, я пойду.
- Плюешь на нас, да? - Притула схватил меня за отвороты плаща. - Не люди мы, да?
- Помилуйте. Я не хотел вас обидеть.
- Мразь, - защелкал зубами Притула.
- Тихо ты, тихо, - сказал Агафонов. - Не заводись.
Притула сжал кулаки.
Цыпа залаяла, зарычала.
- Заткни собаку! – крикнул Притула. – Прибью.
- Цыпа! - приказал я. – Не подходи! Убегай! Уходи! Беги домой! Домой!
Она оскалилась, залаяла еще громче и стала бросаться на них, угрожать. Шерсть на спине ее потемнела. Такой свирепой я ее прежде не видел. Она не слушалась меня. Я приказывал ей, просил, умолял. Не помогало. Она, как и я, чувствовала, что ей угрожает опасность. Но ее это не останавливало. Она защищала хозяина.
Агафонов обнял приятеля, стиснул, и закричал:
- Иди, батя! Скорее! Иди и не оборачивайся!
- Цыпа! Убегай! Уходи!
- Умолкни, тебе говорят!
- Цыпа! Домой! Беги, Цыпа! Домой!
Притула сбил меня с ног.
- Лежи, и не дрыгайся.
Коньячным перегаром он дышал мне в лицо.
Я услышал собачий визг. А потом увидел Агафонова. Он нес мою Цыпу подмышкой. Одной рукой держал ее за загривок, а другой, как намордником, прихватил пасть, чтобы она не кусалась.
- То-то же.
Притула пнул меня и отпустил.
- Сволота, - сказал Агафонов. - Представляешь? Цапнула... Больно, зараза.
- Не надо. Прошу вас.
- Заныл.
- Что мы вам сделали?
- Разговаривать не умеешь.
- И псина твоя тоже, - сказал Агафонов. - Сейчас камушек на шею, и в воду. Как думаешь, выплывет?
- Не делайте этого.
- Тебя не спросили. Дохлятина. Славка!
Агафонов заметил, что я достал поводок.
Я бросился выручать пса.
Притула подсек меня, сбил с ног. Придавил. Стал выкручивать руку. Я вскрикнул от боли.
Агафонов схватил Цыпу за задние ноги, поднял, и, держа ее вниз головой, стал размахивать из стороны в стороны.
- Смотри, старый козел! Как шарахну сейчас!
Цыпа извивалась, визжала и плакала.
- Прошу вас... Не делайте этого.
Я полз к нему на коленях.
- Прошу, - умолял. - Только не это... Все, что хотите. Меня. Лучше - меня.
- Во дает.
- Пожалуйста... Я вас очень прошу.
Цыпа охрипла от визга и лая.
Агафонов с размаху ударил ее оземь. Она страшно, коротко взвизгнула.
И затихла.
И тут… Сначала я даже не увидел, а скорее услышал… Мой избавитель. Старик… За поясом у него торчал топор.
Он тяжко, сипло дышал, мял, срывая дерн, месил сапогами жирную землю, налегал плечом и тянул, толкал, раскачивая березовый ствол с обломанными ветвями, отдирая, отламывая прибитый к нему дорожный знак, и снова гнул, выворачивая на стороны, чертыхаясь, спеша - и вырвал, наконец, выдернул, и пошел, яростно вскинув на плечо обрубок, к нам, где наглые крики, стон и умоляющий голос, и лай и визги собаки...
Мощный глухой удар. Сзади. По спинам, по головам. Наотмашь. В глазах гнев и безумие. Крики, стоны. Кровь…
Ударил с размаху, одного и другого, сбил сразу, свалил, и снова ударил, один охнул, скрючился и пополз на коленях, прячась за придорожный куст, второй катался, обхватив себя, по траве, и выл и скулил, как только что прибитая им собака, и он, не помня себя, снова вскинул обрубок, взревел, и вдруг... оскользнулся, коротко ахнул и сел.
А они уже поднимались, в крови, злые донельзя, несдобровать и мне, и беспомощному старику, и надо, сейчас, их надо опередить, иначе конец, они ему не простят, ни за что не простят - бедный старик, он снова выпрямился, встал, из последних сил, бледный, и вынул топор из-за пояса... Он добивал их... Не помня себя… Обухом топора, хотя оба они уже были мертвы.
12
За стеной что-то звякнуло и разбилось.
- Бабуля раздухарилась, - сказал Севка. – Ты хорошо ее привязал?
- Нормально вроде, - ответил Иван. - К лавке.
- Ладно. Не убежит.
Изместьев вынул кассету.
- Вот. Теперь вам известно всё. Пожалуйста. Я свое слово сдержал.
Севка сунул кассету за пазуху.
- Годится, - сказал. И кивнул Ивану: - Погнали?
- Минутку, - попросил Изместъев. - Что вы решили? Мне важно знать. Когда вы передадите кассету следователю?
- А хоть завтра.
Изместьев промокнул платком потный лоб.
- Смело можете показывать на меня… Я вас увлек, убедил, спровоцировал… Это моя идея - допросить больного старика. Все организовал и осуществил я один. Вы – лишь свидетели, зрители. И только. Договорились?
- По головке за это не погладят, Алексей Лукич, - заметил Иван.
- Не беда. Как-нибудь переживу.
- Запах какой-то, - сказал Севка. – Вроде горит что-то. Не чувствуете?
- Дым, - показал на щель под дверью Иван.
- Да ну?
Они бросились в сени.
- Дверь! – крикнул Севка. - Наружную! Вышибай!
Веранду и сени заволокло дымом.
- Не видно ни фига!
- Открой окно!
Севка, согнувшись, разгребая руками дым, пробрался к наружной двери и бабахнул ее ногой, сорвав с крючка.
На полу, привязанная к лавке, суматошно ворочалась Тужилина. Она пыталась отползти от разбитой лампы и сбить огонь на горящей одежде.
Иван на четвереньках подполз к ней, и, обжигаясь, нащупал и выдернул у нее изо рта тряпку. Она долго и глухо кашляла, потом заорала всполошно: «Аааа!» - и он, сдернув с себя куртку, стал лупить ее по бокам и спине.
- Где ведра? Воды!
- Старик! – крикнул Севка. – Выноси старика!
Изместьев метнулся назад, в комнату, быстро наполнявшуюся дымом. Растворил окно и выбросил магнитофон в сад.
Хопров, вскинув руки, испуганно ворочал скрюченными пальцами. Дым ел ему глаза, он часто моргал, гневно мычал и шевелил губами.
Изместъев сгреб его в охапку, снял с постели и бегом понес из дому.
На веранде Севка сражался с огнем. Срывал горящие занавески, швырял их на пол и затаптывал. Выдергивал шпингалеты, распахивал окна.
Иван волоком вытащил на улицу надрывавшуюся криком Тужилину.
Огонь за спиной у него пожирал оконные рамы, стойки. Жар, дым, треск.
- Без толку, - сказал Севка. - Сгорели.
Он догнал во дворе Ивана, и вдвоем они перенесли хозяйку через дорогу.
- Живая? - волновался Севка, оглядываясь на горящий дом. - Дышит?
- Вроде, - сказал Иван, приложив ухо к ее груди.
- А дед?
- Цел.
Обернувшись, Севка увидел, что в высокой сохлой траве навзничь лежит Хопров, и сторож что-то подкладывает ему под голову.
- Звонить надо, - сказал Иван. – Пожарникам. Вызывать скорую помощь.
Пламя с треском прорвалось сквозь крышу. Столб света длинно высветил деревню и пустое шоссе.
Защелкали калитки в близлежащих домах.
- Допрыгались, - сказал Севка.
Иван сел в траву, рядом с охающей и постанывающей Тужилиной и обхватил руками голову.
- Ты чего? – тронул за плечо его Севка. - Кончай. Ты чего?
Иван повалился ничком в траву, и зло, отчаянно, с рыком, стал рвать с корнем придорожный сорняк.
- Едут, - рукой показал Изместьев.
Справа, слепя фарами, на большой скорости приближалась черная «волга». Водитель сердито и часто сигналил, поджимая к обочине деревенских жителей, сбегавшихся на огонь.
Метрах в двадцати от горящего дома машина остановилась.
Первым на дорогу выскочил Кручинин. За Ним Гребцов, и еще двое сотрудников, помощников Кручинина, в штатском.
- Видал? - ткнул Севка Ивана. - Андрюху привезли.
- Виктор Петрович! - позвал Изместьев.
Кручинин немедленно к нему подошел.
- Что с ними? Живы? - быстро спросил он, заметив лежащих в траве Тужилину и Хопрова.
- Успели вынести, - сказал Изместьев. И добавил: - Поджег совершил я. По неосторожности.
- Пожарников вызывали? Скорую?
- Нет еще. Времени не было.
- Васин! - обернувшись к машине, крикнул Кручинин. - Возьми Гребцова. Стариков надо в больницу! Быстро! Остальные - ко мне! Носилки есть?
- Откуда, Виктор Петрович?
- Давай на руках! Тут двое!
- Виноват один я, - снова сказал Изместьев.
- Разберемся, - отрывисто бросил Кручинин. - Куда вы дели бороду? Тоже сожгли?
- Поможем? - предложил Иван.
- К машине! Все! Быстро! И ни с места без моей команды!
* * *
Кончилось бабье лето.
Похолодало.
Небо стало тяжелым и низким. Изредка сеял дождь.
Он стоял у осевшей могилы под кленом, низко склонив голову, и молчал. Глаза его были мутны. Знакомая зеленая шляпа его, лежащая у ног исподом вверх, мокла в сырой траве. Изможденный, заросший грязной щетиной, он отрешенно и пусто смотрел на следователя, двух милиционеров со штыковыми лопатами, и хмурил припухлые брови, как будто припоминая, где их мог видеть.
Кручинин поднял с земли его шляпу, не спеша, расправил поля, сделал в ней выемку и небрежно повесил на сучок.
- Приступаем, Алексей Лукич.
Изместьев кивнул, и равнодушно повел плечом.
Два милиционера воткнули лопаты в овершье аккуратно выложенного могильного холмика.
Работали они медленно, с предосторожностью, вводя штык не более чем на треть, рассматривая, развеивая рыхлую землю.
- Внимательнее, - изредка говорил Кручинин.- Внимательнее.
Вобрав голову в плечи, Изместьев неотрывно смотрел, как исчезает холм, как он низится, убывает, как увеличивается провал, как милиционеры руками счищают крошево с крышки маленького гроба, как, расшатав, выпрастывают его, вынимают.
- Вскрывайте.
- Не надо, - хрипло сказал Изместьев. - Это лишнее, - и показал: - Там, под ним.
Кручинин сам шагнул в яму.
Снял горсть земли, и, приподняв и ощупав дно, вынул волглый, испятнанный глинистой слизью, плащ, в котором было завернуто что-то тяжелое.
- Тот самый топор? – обернувшись, спросил он.
Изместьев кивнул.
- Что ж, будем заканчивать.
Изместьев устало поднял руку.
- У меня к вам… просьба, Виктор Петрович, - говорил он тусклым, ослабшим голосом, медленно подбирая слова. - Нельзя ли… как было?.. У меня совершенно нет сил.
- Конечно, - сказал Кручинин. - Мы не варвары.
- Спасибо.
Изместьев опустился на колени и низко, до самой земли, склонил голову.
- Прости меня, девочка, - произнес едва слышно. – Прости.
- Приступайте, товарищи, - сказал Кручинин. - Сделайте для убийцы доброе дело.
Милиционеры переглянулись.
- Так надо.
Они аккуратно поставили на прежнее место самодельный деревянный ящик. И взялись за лопаты.
Сохлые комья земли гулко застучали о крышку гроба.
Обложка (спина):
По-разному воспримут читатели истории собачьих приключений, рассказанные Геннадием Абрамовым – кто-то прослезиться от умиления, кто-то станет мягче, добрее, кто-то сожмет кулаки от гнева и людской несправедливости. Но каждый, у кого есть собака, закрыв эту книгу, потреплет своего питомца по загривку или погладит по голове… И подумает о чем-нибудь хорошем.
Борис Пастернак, директор издательства.
Когда христианское начало в человеке практически вытравлено, выжжено, истреблено, сделать настоящим христианами четвероногих – это даже как-то свежо.
По правде говоря, читать об этом грустно, порой без слез невозможно, но интересно.
Майя Рязанова, читательская конференция.
Истории простенькие… Но сколько в них доброты, жалости, нежности, истинного сочувствия и любви.
Галина Медникова, там же.
Потребность в такой прозе будет существовать всегда, если, конечно, «литература – это исповедь человеческого сердца» (Фолкнер).
«Анонимная стая», Franc-tireur? USA, 2009
«Пусть небо рассудит», Экон-Информ, 2009
«Дай лапу», Время, 2007
«Безбожники», Московский рабочий, 2001
«День до вечера», Советский писатель, 1983
«Нечаянные хлопоты», Молодая гвардия, 1983
«Теплом одеть», Молодая гвардия, 1979
2010