Владимир Мединский
| Вид материала | Документы |
- Владимир Мединский о русском пьянстве, лени и жестокости, 5061.68kb.
- Владимир Ростиславович Мединский, 4477.37kb.
- Статуэтки Хозяйки Медной горы (по «Сказам П. П. Бажова»). Индивидуальные и групповые, 52.09kb.
- Конкурс "Знай и люби родной Владимир" «владимир и владимирцы в великой отечественной, 41.68kb.
- Владимир Маканин. Голоса, 855.51kb.
- В. И. Вернадский – книги и статьи Вернадский, Владимир Иванович. Дневники, 77.32kb.
- Константинов Владимир Андреевич, 59.72kb.
- Г. С. Батыгин лекции по методологии социологических исследований учебник, 4007.03kb.
- Г. С. Батыгин лекции по методологии социологических исследований учебник, 3965.19kb.
- Г. С. Батыгин лекции по методологии социологических исследований учебник, 2024.49kb.
Глава 7
Литературные мифы
Чаще всего русская интеллигенция объявляла Византию «плохой», а Западную Европу – хорошей. Но ее собственная историческая психология – плоть от плоти проклинаемая ею византийская цивилизация. В частности, интеллигенция обожествляла книгу и всякое написанное и особенно печатное слово.
Создавая художественную литературу, писатели Европы обычно не преследовали никаких политических или общественных целей. Они, конечно, могли считать, что не просто зарабатывают деньги, а способствуют добрым нравам, пропагандируют какие-то идеи. Но пророками и провидцами они становились редко: ни в собственном представлении, ни в представлении своих народов. Литератор – это специальность такая, за нее деньги платят.
Кстати, в 1760 году, в уже описанном нами случае, в Берлине Россия упустила некий шанс: напуганные перспективой порки берлинские журналисты всерьез предлагали Чернышову и Тотлебену написать и опубликовать статьи против Фридриха и Пруссии в целом, а если им угодно – и против любой другой европейской державы.
Некоторые даже осведомлялись о плате, которая им полагается за такие PR услуги.
Была прекрасная возможность «отомстить» Европе руками ее же журналистов. Но видимо, для этого русские оказались слишком «дикими». Им казалось невероятной и неприличной сама мысль, что можно нанимать людей для подобной работы. А немцам, наверное, казалось диким, что их можно наказать за выполнение своего ремесла.
В России традиционно было иначе: «Поэт в России больше, чем поэт», «Поэтом можешь ты не быть / Но гражданином быть обязан».
Русские писатели исходили из того, что должны учить жить остальное население России.
Они сознательно создавали образы, которые казались им или типичными, воплощавшими какие-то важные сущностные черты страны и народа, или желательными – теми, которых пока нет, но которые «должны быть», которые «прогрессивны» и которые «обязательно будут».
Беспочвенные интеллигенты обладали тревожным, нервным сознанием. Они отражали свое видение мира, свои чувствования. Но поневоле навязывали их всему народу. Они «отражали действительность» не только за себя, но и за те 98 % населения, которые не писали да и не читали книг.
Мы, повторюсь, часто учим историю 2-х–3-х% населения так, словно это история всего народа.
Но точно так же мы изучаем Обломова, Безухова или Раскольникова, словно они – типичные представители народа. В школьных учебниках так и пишут – «типичные представители»…
Типичные-то типичные, но для какой части населения?
За типичностью Форсайтов в «Саге о Форсайтах» Д. Голсуорси действительно стоит нечто характерное для очень большой части английской буржуазии. Герои Гюго тоже достаточно типичны для многих и многих французов.
А для кого «типичен» Обломов? Кто, кроме богатых помещиков, мог бы прожить судьбу Обломова? Никто. А богатых помещиков во всей Российской империи в 1850 году – 10 тысяч. И это на 90–100 миллионов населения.
Манилов? Ноздрев? Тоже помещики.
Князь Болконский, Пьер Безухов? Не просто дворянство, не просто помещики. Это – самая верхушка аристократии, люди с княжескими титулами, фантастическими богатствами. У Пьера Безухова 500 000 рублей годового дохода. По сегодняшним меркам, он в ТОР-100 самых богатых людей русской версии журнала «Forbse».
Базаров? Еще менее «типичен», потому что таких – вообще считанные сотни во всей громадной империи.
Раскольников? Были и подобные ему. Но все народовольческие кружки, все психованные испытатели бонапартистских идеек, составляли ли хотя бы тысячу на всю необъятную империю?
Герои Чехова? И сколько их, уныло рефлектирующих, скучно нудящих и пусто болтающих интеллигентов? На всю Россию к началу XX столетия было ли их хотя бы тысяч десять?
Самые типичные и характерные герои русской классики введены А. С. Пушкиным – Петя Гринев и Маша Миронова. Они как раз принадлежат к «широким слоям трудового дворянства». К тем служилым десяткам тысяч, которые и строили империю своим незаметным, скучноватым, неярким трудом.
Так же симпатичны и малозаметны, неярки любимые герои Льва Толстого – низовые офицеры типа капитана Тушина. Но они мелькают у него на вторых ролях: не о таких книга.
Герои «Носа» и «Шинели» Гоголя – маленькие чиновники, и в этом смысле очень «демократичны». Но ведь и Акакий Акакиевич «отклоняется» от типичного, только не в сторону гигантизма духа и нравственной силы, а в сторону убожества и слабости. Будь таковы большинство чиновников Российской империи, чего стоил бы весь ее бюрократический аппарат?
Кстати, пара ПОТРЯСАЮЩИХ статистических фактов о чиновничьей гоголевской России.
В конце XIX века население империи насчитывало около 130 миллионов человек. Чуть меньше, чем сейчас в Российской Федерации. Это при том, что территория империи тогда была, пожалуй, в два раза больше (почти весь СССР, Польша, Финляндия, «доминионы» – Монголия, Северный Китай [Харбин] и тогда ещё Аляска) нынешней России. Всего этого «исполина» обслуживало 170 тысяч чиновников. Численность современного чиновничьего аппарата России (включая федеральный, региональный и муниципальный уровни) выше, чем в СССР и составляет по самым минимальным оценкам 1,2 миллиона человек!!!
Выходит, что тот самый «типичный» Акакий Акакиевич в куцей шинельке, поскрипывая гусиным пером, работал в 7 раз эффективнее современного чиновника, со всеми его хрюкалками-мигалками, авто на 300 лошадиных сил, ксероксами, серверами, электронными почтами и фельдсвязью, то есть немыслимыми, фантастическими по сравнению с XIX веком средствами коммуникации, накопления и анализа информации, способами повышения эффективности труда!!!
Но вернемся из фантасмагории настоящего в литературный XIX век. Возникает естественнейший вопрос: а как получилось, что русская классика практически не отразила как раз типичных российских мещан и дворян своего времени? Так мало создала положительных героев? Тех, о ком начал писать Пушкин, сделавших знаменитыми его «Повести Белкина»?
Упорное избегание хорошего
И второй вопрос: почему классическая литература в России не вела рассказ о людях, действительно сделавших что-то хорошее и важное? О героях 1812 года написано «Бородино» М. Ю. Лермонтова, о них немало писал Л. Н. Толстой. Но ведь могли быть буквально сотни книг! В Британии о 1812 годе написаны целые библиотеки! У нас этого нет и в помине.
Существует гениальный британский сюжет о гибели чуть ли не всего элитнейшего 93-го кавалерийского полка под Севастополем – миф о том, как некий полусумасшедший английский генерал приказал атаковать в конном строю русские позиции.
Кавалерийская атака при повышении местности более чем на 15 градусов была прямо запрещена всеми уставами всех армий мира. Атака не могла не кончиться трагедией. Представьте: больше тысячи британских кавалеристов в красных мундирах медленно скачут к русским позициям под Севастополем. Медленно – потому что вверх! Под углом в 20 градусов! Описывает эту историю и Лев Толстой… «Мы плакали, когда в них целились».
В этой атаке полегли сыновья чуть ли не всех дворянских семей Британии, дети принцев, графов и лордов. Тем не менее, в Британии внимание обращено не на идиотизм приказа, а на то, как полк бесстрашно его выполнил.
Поведением кавалеристов гордятся! Они знали, что идут на верную смерть, но честно выполнили свой долг. Киплинг написал прекрасную балладу «Атака красной кавалерии».
В центре Лондона мне как-то удалось попить пива в «фирменном» «Баре красной кавалерии». В нем висят картины, на которых с экспрессией выписаны эта атака, все каски, мундиры, подпруги, кивера, шашки. Все эти старинные запыленные воинские атрибуты с любовью развешаны на стенах и расставлены на полках. Романтика невероятная: истинные англичане всегда готовы выполнить любой приказ и погибнуть во имя королевы и Британии.
А вот совершенно аналогичная русская история: во время войны 1807 года под Аустерлицем два эскадрона русских кавалергардов получили приказ атаковать французское каре.
Плотное скопление войска ощетинившихся французских штыков, на которое скачут всадники в шитых золотом белых мундирах. Красота неописуемая! Ведь кавалергарды – самый цвет русской армии, брали туда исключительно детей дворян, да не простых – через одного князья, графы, бароны. Служить в кавалергардском полку – большая честь! Там, как и у англичан, «cream of the cream» высшего общества. Но, увы, приказ столь же идиотский (такой же как и у англичан в Крыму спустя 50 лет), атака столь же бессмысленна, сколь и бесстрашна. «Кавалергарда век недолог…»
И. Крамской «Л. Н. Толстой».
Создал одного из немногих абсолютно положительных русских мужских литературных героев. До конца романа герой не дожил…
Почти все погибли, единицы, сбитые с лошадей, попали в плен. Наполеон сказал по этому поводу, что никогда не видел такой красивой и бессмысленной атаки. Он спросил у одного из уцелевших офицеров: зачем они атаковали в поле в конном строю каре?
Тот ответил, что эскадрон получил приказ и должен был его выполнить. Наполеон смахнул скупую мужскую слезу профессионального солдата и всех пленных велел отпустить.
Отголоски этой истории есть у Льва Толстого – в описании сражения, в котором получает смертельную рану Андрей Болконский. В первых версиях романа он умирал. Но очень уж нужен был Толстому этот персонаж, не мог он его убить в начале книги! И в более поздних версиях романа Болконский выздоравливает.
В общем, история такая же, как с атакой красных королевских всадников на русские позиции. Результаты те же. Но выводы делаются иные!
В России говорят о безграмотном генерале, пожелавшем выслужиться перед Главкомом русской армией под Аустерлицем – императором Александром I, и делают выводы в духе: «только у нас такое возможно!» Совершенно не желая говорить о мужестве и верности долгу, о героизме исполнителей.
А потом эту историю вообще совершенно забыли. То ли не могли мы после 1917 года спокойно признаться, что элита русского дворянства, все эти Фамусовы, Скалозубы, Онегины, Милорадовичи ничуть не в меньшей степени проявляли «мужество и массовый героизм», чем воспетые Герасим Курин и Василиса Кожина, то ли просто не умеем гордиться самими собой.
«Сражение при Аустерлице 20 ноября 1805 г.» Гравюра И. Ругендаса. 1810-е гг.
Кутузов, кстати, будучи под Аустерлицем «замом главкома Александра I», настаивал, что диспозиция проигрышная и австро-русским войскам надо не сражение принимать, а отступить. Как всегда, он был обвинён в пораженческих настроениях и, как всегда, оказался прав
И вот наша литература полна персонажами типа Раскольникова, Акакия Акакиевича и, в лучшем случае, мечущихся «лишних людей» типа Печорина. И почти никто из воистину великих писателей XIX века не хочет рассказать о других героях нашего времени.
14 декабря 1825 года закончилось краткое время романтизма героев 12 года. И в великой русской литературе начался век постоянного оппонирования с властью.
Порой вообще кажется, что последним, кто с определенной симпатией относился к персоне Императора Всероссийского, был А. С. Пушкин.
Николай I, думаю, на самом деле был его искренним поклонником, в отличие от тех картинок «персонального цензорства», что рисовали нам школьные учебники. Кстати, в отношении учебников. Подчеркну, мы с вами говорим, естественно, не обо всей русской литературе XIX века, а лишь о той ее части, что официально была признана у нас и за рубежом классикой.
Это действительно великие мастера: Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, отчасти Некрасов.
Список можно продолжить. Но беда в том, что осознавая себя «больше, чем поэтами», эти авторы совершенно невольно, даже, скажем, нечаянно, создали удивительно сложный, постоянно рефлектирующий, мечущийся и довольно малосимпатичный образ русского литературного героя, что, несомненно, внесло свой немалый вклад в то, что страна продолжала «самоубеждаться» в самых черных, негативных представлениях о самой себе.
Порой кажется, что во всей русской литературе того времени есть только один положительный герой, на которого молодежь могла бы без оглядки равняться, – все тот же Андрей Болконский. И тот рано погибает.
Россия вела войны с Турцией, колониальные войны на Кавказе и в Средней Азии. Как получилось, что в литературе не отражены эти войны, не воспеты их герои? В Британии на «индийскую тему» написаны тысячи книг разной степени талантливости и успешности. А где в России романы, в чертах героев которых читатель угадывал бы черты сурового Ермолова, ехидного «Грибоеда», блестящего покорителя Самарканда и Коканда генерала Скобелева?
В. Тропинин «А. С. Пушкин».
Отношения гения литературы и Николая I – одна из загадок нашей истории
Где литература о трудностях дальних походов, о подвигах, свершениях, потерях и познании истин громадного и важного пути?
«Туркестанские генералы» – название одного стихотворения Н. Н. Гумилева. Одного стихотворения. Не написано ни одного романа, героем которого был бы пусть не историческая личность, но офицер, принимавший участие в среднеазиатских походах.
В XX веке у хитреца-беллетриста Бориса Акунина появляется положительный герой Эраст Фандорин.
Самый хитрый, самый умный, самый проницательный. К тому же красавец и любимец женщин.
Б. Чхартишвили (Акунин) как-то подметил в своем интервью, что успех Э. Фандорина обусловлен именно полным отсутствием в русской литературе до и постсоветского периода положительного мужского персонажа.
Добавлю от себя: умница и тонкий стилист Акунин, конечно, имел в виду «ЛИТЕРАТУРУ».
«Шедевры» а-ля Фридрих Незнанский и Дарья Донцова, а также мегатонны макулатуры о «ментах», «героях Чечни», «спецназе» и тому подобному мы будем относить к «другой стороне Луны».
Но, увы, и Эраст Фандорин обречен на одиночество, и непонятно: получает он воздаяние за свои качества или наоборот, наказан за свои достоинства?
Не замечаем мы и своих открытий. Во время кругосветных плаваний русских исследователей Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный» в 1819–1824 годах русские совершили грандиозные открытия.
Ф. Ф. Беллинсгаузен.
Имя его достойно стоять рядом с именами Д. Кука, Ф. Магеллана и Х. Колумба
Джеймс Кук писал, что он проник на юг «так далеко, как это только под силу человеку». Но россияне проникли гораздо южнее Дж. Кука, в те области Южного океана, куда он считал «принципиально невозможным» попасть. Впервые в истории мореплавания русские обогнули Антарктиду, установили размеры этого колоссального обледенелого материка. 17 января 1821 года русские моряки первыми из всех людей Земли (!) увидели черные откосы высокого берега Антарктиды и назвали ее «берег Александра I». По своему месту в истории этот подвиг близок к покорению полюсов, к выходу человека в космос. Он ничем не меньше подвига Колумба или Магеллана.
С тех пор на карте Антарктиды есть залив Новосильцова и мысы Демидова, Куприянова и Парадина, острова Анненского, Лескова, Высокий и Завадовского, море Беллинсгаузена.
В Тихом океане появились «острова Россиян» – архипелаг тропических коралловых островков. Отдельные атоллы в этом архипелаге названы именами Кутузова (Макемо), Крузенштерна (Тихекау), Румянцева (Тикеи), Лазарева (Матаива) и Барклая-де-Толли (Рароиа).
В Англии писались романы, ставились пьесы о китобоях, захваченных в плен дикарями, о пиратах Индийского и Тихого океана, о мятеже на корабле «Баунти» под командой капитана Блая, то есть по поводам несравненно менее значительным. Тот же Джеймс Кук стал героем более чем 20 известных романов и около 40 драматических произведений.
А где в России пьесы и романы о капитанах Крузенштерне и Лисянском? Где пьеса условно «Средь льдов и ветров» или «Как русские открывают Великий Южный Материк»? Где повествования о плавании графа Резанова в Русскую Америку и о том, как русские осваивали Аляску и Калифорнию?
Не написано повестей об этих подвигах ни в XIX веке, ни в начале XX (до 1917 года) века. По крайней мере, в классике того времени, современнице великих русских географических открытий нет даже намека на это. ПОЧЕМУ?!
В XX веке появилась «Юнона и Авось». Хотя бы из этой пьесы мы узнали, что русские осваивали не только Аляску, но и Калифорнию. В то же самое время сами американцы сняли целую «мыльную оперу» о приключениях графа Резанова.
Увы, ответ может быть только один и очень грустный: потому, что в этом снова проявилась раздвоенность сознания русского образованного слоя. Россиянин невероятными трудами, героизмом и самоотречением строил громадную империю.
Плавание Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева в Антарктиду
Ю. Ф. Лисянский, командир корабля «Нева»
Он осваивал почти безлюдные, суровые пространства Севера, Сибири, побережья Тихого океана и Аляски. Все это пространство он связывал дорогами, строил крепости, из которых вырастали порой немалые города, – как из станицы Верной вырос город Алма-Ата, а из заложенной в 1815 году крепости Грозная – город Грозный, столица Чечни. Русские наладили управление этими территориями. И если бы даже не все, если бы значительная часть чиновников была бы такой же, как герои Салтыкова-Щедрина и Гоголя, империя мгновенно развалилась бы. А она не развалилась.
Но вот парадокс: русскую интеллигенцию, образованный слой России, эти достижения не интересовали. Классика отразила жизнь не такой, какова она была в реальности. А такой, какой ее хотел видеть русский образованный слой.
Туземец глазами туземцев
С книгами, которые написаны выходцами из дворян, помещиков или поповичей, – то же самое. Все романы Писарева, Боборыкина, Чернышевского мало того, что, на мой взгляд, невыносимо скучны, они исследуют какую-то исчезающую, незначительную прослойку людей. Сплошь народовольцы, «борцы с самодержавием», такие «передовые люди», как Рахметов Чернышевского и Крестовоздвиженский Писарева, образы которых у современного читателя вызывают разве что зевоту.
Только у Помяловского в «Мещанском счастье» появляются образы выходцев из мещанства. Персонажи этого произведения работают, получают зарплату и каждый день строят свое «мещанское счастье» со щами и кашами.
У Островского и таких героев нет. Ни один герой его пьес не нажил свой капитал честным трудом. Его герой – или хитрый интриган, или жулик, или хитрован, стремящийся жениться на богатой невесте. Герои Островского частенько разоряются. Драматург никогда не показывает человека, который трудом и разумными делами наживает капитал. Если есть богатые невесты, то обязательно рядом самодуры, расточающие капиталы в публичных домах и в кабаках. Однако надо ведь иметь в виду, что сначала эти капиталы надо было нажить! Об этом же у Островского – ни-че-го. И нет у него ни одного образованного купца, мецената и ценителя наук. Сплошное «темное царство».
Неизвестный художник «П. Я. Чаадаев». XIX в.
Прочтя в знаменитых «Философских письмах» П. Я. Чаадаева, что Россия создана лишь для того, чтобы преподать всему «нормальному» миру урок, как жить нельзя, император Николай I не нашел ничего лучшего, как объявить автора сумасшедшим .
Имена Рябушинского и Третьякова – навек в благодарной памяти потомков. Но к сожалению, они не стали прототипами литературных героев и о них нет романов. Вроде, исключение – Лопатин из чеховского «Вишневого сада». Да и то сомнительно, положительный ли это персонаж. Смена идеологии всегда качает маятник литературной критики.
Русские купцы не знали английской поговорки «Мое слово – мой вексель». Но «честное купецкое» значило не меньше, чем расписка или письменный договор. Договаривались, били рука об руку и не нарушали условий. Это известно из истории, но не из классической литературы.
У Островского «честное купеческое» звучит только в одном месте, когда один купец дает другому денег, и тот отступается от Ларисы-бесприданницы. И хороший купеческий обычай, показатель чести и высокой нравственности приобретает какое-то мерзкое значение.
Туземец глазами европейцев
Если образованный россиянин описывает людей из народа, он тоже не замечает их положительных качеств. В «Записках охотника» Иван Тургенев не пытается творить широкие художественные обобщения. Почти не обобщая, не домысливая, он описывает то, что видел и слышал. Такая позиция наблюдателя оказывается исключительно выгодной! Своего рода литературная этнография.
Так же пишет и Гончаров о «слугах старого времени». Пишет весело, порой иронично, откровенно с позиции человека своего круга. Та же этнография в литературе.
Но стоит русской классике попытаться создать образ «человека из народа» – и получается то ли инопланетный пришелец, то ли попросту карикатура. Информация к размышлению: никак не карикатурен, очень привлекателен Савельич в «Капитанской дочке». Да и Пугачев куда привлекательнее Швабрина.
Герои «Вечеров на хуторе близ Диканьки» в самом лучшем случае забавны.
Если Базаров – «представитель народа», то упаси нас Господь от таких представителей.
Купцы у Льва Толстого – очень несимпатичные люди, как у Чехова. А Платон Каратаев не только странен… – он абсолютно нереален. Непротивление злу насилием – сама по себе сомнительная идея. Не непротивлением злу и не ангельской кротостью проникли россияне на Кавказ и прошли всю Сибирь до Камчатки и Чукотки. А уж солдат, исповедующий непротивление злу насилием во время громадной и страшной войны, – это просто нереально.
Он не реальный представитель народа. Он тот, каким хотел видеть народ аристократ граф Лев Николаевич Толстой.
Превращение литературных мифов в политические
Очень характерный и важный тип политического мифа, который конструируется из западной интерпретации русской литературы, – литературный миф.
Литературный миф очень легко превратить в политический. Для этого достаточно отождествить литературу с реальной жизнью. Условный мир литературного произведения тогда следует считать не картиной художника, а документальной фотографией. И тогда сама же русская интеллигенция подтверждает этот миф!
Отождествление происходит по произведениям, которые приобрели на Западе признание и вошли в мировой литературный фонд. Это произведения Достоевского, Толстого, Чехова, Лескова, Гоголя.
Эти авторы давно переведены на все основные европейские языки, их читает большая часть образованных людей. Ссылаться на них легко – все знают, что там написано. Это как в России ссылаться на Джека Лондона или на Голсуорси.
Только нам не приходит в голову говорить что-то типа: вот британцы так же душевно скупы, так же жестки и скучны, так же лишены воображения, как Сомс. А что?! Сам же Голсуорси написал.
Нам не приходит в голову объявить американцев хищными негодяями, как Волк Ларссен и Смерть Ларссен. И сослаться на авторитет Джека Лондона: сами же американцы ведь пишут.
А вот европейцы уверенно интерпретируют наше поведение, исходя из нашей литературы. И подкрепляют этот уже политический миф мнениями российской интеллигенции – она же сама это все написала! Она сама же этот миф и породила.
Образы Обломова, Акакия Акакиевича, Раскольникова могли иметь единичные аналоги в реальной жизни России, но народ и страна не имеют к этим образам никакого отношения.
Но если эти образы пропагандировать как типичные и характерные, то возникнет некий образ народа: мятущихся интеллигентов, кающихся религиозных психопатов, рвущих рубахи на груди Раскольниковых и дохнущих от скуки Обломовых. Народ Маниловых и отцов Сергиев может вызывать интерес и неподдельные дружеские чувства. Но и принимать всерьез его трудно. Может даже возникнуть соблазн спасти такой народ… спасти от самого себя.
Оформление политического мифа
Политический миф о России оформляется в момент высшего взлета русской государственности, на фоне побед русского оружия. Миф начал создаваться во время и сразу после Семилетней войны. К эпохе наполеоновских войн о России появилось много «интересной» информации.
В ходе этих войн и победы над Наполеоном Россия превратилась в одну из ведущих держав Европы. Много спорили о том, кто сыграл самую важную роль в разгроме Наполеона. Большинство событий указывало на Россию.
В 1799 году Суворов бил французскую армию в Северной Италии и переходил Альпы. В 1812 году армия Наполеона не смогла разгромить русскую армию. И даже совершив стратегическую ошибку, взяв Москву, вынуждена была вскоре отступать, спасаясь бегством. «Спаслись», как я писал ранее, от силы 25 из 600 тысяч! В 1813 году русская армия выиграла сражение под Лейпцигом, весной 1814 маршировала по территории самой Франции. А немецкие княжества и прочие «союзники» Бонапарта судорожно разрывали союзы с Наполеоном и заключали союзные договоры с Российской империей.
Россия диктовала свои условия на Венском конгрессе 1815 года. Россия с позиции силы договаривалась с Австрией и Пруссией о политике в отношении Турции. Перед Европой реально «засветил» раздел Турции, в котором Россия приняла самое решающее участие. Мелкие германские княжества смотрели на Россию с возрастающим интересом: не ограничит ли добродушный восточный великан аппетиты Пруссии?
В газетах Баден-Бадена и Пфальца появлялись статьи, в которых сравнивалось положение подданных Пруссии и Российской империи. Получалось, что под покровительство Российской империи идти выгоднее. А это означало – немного решительности и напора и русский флаг на Босфоре, а также общая граница России и Франции западнее Рейна обеспечены.
В княжествах Средней Азии появлялись агенты Российской империи – изучали дороги и переправы, численность и вооружение местных войск. Англия не без основания чувствовала, что Российская империя подбирается к жемчужине ее колониальной империи – Индии.
Еще в середине XVIII столетия Россию изучали громадные академические экспедиции, в которые вместе с русскими, в совершенно неизученные Поволжье, на Урал и в Сибирь шли немцы. О России рассказывали сказочные истории – вплоть до того, что сибирские реки выходят из берегов из-за громадных стад бегемотов. Из России везли колоссальные метеориты, шкуры удивительных зверей и одежды удивительных народов. Россия представала перед Европой богатой, невероятно интересной, наивной и вместе с тем какой-то невероятной и сказочной. И конечно же, была она не страшной.
Затем из периферии цивилизованного мира, никому не опасной и любопытной, Россия за считанные годы сделалась реальным конкурентом. Более того, страной, которая готова доминировать в Европе.
С 1799 по 1815 год Европа настораживалась по отношению к России все больше. Россия меняла расклад сил! Чем более высокое положение занимает человек, учреждение или государство, тем больше оснований у него бояться за свое положение.
Токвиль писал в 1835 году: «В настоящее время существуют на Земле два великих народа, которые, начав с разных точек, приближаются, по-видимому, к одной цели: это русские и англо-американцы. Оба они выросли незаметно; и когда взоры людей были обращены в другую сторону, они вдруг заняли место в первом ряду между нациями, так что мир почти в одно время узнал об их появлении и их величии.
Все другие народы, по-видимому, почти достигли пределов, предназначенных им природой; их задача только сохранять приобретенное. Но эти два народа находятся еще в периоде роста. Все остальные остановились или подвигаются только с большими усилиями; лишь они одни идут легко и скоро по пути, которому глаз еще не может видеть конца».
Гегель не особенно любил славян и считал, что все это народы «неисторические». Он приветствовал захват Пруссией польских и чешских земель. Тем более показательны слова Гегеля: «Остальные современные государства, как может показаться, уже более или менее достигли цели своего развития; быть может, у многих кульминационная точка уже оставлена позади и положение их стало статическим. Россия же уже теперь, может быть, сильнейшая держава среди всех прочих, в лоне своем скрывает небывалые возможности развития своей интенсивной природы».
Как же не испытывать страха перед тем, кто имеет небывалые силы и возможности тебя обогнать?
Страх требует рационализации: рационального объяснения неясной угрозы, перевода страхов из бессознательного на уровень осознанного.
Страх вызывает отвращение к источнику страха. Если лев грозен и страшен, просто необходимо объяснить, как жестоко он терзает свои жертвы, как ужасно воняет из его пасти, как гниют остатки мяса под его когтями.
Остановка за тем, кто сумеет создать политический миф из уже наличествующих бытовых и литературных мифов. Первой в плеяде «новых творцов» такого мифа стала баронесса Жермена де Сталь с книгой «Записки о России».
Анна Луиза Жермен, в замужестве Сталь-Хольштейн (1766–1817 гг.) принадлежала к верхушке европейской титулованной знати. Дочь барона Неккера – министра Людовика XVI. Талантливая писательница, она выпустила в свет несколько имевших успех романов, ее пьесы шли на сценах европейских театров.
Среди прочих книг Жермены де Сталь – «О Германии» (1810 г.) и «Записки о России» (1812 г.). Германия вызывает у Жермены самые положительные чувства: по ее мнению, немцы – непрактичны, жизнерадостны, романтичны. Поэтому у них плохие дороги, их товары скверного качества, но зато жить в Германии легко и приятно.
А вот Россия… Русские по своему характеру деспотичны и жестоки, большая часть русских находится в рабстве. Дочь эпохи Просвещения, Жермена придавала огромное значение переписке Екатерины II с Вольтером и Дидро. Вольтер советовал Екатерине освободить крепостных, она не слушалась. Что можно еще сказать о народе, который не следует совету самого Вольтера?!
В. Лебрен «Мадам де Сталь в виде Коринны».
Очень не любила Россию
Русские любят воевать, для них страшно важно завоевывать все соседние народы (Жермена де Сталь поминает и «Завещание Петра Великого»). Потому их собственная земля лежит в запустении. В общем, у немцев дороги плохие от романтизма, а у русских – от свинства. И Екатерина Вторая не раскрепощает крестьян, потому что она по духу русская, не немка.
На этом примере хорошо видно, что политические мифы о России основаны на трансформации литературных и бытовых мифов. Ядро политического мифа составляет представление России как внутреннего деспота и внешнего врага.
Книга вышла очень своевременно: во время войн Франции с Россией, накануне нашествия «двунадесяти языков». На короткий срок общественность в Европе притихла… Как-никак Россия была дорогим для союзников победителем, ее армия стояла в Париже.
Новое дыхание мифу придал французский публицист Астольф де Кюстин. Астольф де Кюстин (Аstolphe de Сustine) родился 18 марта 1790 года в Нидервиллере в Лотарингии (Франция). Предки маркиза известны с XIV века. Его дед Адам Филипп де Кюстин (1740–1793 гг.) был заметным военным и политическим деятелем королевской Франции. Участник Семилетней войны и войны за независимость США, он сделался депутатом Генеральных штатов и Учредительного собрания. Как военный на службе революции, командующий Рейнской армией, он нанес противникам Франции ряд поражений на территории Германии. Но в 1793 году, с приходом к власти якобинцев, проявил, по заключению трибунала, «преступное бездействие». Адам Филипп де Кюстин фактически сдал противнику уже взятые было Франкфурт и Майнц. Было ли это прямой изменой, спорят до сих пор, но якобинцы казнили на гильотине и деда Адама де Кюстина, и отца трехлетнего Астольфа.
Воспитала мальчика мать. С точки зрения самого Астольфа, мать проявила исключительную стойкость характера и способность к самопожертвованию. Воспитывая сына, мама вложила в него идею своего рода аристократического европейского космополитизма. Де Кюстин рано проявил интерес к путешествиям по Европе.
В 1811–1822 годах он объездил Швейцарию, Англию, Шотландию и Калабрию, позднее посетил Испанию. Маркиз писал очень много: практически о каждой поездке появлялись путевые очерки. В них де Кюстин пропагандировал и свои политические убеждения. К середине 1820-х годов он уже был известным и уважаемым публицистом, чьи книги переводились на разные языки.
В 1839 году по личному приглашению императора Николая I этот убежденный монархист и мастер дорожного очерка посетил Россию. Николай I откровенно рассчитывал, что Кюстин напишет хорошую книгу о России. Еще одна книга о России как об одном из европейских государств – это был бы хороший «пиар».
Впечатления маркиза о николаевской России легли в основу книги «Россия в 1839 году». Книга в 4-х томах вышла в 1843 году во Франции. Ее сразу же начали переиздавать в разных странах Европы. Однако оказалось, что это был «пиар» наоборот: Россия маркизу де Кюстину категорически не понравилась. И мало того, что не понравилась…
Фактически маркиз завершил то, что начала мадам де Сталь – формирование черного политического мифа о России. Дороги плохие, а местные варвары их не ремонтируют. Лошади скверные, езда медленная. Правда, в одном месте лошади оказываются слишком раскормленными, в другом – слишком тощими… Но в любом случае – какие-то они не такие, как нужно.
А. Швабе «Николай I». 1843 г.
Был честный и образованный офицер. И всю жизнь строил «вертикаль власти »
Женщины в России некрасивые, офицеры мундиры носить не умеют, мужики дикие, деревни нищие, леса густые и слишком заросшие, зимой слишком холодно, а летом слишком жарко. Печи русские топят скверно, еда невкусная, пьют то ли слишком много, то ли просто пить не умеют, и все время напиваются допьяна. Деревни и провинциальные города некрасивы. Дома стоят без системы, а улицы разной ширины и кривые. Петербург же тоже не красив, но потому, что в нем дома стоят слишком уж по одной линии, проспекты широкие и пересекаются под прямыми углами; а потому Петербург похож на огромную театральную сцену.
В общем, гадкая страна и скверный, порочный народ.
Но главное в России, в этой стране варваров, то, что все не свободны. Про мужиков говорить нечего – они в рабстве, и никакого участия в жизни страны не принимают. Но и дворяне, и чиновники – варвары и рабы по своей сути. Они пытаются подражать французам и эти попытки вызывают у маркиза самую едкую насмешку. По своей сути они – нервные, суетливые, страшно зависимые люди, панически боящиеся начальства.
Даже сам Николай I – это человек, все время «играющий» самого себя, не способный ни на миг забыть о себе как императоре, комедиант на сцене, одним словом.
Но суть и императора, и всех русских – это рабство. «Сколь ни необъятна эта империя, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора». В этой тюрьме царит всеобщий страх, тирания бюрократии, произвол сильных над слабыми.
А вторая сторона «истинной сути» России и русских – стремление господствовать в мире, а потому вести захватнические войны. Особенная опасность нависла над бедной Европой, потому что Россия пыжится изо всех сил изобразить себя европейской державой.
А зачем ей это?
Чтобы командовать над остальными странами Европы, разумеется. Русские притворяются европейцами, Николай I играет роль «европеизированного государя» для того, чтобы утвердить право командовать и господствовать в Европе, заводить в ней свои жуткие порядки.
Универсальный миф
Ставшая весьма популярной книга Кюстина смогла объединить разрозненные черные мифы о России и подчинить их одному главному политическому мифу. Разного рода бытовые мифы слагались во все времена. Скажем, немецкий профессор Шиман писал, что Николай I не читал ничего, кроме Поля де Кока – специальные курьеры привозили ему из Парижа свежие оттиски.
Это нелепый и грубый миф: Николай Павлович был одним из образованнейших людей своего времени. Свободно читал на трех европейских языках. Покровительствовал Пушкину и Гоголю, и ему Александр Сергеевич читал своего «Евгения Онегина», а Николай Васильевич – «Мертвые души». Николай I первым отметил талант Льва Толстого, а на «Героя нашего времени» написал отзыв, достойный похвалы и признания его как профессионального литературоведа.
У Николая I хватило и литературного вкуса, и чувства юмора, чтобы хохотать при постановке «Ревизора», а потом произнести: «Досталось всем, а больше всего МНЕ».
С трудом могу представить возможной столь самоироничную оценку у большинства последующих руководителей нашего государства.
Но даже предположим, что в сказки о полуграмотном Николае поверили бы. То есть для дискредитации его лично – сойдет. Но пятно на весь правящий слой России, на всю Россию будет брошено, а это уже иного порядка дискредитация.
П. Боклевский. Иллюстрация к пьесе Н. Гоголя «Ревизор». 1856 г.
Тогда хотя бы боялись столичных проверяющих…
Но насколько лучше политический миф, сформированный де Сталь и маркизом де Кюстином!
Теперь любые другие, «частные» мифы – о неграмотном Николае, и о плохих дорогах, и о некрасивых россиянках, можно будет привязывать к этому главному мифу.
Вот она – Россия! Страна агрессивных рабов! «The Empire of Evil!» Трепещи, Европа! Это идет железной поступью обезображенный маской урод, русский Дарт Вей-дер, желающий покорить мир!
Такой миф – вне времени. Николая I нет на свете полтора столетия. Изменился и политический строй, и границы, и место России в мире. А миф жив и, если это будет кому-то нужно, то частный миф про полуграмотного Николая станет очередным небольшим фрагментом мифов о России.
Серебряный рубль
А ведь о Николае I тогда рассказывали и другое! Сохранился документ о том, когда Николай лично пошел за гробом покойного унтер-офицера. Некому было проводить в последний путь нищего одинокого старика, и император, сняв фуражку, сам пошел за гробом.
Или другая история. Как-то в пургу император ехал в двуколке и догнал бредущую по дороге женщину с мальчиком. Император велел остановиться и спросил, куда подвезти их. По дороге дама рассказала, что муж у нее погиб на войне, с пенсией все тянут, а сына она сама не знает, куда бы пристроить.
– Ладно, – сказал император, – я вам постараюсь помочь!
Он дал мальчику серебряный рубль. Пусть он придет завтра к Зимнему дворцу, покажет дежурному офицеру этот рубль, и тот все организует. Лишь придя на следующий день с сыном в Зимний, женщина узнала, что ее подвез не обычный офицер, а сам Государь! Император ускорил получение пенсии для вдовы, парня за казенный счет определил в военное училище.
Мальчик вырос, дослужился до генерала, хорошо проявил себя во время Русско-турецкой войны, воевал на Шипке. Памятный серебряный рубль он носил на шее рядом с нательным крестом.
Если бы такая легенда ходила о любом из английских королей, тут же это было бы описано в романах, снято несколько фильмов, появились бы тематические бары, а может быть, и рестораны «Серебряный рубль» и «Счастливая вдова».
Сколько хорошего о своей истории могли бы еще мы рассказать! Если хотели бы…
Приключения политического мифа
Естественно, книга де Кюстина вызвала гнев Николая I.
Появился целый ряд официальных опровержений, но эти опровержения были наивными и неуклюжими: в них подробно и скучно рассказывалось, что «на самом деле» дороги в России хорошие, лошади кормлены в меру, мундиры на офицерах сидят хорошо и завоевывать Россия никого не собирается.
Оправдываться – дело не простое, обстановка скандала всегда вызывает ощущение, что «или ты украл, или у тебя украли».
Просто говорить: «Нет, я этого не делал…» – бессмысленно.
Хорошим приемом в таких случаях является либо дискредитация автора пасквиля, либо ответный удар – шельмование того, кто заказал «черный пиар». Но русские официальные круги никогда не предпринимали ответного «нападения» ни на самого маркиза, ни на Францию.
Никто не догадался опубликовать очерки о том, как маркиз заблудился в трех березках под самым Петербургом, как принял за медведя болонку придворной дамы и с визгом забрался на портьеру или как он ухаживал за гвардейским офицером и что из этого получилось.
Не было «записок» типа «Записки князя Волконского» или «Воспоминания графа Орлова» о путешествии во Францию.
Не увидели эти книги свет. Не было таких «записок».
Хотя в них французская действительность могла бы высмеиваться так же беспощадно, а Франции вполне можно было приписать глобальные планы покорения мира.
Оснований было немало.
В конце концов, ранний капиталистический строй угнетал людей ненамного меньше, а порой и больше крепостного. Стоит взять хотя бы реалии книжек Мало «Без семьи» или Гринвуда «Маленький оборвыш», хорошо известные в России. Или произведения Диккенса, в которых нищета Лондона того времени описана беспощадно.
Короче, книга де Кюстина практически не получила достойного опровержения, и ее вспоминали всякий раз, когда складывалась подходящая политическая обстановка: в 1848 году, когда русский экспедиционный корпус помогал Австрийской империи, и в годы Крымской войны 1853–1855 годов, и во время Русско-турецкой войны 1877–1879 годов, и в годы Балканской войны 1912 года.
В самой России книга «Россия в 1839 году» была фактически запрещена. Первое русское издание, причем сокращенное, увидело свет только в 1930 году. Полностью книгу издали только после «перестройки».
Но еще при жизни автора (маркиз де Кюстин скончался в 1857 году) ее ввозили во французских и немецких изданиях и читали, читали, читали… мнения были разноречивыми. У большинства россиян книга восторга не вызвала. Но «подкинутое сословие», конечно же, выдвинуло и тех, кого книга де Кюстина положительно очаровала.
A. И. Герцен сообщал, что «сочинение Кюстина пребывало во всех руках» и называл эти записки «самой занимательной и умной книгой, написанной о России иностранцем».
Читали де Кюстина и петрашевцы, и народовольцы, и марксисты – все участники пресловутого «освободительного движения».
B. И. Ленин, с присущим ему талантом революционной полемики, перефразировал мысль Кюстина о России «как бы тюрьмы» и императоре-тюремщике и оформил этот миф в лаконично-категоричную фразу «Россия – тюрьма народов».