Geum.ru

Сол Беллоу. Герцог

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   31

Sauerbraten (Жаркое, тушенное с уксусом (нем.)). Фирменное блюдо.

Мозес послушно выложил на полки свое добро: зубная щетка, бритва,

гигиеническая присыпка, снотворное, носки, монография Шапиро, старенькое

малоформатное издание Блейка. Закладкой в нем была полоска бумаги с

выписанной доктором Эдвигом симптоматикой паранойи.

После обеда, .в первый же вечер у Химмельштайнов, Мозес начал с досадой

убеждаться в том, что, воспользовавшись гостеприимством Сан-дора, совершил

очередную, характерную для себя оплошность.

-- Выкарабкаешься. Ничего страшного. Справишься,-- говорил Сандор.-- Я

на тебя ставлю! Ты умничка.

И темноволосая Беатрис с яркими, без помады, прелестными губами

сказала: -- Мозес, мы понимаем, как ты переживаешь.

-- Суки приходят и уходят,-- сказал Сандор.-- Знал бы ты их повадки --

и что вообще творится в нашем городе Чикаго.-- Он помотал тяжелой головой и

свел губы в брезгливую гримасу.-- Если она хочет уходить -- хер с ней! Пусть

уходит. Тебе же лучше. Значит, был прокол. Велика беда! Все на ком-нибудь

прокалываются. Я, например, сам от голубоглазых натерпелся. Но у меня

хватило ума влюбиться в эту прекрасную пару карих глаз. Чем не хороша,

скажи?

-- Всем хороша.-- Надо уважить. Не убудет, в самом деле. В сорок с

гаком уже не теряешься в такие минуты. Что у пуританина ложь, то у

культурного человека -- вежливость.

-- Никогда не пойму, чем ей-то приглянулся такой урод. В общем, так,

Мозес: пока побудешь у нас. Тебе сейчас нельзя без друзей. Я знаю, у тебя

тут родные. Встречаю твоих братцев в "Фритцелзе". С вашим средним на днях

разговаривал.

-- С Уиллом.

-- Замечательный парень, активно участвует в еврейской жизни,-- сказал

Сандор.-- Не то, что этот махер ("Деятель", махинатор (идиш)) ваш Александр.

Чего о нем только не говорят. Вчера он в игровом рэкете, сегодня снюхался с

Джимми Хоффой (американский деятель рабочего движения, председатель

Профсоюза водителей грузового транспорта (с 1957 г.); в 1967 г. осужден за

злоупотребления), завтра заодно с группой Дирксена (лидер республиканского

меньшинства при Кеннеди и Джонсоне, сенатор от Иллинойса (1951--1969)). Что

ж, они высоко летают, твои братья. Только у них ты бы извелся. А тут тебе

никто не будет задавать вопросов.

-- У нас ты можешь расслабиться,-- сказала Беатрис.

-- Не понимаю я ничего,-- сказал Мозес.-- Всякое у нас было, но вроде

бы жизнь налаживалась. Весной встал практический вопрос: связывать мне себя

арендой? -- и мы всерьез обсуждали перспективы нашего брака. Мади сказала,

что как только кончит диссертацию, мы заведем второго ребенка...

-- Слушай меня,-- сказал Сандор.-- Если хочешь знать, ты сам

напортачил.

-- Каким образом?

-- Потому что сам с претензиями -- и женился на бабе с претензиями.

Каждый интеллектуал по-своему мудак. Вы на свои же вопросы не знаете ответа.

Хотя ты как раз не безнадежен, Моше.

-- А именно?

-- Ты не прохиндей, как вся ваша университетская бражка. Ты mensch. На

что годятся эти гребаные умники? За благородное дело берется темный мужик

вроде меня. Пусть у себя в конторе они держат портрет Лернида Хэнда

(американский юрист, член Верховного суда), йейльские пижоны, только искать

концы в Трамбул-парке, или пугать дристунов в Дирфилде, или вступаться за

того же Томпкинса...-- Сандор гордился успехом в деле негра Томпкин-са,

почтового служащего, своего подзащитного.

-- С Томпкинсом, понятно, хотели разделаться потому, что он негр,--

сказал Герцог.-- Но увы, он еще пьяница. Ты сам говорил. И стоял вопрос о

его соответствии.

-- Забудь, что ты сейчас сказал,-- велел ему Сандор.-- Этим могут

злоупотребить. Не болтай о том, что тебе сказали конфиденциально. Там стоял

вопрос о законности. Белые служащие не пьют, что ли? Сомневаюсь я.

-- Сандор... Беатрис... Такой кошмар. Опять развод, опять на улице -- в

мои-то годы. Не могу взять в толк. Это... в сущности, та же смерть.

-- Шш, не надо этих слов,-- сказал Сандор.-- Малышку жалко, а

ты выкарабкаешься.

Когда ты говорил, а я соглашался, что мне не след оставаться одному,

может, одному-то мне и следовало побыть, писал Герцог.

-- Слушай, я все устрою,-- убеждал его Сандор.-- Из этого говна ты у

меня выйдешь огурчиком. Все предоставь мне, ладно? Ты мне доверяешь? Или

думаешь, я хитрю с тобой?

Надо было взять комнату в университетском общежитии.

-- Тебя нельзя предоставить самому себе. Это не для тебя. Ты --

человек! Mensch! И тебе насрали в душу. А ведь разумение у тебя как у моего

десятилетнего Шелдона.

-- Я хочу от всего этого избавиться. Не хочу быть жертвой. Ненавижу эту

роль,-- сказал Мозес.

Химмельштайн сидел в кресле с подголовником, вывалив брюшко на поджатые

ноги. У него влажные, свежеогуречного цвета глаза, красивые ресницы.

Страшные ногти отполированы. Маникюр он делает в Палмерхаус.-- Умная сука,--

сказал он.-- Дьявольски привлекательная. Умеет принимать решения. Сказано --

отрезано. Какая воля! Таких поискать.

-- Сначала-то она тебя любила, Мозес,-- сказала Беатрис. Она говорит

медленно, очень медленно -- такая у нее манера. Темно-карие глаза лежат в

кратерах глазниц. Губы розовые, жаркие. Мозес не хотел встречаться с ней

взглядом: выдерживать его придется долго и добросовестно, а пользы никакой.

Хоть она и сочувствует ему, но не одобряет.

-- Не думаю, что она меня любила,-- сказал Мозес.

-- А я так уверена.-- Вот она, мещанская женская взаимовыручка:

защитить хорошую девочку от обвинений в дальних расчетах и испорченности.

Хорошие девочки выходят замуж по любви. А случись им разлюбить, они вправе

полюбить другого. Порядочный муж не пойдет против ее сердца. Это как закон.

И что-то тут есть. Но это новый закон. Во всяком случае, подумал Герцог,

спорить с Беатрис не годится. Он ее гость, она его утешительница.

-- Ты не знаешь Маделин,-- сказал он.-- Когда мы познакомились, она

пропадала без помощи. И только муж ей мог помочь...

Я знаю, какие они долгие -- бесконечные -- человеческие истории, когда

есть на что пожаловаться. И какие они скучные для других.

-- Я все же думаю -- она лапочка,-- сказала Би.-- Сначала вроде

задирала нос, с недоверием относилась, а когда я сошлась с ней, она

оказалась такой душевной -- просто лапочка. В основе она хороший человек..

-- Говна пирога! Все люди хорошие -- в большинстве. Только дайте им

возможность,-- сказал желтолицый, красивый Сандор.

-- Мади все рассчитала,-- сказал Герцог.-- Почему она не пошла на

разрыв до того, как я подписал аренду?

-- Потому что должна была обеспечить ребенку крышу над головой,--

сказал Сандор.-- А ты как думал?

-- Как я думал? -- вспрянул с места Герцог, сразу растерявший все

слова. Лицо белое, глаза выпучены, глядят в одну точку. Они глядели на

Сандора, тот сидел, как султан, составив ножки под выпяченным животом.

Вспомнилось, как волоокая Беатрис просила не сердить Сандора. У того опасно

подскакивает давление, когда он раздражается.

Герцог писал: Я был признателен тебе за дружбу. Правда, я был не в

себе. В таком состоянии предъявляешь непомерные, невозможные требования. В

гневе люди сущие диктаторы. Отказываются понимать. Я был в ловушке. Этот бар

под рукой. Отлично понимаю Томпкинса. Неудивительно, что он набрался, когда

Сандор привез его сюда.

-- Ты ведь опекунства добиваться не будешь? -- сказал Герцогу Сандор.

-- А если буду?

-- Тогда, -- сказал Сандор,-- слушай, что будет в суде присяжных,-- это

тебе адвокат говорит. Они посмотрят на Маделин, цветущую и прелестную, потом

на тебя, седого доходягу,-- и накрылся твой иск об опеке. Вот так работают

присяжные. Пещерные люди -- я понимаю, что тебе неприятно это слышать, но

лучше я скажу. Мужик в нашем возрасте должен смотреть в лицо фактам.

-- Хороши факты,-- сказал Герцог, шалея, теряясь, негодуя.

-- Я знаю,-- сказал Сандор.-- Я на десять лет старше. Но это правило

для всех после сорока. Скажи спасибо, если добьешься одного свидания в

неделю.

Беатрис пыталась сдержать Сандора, но тот шикнул на нее. Повернувшись к

Мозесу, он качал головой, все ниже клоня ее к изуродованной груди и топыря

острые лопатки под белой сорочкой.-- Откуда, на хер, ему знать такую вещь:

смотреть в лицо фактам. Он хочет одного: чтобы его все любили. Если этого

нет, он поднимает хай. Ладно! После Дня "Д"(день высадки союзных войск в

Европе (6 июня 1944 г.)) я лежал искромсанный в английском госпитале.

Калека. И что? Послал врача подальше и сам ушел. Возьми его приятеля,

Валентайна Герсбаха. Вот мужик так мужик. Уж этот рыжий хромуша хлебнул

горя. А живет на всю катушку, трое на шести ногах не угонятся за его одной.

Не дергайся, Би,-- Мозес усвоит. Иначе перед нами еще один Профессор Розга,

и я с таким подонком просто не буду иметь дела.

От бешенства Герцог едва владел речью.-- Что ты хочешь сказать? Может,

мне умереть из-за своих волос? С ребенком как быть?

-- Ты перестань ломать руки, не валяй дурака: дураков не люблю,--

прикрикнул на него Сандор. Его зеленые глаза высветлила ярость, задергались

губы. Ему, должно быть, представлялось, как он выбирает из души Герцога всю

скверну заблуждений, и он сучил длинными белыми пальцами, крутил ими.

-- При чем умереть? При чем волосы? Что ты несешь? Я только сказал, что

ребенка присудят молодой матери.

-- Это Маделин тебя подучила. У нее свой расчет: чтобы я не возбуждал

дела.

-- Она ни при чем. Я тебя учу твоей пользе. Она сейчас пристреливается.

И она победит, а ты проиграешь. Может, у нее есть кто на примете.

-- Правда? Она говорила?

-- Она мне ничего не говорила. Я говорю: может быть. Теперь успокойся.

Налей ему выпить, Би. Из его бутылки. Он не любит шотландское виски.

Беатрис встала и принесла бутылку 43-градусного Гакенхаймера.

-- Хватит,-- сказал Сандор,-- кончай молоть чепуху. Не смеши людей.--

Он смягчил взгляд и повеял теплом в сторону Герцога.-- Когда ты страдаешь,

это серьезно. В тебе настоящий еврейский корень -- из глубины тянешь. Ценю.

Понимаю. Что ни говори, сам на Сангамрн-стрит вырос, когда еврей еще был

евреем. Я знаю цену страданиям"-- мы с тобой путаемся в одной сетке.

Герцог-пассажир записывал: Я ничего не понимал, хоть убейте. Я думал,

меня вот-вот хватит удар, разлечусь на куски. Чем больше ты меня утешал, тем

ближе я был к смертному порогу. Что я все-таки делал? Зачем был в твоем

доме?

Смеху подобно, как я убивался. Смотрел из комнаты на безлистую

растительность во дворе. Хрупкий коричневый костяк амброзии. Молочай,

зевающий пустыми стручками. А то пялился на тусклый лик телевизора.

Рано утром в воскресенье Сандор позвал Герцога в гостиную,--

Приятель,-- сказал он,-- я подобрал тебе жуткий страховой полис.

Герцог, подвязывая ночную рубаху, ничего не понимал.

-- Какой?

-- Можно выписать на тебя страшненький полис и обеспечить ребенка.

-- Ты о чем?

-- Я говорил тебе на днях, только ты думал о другом. В случае твоей

болезни, несчастного случая, потери глаза и даже рассудка Джуни будет

защищена.

-- Но я еду в Европу и уже застраховался.

-- Это на случай смерти. А тут ребенок ежемесячно получает средства к

существованию даже в том случае, если тебя поразит душевная болезнь и ты

ляжешь в клинику.

-- Почему возник разговор о душевной болезни?

-г Слушай, я для себя стараюсь, что ли? Мое место посередке,-- сказал

Сандор, топнув босой ногой в густой ворс ковра.

Воскресенье, серый туман наползает с озера, мычат суда, как вплавь

перегоняемый скот. Гулкая пустота в их чреве. За участь палубного матроса,

идущего в Дулут, Герцог отдал бы все на свете.

-- Либо тебе нужны мои юридические советы, либо нет,-- сказал Сандор.--

Я хочу, чтобы вам всем было хорошо. Правильно?

-- Я лучшее этому подтверждение. Ты взял меня к себе.

-- Вот и давай говорить дело. С Маделин у тебя не будет проблем. На

себя ей не нужны алименты. Она скоро выйдет замуж. Я водил ее обедать в

"Фритцелз", так вся братва, которая годами не могла выкроить времечко для

Сандора X., тут набежала скопом, пихая друг дружку. Включая моего

собственного рабби. Лакомый кусочек.

-- Ты сумасшедший. А что она из себя представляет, я тоже знаю.

-- Ты о чем? Она меньше других блядь. В этой жизни мы все бляди, чтоб

ты знал. Я так совершенно точно. А ты, как я понимаю, выдающийся шнук. Так

мне говорят ученые люди. Но я рискну одежей, что и ты блядь.

-- Ты знаешь, что такое человек массы, Химмельштайн? Сандор

нахмурился.-- То есть?

-- Человек массы. Человек толпы. Ее душа. Всеобщий уравнитель.

-- Какая душа! Давай без этих слов. Я имею дело с фактами.

-- Для тебя факт всякая грязь.

-- Факт и есть грязь.

-- Но ты считаешь его истинным постольку, поскольку он грязь.

-- А ты... ты чистоплюй. Откуда ты такой принц? Мать обстирывала семью,

пускали жильцов, старик промышлял самогонкой. Знаю я вас, Герцогов, и ваш

йихес (Происхождение, родословная (иврит)) знаю... Нечего шум поднимать. Я

сам пархатый и кончил занюханную вечернюю школу. Договорились? И давай не

будем говниться, мечтатель ты мой.

Герцог потрясенно, подавленно молчал. Зачем он сюда приехал? За

помощью? Обнародовать свой гнев? Возбудить негодование понесенной

несправедливостью? Пока что на арене только Сандор. Лютый карлик с

выпирающими зубами и перепаханным лицом. С перекошенной грудью, выпиравшей

сквозь зеленую пижаму. Это плохой Сандор, злой, думал Герцог. Но он бывает

другим -- обаятельным, великодушным, общительным, даже с юморком. Так

разворотить грудную клетку могла хоть бы и лава его сердца, а зубы -- их

выпер наружу злобный его язык. Такие вот дела, Моше Герцог: если нужно,

чтобы тебя жалели, если ты просишь помощи и выручки, тебя всегда и

непременно приберет к рукам какая-нибудь невыдержанная личность. И разнесет

тебя в пух и прах своей "правдой". Вот это и значит твой мазохизм, майн зисе

нешамеле (Моя сладкая душенька). Добрые души падки на чужое мнение о них и

не задумываются о себе. Очисти зрак самопознанием и опытом. А вообще говоря,

настоящая дружба не поддакивает. Бытует такое мнение.

-- Хочешь ты позаботиться о собственном ребенке или нет? -- сказал

Сандор.

-- Конечно, хочу. Хотя ты сам говорил на днях, что лучше мне ее забыть

и что она вырастет чужим человеком.

-- Правильно. Она уже в следующий раз тебя не узнает.

Это ты про своих так думай, а на мою девочку пошла благородная глина.

Уж она-то меня не забудет.-- Я не верю этому,-- сказал Герцог.

-- Как адвокат я взял обязательство перед ребенком. Я должен защищать

ее интересы.

-- Ты? У нее есть отец.

-- Ты можешь спятить. Умереть, наконец.

-- Мади тоже может умереть. Почему бы на нее не выписать страховку?

-- Так она тебе и даст. Это не женское дело. Это мужское дело.

-- Не в нашем случае. Маделин разворачивается вполне по-мужски. Как она

все провернула, чтобы оставить себе ребенка, а меня выпереть на улицу. Она

думает, что может быть одновременно матерью и отцом. Ее страховку я буду

оплачивать.

Вдруг Сандор стал кричать:

-- Мне насрать на нее! Мне насрать на тебя! Я волнуюсь из-за ребенка!

-- Да почему ты решил, что я умру первым?

-- Говори потом, что ты любишь эту женщину,-- сказал Сандор, сбавляя

тон. Очевидно, вспомнил про свое опасное давление. Сдерживающее усилие

выдали бледные глаза, губы и ставший рябым подбородок. Он сказал еще ровнее:

-- Я бы сам застраховался, да врачи не дадут. Приятно, знаешь, окочуриться и

оставить Би богатой вдовой. Я бы

хотел.

-- Чтобы она поехала в Майами и покрасила волосы.

-- Правильно. А то и я в ящике кисну, и она тут жмется с деньгами.

Мне для нее не жалко.

-- Ладно, Сандор,-- сказал Герцог, желая кончить разговор.-- Сейчас у

меня просто нет настроения готовиться к смерти.

-- Это что за диво такое -- твоя гребаная смерть? -- кричал Сандор. Он

весь подобрался. Стоявший почти вплотную к нему Герцог даже заробел от такой

истошности и опустил широко открытые глаза на лицо своего хозяина. Оно было

резко очерченное, по-грубому красивое. Топорщились усики, в глазах стыл

пронзительно-зеленый, млечный яд, кривились губы.-- Я выхожу из дела! --

возобновил он крик.

-- Что с тобой происходит? -- сказал Герцог.-- Где Беатрис?

Беатрис!

Но миссис Химмельштайн только плотнее закрыла дверь спальни. │-- Она

тебе найдет таких стряпчих -- они тебе настряпают кой-чего.

-- Перестань, ради Бога, кричать!

-- Тебя прикончат.

-- Прекрати, Сандор.

-- Обдерут как липку. Живьем освежуют. Герцог зажал уши.

-- Я больше не могу.

-- Кишки завяжут узлом. Ублюдок. Поставят счетчик на нос и будут брать

за вдох и выдох. Тебя запечатают спереди и сзади. Вот тогда ты вспомнишь про

смерть. Вот тогда ты ее поторопишь. Тебе гроб милее гоночной машины

глянется.

-- Но я же не бросал Маделин.

-- Я сам такое проделывал, знаю.

-- Что плохого я ей сделал?

-- Суду начхать. Ты читал бумаги, которые подписывал?

-- Нет, я тебе доверился.

-- Тебе швырнут Библию в морду. Она же мать. Женщина. Тебя

сотрут в порошок.

-- Но я ни в чем не виноват.

-- Она тебя ненавидит. ,

Сандор уже не вопил. Перешел на обычную громкость:-- Господи Боже! Ты

ничего не смыслишь,-- сказал он.-- И это образованный человек! Слава Богу,

моему старику не на что было послать меня в университет. Я работал в

магазине Дейвиса и ходил в школу Джона Маршалла. Образование! Смех один. Ты

не знаешь, что происходит вокруг.

Герцог был сломлен. Он пошел на попятный.-- Хорошо,-- сказал он.

-- Что -- хорошо?

-- Я застрахую свою жизнь.

-- Не из любезности ко мне!

-- Не из любезности...

-- Там рвут большой кусок -- четыреста восемнадцать долларов.

-- Деньги я найду.

Сандор сказал: -- Хорошо, мой мальчик. Наконец умнеешь. Теперь завтрак,

я сварю овсянку.-- И в пестро-зеленой своей пижаме он направил на кухню свои

длинные босые ноги. Еще в коридоре Герцог услышал его вопль над раковиной:

--Ты погляди, какую срань развели! Ни кастрюли -- ни чашки -- ни ложки

чистой! Вонь, как из помойки! В отхожее место превратили! -- Ошалело вылетел

тучный, в плешинах, старый пес, стуча когтями по кафелю -- клак-клак,

клак-клак.-- Мотов-

ки, суки! -- поминал своих женщин Сандор.-- Мандовошки! Только бы задом

вихлять в одежной лавке и по кустам шастать! А дома нажраться пирожных и

валить всю грязь в мойку. Теперь спроси -- откуда прыщи.

-- Спокойнее, Сандор.

- Как будто я много требую! Заслуженный ветеран, инвалид, носится по

этажам Сити-холла, мотается по судам -- да еще на 26-ю успей и на

Калифорнийскую сбегай. Для них же! Знают они, как надо подсуетиться, чтобы

иметь хоть какую работу? -- Сандор запустил руки в раковину. Яичную скорлупу

и апельсиновые корки он швырял в угол, к мусорному ведру, загаженному

кофейной гущей. Работа привела его в исступление, и он стал бить посуду.

Длинными пальцами горбуна он выхватывал липкую от сахара тарелку и

вдохновенно бил ее об стену. Смахнув на пол сушилку и мыльный порошок, он

яростно зарыдал. Он злился еще на себя -- что так распускается. Раззявленный

рот, зубы торчком. Клочкастая шерсть на изуродованной груди.

-- Мозес, они меня убивают. Убивают своего отца.

В своих комнатах чутко залегли дочери. Малолетний Шелдон ушел с отрядом