Советский Союз: демонтаж страны и народа

Вид материала

Закон

Содержание § 3. Подрыв национального сознания: комплекс вины

Подобный материал:

• «Крестовый поход» на Советский Союз, 258.27kb.
• Мельтюхов Михаил Иванович Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу:, 43419.55kb.
• Снижением мировых цен на нефть и газ главный источник доходов СССР привели к экономическому, 6139.29kb.
• 22 июня. 65 лет со дня начала Обороны Брестской крепости, 94.22kb.
• 22 июня 1941 г фашистская Германия напала на Советский Союз. Кэтому времени пламя второй, 304.45kb.
• Viii наш край в великой отечественной войне (1941-1945 гг.), 204.47kb.
• Советский союз во второй половине 40-х – начале 90-х гг. ХХ века, 540.23kb.
• Советский Союз в условиях роста военной опасности, 191.7kb.
• Гипсокартон,Шпаклёвка, Покраска, Кафель, Стяжка, Сантех. Работы, Электропроводка, 58.21kb.
• Техническое задание На выполнение работ по капитальному ремонту котла №2 вгкм-4, 9.93kb.

§ 3. Подрыв национального сознания: комплекс вины

Самоуважение и убежденность в своем коллективном праве на существование – необходимая часть национального сознания. Во время перестройки и реформы на разрушение этой убежденности были направлены очень большие силы. Одним из главных видов оружия в этой кампании была идея исторической вины, причем шаг за шагом источник вины приобретал все более определенный характер — от вины Сталина к вине государства и партии, от них к исторической вине русского народа. Эта идея помогла на время ввергнуть в саморазрушительную вакханалию нынешнее поколение всего народа России.

Удар по самоуважению нашего народа был настолько мощным и неприкрытым, что сейчас от него открещивается даже часть сторонников реформ. В интеллектуальном «прорежимном» журнале можно прочитать: «Человека невозможно заставить быть творцом. Громадный исторически зафиксированный энтузиазм советского народа не мог быть вызван репрессиями просто потому, что невозможно вызвать репрессиями какой-либо энтузиазм. Подавляющее большинство народа работало и жило, любя свою страну и гордясь ею. Следуя на поводу у идеологических противников в третьей мировой войне, мы объявляем почти весь ХХ век России как бы не существовавшим, прошедшим мимо нас. Мы не можем найти точку опоры для своих корней, болтающихся в воздухе. Да, совершались преступления, политики интриговали, стравливали страны и народы, это происходило по всей Европе, по всему миру. Почему только мы должны нести комплекс вины и некое навязываемое нам чувство гиперответственности? Почему американцы не маются комплексами, испытав чудо-бомбу на 2 тыловых японских городах?.. Почему только мы пытаемся взвалить на себя всю мировую скорбь и загнуться под её тяжестью?» [45].

В кампанию по разжиганию комплекса вины была вовлечена не только большая часть либеральной интеллектуальной элиты, но и значительная часть «патриотов-почвенников», которых соблазнили иллюзорной возможности реванша «белой идеи». Каждая из этих колонн наносила удары на своем участке фронта. Пробежим вскользь тематический перечень, еще свежий в памяти многих.

Русские должны были покаяться за империю и СССР. Вот советник Ельцина философ А.И. Ракитов счастлив: «Самая большая, самая жестокая империя в истории человечества распадается». Он излагает “особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации”. Здесь весь набор отри­цательных качеств: “ложь, клеве­та, прес­туп­ление и т.д. оправданы и нравственны, если они под­чи­нены сверхзадаче государства, т.е. укреплению военного могу­щества и расширению территории”. Как обычно, помина­ется Иван Грозный и тираны помельче - и подчерки­вается, что их якобы пато­ло­гическая жес­то­кость была изначально присущим, примордиальным каче­ством России: “Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бес­пра­вии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного меха­низ­ма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античе­ло­вечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты дея­тель­ности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях” [50].

Эта статья 1992 г. замечательна тем, что в ней философ, призванный во власть, выступает с открытым забралом – он требует «революции в самосознании, глубинных трансформаций в ядре культуры». Это и есть демонтаж народа, а уж будет или не будет произведена потом сборка рассыпанных человеческих атомов, решаться будет не в России.

Вся программа по созданию образа «сталинских репрессий» представляет из себя целую кампанию психологической войны. Этот образ в годы перестройки был распространен на всю жизнь русского народа в целом – и нерусских народов. Еврейский поэт (М. Юпп), уехав из СССР, так изобразил то, что внутри страны густым потоком лилось в прозе с экрана телевизора и из радиоприемника:


О судьбы Руси и России!..

Потеряны годы в бессилье.

……………………………..

О, судьбы нерусских народов!..

Погрязших в ярме живоглотов,

………………………………….

А есть только в крике истошном –

Проклятья стране лагерей.


Более того, образ сталинских репрессий быстро был распространен на всю Россию – она была представлена как всеобщая и вечная плаха. Вот другой еврейский поэт, один из виднейших, А. Межиров пишет в большой лирической поэме времен перестройки о том, что вспоминает:


Что Россия вся как плаха

От Ивана Калиты,

Собиратели ГУЛАГа,

На которой я и ты,

Ты да я – и век от века

Кровью плаха залита


В кампанию по созданию такого образа были вовлечены очень большие силы. Достаточно вспомнить Солженицына – его «Архипелаг Гулаг», шедевр фальсификации, созданный буквально в лаборатории, сыграл большую роль в повороте интеллигенции к антигосударственной и антисоветской позиции. Прикрываясь званием академика и авторитетом науки, активное участие в этой операции принимал А.Н.Яковлев. Хотя имеются достоверные и надежно проверенные данные о масштабах репрессий в сталинский период, он 15 лет продолжал говорить о «миллио­нах расстрелянных». Он заявлял, например: «Я поражен равнодушной реакцией нашего общества на правду о том периоде. Вроде ничего и не было. А ведь одних расстрелянных – миллионы. Расстрелянных ни за что ни про что» («Литературная газета». 2001, № 41).

Утверждение, будто все были расстреляны «ни за что ни про что», противо­речит логике и здравому смыслу, но это хотя бы не связано с количест­венной мерой и может быть принято за гиперболу, как и фраза, будто общество считает, что «вроде ничего и не было». Но говоря, что «расстрелянных – миллионы», А.Н.Яковлев не мог не знать истинной величины. В книге, изданной под редакцией самого А.Н.Яковлева, приводится доку­мент от 11 декабря 1953 г., который является основным источником по данному вопросу и официально признается нынешним руководством страны – «Справка спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных органами ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР в 1921-1953 гг.» [51, с. 433].

В 1937 г. к расстрелу были приговорены 353074, в 1938 г. 328618 человек. Около ста тысяч приговоренных к высшей мере приходится на все остальные годы с 1918 по 1953, из них абсолютное большинство на годы войны - 1941-1945 гг. Акты об исполнении приговора не опубликованы, но число расстрелов существенно меньше числа приговоров - для части приговоренных расстрел был заменен заключением в лагерь.

Надо подчеркнуть, что данные о репрессиях были проверены в Москве авторитетными историками США, что отражено в ряде научных публикациях (см., например, [52]). Ведущие университеты США рекомендуют использовать в курсах истории именно эти данные, которые признаны достоверными. Сообщения об этом размещены в Интернете на официальных сайтах университетов. Тем не менее, в РФ дикторы даже государственного телевидения продолжают периодически сообщать уже заведомо ложные сведения.

Эта кампания была эффективной в течение длительного времени (сейчас тема репрессий исчерпана – не потому, что разоблачена фальсификация, а потому, что она неактуальна для молодежи, комплекса вины она в ней создать уже не может). Эффективность ее объяснялась тем, что манипуляторы, включив тему репрессий в национальную «повестку дня» навязали каждому гражданину обязанность сделать выбор – верит он или не верит этому официальному мифу. Ситуация была примерно та же, что и с мифом Холокоста, неверие в который сейчас преследуется в Западной Европе как уголовное преступление. Те в СССР, кто в миф о репрессиях поверили, были обязаны принять на себя вину за них («покаяться»). Те, кто не поверили, получали клеймо неблагонадежных.

Так или иначе, народ сразу раскололся на две группы, которые относились друг к другу недоброжелательно. Вступая в общение с человеком, приходилось соблюдать осторожность и прощупывать его отношение к мифу о репрессиях. Резко возрос общий уровень взаимного недоверия. Затем началось дробление группы «поверивших», потому что в ней обнаружился широкий спектр разных и несовместимых установок – вплоть до выделения группы тех, кто считал, что репрессии были «недостаточными».

Вина за то, что люди жили в СССР, были ему лояльны и особенно за то, что воевали с его врагами, возлагалась на весь народ, на всех рядовых и даже на их близких. Идеологи, которые разжигали этот комплекс вины, определенно вели психологическую войну против народа, сознательно противопоставляя себя ему – как враги народа. Причем враги в войне этнической (независимо от их собственной личной этнической принадлежности) – объектом их бомбардировок было национальное сознание прежде всего русского народа. Вот стихотворение поэта-шестидесятника Александра Городницкого (кандидата в Госдуму от «Яблока»), где он выражает отношение к солдатам, подавлявшим в 1956 г. восстание в Будапеште:


Танк горит на перекрёстке улиц,

Расстреляв последние снаряды,

В дымном жаре, в орудийном гуле,

У разбитой им же баррикады.

……………………………………..

Как там встретят весть, что не вернулись,

Закусив губу или навзрыд?

Танк горит на перекрёстке улиц,

Хорошо, что этот танк горит!


С другой стороны русских обвиняет духовный авторитет более крупного калибра – Солженицын. Ему стыдно за то, что в ГУЛАГе после войны находились не только русские, но и люди других национальностей. По его мнению, за все беды, преступления и ошибки на территории, по которой прокатились битвы и хаос ХХ века, должны расплачиваться только русские.

Он пишет в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ»: «Особенно прилегают к моей душе эстонцы и литовцы. Хотя я сижу с ними на равных правах, мне так стыдно перед ними, будто посадил их я. Неиспорченные, работящие, верные слову, недерзкие, - за что и они втянуты на перемол под те же проклятые лопасти? Никого не трогали, жили тихо, устроенно и нравственнее нас - и вот виноваты в том, что живут у нас под локтем и отгораживают от нас море. «Стыдно быть русским!» - воскликнул Герцен, когда мы душили Польшу. Вдвое стыднее быть советским перед этими незабиячливыми беззащитными народами» [53].

Благодаря гипнозу литературного таланта Солженицына читатель впадал в странную уверенность, что «неиспорченные» эстонцы, конечно, же, попали в ГУЛАГ безвинно. Он забывал и о том, что на стороне немцев воевало на треть больше эстонцев, чем в Советской армии, и что из них немцы формировали самые жестокие карательные части, которые орудовали не только в Прибалтике. Стыдно ему быть русским! Поезжайте, Александр Исаевич, в гости к своим солагерникам, пройдитесь с ними в марше эстонских эсэсовцев.

Второй исторический выбор, за который русские должны были испытывать чувство вины, - принятие христианства от Византии. На этом поле более десяти лет работала вся интеллектуальная рать демократов, вплоть до Новодворской. Эту песню мы слышим со времен Чаадаева, который писал: «Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими [западными] народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания»¹⁴. Но тогда царь упрятал его в сумасшедший дом. Зато во времена Горбачева и Ельцина его ученики разгулялись.

На симпозиуме в Гарварде в 1992 г. интеллектуал из Института философии РАН вещал: “Над культуpой Рос­сии цаpила идеоло­ги­ческая власть догматического пpавославия... Все это сопpовождалось pелигиозной нетеp­пимостью, цеpковным консеpватизмом и вpаждебностью к­ pа­цио­на­листическому Западу... Несколько лидеpов еpеси были сожжены в 1504 г.”¹⁵.

Мысль Чаадаева о том, что воспринятое от «глубоко презираемой» Византии христианство оказалось в России несостоятельным, считается в русофобской элите очень плодотворной, ее перепевают уже почти два века. Вот авторитетный философ, “грузинский Сократ” М.К. Мамар­да­швили объясняет французскому коллеге, что такое Россия: “Живое существо может родиться уродом; и точно так же бывают неудавшиеся истории. Это не должно нас шо­кировать. Вообразите себе, к примеру, некоторую ветвь биоло­ги­ческой эволюции - живые существа рождаются, действуют, живут своей жизнью, - но мы-то, сторонние наблюдатели, знаем, что эволюционное движение не идет больше через эту ветвь. Она может быть достаточно велика, может включать несколько порой весьма многочисленных видов животных, - но с точки зрения эволюции это мертвая ветвь. Почему же в социальном плане нас должно возму­щать представление о некоемом пространстве, пусть и достаточно большом, которое оказалось выключенным из эволюционного разви­тия? На русской истории, повторяю, лежит печать невероятной инертности, и эта инертность была отмечена в начале 19 века един­­ственным обладателем автономного философ­ского мышления в России - Чаадаевым. Он констатировал, что Просвещение в России потерпело поражение... По-моему, Просве­ще­ние и Евангелие (ибо эти вещи взаимосвязанные) совершенно необходимы... Любой жест, любое человеческое действие в русском культурном космосе несут на себе, по-моему, печать этого крушения Просвещения и Еван­гелия в России” [55].

Историк Н.И. Ульянов пишет: «С дав­­них пор отшлифовался взгляд на сомнительность русского хри­стианства, на варварство и богопротивность его обрядов, на от­ступ­ничество русских, подлость их натуры, их раболепие и дес­потизм, татарщину, азиатчину, и на последнее место, которое за­ни­мает в человеческом роде презренный народ московитов. На начало 30-х годов XIX в. падает небывалый взрыв русофобии в Ев­ро­пе, растущий с тех пор крещендо до самой эпохи франко-рус­ского союза» [54].

Вот сугубо академическое издание — книга «Русская идея и евреи» уже времен нынешней реформы (1994), выпущенная небывалым для издательства «Наука» тиражом в 15 тыс. экземпляров. В ней большое место уделено Православию, и в целом оно представлено как бы языческим, национальным (а уж его поддержка российской государственности в советский период трактуется как «сотрудничество с палачами»). Один из авторов пишет: «Я думаю, что наше православное христианство утратило характер Евангелия... Взамен этого оно стало «стержнем русской культуры»... Принеся некогда проповедь Евангелия в жертву национальной идее, Русская православная церковь по-прежнему остается верой нерассуждающих крестьян и людей, чье сознание связано с общинным менталитетом... Не уверен, что РПЦ станет той церковью, которая приблизит русский народ к пониманию христианских ценностей демократии» [56].

Упреки в том, что Православная церковь (в отличие от западной) не ведет нас к «ценностям демократии», — поразительный рецидив инфантильного евроцентризма. Связывать церковь, стоящую на догматах почти двухтысячелетней давности, с современной западной демократией, возникшей пару веков назад, просто глупо.

Как это ни покажется странным, но в вину русскому народу ставился и тот факт, что он дважды осмелился ответить Отечественной войной на нашествие с Запада – «отторг душу», которая ему несла культуру. В явном виде эта идеологическая разработка излагалась в философской литературе, а затем тиражировалась в СМИ вскользь, с тем или иным прикрытием.

В.И. Мильдон в «Вопросах фи­ло­софии» представляет Отечественные войны как вторжение русских в Европу: «Дважды в истории Рос­сия проникала в Западную Европу силой - в 1813 и в 1944-1945 гг., и оба раза од­на душа отторгала другую. В наши дни Россия впер­вые может вой­ти в Европу, осознанно и безвозвратно отка­зав­шись от силы как средства, не принесшего никаких результатов, кроме недо­ве­рия, озлобленности и усугублявшегося вследствие это­го оттор­же­ния двух душ» [46].

Пара фраз, а сколько в них ядовитых плевков, которые отравляют подсознание. Подумать только – Великая Отечественная война «не принесла никаких результатов, кроме недо­ве­рия». А то, что она прекратила уничтожение евреев в Освенциме, философ Мильдон за результат не считает?

Д.Е. Фурман (тогда директор Центра политологи­ческих иссле­до­ваний в фонде Горбаче­ва) запускает другую ядовитую пилюлю – русские, мол, немцев в Отечественной войне ограбили. Но он оптимист и верить, что в силу своего внутреннего порока никогда русские благополучного исхода истории иметь не будут. Фурман лепит образ русских по контрасту с их значимым иным – немцами: “С народом, в культуре ко­то­ро­го выработано отношение к труду, как долгу перед Богом, об­щес­т­вом и самим собой, у которого есть представление о некоем обя­зательном уровне чистоты, порядка, образования, жить без ко­торых просто нельзя, - вы можете сделать все, что угодно, он все равно быстро восстановит свой жизненный уровень. Вы можете разбить его в войне, ограбить, выселить с земель, на которых сотни лет жили его предки, искусственно разделить его между двумя разными государствами.., как мы это сделали с немцами - все равно пройдет какой-то период времени и немцы будут жить лучше, чем русские... Как в XVIII веке немецкий крестьянин жил лучше русского, так это было и в XIX веке, и в ХХ в., и, скорее всего, будет... и в XXI веке” [57].

Мы здесь не можем разбирать по существу содержание каждого тезиса в той кампании русофобии, которая имела целью создание в сознании русских комплекса вины. Заметим лишь кратко, что тезис, будто «немецкий крестьянин жил и всегда будет жить лучше русского» ложен в своих фундаментальных основаниях, ибо у немецкого и у русского крестьянина различаются представления о благой жизни, а они входят в ядро мировоззренческой матрицы этноса.

Ведь крестьянское хозяйство в контексте разных культур формирует совершенно разные этнические типы. И.Л. Солоневич пишет: «Русский крестьянин и немецкий бауэр, конечно, похожи друг на друга: оба пашут, оба живут в деревне, оба являются землеробами. Но есть и разница.

Немецкий бауэр — это недоделанный помещик. У него в среднем 30—60 десятин земли, лучшей, чем в России, — земли, не знающей засух. У него просторный каменный дом — четыре-пять комнат, у него батраки, у него есть даже и фамильные гербы, имеющие многовековую давность. Исторически это было достигнуто путем выжимания всех малоземельных крестьян в эмиграцию: на Волгу и в САСШ, в Чили или на Балканы. Немецкий бауэр живет гордо и замкнуто, хищно и скучно. Он не накормит голодного и не протянет милостыни «несчастненькому». Я видел сцены, которые трудно забывать: летом 1945 года солдаты разгромленной армии Третьей Германской Империи расходились кто куда. Разбитые, оборванные, голодные, но все-таки очень хорошие солдаты когда-то очень сильной армии и для немцев все-таки своей армии. Еще за год до разгрома, еще вполне уверенные в победе, немцы считали свою армию цветом своего народа, своей национальной гордостью, своей опорой и надеждой. В мае 1945 года эта армия разбегалась, бросая оружие и свое обмундирование… С наступлением ночи переодетые в первые попавшиеся лохмоться остатки этой армии вылезали из своих убежищ и начинали побираться по деревням. Немецкий крестьянин в это время был более сыт, чем в мирные годы: города кормились в основном «аннексиями и контрибуциями», деньги не стоили ничего, товаров не было – и бауэр ел вовсю. Но своему разбитому солдату он не давал ничего.

В сибирских деревнях существовал обычай: за околицей деревни люди клали хлеб и пр. для беглецов с каторги… Там, в России, кормили преступников – здесь, в Германии, не давали куска хлеба героям. Бауэр и крестьянин – два совершенно разных экономических и психологических явления. Бауэр экономически – это то, что у нас в старое время называли «однодворец», мелкий помещик. Он не ищет никакой «Божьей Правды». Он совершенно безрелигиозен. Он по существу антисоциален» [58, с. 152-153].

Д.Е. Фурман запустил идею о том, что в Великой Отечественной войне «русские ограбили немцев», в 1991 г., когда состоялся «круглый стол» в «Вопросах философии». В дальнейшем эта тема развивалась и расширялась. Подключено было и искусство. К 60-й годовщине Победы на средства госбюджета был снят фильм «Полумгла» (режиссер А. Антонов, студия «Никола-фильм»). Сюжет – работа военнопленных немцев на стройке где-то на севере в 1944 г., их отношения с охраной и местными жителями. Был написан сценарий нормального психологического фильма, соответствующий достаточно хорошо изученной реальности жизни и работы пленных немцев в СССР в те годы. Но режиссеры переиначили и замысел, и содержание сценария и сотворили очередной черный миф, упакованный в кинематографическую форму.

Суть фильма теперь такова: «Коренной «демифологизации» подвергся, во-первых, главный герой, молодой советский лейтенант, откомандированный после тяжелого ранения не на фронт, куда он всеми правдами и неправдами порывался вернуться, а в глубокий тыл – руководить строительством. Этот образ, в сценарии вполне положительном, переосмыслен режиссеров в направлении… алкогольно-психопатическом. Теперь наш главный герой готов напиваться где угодно и когда угодно, после чего, очнувшись в соответствующем состоянии, хватается за пистолет и открывает пальбу по людям.

Но главное изменение было внесено в финал картины… На экран врывается мощная бронетехника, оттуда – безжалостные, как орки во «Властелине колец», русские солдаты во главе с назгулом – майором. И абсолютно безо всякой причины берут и расстреливают из автоматов всех немцев, с которыми зритель за полтора часа худо-бедно успел сродниться… На фестивали 2005 года – выборгский («Окно в Европу») и монреальский – студия «Никола-фильм» представила готовую картину о том, как русские «недочеловеки» перебили ни в чем не повинных немцев» [59].

Попытка сценаристов возбудить судебное дело успеха не имела – ведомство Швыдкого, которое финансировало фильм, мобилизовало крупные силы. Центральные СМИ заполнили статьи в поддержку «молодого талантливого режиссера». На просмотре фильма в Доме кино вообще было сказано, что это была «война между людоедами». На вопрос, из каких источников режиссер получил информацию о том, что в 1944 г. в глубоком тылу в СССР производились массовые расстрелы военнопленных немцев, ответ был таков: «Если капитан Ульман расстрелял в Чечне мирных жителей, то как вы можете отрицать расстрелы военнопленных немцев в 1944 г.?»

И это – один из множества эпизодов психологической войны против советского и постсоветского русского народа.


§ 5. Тема «вырождения» русского народа


Те, кто формировал доктрину психологической войны против России, взяли за основу самую примитивную мысль: якобы в течение многих веков у нас вследствие “отклонения от столбовой дороги цивилизации” не могло быть ни нравственности, ни ин­тел­лектуального развития, ни трудовой этики. Читаешь вроде бы нормальный текст на какую-то тему, а по нему разбро­саны, как бы невзначай, например, утверждения, как об очевидном факте, о “двоемыслии, которое не десятилетия, а века душило в России искреннюю веру и искренние побуждения к добру и честной жизни” (доктор филологи­ческих наук Ю.В.Манн).

Вот Николай Петpов, наpодный аpтист России, вспоминает героический август 1991 г., когда спасать Россию пришлось лично Ростроповичу: «Пpекpасно понимаю, что заставило моего великого дpуга Мстислава Леопольдовича Ростpоповича в том знаменитом августе написать завещание и пpилететь в Москву. Какое-то очень остpое ощущение, что не на кого стpану оставить... Не оставлять же, в конце концов, мою стpану воpоватым чиновникам и бестолковым люмпенам» [60].

Вот критик Л.А. Аннинский жалеет неразумный русский народ: “Мы, русские люди, не можем переключиться на постин­ду­стриальное об­щество... Мы - не народ работников... Мы не при­­спо­соблены для того типа жизни, в который человечество вошло в конце ХХ века и собирается жить в ХХI... Наше неумение отойти от края пропасти фатально... У нас агрессивный, непредска­зу­емый, шатающийся, чу­до­вищно озлоб­лен­ный народ... Мы невероятно много пьем” [61].

Как и в начале ХХ в., элитарная интеллигенция утверждает, разумеется, что вырождению подверглось именно «простонародье». В 1992 г. в демократическом (!) журнале в статье с подзаголовком «Крик души молодого литератора» М. Руденко пишет: «Интеллигенция, давно и страшно искупившая свою мифическую «вину перед народом», живет ныне «по правилу другой щеки», и все яснее становится, что не отъевшееся и обнаглевшее простонародье, а по-евангельски нищая интеллектуальная элита исполнит роль «народа-богоносца»:

Еще нас не раз распнут

И скажут потом: «распад»

(Иосиф Бродский)