Утратив правый путь во тьме долины

Вид материала

Содержание

Песнь тридцать первая
Песнь тридцать вторая
Песнь тридцать третья

Подобный материал:

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 45

88 Я из-за них обезображен весь;

Для них я подбавлял неутомимо

К флоринам трехкаратную подмесь".

91 И я: "Кто эти двое, в клубе дыма,

Как на морозе мокрая рука,

Что справа распростерты недвижимо?"

94 Он отвечал: "Я их, к щеке щека,

Так и застал, когда был втянут Адом;

Лежать им, видно, вечные века.

97 Вот лгавшая на Иосифа; а рядом

Троянский грек и лжец Синон; их жжет

Горячка, потому и преют чадом".

100 Сосед, решив, что не такой почет

Заслуживает знатная особа,

Ткнул кулаком в его тугой живот.

103 Как барабан, откликнулась утроба;

Но мастер по лицу его огрел

Рукой, насколько позволяла злоба,

106 Сказав ему: "Хоть я отяжелел

И мне в движенье тело непокорно,

Рука еще годна для этих дел".

109 "Шагая в пламя, - молвил тот задорно, -

Ты был не так-то на руку ретив,

А деньги бить она была проворна".

112 И толстопузый: "В этом ты правдив,

Куда правдивей, чем когда троянам

Давал ответ, душою покривив".

115 И грек: "Я словом лгал, а ты - чеканом!

Всего один проступок у меня,

А ты всех бесов превзошел обманом!"

118 "Клятвопреступник, вспомни про коня, -

Ответил вздутый, - и казнись позором,

Всем памятным до нынешнего дня!"

121 "А ты казнись, - сказал Синон, - напором

Гнилой водицы, жаждой иссушен

И животом заставясь, как забором!"

124 Тогда монетчик: "Искони времен

Твою гортань от скверны раздирало;

Я жажду, да, и соком наводнен,

127 А ты горишь, мозг болью изглодало,

И ты бы кинулся на первый зов

Лизнуть разок Нарциссово зерцало".

130 Я вслушивался в звуки этих слов,

Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво?

Я рассердиться на тебя готов".

133 Когда он так проговорил гневливо,

Я на него взглянул с таким стыдом,

Что до сих пор воспоминанье живо.

136 Как тот, кто, удрученный скорбным сном,

Во сне хотел бы, чтобы это снилось,

О сущем грезя, как о небылом,

139 Таков был я: мольба к устам теснилась;

Я ждал, что, вняв ей, он меня простит,

И я не знал, что мне уже простилось.

142 "Крупней вину смывает меньший стыд, -

Сказал мой вождь, - и то, о чем мы судим,

Тебя уныньем пусть не тяготит.

145 Но знай, что я с тобой, когда мы будем

Идти, быть может, так же взор склонив

К таким вот препирающимся людям:

148 Позыв их слушать - низменный позыв".

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1 Язык, который так меня ужалил,

Что даже изменился цвет лица,

Мне сам же и лекарством язву залил;

4 Копье Ахилла и его отца

Бывало так же, слышал я, причиной

Начальных мук и доброго конца.

7 Спиной к больному рву, мы шли равниной,

Которую он поясом облег,

И слова не промолвил ни единый.

10 Ни ночь была, ни день, и я не мог

Проникнуть взором в дали окоема,

Но вскоре я услышал зычный рог,

13 Который громче был любого грома,

И я глаза навел на этот рев,

Как будто зренье было им влекомо.

16 В плачевной сече, где святых бойцов

Великий Карл утратил в оны лета,

Не так ужасен был Орландов зов.

19 И вот возник из сумрачного света

Каких-то башен вознесенный строй;

И я "Учитель, что за город это?"

22 "Ты мечешь взгляд, - сказал вожатый мой, -

Сквозь этот сумрак слишком издалека,

А это может обмануть порой.

25 Ты убедишься, приближая око,

Как, издали судя, ты был неправ;

Так подбодрись же и шагай широко".

28 И, ласково меня за руку взяв:

"Чтобы тебе их облик не был страшен,

Узнай сейчас, еще не увидав,

31 Что это - строй гигантов, а не башен;

Они стоят в колодце, вкруг жерла,

И низ их, от пупа, оградой скрашен".

34 Как, если тает облачная мгла,

Взгляд начинает различать немного

Все то, что муть туманная крала,

37 Так, с каждым шагом, ведшим нас полого

Сквозь этот плотный воздух под уклон,

Обман мой таял, и росла тревога:

40 Как башнями по кругу обнесен

Монтереджоне на своей вершине,

Так здесь, венчая круговой заслон,

43 Маячили, подобные твердыне,

Ужасные гиганты, те, кого

Дий, в небе грохоча, страшит поныне.

46 Уже я различал у одного

Лицо и грудь, живот до бедер тучных

И руки книзу вдоль боков его.

49 Спасла Природа многих злополучных,

Подобные пресекши племена,

Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;

52 И если нераскаянна она

В слонах или китах, тут есть раскрытый

Для взора смысл, и мера здесь видна;

55 Затем что там, где властен разум, слитый

Со злобной волей и громадой сил,

Там для людей нет никакой защиты.

38 Лицом он так широк и длинен был,

Как шишка в Риме близ Петрова храма;

И весь костяк размером подходил;

61 От кромки - ноги прикрывала яма -

До лба не дотянулись бы вовек

Три фриза, стоя друг на друге прямо;

64 От места, где обычно человек

Скрепляет плащ, до бедер - тридцать клалось

Больших пядей. "Rafel mai amech

67 Izabi almi", - яростно раздалось

Из диких уст, которым искони

Нежнее петь псалмы не полагалось.

70 И вождь ему: "Ты лучше в рог звени,

Безумный дух! В него - избыток злобы

И всякой страсти из себя гони!

73 О смутный дух, ощупай шею, чтобы

Найти ремень; тогда бы ты постиг,

Что рог подвешен у твоей утробы".

76 И мне: "Он сам явил свой истый лик;

То царь Немврод, чей замысел ужасный

Виной, что в мире не один язык.

79 Довольно с нас; беседы с ним напрасны:

Как он ничьих не понял бы речей,

Так никому слова его не ясны".

82 Мы продолжали путь, свернув левей,

И, отойдя на выстрел самострела,

Нашли другого, больше и дичей.

85 Чья сила великана одолела,

Не знаю; сзади - правая рука,

А левая вдоль переда висела

88 Прикрученной, и, оплетя бока,

Цепь завивалась, по открытой части,

От шеи вниз, до пятого витка.

91 "Гордец, насильем домогаясь власти,

С верховным Дием в бой вступил, и вот, -

Сказал мой вождь, - возмездье буйной страсти.

94 То Эфиальт; он был их верховод,

Когда богов гиганты устрашали;

Теперь он рук вовек не шевельнет".

97 И я сказал учителю: "Нельзя ли,

Чтобы, каков безмерный Бриарей,

Мои глаза на опыте узнали?"

100 И он ответил: "Здесь вблизи Антей;

Он говорит, он в пропасти порока

Опустит нас, свободный от цепей.

103 А тот, тобою названный, - далеко;

Как этот - скован, и такой, как он;

Лицо лишь разве более жестоко".

106 Так мощно башня искони времен

Не содрогалась от землетрясенья,

Как Эфиальт сотрясся, разъярен.

109 Я ждал, в испуге, смертного мгновенья,

И впрямь меня убил бы страх один,

Когда бы я не видел эти звенья.

112 Мы вновь пошли, и новый исполин,

Антей, возник из темной котловины,

От чресл до шеи ростом в пять аршин.

115 "О ты, что в дебрях роковой долины, -

Где Сципион был вознесен судьбой,

Рассеяв Ганнибаловы дружины, -

118 Не счел бы львов, растерзанных тобой,

Ты, о котором говорят: таков он,

Что, если б он вел братьев в горний бой,

121 Сынам Земли венец был уготован,

Спусти нас - и не хмурь надменный взгляд -

В глубины, где Коцит морозом скован.

124 Тифей и Титий далеко стоят;

Мой спутник дар тебе вручит бесценный;

Не корчи рот, нагнись; он будет рад

127 Тебя опять прославить во вселенной;

Он жив и долгий век себе сулит,

Когда не будет призван в свет блаженный".

130 Так молвил вождь; и вот гигант спешит

Принять его в простертые ладони,

Которых крепость испытал Алкид.

133 Вергилий, ощутив себя в их лоне,

Сказал: "Стань тут", - и, чтоб мой страх исчез,

Обвил меня рукой, надежней брони.

136 Как Гаризенда, если стать под свес,

Вершину словно клонит понемногу

Навстречу туче в высоте небес,

139 Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу,

Навис Антей, и в этот миг я знал,

Что сам не эту выбрал бы дорогу.

142 Но он легко нас опустил в провал,

Где поглощен Иуда тьмой предельной

И Люцифер. И, разогнувшись, встал,

145 Взнесясь подобно мачте корабельной.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

1 Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,

Как требует зловещее жерло,

Куда спадают все другие кручи,

4 Мне б это крепче выжать помогло

Сок замысла; но здесь мой слог некстати,

И речь вести мне будет тяжело;

7 Ведь вовсе не из легких предприятий -

Представить образ мирового дна;

Тут не отделаешься "мамой-тятей".

10 Но помощь Муз да будет мне дана,

Как Амфиону, строившему Фивы,

Чтоб в слове сущность выразить сполна.

13 Жалчайший род, чей жребий несчастливый

И молвить трудно, лучше б на земле

Ты был овечьим стадом, нечестивый!

16 Мы оказались в преисподней мгле,

У ног гиганта, на равнине гладкой,

И я дивился шедшей вверх скале,

19 Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой!

Ведь ты почти что на головы нам,

Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!"

22 Я увидал, взглянув по сторонам,

Что подо мною озеро, от стужи

Подобное стеклу, а не волнам.

25 В разгар зимы не облечен снаружи

Таким покровом в Австрии Дунай,

И дальний Танаис твердеет хуже;

28 Когда бы Тамбернику невзначай

Иль Пьетрапане дать сюда свалиться,

У озера не хрустнул бы и край.

31 И как лягушка выставить ловчится,

Чтобы поквакать, рыльце из пруда,

Когда ж ее страда и ночью снится,

34 Так, вмерзши до таилища стыда

И аисту под звук стуча зубами,

Синели души грешных изо льда.

37 Свое лицо они склоняли сами,

Свидетельствуя в облике таком

О стуже - ртом, о горести - глазами.

40 Взглянув окрест, я вновь поник челом

И увидал двоих, так сжатых рядом,

Что волосы их сбились в цельный ком.

43 "Вы, грудь о грудь окованные хладом, -

Сказал я, - кто вы?" Каждый шею взнес

И на меня оборотился взглядом.

46 И их глаза, набухшие от слез,

Излились влагой, и она застыла,

И веки им обледенил мороз.

49 Бревно с бревном скоба бы не скрепила

Столь прочно; и они, как два козла,

Боднулись лбами, - так их злость душила.

52 И кто-то молвил, не подняв чела,

От холода безухий: "Что такое?

Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?

55 Когда ты хочешь знать, кто эти двое:

Им завещал Альберто, их отец,

Бизенцский дол, наследье родовое.

58 Родные братья; из конца в конец

Обшарь хотя бы всю Каину, - гаже

Не вязнет в студне ни один мертвец:

61 Ни тот, которому, на зоркой страже,

Артур пронзил копьем и грудь и тень,

Ни сам Фокачча, ни вот этот даже,

64 Что головой мне застит скудный день

И прозывался Сассоль Маскерони;

В Тоскане слышали про эту тень.

67 А я, - чтоб все явить, как на ладони, -

Был Камичон де'Пацци, и я жду

Карлино для затменья беззаконий".

70 Потом я видел сотни лиц во льду,

Подобных песьим мордам; и доныне

Страх у меня к замерзшему пруду.

73 И вот, пока мы шли к той середине,

Где сходится всех тяжестей поток,

И я дрожал в темнеющей пустыне, -

76 Была то воля, случай или рок,

Не знаю, - только, меж голов ступая,

Я одному ногой ушиб висок.

79 "Ты что дерешься? - вскрикнул дух, стеная. -

Ведь не пришел же ты меня толкнуть,

За Монтаперти лишний раз отмщая?"

82 И я: "Учитель, подожди чуть-чуть;

Пусть он меня избавит от сомнений;

Потом ускорим, сколько хочешь, путь".

85 Вожатый стал; и я промолвил тени,

Которая ругалась всем дурным:

"Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?"

88 "А сам ты кто, ступающий другим

На лица в Антеноре, - он ответил, -

Больней, чем если бы ты был живым?"

91 "Я жив, и ты бы утешенье встретил, -

Был мой ответ, - когда б из рода в род

В моих созвучьях я тебя отметил".

94 И он сказал: "Хочу наоборот.

Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:

Нашел, чем льстить средь ледяных болот!"

97 Вцепясь ему в затылок волосатый,

Я так сказал: "Себя ты назовешь

Иль без волос останешься, проклятый!"

100 И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь,

Я не скажу, не обнаружу, кто я,

Хотя б меня ты изувечил сплошь".

103 Уже, рукой в его загривке роя,

Я не одну ему повыдрал прядь,

А он глядел все книзу, громко воя.

106 Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать!

И без того уж челюстью грохочешь.

Разлаялся! Кой черт с тобой опять?"

109 "Теперь молчи, - сказал я, - если хочешь,

Предатель гнусный! В мире свой позор

Через меня навеки ты упрочишь".

112 "Ступай, - сказал он, - врать тебе простор.

Но твой рассказ пусть в точности означит

И этого, что на язык так скор.

115 Он по французским денежкам здесь плачет.

"Дуэра, - ты расскажешь, - водворен

Там, где в прохладце грешный люд маячит"

118 А если спросят, кто еще, то вон -

Здесь Беккерия, ближе братьи прочей,

Которому нашейник рассечен;

121 Там Джанни Сольданьер потупил очи,

И Ганеллон, и Тебальделло с ним,

Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи".

124 Мы отошли, и тут глазам моим

Предстали двое, в яме леденея;

Один, как шапкой, был накрыт другим.

127 Как хлеб грызет голодный, стервенея,

Так верхний зубы нижнему вонзал

Туда, где мозг смыкаются и шея.

130 И сам Тидей не яростней глодал

Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,

Чем этот призрак череп пожирал.

33 "Ты, одержимый злобою звериной

К тому, кого ты истерзал, жуя,

Скажи, - промолвил я, - что ей причиной.

136 И если праведна вражда твоя, -

Узнав, кто вы и чем ты так обижен,

Тебе на свете послужу и я,

139 Пока не станет мой язык недвижен".

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1 Подняв уста от мерзостного брашна,

Он вытер свой окровавленный рот

О волосы, в которых грыз так страшно,

4 Потом сказал: "Отчаянных невзгод

Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;

Не только речь, и мысль о них гнетет.

7 Но если слово прорастет, как семя,

Хулой врагу, которого гложу,

Я рад вещать и плакать в то же время.

10 Не знаю, кто ты, как прошел межу

Печальных стран, откуда нет возврата,

Но ты тосканец, как на слух сужу.

13 Я графом Уголино был когда-то,

Архиепископом Руджери - он;

Недаром здесь мы ближе, чем два брата.

16 Что я злодейски был им обойден,

Ему доверясь, заточен как пленник,

Потом убит, - известно испокон;

19 Но ни один не ведал современник

Про то, как смерть моя была страшна.

Внемли и знай, что сделал мой изменник.

22 В отверстье клетки - с той поры она

Голодной Башней называться стала,

И многим в ней неволя суждена -

25 Я новых лун перевидал немало,

Когда зловещий сон меня потряс,

Грядущего разверзши покрывало.

28 Он, с ловчими, - так снилось мне в тот час, -

Гнал волка и волчат от их стоянки

К холму, что Лукку заслонил от нас;

31 Усердных псиц задорил дух приманки,

А головными впереди неслись

Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки.

34 Отцу и детям было не спастись:

Охотникам досталась их потреба,

И в ребра зубы острые впились.

37 Очнувшись раньше, чем зарделось небо,

Я услыхал, как, мучимые сном,

Мои четыре сына просят хлеба.

40 Когда без слез ты слушаешь о том,

Что этим стоном сердцу возвещалось, -

Ты плакал ли когда-нибудь о чем?

43 Они проснулись; время приближалось,

Когда тюремщик пищу подает,

И мысль у всех недавним сном терзалась.

46 И вдруг я слышу - забивают вход

Ужасной башни; я глядел, застылый,

На сыновей; я чувствовал, что вот -

49 Я каменею, и стонать нет силы;

Стонали дети; Ансельмуччо мой

Спросил: "Отец, что ты так смотришь, милый?"

52 Но я не плакал; молча, как немой,

Провел весь день и ночь, пока денница

Не вышла с новым солнцем в мир земной.

55 Когда луча ничтожная частица

Проникла в скорбный склеп и я открыл,

Каков я сам, взглянув на эти лица, -

58 Себе я пальцы в муке укусил.

Им думалось, что это голод нудит

Меня кусать; и каждый, встав, просил:

61 "Отец, ешь нас, нам это легче будет;

Ты дал нам эти жалкие тела, -

Возьми их сам; так справедливость судит".

64 Но я утих, чтоб им не делать зла.

В безмолвье день, за ним другой промчался.

Зачем, земля, ты нас не пожрала!

67 Настал четвертый. Гаддо зашатался

И бросился к моим ногам, стеня:

"Отец, да помоги же!" - и скончался.

70 И я, как ты здесь смотришь на меня,

Смотрел, как трое пали Друг за другом

От пятого и до шестого дня.

73 Уже слепой, я щупал их с испугом,

Два дня звал мертвых с воплями тоски;

Но злей, чем горе, голод был недугом".

76 Тут он умолк и вновь, скосив зрачки,

Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая

Как у собаки крепкие клыки.

79 О Пиза, стыд пленительного края,

Где раздается si! Коль медлит суд

Твоих соседей, - пусть, тебя карая,

82 Капрара и Горгона с мест сойдут

И устье Арно заградят заставой,

Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!

85 Как ни был бы ославлен темной славой

Граф Уголлино, замки уступив, -

За что детей вести на крест неправый!

88 Невинны были, о исчадье Фив,

И Угуччоне с молодым Бригатой,

И те, кого я назвал, в песнь вложив.

91 Мы шли вперед равниною покатой

Туда, где, лежа навзничь, грешный род

Терзается, жестоким льдом зажатый.

94 Там самый плач им плакать не дает,

И боль, прорвать не в силах покрывала,

К сугубой муке снова внутрь идет;

97 Затем что слезы с самого начала,

В подбровной накопляясь глубине,

Твердеют, как хрустальные забрала.

100 И в этот час, хоть и казалось мне,

Что все мое лицо, и лоб, и веки

От холода бесчувственны вполне,

103 Я ощутил как будто ветер некий.

"Учитель, - я спросил, - чем он рожден?

Ведь всякий пар угашен здесь навеки".

106 И вождь: "Ты вскоре будешь приведен

Blog

Утратив правый путь во тьме долины

Содержание