* внутренний раздел *

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава XVIII. ВЫСШЕЕ СЧАСТЬЕ [101]
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   34

Глава XVIII. ВЫСШЕЕ СЧАСТЬЕ [101]




Есть ли в Поднебесном мире высшее счастье? Можно ли сполна прожить свою

жизнь? Что нужно делать, на что уповать? Чего избегать, чем заниматься? К

чему стремиться, от чего отказываться? Что любить и что ненавидеть?

В Поднебесной ценят богатство, знатность, долголетие и добрую славу,

любят покой, изысканные яства, роскошные одежды, красивые цветы и ласкающие

слух звуки. Ненавидят же бедность и унижение, преждевременную смерть и

дурную славу и страдают, когда нет ни покоя, ни изысканных яств, ни

роскошных одежд, ни красивых цветов, ни ласкающих слух звуков. Если люди

лишены всего этого, они впадают в уныние и печаль. Но нет ничего глупее, чем

угождать лишь прихотям плоти!

Богачи, изнуряя себя тяжкими трудами, накапливают столько сокровищ, что

не успевают воспользоваться ими, да и к радостям плоти эти богатства ничего

не прибавляют. Знатные мужи днями и ночами пекутся о своей добродетели, но

их добродетель и подавно ничего не прибавляет к радостям тела. Человек

печалится с самого своего рождения, а прожив долгую жизнь, впадает в

помрачение. Как горько столь долго страдать, не умирая! И все, что делает

человек в жизни, так чуждо ему!

В Поднебесной высоко ставят доблесть героев, однако их доблесть не

помогла им себя уберечь. И я не знаю, воистину ли это доблесть, или она на

самом деле неистинна? Если счесть это доблестью, то ее недостаточно, чтобы

сохранить жизнь себе. А если не счесть ее доблестью, то ее достаточно, чтобы

сохранить жизнь другим. Поэтому говорят: "Когда искренним наставлениям не

внемлют, сиди спокойно и не спорь". Вот и У Цзысюй стал спорить и погубил

себя. Но если бы он не соперничал, то и славы бы не заслужил. Так существует

ли в действительности доблесть?

Не знаю, является ли на самом деле счастьем то, что люди нынче почитают

за счастье. Вижу я, что счастье в мире -- это то, о чем все мечтают, чего

все добиваются и без чего жить не могут. А я и не знаю, счастье ли это, но

также не знаю, есть ли это несчастье. Так существует ли на свете счастье?

Для меня настоящее счастье -- недеяние, а толпа считает это мучением.

Поэтому сказано: "Высшее счастье -- отсутствие счастья. Высшая слава --

отсутствие славы".

Хотя в мире в конце концов нельзя установить, где истина, а где ложь, в

недеянии можно определить истинное и ложное. Высшее счастье -- это сама

жизнь, и только Недеяние позволяет достичь его. Попробую сказать об этом.

Небо благодаря Недеянию становится чистым; Земля благодаря Недеянию

становится покойной [102]. Когда Недеяние Неба пребывает в согласии с

Недеянием Земли, свершаются превращения всех вещей. Неразличимое, смутное --

неведомо откуда исходит! Смутное, необозримое -- лишенное образа! Все сущее

в своем великом изобилии произрастает из Недеяния. Поэтому сказано: "Небо и

Земля ничего не делают, но не остается ничего несделанного". Кто же среди

людей способен претворить Недеяние?

У Чжуан-цзы умерла жена, и Хуэй-цзы пришел ее оплакивать. Чжуан-цзы

сидел на корточках и распевал песню, ударяя в таз. Хуэй-цзы сказал: "Не

оплакивать покойную, которая прожила с тобой до старости и вырастила твоих

детей, -- это чересчур. Но распевать песни, ударяя в таз, -- просто никуда

не годится!"

-- Ты не прав, -- ответил Чжуан-цзы. -- Когда она умерла, мог ли я

поначалу не опечалиться? Скорбя, я стал думать о том, чем она была вначале,

когда еще не родилась. И не только не родилась, но еще не была телом. И не

только не была телом, но не была даже дыханием. Я понял, что она была

рассеяна в пустоте безбрежного Хаоса. Хаос превратился -- и она стала

Дыханием. Дыхание превратилось -- и стало Телом. Тело превратилось -- и она

родилась. Теперь настало новое превращение -- и она умерла. Все это сменяло

друг друга, как чередуются четыре времени года. Человек же схоронен в бездне

превращений, словно в покоях огромного дома. Плакать и причитать над ним --

значит не понимать судьбы. Вот почему я перестал плакать.

Когда Чжуан-цзы пришел в земли Чу, он наткнулся на голый череп, уже

побелевший от времени, но еще крепкий.

Хлестнув череп плеткой, Чжуан-цзы стал расспрашивать его: "Довела ли

вас, учитель, до этого безрассудная привязанность к жизни? Или вы служили

побежденному царству и сложили голову на плахе? Довели ли вас до этого

беспутная жизнь и поступки, опозорившие ваших родителей, жену и детей? Довел

ли вас до этого голод и холод? Или, может быть, вас довела до этого тихая

смерть, пришедшая после долгих лет жизни?"

Так Чжуан-цзы поговорил с черепом, а потом положил его себе под голову

и лег спать. В полночь череп явился ему во сне и сказал: "Ты говорил, как

любитель попусту рассуждать. В речах твоих отобразились заботы живых людей.

Умершим они неведомы. Желаешь ли ты выслушать глас мертвого?"

-- Да, -- сказал Чжуан-цзы.

-- Ну так слушай. Для мертвого нет ни государя наверху, ни подданных

внизу, ни времен года. Безмятежно следует он круговороту Неба и Земли, и

даже утехи державного владыки не сравнятся с его счастьем.

Чжуан-цзы не поверил этим словам и спросил: "А хочешь, я велю Владыке

судеб [103] вернуть тебя к жизни, снова дать тебе тело, воскресить твоих

родителей, жену и детей, друзей и соседей?"

Череп словно бы нахмурился грозно и сказал: "Да разве сменю я свое

царственное счастье на человеческие тяготы!"

Когда Янь Хой уехал в восточное царство Ци, Конфуций выглядел

опечаленным. Цзы-Гун поднялся со своего сиденья и спросил: "Ваш ученик

осмелится спросить, почему вы, учитель, так печалитесь с тех пор, как Хой

уехал в Ци?"

-- Ты задал хороший вопрос! -- ответил Конфуций. -- Когда-то Гуань-цзы

произнес слова, которые мне очень нравятся: "В маленький мешочек не вложишь

большую вещь. Короткой веревкой ничего не достанешь с глубины". Это значит,

что каждому из нас уготовано свершить в мире столько, сколько мы можем, -- и

не более того. Боюсь, что Хой станет беседовать с правителем Ци о пути Яо,

Шуня и Желтого Владыки и ссылаться на слова царей Суйжэня и Шэньнуна.

Государь начнет искать в себе то, чего в нем нет. Не найдя того, что он

ищет, он впадет в растерянность. А если человек, у которого вы служите

советником, пребывает в растерянности, вам грозит неминуемая смерть.

Не приходилось ли тебе слышать историю о том, как в окрестности

столичного города Лу залетела морская птица? Правитель Лу по этому случаю

устроил пир у алтарей предков, исполнил мелодии Девять шао, преподнес птице

лучшее мясо от жертвоприношения нюйлао. А птица сидела, вытаращив глаза, и

не съела ни куска мяса, не выпила ни глотка воды. Через три дня она околела.

Так получилось оттого, что правитель Лу на самом деле заботился о себе, а не

о птице. Тот, кто действительно хотел сделать птице добро, пустил бы ее на

волю в густые леса, позволил бы ей плавать на озерах и реках, кормил бы ее

водяной живностью, дал бы ей жить так, как ей хочется. Для той птицы не было

ничего ненавистнее, чем слышать человеческие голоса -- ведь они кажутся ей

бессмысленным гомоном! Попробуй сыграть мелодии Сяньчи на просторах озера

Дунтин, и птицы, заслышав эту музыку, взметнутся в небеса, звери убегут в

лес, рыбы уйдут в глубину. Люди же, наоборот, соберутся послушать. Рыба,

находясь в воде, живет в свое удовольствие, а человек, попав под воду,

погибает. Они так отличаются друг от друга потому, что у них совсем разные

потребности. Вот почему древние мудрецы не думали, что у людей одинаковые

способности, и не давали людям одинаковых заданий. В те времена имена

зависели от обстоятельств, должное определялось возможным. Вот что означает

поговорка: "Как ветви расходятся во все стороны, как спицы сходятся в

ступице колеса".

Отрешенный и Забывчивый осматривали Курган Сокровенной Мудрости, где

покоится прах Желтого Владыки. Вдруг на левом локте у Забывчивого вскочила

опухоль, и Забывчивый изумленно уставился на нее.

-- Страшно тебе? -- спросил Отрешенный.

-- Нет, чего мне страшиться? -- ответил Забывчивый. -- Ведь наша жизнь

дана нам взаймы. Взяли ее в долг -- и живем, а живущие -- прах. Жизнь и

смерть -- как день и ночь. Мы с тобой посетили того, кто уже прошел

превращение, а теперь превращение коснулось меня. Чего же мне страшиться?

Путешествуя, Ле-цзы заметил у дороги череп вековой давности. Раздвинув

бурьян, он указал на него пальцем и сказал: "Только ты и я понимаем, что нет

ни жизни, ни смерти. Нужно ли печалиться о тебе? Нужно ли радоваться обо

мне?"

В семенах есть зародыши. Попадая в воду, они становятся ряской, на

границе воды и суши они превращаются в "лягушачью кожу", в полях же они

становятся подорожником. Когда подорожник попадает на плодородную почву, он

превращается в "воронью лапку". Корни вороньей лапки превращаются в земляных

червей, а ее листья -- в бабочек. Бабочки тоже претерпевают превращения и

становятся насекомыми, которые плодятся у очага и выглядят так, словно они

сбросили свою кожу. Зовут их цюйдао. Через тысячу дней цюйдао превращается в

птицу ганьюйгу. Слюна птицы ганьюйгу становится (насекомым) сыми, а сыми

превращается в существо илу, живущее в винном уксусе.

Насекомое илу рождается от насекомого хуанхуан, а хуанхуан рождается из

насекомых цзюю. Насекомые фу-цюань рождаются из насекомых маожуй. Растение

янси, соединяясь со старым бамбуком, уже не дающим побегов, рождает

насекомое циннии. Циннин порождает леопарда, леопард порождает коня, конь

порождает человека, а человек снова возвращается в зародыши. "Вся тьма вещей

происходит из мельчайших зародышей и в них возвращается".