Geum.ru

Windows on the World

Вид материалаЗадача

Содержание


10 час. 03 мин
10 час. 04 мин
10 час. 05 мин
10 час. 06 мин
10 час. 07 мин
10 час. 08 мин
Подобный материал:
1   ...   35   36   37   38   39   40   41   42   43

10 час. 03 мин


Я совершил две ошибки:
1. Заимел детей.
2. Повел их сюда завтракать.
Я начинаю иначе смотреть на вещи. Не как на совершающиеся сейчас события, а как на воспоминания. Странное чувство – видеть все издалека, с расстояния неминуемой гибели. Насколько прекраснее становится мир, когда вас в нем почти уже нет! Я знаю, что буду помнить об этом, даже когда у меня больше не будет памяти. Потому что после нашей смерти другие будут помнить за нас.

10 час. 04 мин


«Killer-cloud» – вихрь строительного мусора, тридцатиметровых стальных балок (словно падающие с неба железнодорожные рельсы), острых осколков стекла в 10 квадратных метров (словно гигантские бритвенные лезвия) – облако-убийца неслось, словно прилив, со скоростью 80 километров в час по узким улочкам, по Фултон-стрит; и опять-таки эта картина списана с фильмов-катастроф: мы видели то же самое и на том же самом месте в «Капле», в «Годзилле», в «Дне независимости», в «Армагеддоне», в «Крепком орешке-2» и в «Столкновении с бездной» – в то утро реальность всего лишь подражала спецэффектам. Некоторые очевидцы даже не пытались укрыться – настолько сильно было впечатление дежа-вю. Быть может, кто-то из них погиб только потому, что помнил: в последний раз, когда показывали то же самое, он жевал попкорн, а через час, живой и невредимый, выходил из кинозала.

10 час. 05 мин


Телефон зазвонил в последний раз. Это была плачущая Мэри. Я не пытался ее успокоить.
– We’re not going to make it out. Pray for us.
– Ты не мог спуститься по лестнице?
– Тут нет ни выходов, ни спасателей. Пожалуйста, верь мне, не задавай вопросов, клянусь, я сделал все что мог. Продолжай звонить 911. Скажи, пусть откроют выход на крышу.
– ПОДОЖДИ! Не отключайся! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!
Связь прервалась. Здание ревело, как раненый динозавр, как Кинг-Конг в конце фильма. Я со смехом выбросил в окно пачки долларов. Одни сотенные купюры. Там, наверное, было тысяч пять-шесть баксов, они разлетелись по ветру. И все хохотали: исступленный, безумный, расслабляющий смех, начавшись с меня, лавиной пронесся по последнему этажу стеклянной тюрьмы.

10 час. 06 мин


На следующий день после терактов в мегаполисе повсюду расцвели американские флаги. Спустя год они завяли. Иссяк поток национализма? Нет: вернулся страх, не стоит привлекать внимание вероятного противника. Слишком у многих аллергия на звездно-полосатое полотнище, не надо дразнить их понапрасну. Соединенные Штаты продолжают нести 40 % мировых военных расходов. Я уже несколько дней пытаюсь понять, что изменилось в атмосфере Нью-Йорка. И только что понял: Америка открыла для себя сомнение. Они не знали Рене Декарта. Фрейд стал для них чумой, но райская страна моих родителей не имела опыта Сомнения. А вот теперь, куда ни глянь, я вижу лишь Сомнение, закрадывающееся в идеал США. И не только у людей. Машины сомневаются. Супермаркеты сомневаются. Паркинги ни в чем не уверены. Бездействующие церкви, превращенные в дискотеки, силятся понять, что же они такое. Пробки на дорогах уже не уверены в своей необходимости. Шикарные магазины вопрошают, стоит ли все это труда. Красные огни светофоров горят недолго. Рекламные афиши стыдятся. Самолеты страшатся внушать страх. Здания предпочитают ничего не знать. Америка вступила в эру Рене Декарта.

10 час. 07 мин


Женщины победили: теперь никто не хочет стареть вместе с ними.
Я возбуждал себя так, что в конце концов у меня стояло при виде пачки прокладок. Я был сорокалетний жеребец. Я наслаждался в режиме нон-стоп. Я думал, что это свобода, но это было одиночество. Я отказался от любви. Я сделал выбор и предпочел удовольствие счастью. Семейные пары вгоняли меня в тоску. Я считал всех женатых мужчин кастрированными пленниками. Я думал: ты не мужчина, если не заваливаешь каждый день новую женщину.
Я был не способен жить для кого-то, кроме себя самого.

10 час. 08 мин


11 сентября 2001 года одна из забегаловок «Бургер кинг» превратилась в морг. Магазин «Брук бразерс» казался выбеленным известкой. На Втором пирсе высились две гигантские афиши фирмы Apple со слоганом «Think different» и фотографией Франклина и Элеоноры Рузвельт. (Рузвельт был президентом Соединенных Штатов во времена Пёрл-Харбора, но это просто совпадение.) На Уэст-стрит куски тел прикрыли простынями, но земля все равно была усеяна частицами живой плоти. Шасси «боинга», застрявшее в куске фасада Всемирного торгового центра, расплющило несколько машин. Назойливый запах, смесь расплавленных компьютеров и горелого мяса, чувствовался даже на Таймс-Сквер. «Я видел целое сердце, прилепившееся к окну.

Площадь была усеяна руками, ногами, внутренностями, половинками тел, человеческими органами. Я все время думал: это неправда, это кино. Это не могло быть правдой. Я не хотел этого видеть». (Свидетельство Медхи Дадгарьяна, выбравшегося с 72-го этажа.) Начиная с 14-й улицы шли сплошные завалы. На всем юге Манхэттена не было ни электричества, ни газа. У подножия башен-близнецов нашли разбитые скульптуры Родена, бронзовые тела валялись вперемешку с растерзанными человеческими телами. Под обломками, в куртках раздавленных пожарных, звенели сотни телефонов. Под Граунд Зеро – темная станция метро, потолок разворочен обломками, перекрученные балки, бетонная крошка. Газетный киоск покрыт тонкой белой пылью, горелые провода болтаются над журналами и шоколадными батончиками. Через всю Плазу по диагонали идет ров, разлетевшиеся колонны башен похожи на ветви дерева, сломанные ураганом. Жители Нью-Йорка всех возрастов, вероисповеданий, рас, общественных слоев терпеливо стояли в очередях по четыре квартала длиной, только чтобы записаться на сдачу крови.
Земли не видно под обломками и мусором, словно в бальной зале после праздника. Нужно убрать, но непонятно, с чего начинать. Осознав необъятность задачи, мы вздыхаем – и вытряхиваем пепельницу; шампанское больше не искрится. Окна мира непрозрачны, глаза ослепли. Весело могло быть раньше, когда сама ночь смеялась. Теперь все улицы холодны, а все люди спешат. Они бегут, потому что боятся остановиться. Они уже не помнят, зачем им так надо разбогатеть. Между башнями скользит машина, как игрушка на батарейках. На улице все мы делаем вид, будто и не были тяжело ранены. Все выздоравливают.
С этого места мы вторгаемся в то, о чем нельзя говорить, что нельзя рассказать. Приносим наши извинения за множество недомолвок. Я опустил невыносимые описания. Не из стыдливости и не из уважения к погибшим, потому что считаю, что описать их медленную агонию, их крестный путь – тоже знак уважения. Я опустил их, потому что считаю: заставить вас вообразить то, через что они прошли, еще более жестоко.