О. А. Тихомандрицкая Составители: Е. П. Белинская, О. А. Тихомандрицкая Социальная психология: Хрестоматия: Учебное пособие

Вид материала

Учебное пособие

Содержание Задачи и методы психологии народов" 2. Программа исторической науки о принципах 3. Главные области психологии народов Душа толпы II. Чувства и нравственность толпы 1. Импульсивность, изменчивость и раздражительность толпы 2. Податливость внушению и легковерие толпы

Подобный материал:

• О. А. Тихомандрицкая Составители: Е. П. Белинская, О. А. Тихомандрицкая Социальная, 9061.84kb.
• Социальная психология: Хрестоматия, 4579.03kb.
• Е. М. Дубовская социальная психология малой группы учебное пособие, 5324.13kb.
• Социальная психология, 3058.32kb.
• Учебное пособие Оглавление Введение Раздел Социальная психология как наука Раздел Изучение, 933.46kb.
• Г. В. Социальная психология. М.: Аспект-Пресс, 2003. Безрукова В. С. Педагогика: Учебное, 101.39kb.
• Учебное пособие Тамбов 2008 федеральное агентство по образованию тамбовский государственный, 1607.7kb.
• Учебное пособие 2002, 2794.97kb.
• М. Б. Позина психология и педагогика учебное пособие, 2357.6kb.
• Г. В. Психология делового общения. Бороздина Г. В. Психология делового общения : Учебное, 2307.7kb.

ЗАДАЧИ И МЕТОДЫ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ"

1. Задачи психологии народов

<...> Единственная точка зрения, с которой можно рассматривать все психические явления, связанные с совместной жизнью людей, — психологическая. А так как задачей психологии является описание дан­ных состояний индивидуального сознания и объяснение связи его эле­ментов и стадий развития, то и аналогичное генетическое и причин­ное исследование фактов, предполагающих для своего развития ду-

* Вундт В. Проблемы психологии народов//Тексты по истории социологии XIX-XX веков: Хрестоматия. М.: Наука, 1994. С. 75-90.

37

ховные взаимоотношения, существующие в человеческом обществе, несомненно также должно рассматриваться как объект психологичес­кого исследования.

Действительно, Лацарус и Штейнталъ противопоставили в этом смысле индивидуальной психологии— психологию народов. Присмотрим­ся прежде всего поближе к программе, предпосланной Лацарусом и Штейнталем их специально психологии народов посвященному жур­налу: «Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft».

В самом деле, программа так обширна, как только можно: объек­том этой будущей науки должны служить не только язык, мифы, ре­лигия и нравы, но также искусство и наука, развитие культуры в общем и в ее отдельных разветвлениях, даже исторические судьбы и гибель отдельных народов, равно как и история всего человечества. Но вся область исследования должна разделяться на две части: абст­рактную, которая пытается разъяснить общие условия и законы «на­ционального духа» (Volksgeist), оставляя в стороне отдельные народы и их историю, и конкретную, задача которой — дать характеристику духа отдельных народов и их особые формы развития. Вся область пси­хологии народов распадается, таким образом, на «историческую пси­хологию народов» (Vollergeschichtlische Psychologic) и «психологическую этнологию» (Psychologische Ethnologic). <...>

Лацарус и Штейнталь отнюдь не просмотрели тех возражений, которые прежде всего могут прийти в голову по поводу этой програм­мы. Прежде всего они восстают против утверждения, что проблемы, выставляемые психологией народов, уже нашли свое разрешение в истории и ее отдельных разветвлениях: хотя предмет психологии на­родов и истории в ее различных отраслях один и тот же, однако метод исследования различен. <...>

Едва ли представители истории и различных других наук о духе удовольствуются уделенной им в подобном рассуждении ролью. В сущ­ности, она сведена к тому, что историки должны служить будущей психологии народов и работать на нее. <...>

Но здесь сейчас же приходит на ум возражение, что столь различ­ные по своему характеру области, в сущности, совсем не допускают сравнения между собой, так как возникают и развиваются они в со­вершенно различных условиях.

В особенности ясно проявляется это, в данном случае, в несрав­ненно более тесной связи общих дисциплин со специальными в на­уках о духе. <...> В развитии душевной жизни частное, единичное не­сравненно более непосредственным образом является составной час­тью целого, чем в природе. <...>

Общая задача всюду заключается не просто в описании фактов, но в то же время и в указании их связи и, насколько это в каждом данном случае возможно, в их психологической интерпретации. К какой бы области, следовательно, ни приступила со своими исследования-

38

ми психология народов, всюду она находит, что ее функции уже вы­полняются отдельными дисциплинами. <...>

2. Программа исторической науки о принципах

Но должны ли мы в виду вышеизложенных сомнений вообще от­рицать право психологии народов на существование?

<...> Различение между душой и духом, которое и без того уже перенесло понятие души из психологии в метафизику или даже в на­турфилософию, в психологии совершенно лишено объекта. Если она и называет, согласно традиционному словоупотреблению, объект сво­его исследования душой, то под этим словом подразумевается лишь совокупность всех внутренних переживаний. Многие из этих пережи­ваний, несомненно, общи большому числу индивидуумов; мало того, для многих продуктов душевной жизни, например языка, мифичес­ких представлений, эта общность является прямо-таки жизненным условием их существования. Почему бы в таком случае не рассматри­вать с точки зрения актуального понятия о душе эти общие образова­ния представлений, чувствования и стремления как содержание души народа, почему этой «душе народа» мы должны приписывать меньшую реальность, чем нашей собственной душе?

<...> Реальность души народа для нашего наблюдения является столь же изначальной, как и реальность индивидуальных душ, так как индивидуум не только принимает участие в функциях общества, но в еще большей, может быть, степени зависит от развития той среды, к которой он принадлежит.

<...> Душевная жизнь в сознании человека иная, чем в сознании высших животных, отчасти даже психика культурного человека отли­чается от психики дикаря. И совершенно тщетны были бы надежды на то, что когда-нибудь нам удастся вполне подвести душевные явления высшей ступени развития под те же «законы», которым подчинена психика на низшей ступени эволюции. Тем не менее между обеими ступенями развития существует тесная связь, которая и помимо вся­ких допущений генеалогического характера ставит перед нами задачу рассмотрения законов высшей ступени развития душевной жизни в известном смысле как продукта эволюции низшей ступени. Все духов­ные явления втянуты в тот поток исторической эволюции, в котором прошлое хотя и содержит в себе задатки развития законов, пригодных для будущего, однако эти законы никогда не могут быть исчерпываю­щим образом предопределены прошлым. Поэтому в каждый данный момент можно в крайнем случае предсказать направление будущего развития, но никогда не самое развитие. <...>

Индивидуум не менее, чем какая-либо группа или общество, за­висит от внешних влияний и от процесса исторического развития; поэтому одной из главных задач психологии навсегда останется ис-

39

следование взаимодействия индивидуумов со средой и выяснение процесса развития. <...>

3. Главные области психологии народов

Остаются, в конце концов, три большие области, требующие, по-видимому, специального психологического исследования, три области, которые — ввиду того, что их содержание превышает объем индивидуального сознания — в то же время обнимают три основные проблемы психологии народов: язык, мифы и обычаи. <...>

От истории в собственном смысле слова эти три области отлича­ются общезначимым характером определенных духовных процессов развития, проявляющихся в них. Они подчиняются, в отличие от про­дуктов исторического развития в тесном смысле этого слова, общим духовным законам развития. <... >

Психология народов, со своей стороны, является частью общей психологии, и результаты ее часто приводят к ценным выводам и в индивидуальной психологии, так как язык, мифы и обычаи, эти про­дукты духа народов, в то же время дают материал для заключений также и о душевной жизни индивидуумов. Так, например, строй язы­ка, который, сам по себе взятый, является продуктом духа народа, проливает свет на психологическую закономерность индивидуального мышления. Эволюция мифологических представлений дает образец для анализа созданий индивидуальной фантазии, а история обычаев ос­вещает развитие индивидуальных мотивов воли.

Итак, психология народов — самостоятельная наука наряду с ин­дивидуальной психологией, и хотя она и пользуется услугами после­дней, однако и сама оказывает индивидуальной психологии значи­тельную помощь.

<...> В этих областях искомый характер общей закономерности со­четается с выражающимся в жизни как индивидуума, так и народов характером исторического развития. Язык содержит в себе общую фор­му живущих в духе народа представлений и законы их связи. Мифы таят в себе первоначальное содержание этих представлений в их обус­ловленности чувствованиями и влечениями. Наконец, обычаи пред­ставляют собой возникшие из этих представлений и влечений общие направления воли. Мы понимаем поэтому здесь термины миф и обычаи в широком смысле, так что термин «мифология» охватывает все перво­бытное миросозерцание, как оно под влиянием общих задатков чело­веческой природы возникло при самом зарождении научного мышле­ния; понятие же «обычаи» обнимает собой одновременно и все те за­чатки правового порядка, которые предшествуют планомерному развитию системы права, как историческому процессу.

Таким образом, в языке, мифах и обычаях повторяются, как бы на высшей ступени развития, те же элементы, из которых состоят

40

данные, наличные состояния индивидуального сознания. Однако ду­ховное взаимодействие индивидуумов, из общих представлений и вле­чений которых складывается дух народа, привносит новые условия. Именно эти новые условия и заставляют народный дух проявиться в двух различных направлениях, относящихся друг к другу приблизи­тельно как форма и материя — в языке и в мифах. Язык дает духовно­му содержанию жизни ту внешнюю форму, которая впервые дает ему возможность стать общим достоянием. Наконец, в обычаях это общее содержание выливается в форму сходных мотивов воли. Но подобно тому как при анализе индивидуального сознания представ­ления, чувствования и воля должны рассматриваться не как изолированные силы или способности, но как неотделимые друг от друга составные части одного и того же потока душевных пережива­ний, точно так же и язык, мифы и обычаи представляют собой об­щие духовные явления, настолько тесно сросшиеся друг с другом, что одно из них немыслимо без другого. Язык не только служит вспо­могательным средством для объединения духовных сил индивидуу­мов, но принимает сверх того живейшее участие в находящем себе в речи выражение содержании; язык сам сплошь проникнут тем мифо­логическим мышлением, которое первоначально бывает его содер­жанием. Равным образом и мифы, и обычаи всюду тесно связаны друг с другом. Они относятся друг к другу так же, как мотив и поступок: обычаи выражают в поступках те же жизненные воззрения, которые таятся в мифах и делаются общим достоянием благодаря языку. И эти действия в свою очередь делают более прочными и развивают дальше представления, из которых они проистекают. Исследование такого вза­имодействия является поэтому, наряду с исследованием отдельных фун­кций души народа, важной задачей психологии народов. <...>

Если поэтому на первый взгляд и может показаться странным, что именно язык, мифы и обычаи признаются нами за основные про­блемы психологии народов, то чувство это, по моему мнению, исчез­нет, если читатель взвесит то обстоятельство, что характер общезна­чимости основных форм явлений наблюдается преимущественно в указанных областях, в остальных же — лишь поскольку они сводятся к указанным трем. Предметом психологического исследования, кото­рое имеет своим содержанием народное сознание в том же смысле, в каком индивидуальная психология имеет содержанием индивидуаль­ное сознание, может быть поэтому, естественным образом, лишь то, что для народного сознания обладает таким же общим значением, какое для индивидуального сознания имеют исследуемые в индиви­дуальной психологии факты. В действительности, следовательно, язык, мифы и обычаи представляют собой не какие-либо фрагменты твор­чества народного духа, но самый этот дух народа в его относительно еще не затронутом индивидуальными влияниями отдельных процес­сов исторического развития виде.

41

Г. Лебон

ДУША ТОЛПЫ*

I. Общая характеристика толпы. Психологический закон ее духовного единства

<...> С психологической точки зрения слово «толпа» получает со­вершенно другое значение. Сознательная личность исчезает, при­чем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, име­нуемое толпой, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты. Собрание в таких случаях становится орга­низованной толпой или толпой одухотворенной, составляющей еди­ное существо и подчиняющейся закону духовного единства толпы.

Одного факта случайного нахождения вместе многих индивидов недостаточно для того, чтобы они приобрели характер организован­ной толпы.

Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и при­обретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы. Стоит ка­кой-нибудь случайности свести этих индивидов вместе, чтобы все их действия и поступки немедленно приобрели характер действий и по­ступков толпы. <...>

Не имея возможности изучить здесь все степени организации тол­пы, мы ограничимся преимущественно толпой, уже совершенно орга­низованной. Таким образом, из нашего изложения будет видно лишь то, чем может быть толпа, но не то, чем она всегда бывает. Только в этой позднейшей фазе организации толпы среди неизменных и пре­обладающих основных черт расы выделяются новые специальные черты и происходит ориентирование чувств и мыслей собрания в одном и том же направлении, и только тогда обнаруживает свою силу выше­названный психологический закон духовного единства толпы. <...>

Самый поразительный факт, наблюдающийся в одухотворенной толпе, следующий: каковы бы ни были индивиды, составляющие ее, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одно­го их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образо­вался род коллективной души, заставляющей их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чув­ствовал каждый из них в отдельности. <...>

*Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 156—185.

42

Не трудно заметить, насколько изолированный индивид отлича­ется от индивида в толпе, но гораздо труднее определить причины этой разницы. Для того чтобы хоть несколько разъяснить себе эти при­чины, мы должны вспомнить одно из положений современной пси­хологии, а именно то, что явления бессознательного играют выдаю­щуюся роль не только в органической жизни, но и в отправлениях ума. Наши сознательные поступки вытекают из субстрата бессозна­тельного, создаваемого в особенности влияниями наследственности. В этом субстрате заключаются бесчисленные наследственные остатки, составляющие собственно душу расы. <...>

Элементы бессознательного, образующие душу расы, именно и являются причиной сходства индивидов этой расы.

Эти общие качества характера, управляемые бессознательным и существующие в почти одинаковой степени у большинства нормаль­ных индивидов расы, соединяются вместе в толпе. В коллективной душе интеллектуальные способности индивидов и, следовательно, их индивидуальность исчезают; разнородное утопает в однородном, и берут верх бессознательные качества.

Такое именно соединение заурядных качеств в толпе и объясняет нам, почему толпа никогда не может выполнить действия, требующие возвышенного ума. Решения, касающиеся общих интересов, принятые собранием даже знаменитых людей в области разных специальностей, мало все-таки отличаются от решений, принятых собранием глупцов, так как и в том и в другом случае соединяются не какие-нибудь выдаю­щиеся качества, а только заурядные, встречающиеся у всех. В толпе мо­жет происходить накопление только глупости, а не ума. <...>

Появление этих новых специальных черт, характерных для толпы и притом не встречающихся у отдельных индивидов, входящих в ее состав, обусловливается различными причинами. Первая из них зак­лючается в том, что индивид в толпе приобретает, благодаря только численности, сознание непреодолимой силы, и это сознание дозво­ляет ему поддаваться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда бывает один. В толпе же он менее склонен обуздывать эти инстинкты, потому что толпа анонимна и не несет на себе ответ­ственности. Чувство ответственности, сдерживающее всегда отдель­ных индивидов, совершенно исчезает в толпе.

Вторая причина — заразительность или зараза — также способ­ствует образованию в толпе специальных свойств и определяет их на­правление. Зараза представляет собой такое явление, которое легко указать, но не объяснить; ее надо причислить к разряду гипнотичес­ких явлений, к которым мы сейчас перейдем. В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что инди­вид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит челове­ческой природе, и потому человек способен на него лишь тогда, ког­да он составляет частицу толпы.

43

Третья причина, и притом самая главная, обусловливающая появ­ление у индивидов в толпе таких специальных свойств, которые могут не встречаться у них в изолированном положении, — это восприимчи­вость к внушению; зараза, о которой мы только что говорили, служит лишь следствием этой восприимчивости. <...> Он уже не сознает своих поступков, и у него, как у загипнотизированного, одни способности исчезают, другие же доходят до крайней степени напряжения. Под вли­янием внушения такой субъект будет совершать известные действия с неудержимой стремительностью; в толпе же эта неудержимая стреми­тельность проявляется с еще большей силой, так как влияние внуше­ния, одинаковое для всех, увеличивается путем взаимности. Люди, об­ладающие достаточно сильной индивидуальностью, чтобы противиться внушению, в толпе слишком малочисленны и потому не в состоянии бороться с течением. Самое большее, что они могут сделать, — это отвлечь толпу посредством какого-нибудь нового внушения. Так, на­пример, удачное слово, какой-нибудь образ, вызванный кстати в вообра­жении толпы, отвлекали ее иной раз от самых кровожадных поступков.

Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяе­мое внушением, и стремление превратить немедленно в действия вну­шенные идеи — вот главные черты, характеризующие индивида в толпе.

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, чело­век спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным чело­веком; в толпе — это варвар, т.е. существо инстинктивное. У него обна­руживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сход­ство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе чрезвы­чайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие и его интересам, и его привычкам. <...> Толпа в интеллектуальном отношении всегда стоит ниже изолиро­ванного индивида, но с точки зрения чувств и поступков, вызываемых этими чувствами, она может быть лучше или хуже его, смотря по об­стоятельствам. Все зависит от того, какому внушению повинуется толпа. Именно это обстоятельство упускали совершенно из виду все писатели, изучавшие толпу лишь с точки зрения ее преступности. Толпа часто бывает преступна — это правда, но часто также она бывает героична. Толпа пойдет на смерть ради торжества какого-нибудь верования или идеи; в толпе можно пробудить энтузиазм и заставить ее, ради славы и чести, идти без хлеба и оружия, как во времена крестовых походов, освобождать Гроб Господен из рук неверных или же, как в 93-м году, защищать родную землю. Это героизм, несколько бессознательный, конечно, но именно при его-то помощи и делается история. Если бы на счет народам ставились только одни великие дела, хладнокровно обду­манные, то в мировых списках их значилось бы весьма немного. 44

II. Чувства и нравственность толпы

<...> В числе специальных свойств, характеризующих толпу, мы встре­чаем, например, такие: импульсивность, раздражительность, неспособ­ность обдумывать, отсутствие рассуждения и критики, преувеличенную чувственность и т.п., которые наблюдаются у существ, принадлежащих к низшим формам эволюции, как то: у женщин, дикарей и детей.

1. Импульсивность, изменчивость и раздражительность толпы

<...> Так как возбудители, действующие на толпу, весьма разно­образны и толпа всегда им повинуется, то отсюда вытекает ее чрезвы­чайная изменчивость. <...>

Из-за этой изменчивости толпой очень трудно руководить, осо­бенно если часть общественной власти находится в ее руках.

Толпа не только импульсивна и изменчива: как и дикарь, она не допускает, чтобы что-нибудь становилось между ее желанием и реали­зацией этого желания. Толпа тем менее способна допустить это, если численность создаст в ней чувство непреодолимого могущества. Для индивида в толпе понятия о невозможности не существует. Изолиро­ванный индивид сознает, что он не может один поджечь дворец, раз­грабить магазин, а если даже он почувствует влечение сделать это, то легко устоит против него. В толпе же у него является сознание могущества, доставляемого ему численностью, и достаточно лишь внушить ему идеи убийства и грабежа, чтобы он тотчас же поддался искушению. <...>

2. Податливость внушению и легковерие толпы

<...> Как бы ни была нейтральна толпа, она все-таки находится чаще всего в состоянии выжидательного внимания, которое облегча­ет всякое внушение. Первое формулированное внушение тотчас же передается вследствие заразительности всем умам, и немедленно воз­никает соответствующее настроение. Как у всех существ, находящих­ся под влиянием внушения, идея, овладевшая умом, стремится выра­зиться в действии.

Блуждая всегда на границе бессознательного, легко подчиняясь вся­ким внушениям и обладая буйными чувствами, свойственными тем су­ществам, которые не могут подчиняться влиянию рассудка, толпа, ли­шенная всяких критических способностей, должна быть чрезвычайно легковерна. Невероятное для нее не существует, и это надо помнить, так как этим объясняется та необычная легкость, с которой создаются и распространяются легенды и самые неправдоподобные рассказы. <...>

Толпа мыслит образами, и вызванный в ее воображении образ в свою очередь вызывает другие, не имеющие никакой логической свя­зи с первым. <...>

45

Казалось бы, что искажения, которые претерпевает какое-нибудь событие в глазах толпы, должны иметь весьма разнообразный харак­тер, потому что индивиды, составляющие толпу, обладают весьма различными темпераментами. Но ничуть не бывало. Под влиянием за­разы эти искажения имеют всегда одинаковый характер для всех ин­дивидов. Первое искажение, созданное воображением одного из ин­дивидов собрания, служит ядром заразительного внушения. Прежде чем изображение св. Георгия было замечено всеми на стенах Иеруса­лима и на всех окнах, его увидел сначала только один из присутству­ющих, и путем внушения и заразы чудо, указанное им, было тотчас же принято на веру всеми остальными.

Таков всегда механизм всех коллективных галлюцинаций, о кото­рых часто говорится в истории и достоверность которых подтвержда­ется тысячами человек. <...>

Самые сомнительные события — это именно те, которые наблю­дались наибольшим числом людей. Говорить, что какой-нибудь факт единовременно подтверждается тысячами свидетелей, — это значит сказать в большинстве случаев, что действительный факт совершенно не похож на существующие о нем рассказы.

Из всего вышесказанного явственно следует, что к историческим сочинениям надо относиться как к произведениям чистой фантазии, фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся плохо и сопро­вождаемых объяснениями, сделанными позднее. <...> Разве мы знаем хоть одно слово правды о жизни великих людей, игравших выдающу­юся роль в истории человечества, например, о Геркулесе, Будде и Магомете?

Не нужно даже, чтобы прошли столетия после смерти героев, для того чтобы воображение толпы совершенно видоизменило их легенду. Превращение легенды совершается иногда в несколько лет. Мы виде­ли, как менялась несколько раз, менее чем в пятьдесят лет, легенда об одном из величайших героев истории. При Бурбонах Наполеон изоб­ражался каким-то идиллическим филантропом и либералом, другом униженных, воспоминание о котором, по словам поэтов, должно жить долго под кровлей хижин. Тридцать лет спустя добродушный герой превратился в кровожадного деспота, который, завладев властью и свободой, погубил три миллиона человек единственно только для удовлетворения своего тщеславия. <...>