Geum.ru

…Они бродят по улицам современных городов. …Они тусуются по продвинутым рок клубам. Вы слушаете, как они играют, как говорят, как смеются

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 19 Ч.2
Глава 20 Ч.1
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   23




Глава 19 Ч.2

Что то снова ударилось в дверь. Судя по звуку, в нее колотили большим куском кварца, который стоял в коридоре. Стив увидел, что защелка выскользнула из пазов. Еще удар – и дверь приоткрылась. Краем глаза Стив видел, как Дух приподнимается на кровати, прижавшись спиной к деревянной спинке.
В дверях появились две темные фигуры – те самые двое, которые были повыше и помощнее зеленоглазого парня, которого Стив приложил битой по роже, – кстати, и зеленоглазый был с ними. Они поддерживали его с обеих сторон. Вся нижняя половина его лица представляла собой жуткую маску из запекшейся крови и сплошного лилового синяка. Его руки безвольно свисали по бокам – тоже все вымазанные в крови, – пальцы непроизвольно сжимались и разжимались. Когда он открыл рот, чтобы заговорить, Стив отметил с чувством глубокого удовлетворения, что он вышиб этому мудаку почти все передние зубы.

– Ты ударил меня по лицу, – сказал зеленоглазый. Странно, но его голос звучал нормально. То есть чисто и четко, а не так, как должен звучать голос у человека с разбитым лицом и повыбитыми зубами, который должен испытывать жуткую боль. – Мне не нравится, когда меня бьют по лицу. Сейчас мы тебе объясним, насколько ты был неправ.
– Давай попробуй, урод. Если хочешь еще раз схлопотать по роже, – ответил Стив. Он очень надеялся, что его голос звучит уверенно. Потому что он вовсе не чувствовал себя уверенным. Но он знал, что нельзя выказывать страха перед этими мудаками, пусть даже от них воняло, как будто они сегодня завтракали дохлым енотом, подобранным у дороги. И не только сегодня, кстати. Стив схватил «своего» парня за горло. Теперь, когда они стояли так близко, он разглядел светло русые корни его крашеных черных волос и нежную кожу на голове и понял, что, если так будет нужно, он найдет в себе силы огреть его битой по голове.
Зеленоглазый на секунду задумался.
– Отпусти его, – сказал он, – и будем считать, что у нас ничья. Но если нам придется драться, тогда можешь сразу настраиваться на то, что я раздеру твоего хорошенького дружка голыми руками и съем его печень на завтрак.
– Послушай, мудила, ты меня так напугал, что я прямо уже весь дрожу. – Стив чуть сильнее сжал горло мальчишки, и тот закашлялся, хотя и не стал отбиваться или кричать.
– Не мудила, а Зиллах, – сказал зеленоглазый. – Кстати, запомни имя. Когда я вгрызусь тебе в сердце, ты будешь знать, чьи это зубы.
– Ага, только сначала пойди собери их с пола, а то нечем будет вгрызаться. – Стиву показалось, что парень, которого он душил, попытался рассмеяться. Очень вовремя. Он слегка ослабил хватку.
Зиллах посмотрел на своих рослых дружков. Они были похожи на двух диких котов, изготовившихся к прыжку.
– Молоха, Твиг, – сказал он, – возьмите его. Если получится, попытайтесь спасти мальчишку.
Стив понял, что шутки закончены. Он оттолкнул Никто и взял биту на изготовку, не сводя настороженных глаз с Молохи и Твига.
Один набросился на него сверху, второй попытался упасть под ноги. Стив опустил биту и почувствовал, как она мягко ударила по густым волосам. Парень, которого он ударил, ошалело тряхнул головой, но мгновенно пришел в себя. Пара сильных рук обхватила Стива за ноги, бледное хищное лицо приблизилось к его лицу, он потерял равновесие и упал на кровать. Молоха и Твиг навалились на него сверху.
Острые ногти полоснули его по груди, так что показалась кровь. Острые зубы вонзились ему в руку, он закричал и выронил биту. Она упала на пол и закатилась под кровать. Зиллах словно молния пролетел через комнату и поднял биту.
Кто то из нападавших ткнулся лицом Стиву в шею. Взъерошенные грязные волосы щекотались нещадно. Стив наклонил голову, стараясь прижать подбородок плотнее к груди. Он чувствовал горячую липкую слюну у себя на шее. Чувствовал острые зубы, которые уже примеряются для укуса.
– Подождите пока, – тихо сказал Зиллах, и зубы неохотно убрались. Один из нападавших встал, а второй остался держать Стива – он сидел у него на груди и прижимал его руки к кровати. Молоха и Твиг были крупными и поразительно сильными ребятами, и сейчас, когда кто то из них – один хрен, кто именно, – сидел всем своим весом на груди у Стива, тот почти задыхался. У Духа не было даже времени, чтобы вступить в драку. Второй здоровяк уже крепко держал его, не давая пошевелиться. Стив попытался достать Зиллаха ногой, но тот изящно отступил подальше.
Никто оторвался от стены и умоляюще протянул руки:
– Не делайте им ничего, пожалуйста. Зиллах фыркнул и выплюнул на пол сгусток крови.
– Почему? – спросил он спокойно, но это было опасное спокойствие.
– Потому что они меня знают. Дух знает, кто я. Он сам сказал.
– Да? – Разбитые губы Зиллаха растянулись в подобие улыбки. – Я тоже знаю, кто ты. Ты – хорошенький маленький мальчик, который еще не научился знать свое место. Ты – маленькая зараза, и я лично перегрызу тебе глотку, если ты СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ЗАТКНЕШЬСЯ! – Зиллах шагнул к Никто и со всей силы ткнул ему в живот бейсбольной битой. Никто задохнулся и отступил назад, держась за живот обеими руками.
– Я хочу, чтобы он смотрел. – Зиллах взмахнул битой перед лицом у Стива. – Мне эта штука без надобности. Я справлюсь с вами обоими голыми руками. Но раз ты меня треснул…
Зиллах подошел к изголовью кровати и встал над Духом. Стив запрокинул голову до предела. Зиллах ткнул битой Духу в лицо, и в горле у Стива пересохло.
– Такая хорошая твердая деревяшка. Но такая унылая. Надо бы ее раскрасить, как думаешь? Может быть, красной КРОВЬЮ… или мягкими светлыми ВОЛОСАМИ… или чьими то шибко умными МОЗГАМИ?
На последнем слове голос Зиллаха сорвался на крик, и он занес биту для удара. Стив резко выбросил вверх колени и дернулся со всей силы, пытаясь сбросить с себя то ли Молоху, то ли Твига, хрен их там разберет. Но тот даже не шелохнулся, а бита уже опускалась, опускалась…
– НЕЕЕЕЕТ! – Черное смазанное пятно промелькнуло в воздухе, черный плащ взметнулся, как огромные крылья; что то большое и темное просвистело над кроватью и врезалось в Зиллаха. Бита выпала у него из рук и отлетела в дальний конец комнаты. Там как раз было окно. Бита разбила стекло и вылетела наружу.
Никто с Зиллахом отлетели к противоположной стене. Зиллах принял на себя основной удар. Он безвольно сполз по стене на пол и так и остался сидеть, оглушенный На стене – в том месте, где Зиллах приложился головой, – осталось бледное пятно крови в форме запятой. От него разбежались тонкие трещинки в штукатурке.
Никто скорчился рядом с Зиллахом, все еще пытаясь отдышаться.
– Прости меня, – всхлипнул он. – Ты заставил меня убить Лейна, и я это сделал. Но только не Духа. Только не Духа.
Молоха с Твигом так офигели от этого представления, что отпустили Стива с Духом. Стив вскочил на ноги и приготовился защищаться – он не сомневался, что они сейчас снова набросятся на него. Но вместо этого они подошли к распростертому на полу Зиллаху.
Твиг схватил Никто за грудки и рывком поднял его на ноги. Молоха поднес руку к лицу. Стив с удивлением увидел, что он собирается прокусить кожу у себя на запястье. И не просто собирается, а уже кусает. Когда из прокушенной раны потекла кровь. Молоха склонился над Зиллахом и прижал свое запястье к его губам.
У Стива ужасно болели руки. Наверное, это было последствие резкого выброса адреналина. И только потом до него дошло, что он сжимал биту так крепко, что его пальцы никак не хотели разгибаться – они были по прежнему согнуты в форме ее рукоятки.

Когда Твиг рывком поднял Никто с пола, тот почувствовал кровь у себя во рту – наверное, прикусил губу или язык. Вкус крови напомнил ему про коктейль в бутылке из под вина и про пир, который они устроили все вчетвером на крови Лейна. Больше всего на свете ему хотелось сейчас оказаться обратно в фургончике – пить и петь на пути в Новый Орлеан. Ему хотелось как можно скорее убраться отсюда. Что то пошло не так.
Зиллах был жив. Хотя, судя по виду, он должен быть мертвым. Он не отключился, когда ему со всей дури врезали по лицу бейсбольной битой, и Никто был уверен, что и удар о стену он бы тоже пережил – хотя, будь на его месте кто то другой, он бы наверняка сломал шею. Но два таких сильных удара подряд все таки вырубили Зиллаха. Может быть, кровь Молохи приведет его в чувство. Никто не знал, что сделает с ним Зиллах, когда придет в себя. С ним, и со Стивом, и с Духом. Нужно скорей убираться отсюда, пока Зиллах не оклемался.
Он оторвал руки Твига от своего плаща.
– Чего ты стоишь тут, теряешь время?! – закричал он. – Зиллах тебя не просил со мной разбираться. И он тяжело ранен.
– Из за тебя, между прочим, – прорычал Твиг. Никто чувствовал, как дрожат руки Твига. Ему, наверное, очень хотелось вцепиться в горло Никто. Никто понимал, что, если это случится, Твиг придушит его, как котенка.
– Лучше оставь меня для него. Пусть он сам меня накажет. Представляешь, как он распсихуется, когда придет в себя и обнаружит, что ты меня уже прикончил?!
Теперь Никто был уверен, что Твиг сейчас бросится на него и разорвет ему горло зубами. А если Твиг бросится на него, то и Молоха тоже. Они убьют сначала его, а потом – Стива с Духом. Никто поймал взбешенный взгляд Твига и уже не отпускал. Твиг был сильнее его. Он был психованнее и злее.
Но Никто был хитрее.
– Зиллах истекает кровью, – сказал он. – Если вы мне не поможете, я сам его вынесу. Я его вынесу сам. Но он все узнает, и ему это вряд ли понравится.
Он напрягся, готовый драться, если Твиг набросится на него.
Глаза Твига вспыхнули диким и хищным огнем.
Никто выдержал его взгляд.
И Твиг опустил глаза.

Потом Стив не мог найти слов, чтобы описать Духу, что он чувствовал в следующие пару минут. Дух, конечно, все понял. Но вовсе не потому, что Стив сумел подобрать правильные слова.
Атмосфера в комнате едва заметно изменилась. Она по прежнему была напряженной, наэлектризованной и опасной – пропитанной кровью и вероятностью убийства. Но что то все таки изменилось.
Стив никогда не считал себя далековосприимчивым человеком, но он тоже это почувствовал. Позднее он сказал Духу:
– Если даже я это почувствовал, значит, что то такое там было.
Как будто мальчик в черном плаще излил некую ауру, исполненную тепла, беззащитного и хрупкого. Это было похоже (Стив качал головой и смущенно смеялся, когда говорил об этом Духу) на неуловимую сущность ушедшего детства. Там было все: детская присыпка и сигаретный дым, забытые игрушки и черные карандаши для глаз, разорванные черные кружева, детские стихи и сортиры ночных клубов, где всегда пахнет блевотиной. Эта была чистейшая сущность всего, что потеряно безвозвратно, и всего, что пришло ему на смену.
Мне двадцать три года , – подумал Стив, хотя и не понял, с чего бы вдруг он об этом задумался. – Вроде как я уже взрослый. Я уже больше не верю в сказки. Никто не придет и не сделает так, чтобы все было опять хорошо. Потому что таких просто нет, кто бы смог это сделать.
А потом – как то вдруг – в комнате не осталось никого, кроме него и Духа, и в воздухе снова повисло искрящее электрическое напряжение. Но теперь в нем уже не было запаха крови и желания убивать.
– Помоги мне его донести, – сказал Никто Молохе. Потом повернулся к Твигу. – А ты иди заводи фургон.
Глаза Твига вновь вспыхнули жгучим огнем, и Стив даже подумал, что на этот раз мальчик зашел уже слишком далеко. Но Твиг только с шумом вздохнул. – Стив почувствовал запах подгнившей крови – и вышел из комнаты.
Никто с Молохой подхватили Зиллаха с обеих сторон и помогли ему встать. Никто взглянул на Стива и попытался улыбнуться. В его глазах гордость боролась с печалью.
– Они ничего вам не сделали, я им не дал, – сказал он. – Теперь, может быть, вы мне поверите. Я не хотел, чтобы все получилось так.
Теперь, когда боевой запал потихонечку проходил, Стив позволил себе дать слабинку.
– Уходите, – сказал он устало. – Все уходите.
– Не переживай, мы уходим. – Никто взглянул на Духа, и на мгновение его показное спокойствие дрогнуло. Но он быстро взял себя в руки.
Стив смотрел на этого странного мальчика и чувствовал, как его злость проходит. В грязном и мятом плаще, с этими сальными, явно крашенными черными волосами, бледный и изможденный, как будто он не высыпался и не питался нормально уже пару недель как минимум, он тем не менее отнюдь не казался жалким – было в нем какое то странное достоинство. Его лицо – чистое и открытое – было совсем совсем юным, и когда он выпрямился в полный рост, держа на плече безвольную руку Зиллаха, на этом юном лице отразилась такая запредельная святость, что Стиву на миг стало страшно. Это было лицо человека, который узнал то место, куда стремился всю жизнь, – то самое правильное место, где ему обязательно будет хорошо.
По сравнению с этим мальчиком его приятели выглядели конченными мерзавцами.

Дух смотрел на Никто. Когда он проснулся, он увидел обрывки картин из его прошлого. Младенец… яркие улицы в вихре карнавала… лужа крови на деревянном полу. Он сразу понял, что Никто как то связан с той бедой, которую он предчувствует уже давно, – с бедой, которая, может быть, уже наступила. Большинство этих образов уже стерлось из памяти Духа, но он знал, что их можно вернуть, если чуть чуть постараться.
Но вместо этого Дух сделал одну вещь, которую ни разу не делал раньше. Он попытался закрыться от Никто – сделать так, чтобы не прикасаться сознанием к сознанию Никто, чтобы не раскрыть его темных секретов. Он не хотел знать, кто такой Никто на самом деле, откуда он появился и куда он теперь направляется. Он не хочет чувствовать боль этого странного мальчика, потому что не может ее облегчить. Никто был потерян. Может быть, он еще сам не знает об этом… но скорее всего он знает. И это пугало Духа больше всего. Может быть, он уже знает. И это – его сознательный выбор.
Зиллах едва держался на ногах, даже при том, что его поддерживали с двух сторон. Под коркой запекшейся крови и раздувшихся синяков его лицо было неправдоподобно красивым – красотой мраморной статуи или изящной маски: точеной, правильной, но холодной. Красотой мертвого дерева, которое никогда больше не зацветет. Его губы, алые от помады и крови, были растянуты в горькой усмешке над выбитыми зубами. В зеленых глазах цвета смертельного яда тоже плескалась горечь.
– С ним все в порядке? – спросил Дух. – Он… – И умолк на полуслове, широко распахнув глаза. Глухой и бесполый голос заговорил у него в голове:
Нет, со мной все совсем не в порядке. Мне очень больно, потому что твой идиот приятель засветил мне по лицу бейсбольной битой, а мой любовник предал меня ради ваших никчемных песен. Ну и что? Я могу вытерпеть боль. Боль все равно пройдет. И если я вдруг решу вернуться и отомстить болью за боль, я это сделаю, мой прелестный провидец. Или, если тебе больше нравится так, я тебя поцелую, как целуются только любовники, и отравлю тебя своей слюной. Я научу тебя извращениям, о которых ты даже не смеешь мечтать. Хочешь, я разорву тебе грудь и испачкаю губы в крови прямо у тебя из сердца и только потом поцелую тебя, чтобы ты пил свою кровь с моих губ? Тебя это не соблазняет?
– Нет, – сказал Дух. – И вообще убирайся. – Он даже не понял, сказал он это вслух или просто подумал. Но это было не важно. Он знал, что Зиллах его услышит. Голос у него в голове взорвался смехом, диким и непристойным. Духу представилась пустая душа, существо без моральных принципов и страстей, кроме тех, которые можно удовлетворить по минутной прихоти, – безумный ребенок, которому позволено все.
Теперь Дух видел Зиллаха и остальных сквозь пелену слез. Он плакал вовсе не потому, что некое злобное развращенное существо ворвалось в его мысли, хотя ощущение было действительно не из приятных. Он плакал из за Никто. Из за этого тихого мальчика с тонким лицом, черными крашеными волосами и затравленными глазами. Из за мальчика, который любил Зиллаха всей душой.

– Прекратите, – сказал Никто. – Пожалуйста, прекратите. Мы уезжаем. – Он потащил Молоху и Зиллаха к двери.
Он не хотел, чтобы все получилось так. Не хотел всей этой боли. Но откуда ему было знать, что случится нечто подобное? Ему никто ничего не сказал. Они научили его, как рвать зубами тугую плоть, сопротивляющуюся насилию, как выжать последнюю каплю крови из холодного безвольного тела, которое еще две минуты назад было живым и теплым. Но никто не сказал ему, как быстро и неумолимо тот, другой, мир – про себя Никто стал называть его миром дневного света – начнет блекнуть и отдаляться. Зиллах не сказал ему: Теперь твой мир – это мы; мы и другие такие, как мы. Теперь у тебя больше не будет друзей, кроме таких, как мы. Потому что по другому просто не бывает. Или, как сказали бы Молоха с Твигом: все остальные для нас – это просто коктейль.
Он в последний раз посмотрел на Духа. Ему хотелось забраться в постель вместе с Духом, накрыться мягкими теплыми пледами и «кусачими» одеялами, обнять его крепко крепко и заснуть рядом с ним. Дух может стать ему другом, а не диким и хищным хозяином, как Зиллах. Если бы Дух полюбил его, может быть, у него еще был бы выбор – какой жизнью жить.
Но Духу он не нужен. И почему он вообще задумывается об этом?! Он уже сделал свой выбор. И даже не то чтобы сделал выбор. Он просто вернулся домой.

Стив пошел следом за ними, чтобы убедиться, что они действительно уходят. Похоже, мальчик в черном плаще плакал – судя по темным кругам краски, расплывшейся вокруг глаз. Стиву вдруг стало его жалко. Он же еще совсем юный, лет тринадцать четырнадцать. Сейчас ему самое время пробовать первый косяк или в первый раз завалиться в постель с девчонкой, а не врываться в чужие дома в компании отмороженных мудаков. Впрочем, он сам сделал выбор. И ничья жалость ему не поможет. Стив покосился на Духа, но тот смотрел в окно, пряча взгляд.
Стив прошел следом за ними до самой гостиной.
– Я не знаю, как вы сюда залезли, – сказал он. – Но, может быть, выйдете через дверь?
Мальчик – Никто; что за дурацкое имя, что за кошмарное имя, если подумать, – обернулся уже на пороге и посмотрел на Стива. И в его темных глазах Стив снова увидел чистейшую сущность потерянного, безвозвратно ушедшего детства. Темную невинность, обреченную печаль. И еще – стыд.
– Мне очень жаль, – повторил Никто.
Стиву хотелось сказать, мол, забей – все нормально. Но тут Зиллах поднял голову и посмотрел на него. Его глаза были мутными, а из разбитых губы и носа по прежнему сочилась кровь. Стив очень надеялся, что его удар не пройдет без последствий. Может быть, у Зиллаха будет сотрясение мозга. Может быть, даже в тяжелой форме. Но Зиллаху все таки удалось разлепить распухшие губы и выдавить четыре слова:
– Ты за это заплатишь.
– УЕБЫВАЙТЕ ОТСЮДА! – закричал Стив. Сломанный нос и разбитые губы… ему было плевать. Он бы с радостью еще пару раз приложился битой к роже этого мудака… но и кулак тоже сойдет.
Но Молоха с Никто уже вывели Зиллаха на крыльцо. Стив увидел черный фургончик, припаркованный в дальнем конце подъездной дорожки. Из его выхлопной трубы уже валил дым. Стив подумал, что надо бы запомнить номера, но потом понял, что все равно не станет звонить в полицию; они там все очень прыткие, если им выпадает случай влепить тебе срок за хранение травки или за распитие спиртных напитков в неположенном месте, но когда тебе нужно, чтобы они занялись чем нибудь для тебя, тут то их энтузиазм затухает.
Стив захлопнул входную дверь. Три темных силуэта – один большой и взъерошенный и два изящных и тонких – промелькнули мимо окна и ушли.
Он вернулся в комнату Духа. Дух лежал на спине, глядя на звезды на потолке. Его руки безвольно лежали поверх одеяла. Стив присел на краешек кровати.
– Блин, – сказал он. – А нам сегодня концерт играть.
– Они тоже там будут, – ответил Дух с непоколебимой уверенностью.




Глава 20 Ч.1

Около часа черный фургончик кружил по Потерянной Миле. Городок был такой маленький, что за этот час они объехали его весь раза четыре. Никто сидел, прижавшись лицом к стеклу. Зиллах лежал на диване, все еще оглушенный после тех двух ударов.
Никто чувствовал себя виноватым. Как это, наверное, больно, когда кто то бросается на тебя и со всей силы впечатывает тебя головой в стену. Он не хотел делать Зиллаху больно; просто, когда он увидел, что Зиллах собирается раскроить Духу череп бейсбольной битой, он понял, что никогда не простит себе смерти Духа, и набросился на Зиллаха, не задумываясь о последствиях. Просто он должен был что то сделать. И быстро.

Теперь Зиллах скорее всего не захочет, чтобы Никто оставался с ними, и высадит его где нибудь на пустынном шоссе. Или – что вероятней – они просто убьют его и выпьют его кровь, как это было с Лейном. Никто с удивлением понял, что ему все равно. Он сам все просрал: хотел иметь все и сразу, а в итоге все потерял.
Через какое то время Зиллах сел на диване и угрюмо уставился в окно на пыльные витрины магазинчиков, на заправку с древними допотопными колонками, на психоделические красно синие завихрения в витрине музыкального магазина. Потом его вновь охватила слабость, и он уронил голову на колени. А когда Никто попытался обнять Зиллаха, тот отстранился.
Точно так же вели себя и его друзья дома. Когда предыдущий бой френд Джули подарил ей на день рождения билеты на концерт «Cure» в двадцатом ряду, а не в десятом, как она хотела, она устроила настоящий спектакль вселенской скорби. По вечерам она никуда не ходила: сидела у себя в комнате и читала стихи Сильвии Плат и Энн Секстон. И без того слишком худая, она еще похудела на целых шесть фунтов. Когда кто нибудь в школе пытался с ней заговорить, она выдерживала театральную паузу секунд на пять, потом печально качала головой и уходила прочь. Так продолжалось неделю.
И Зиллах теперь демонстрировал точно такую же неизбывную скорбь. Но Никто это не злило – да, Зиллах откровенно им манипулировал, но он это заслужил, потому что сделал Зиллаху больно. Его злило другое: что он действительно чувствовал себя виноватым. Он действительно все испортил, и всеобщее унылое настроение – целиком его вина. Только из за того, что красивое лицо Зиллаха было безнадежно обезображено, Никто чувствовал себя так, словно он обоссал Мону Лизу или что нибудь в этом роде. Все угрюмо молчали. Никто даже не пил. Атмосфера непреходящего праздника, царившая у них в фургончике, как то разом померкла, сменившись серой апатией. Никто вдруг задумался, и уже не в первый раз: а сколько лет его новым друзьям? Они казались ему намного старше его самого – старше и мудрее, – но сейчас они вели себя как обиженные подростки, которые психуют друг на друга и сами толком не знают почему.
Когда они в третий раз проезжали мимо музыкального магазина, Твиг притормозил и указал на плакат в витрине:
– Эй, малыш. А ну глянь.
Никто посмотрел. На плакате – таком же зернистом, как и фотка надгробного камня на обложке кассеты «Потерянных душ?», – был изображен каменный ангел с расправленными крыльями, опущенными долу глазами и рукой, поднятой в жесте то ли предостережения, то ли благословения. Прямо поперек фотографии шла витиеватая надпись: «ПОТЕРЯННЫЕ ДУШИ?» СЕГОДНЯ У СВЯЩЕННОГО ТИСА.
– А где он, этот священный тис? – спросил Молоха. – Где нибудь на кладбище?
– Наверное, это какой нибудь клуб, – сказал Никто. Он уже принял решение. Зиллах, наверное, будет только рад избавиться от него; а если нет, они могут убить его прямо здесь, посреди Потерянной Мили. – Высади меня где нибудь, – попросил он Твига. – Я хочу сходить на концерт.
Твиг притормозил.
– Ты что, уходишь от нас?! Теперь, когда начинается самое интересное?!
– А давайте его съедим? – сказал Молоха вполголоса. Зиллах, похоже, пришел в себя. Он поднял голову и посмотрел на Никто. Никто тоже смотрел на него, пытаясь осмыслить то, что он видит. Разорванная кожа на губах у Зиллаха почти зажила; там, где должны были быть кровоточащие раны, остались лишь свежие розоватые шрамы. Сломанный нос почти выпрямился. Его десны еще кровоточили, но не из за выбитых зубов. Они кровоточили потому, что у Зиллаха росли новые зубы – ослепительно белые на фоне нежно розовой плоти.
– Больно, между прочим, – сказал Зиллах.
Никто опустил глаза:
– Я знаю.
– Когда заживает, больно. Я чувствую каждую клетку: как они тянутся навстречу друг другу, – чувствую каждый нерв. И знаешь, когда меня в последний раз откуда то выносили? ЗНАЕШЬ?
– Когда?
– В 1910 м. Мне тогда было примерно столько же лет, сколько сейчас тебе. Меня подобрал молодой офицер артиллерии, дело было в Саванне, штат Джорджия. Я попросил его провести меня на офицерскую вечеринку… сказать, что я его младший брат… там подавали пунш, которым разве что бальзамировать трупы. Чего там только не намешали: вино, ром, джин, бренди, виски, шампанское…
Никто вспомнил коктейль, который они с Лейном придумали, когда еще только учились пить, – граммов по пятьдесят из каждой бутылки из бара родителей. Гадость была отменная, но по шарам ударяло знатно.
– В общем, я так надрался, что стал буянить. Сломал руку какой то барышне из семьи старых аристократов, прокусил ей левый сосок и выбил глаз. Пятеро взрослых мужчин еле сумели меня урезонить. Меня избили до полусмерти и выволокли на улицу. Там меня повесили на ближайшем же дереве, а когда все ушли, я перерезал веревку. И с тех пор ничего подобного не случалось, ты понимаешь? ДО СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ НИЧЕГО ПОДОБНОГО НЕ СЛУЧАЛОСЬ.
Зиллах наклонился так близко к Никто, что их лица теперь разделяло лишь несколько дюймов. Никто действительно видел, как рваные шрамы на лице у Зиллаха бледнеют прямо на глазах и проходят, не оставляя следов.
– Я понимаю, – сказал он Зиллаху. – Я ухожу.
Зиллах внимательно посмотрел на него.
– Нет, – прошептал он. – Нет, ты никуда не уйдешь. – Странная улыбка блуждала на его полузаживших губах. – Твоим друзьям мы ничего не сделали, так? Но ты получил свой урок. Так что лучше нам досмотреть представление всем вместе.
И Зиллах наконец протянул Никто руки. Его ладони были повернуты кверху, а пальцы слегка дрожали. Никто был почти уверен, что эта дрожь была непритворной. Почти. Он взял руки Зиллаха и поцеловал обе его ладони.

Остаток вечера Стив либо маялся от скуки, либо дрожал от возбуждения. Дух наблюдал за тем, как он демонстрирует стивофинновский вариант хождения из угла в угол, а именно: лежание на диване со сменой позы каждые десять секунд. Он заворачивался в плед и пытался читать. Он брал гитару или банджо, но убирал их в сторону, даже не прикасаясь к струнам. Потом он встал и достал старую коробку из под обуви, где у него хранились записки, открытки и письма от Энн. Взял наугад конверт, поддел ногтем марку и медленно оторвал ее. Потом взял еще конверт… а на третьем Дух не выдержал и ушел к себе в комнату.
Там он разделся и лег в постель. Включил радио и около часа просто лежал и слушал тягучие темные голоса на волне современной церковной музыки. Он старался не думать о незнакомцах, которые ворвались к нему в дом. Он был уверен, что Никто ему снился: для Духа сны о событиях, которые ему предстоит пережить, и о людях, с которыми предстоит встретиться, были таким же обычным делом, как поболтать по телефону с кем нибудь из приятелей.
И тут он вспомнил одну вещь, связанную с именем Зиллах. Тот странный цветочник упоминал это имя, и при этом его бледное лицо озарилось безумной надеждой: «У тебя есть новости от Зиллаха?» Вот она – связь. Но Дух по прежнему не знал, кто эти ребята и что им нужно в Потерянной Миле. Трое из сегодняшних непрошеных гостей чем то напоминали тех близнецов на холме: тот же показной блеск при общем болезненном впечатлении.
В Никто этого не было – пока еще не было. Но остальные давно уже поднаторели… в той боли и смерти, с которыми они сталкиваются постоянно. Дух понял только, что они никакие не люди, хотя – судя по укусу на руке у Стива и по синякам у него на запястьях и на ногах, где Молоха с Твигом его держали, – они были более плотскими, чем близнецы на холме.
Да, замечательно у него получается не думать о них. Дух вздохнул с облегчением, когда чуть позже Стив заглянул к нему в комнату:
– Давай собирайся, нам еще звук настраивать. И я хочу успеть выпить пива перед концертом.
Дух встал и быстро оделся. Джинсы, драные на коленях, мешковатая футболка и свитер, камуфляжная куртка и шляпа с разноцветными лентами. Когда он вышел, Стив уже стоял у входной двери: нетерпеливо теребил ручку, покачивая в руке футляр с гитарой и то и дело поглядывая в окно. Дух решил пока не заводить разговор о сегодняшних нежданных гостях. Если Стив захочет об этом поговорить, он сам заведет разговор.
Они молча уселись в машину. Дух смотрел прямо перед собой, на холодное полотно пустынной дороги, пока Стив давал выход злости: с остервенением жал на педаль газа и крутил ручку радио так, словно мстил ни в чем не повинной музыке за сегодняшнее унижение. Сегодня машин было мало. Ржавый синий пикап с открытым кузовом, набитым спелыми дынями, которые отражали бледный оранжевый свет луны. Междугородный автобус, направляющийся на север. Атмосфера внутри «тандерберда» была вся пропитана раздражением Стива. Дух знал, что сегодня вечером Стив напьется.
Ну и ладно. Какого черта?! Он сам тоже напьется. Наверное.
Но только после концерта.
Они приехали в «Священный тис» и сразу же приступили к настройке звука. Дух сидел на краю сцены, болтая ногами и слушая, как Стив материт дерьмовый пульт и дерьмовые усилители и периодически напевает по две три строчки в микрофон. Когда звук был худо бедно настроен, Стив пошел в бар – отдельное помещение в дальнем конце клуба. Дух тоже поплелся в бар, ведя пальцем по стене, разрисованной красками, цветными мелками и маркерами. Были здесь и рисунки Духа. Любой, кто хотел поучаствовать в этой «наскальной живописи», мог обратиться к бармену – краски и маркеры хранились у Кинси под стойкой.
Дух знал здесь каждый уголок, каждую плиточку «под антикварную позолоту», которыми Кинси выложил потолок, каждую надпись на стенах в сортире. Когда ты играешь в каком нибудь клубе сорок недель в году, он поневоле становится твоим вторым домом.
Как только Дух вошел в бар, Стив протянул ему банку «Будвайзера». Кинси Колибри возился за стойкой, улыбаясь своей робкой и милой улыбкой. Стив прикончил первую банку и принялся за вторую.
Дух нехотя отпил пива – сегодня ему не нужно спиртное, сегодня он будет пить музыку – и оглядел бар. Первые посетители уже собирались, а скоро в клубе будет не протолкнуться. Студенты из Рейли и недоучившиеся раздолбаи типа Стива и Духа. Студенты из колледжа на Ветряном Холме, где все сплошь олдовые хиппи. (Вряд ли тут будет народ из окружной старшей школы – там все непробиваемые металлисты.) Ребята помладше: ученики неполной старшей школы, которые курят «Marlboro» и «Camel», – ребята, которые тщатся выглядеть знающими и пресыщенными, но выглядят лишь безнадежно скучающими. Девочки мальчики с открытыми наивными лицами и доверчивыми улыбками, детишки с длинными черными волосами и подведенными черным глазами, детишки со шрамами от бритвенных лезвий на тонких запястьях – дети, которым уже надоела жизнь, дети, которые счастливы, что живут, и напиваются пьяными, и чувствуют себя молодыми.
Они все такие юные, думал Дух, ощущая их боль и восторг, их наивную глупость, их красоту и страх. Они такие юные. Они ходят в своих дешевеньких украшениях, слямзенных из магазинов, в своих драных джинсах, в своих черных одеждах – как знак принадлежности к некоему тайному обществу. Обществу, куда принимают лишь тех, кто всегда опьянен: дешевым спиртным, дождливой полночью, сексом или поэзией. Тех, кто любит малоизвестные группы, которые делают настоящую музыку; тех, кто ложится не раньше четырех утра и боится заснуть, распираемый страхом и кошмарными снами наяву.
Дух поискал глазами Никто. Он напряженно высматривал черный шелковый плащ, гладкие черные волосы и троих странных парней, затаившихся во тьме, которые обязательно будут поблизости. Но Никто пока не было, хотя многие мальчики были очень на него похожи: те же огромные отчаянные глаза, те же бледные нервные руки. Дух очень надеялся, что Никто не придет. Или придет, но без тех троих. Однако он знал, что они будут здесь.
Его что то тянуло к этому мальчику. К его печальному лицу, к его глазам, в которых читалось отчаянное желание навсегда остаться молодым. Ему хотелось увести Никто от его непонятных друзей и сказать ему, что иногда так бывает, что все хорошо; что волшебство не обязательно сопровождается болью; что это вовсе не обязательно, чтобы детство кончалось. Впрочем, Никто вполне мог все это знать – знать и все таки сделать выбор. Что бы он там для себя ни выбрал.
Зачастую это так трудно – понять, какой выбор правильный. Но Никто все равно пришлось выбирать. Дух это почувствовал – прямо там, у себя в комнате, когда он проснулся и увидел этого мальчика. И еще он почувствовал, что в тот миг Никто стал чуть старше. Он прикоснулся к чему то такому, что было выше его понимания, и это было странное ощущение; у Духа всегда получалось проникнуться чувствами другого человека. Но здесь он как будто уткнулся в стену. Дух напомнил себе, что он вообще то и не пытался. И не хотел даже пробовать.
А потом Стив схватил Духа за руку и потащил его сквозь толпу к сцене. Пора начинать концерт. Внутри что то дрогнуло – это было похоже на мандраж перед выходом на сцену и одновременно на бешеное опьянение, когда все плывет перед глазами, и ты уже больше не можешь держаться прямо, и в голову лезут совершенно безумные мысли.
Руки тянулись к одежде Духа, к лентам у него на шляпе. Егo приветствовал восторженный рев голосов. Дух чувствовал прикосновение рук и мыслей; вдыхал дым от чужих сигарет. А, потом они поднялись на сцену. Стив и Дух. «Потерянные души?» снова играют для вас.
Стив подхватил гитару и взял первый нестройный аккорд. Дух взглянул на программу концерта – лист бумаги, приклеенный скотчем к полу, с пронумерованными названиями песен, нацарапанными нечитабельным почерком Стива, – и слова первой песни уже задрожали у него на губах. Он шагнул к микрофону и, обхватив его обеими руками, прошептал эти слова, рвущиеся наружу:
– Не ходи к воде, не ходи… там львы поджидают в засаде…
Зал притих, впивая его голос. Дух смотрел на эти юные, запрокинутые к сцене лица, омытые приглушенным светом рампы, – тонкие, бледные лица с глазами, густо обведенными черным.
И там, в самом центре толпы, был Никто. Он не раскачивался в такт мелодии, как это делали все остальные. Он стоял неподвижно, его широко распахнутые глаза поблескивали в полумраке. Его трое приятелей были с ним. Зиллах смотрел в пол, его лицо было скрыто в тени. Один из тех, что повыше, толкнул Никто в бок и что то крикнул ему на ухо, но Никто лишь покачал головой, не сводя глаз с Духа.
А потом, когда кончилась первая песня, Зиллах поднял голову и посмотрел на сцену. Даже против света, на расстоянии в пятнадцать футов, Дух разглядел, что лицо у Зиллаха снова стало идеально красивым, как точеная маска. Нос был прямым и тонким, губы – полными и яркими. Никаких синяков и припухлостей. Никаких ссадин.
Зиллах поймал его взгляд и улыбнулся.
Обнажив ровные острые зубы.
Дух на секунду запнулся. Он забыл слова следующей песни. Стив пытался ему подсказать, но Дух не мог повернуться к нему, не мог отвести взгляд от этих белоснежных зубов – целых зубов. Что это за существо?! Порождение каких темных сил?
Тишина затянулась и стала невыносимой. Стив делал вид, что подстраивает аппаратуру, чтобы дать Духу время собраться. В начале концерта они исполняли песни с записанными ударными и басами, и сейчас Стив крутил ручки, которые не было надобности крутить, и подстраивал уровень, который был выставлен заранее. Но сколько это может продолжаться? Почему он не может вспомнить слова?!
А потом Дух все таки оторвал взгляд от хищной улыбки Зиллаха, и чары рассеялись. Да, у Зиллаха новые зубы и новая кожа. Ну и что с того? Они со Стивом должны играть: от них ждут музыки. Они не могут так просто «кинуть» этих ребят, которые пришли их послушать, – нельзя охлаждать их пылающие сердца. Дух вдруг разозлился. Неужели он и вправду поддался гипнотическому воздействию улыбки?! Нет, с ним такой номер не пройдет. Ему надо петь.
Стив смотрел на него не то с раздражением, не то со страхом. Дух трижды притопнул ногой и кивнул Стиву. А когда он запел, слова полились из него, как река чистого золота.
Они сыграли «Мандрагоровое небо», очень мелодичную песню – первую песню, музыку для которой сочинил сам Дух, – потом еще несколько старых композиций. Дух уже начал пьянеть от музыки. Когда он почувствовал, что его шатает, он еще крепче ухватился за микрофон.
Зрители были как море. Музыка текла как река. Она могла унести тебя и утопить. Но утонуть в этой реке было бы сладостно. Его собственный, голос был как густое вино, обволакивающее горло. Бледные руки хватали звуки и возносили их ввысь в клубах ароматного дыма. Для этих детей Дух всегда пел в полный голос, до боли в горле – его голос звенел и искрился, как натянутая золотая струна.
Напряжение между ним и Стивом было таким, что казалось – сейчас полетят искры. Дух сцепил пальцы на микрофоне и поднял глаза к позолоченному потолку. Стив тряс головой словно припадочный. Его волосы разлетелись, словно рваное черное облако. Искрящиеся капли пота с шипением падали на раскалившуюся гитару, летели в зал, сыпались на запрокинутое лицо Духа. Дух слизнул с губ солоноватый пот и попробовал вздохнуть. Ему было нечем дышать. Зал забрал себе все. Ему осталась только песня, стремящаяся в бесконечную высь. И если он ее не отпустит, его сердце просто взорвется.
Он забыл про новое лицо Зиллаха.
Он забыл обо всем.
На последней песне Стив подошел к микрофону, он подпевал вторым голосом. Это была песня «Мир» – композиция, которой они заканчивали все свои выступления. Стив гладил пальцами струны, заставляя их выпевать мелодию.
– Мир без равновесия, – пел Дух.
– Мир без конца, – подхватывал Стив, как обычно, не попадая в такт.
Но сегодня он пел значительно лучше, чем раньше. Наверное, так хорошо он еще никогда не пел. То есть пел он по прежнему паршиво, но сегодня в его голосе был некий хриплый надрыв, рожденный печалью и пивом. Зал встал на цыпочки.
– НАМ НЕ СТРАШНО, – пел Дух на грани срыва. – НАМ НЕ СТРАШНО.
– Пусть приходит ночь, пусть приходит ночь, – пел Стив у него за спиной. Влага у него на щеках… это был просто пот. Во всяком случае, он сам так скажет. А Дух не станет спорить. – Нам не страшно, – прошептал он в микрофон, и зал прошептал в ответ:
– Пусть приходит ночь…