Geum.ru

…Они бродят по улицам современных городов. …Они тусуются по продвинутым рок клубам. Вы слушаете, как они играют, как говорят, как смеются

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   23




Глава 29

Дух бродил по улицам старого Нового Орлеана в поисках Энн.
Он вышел из магазина Аркадия с самыми мрачными мыслями: что у него ничего не получится. Лучше бы они наняли частного детектива типа того парня из «Сердца ангела». Во всяком случае, у Гарри Ангела был бы шанс найти Энн при помощи логики с малой толикой удачи. А какие шансы были у Духа, который вообще не знал города и которого вела лишь обостренная интуиция и вера в успех?!

Поначалу ему казалось, что город буквально пропитан магией – ее было здесь слишком много. Она «забивала» его интуицию и смущала веру. На каждом углу поджидала какая нибудь волшебная история, в каждом тенистом внутреннем дворике жил свой печальный призрак. Среди них было немало таких, кто жадно тянулся к Духу, к его чувствительному сознанию, и беззвучно шептал: Иди сюда, иди ко мне, послушай мою историю.  Казалось, что даже у зданий и переулков есть свои шелестящие голоса, давящие на подсознание.
Но вскоре Дух понял, что он напрягается слишком сильно. Надо немного расслабиться, и тогда эти призрачные голоса будут просто скользить по краю его сознания наподобие тихой музыки, что играет по радио где то вдали. Надо выключиться и вообще ни о чем не думать – пусть нога ведут его сами.
Он прошел мимо группки ребят, одетых в черное. Черная помада на губах, густая черная подводка вокруг глаз. Кулоны и серьги в виде серебряных крестов, бритвенных лезвий, кинжалов. Они курили траву, передавая косяк по кругу. Дети, влюбленные в смерть и ночь. Дети, которые слушают музыку, что рассказывает о красотах тьмы и хрупкости смертного существования. Вампиры – вот их идеал, воплощение их мечты. Может быть, Бела Лугоши и мертв, но он жив в сердцах этих детей навсегда. Однажды вечером в «Священном тисе» Дух видел, как один мальчик показывает друзьям свою новую татуировку – две алые отметины от вампирских клыков у себя на горле.
Эти дети могли сколько угодно мечтать о вампирах, но все они были людьми – непреложно и однозначно. На их лицах лежал отпечаток человеческого несовершенства: шрамы, юношеские угри, ранние мимические морщинки. У настоящих вампиров есть своя «форменная» красота, нестареющая и холодная. Дух вспомнил лицо Зиллаха, которое было только немногим старше лица Никто, и то исключительно из за самодовольной улыбки и знающих и распутных глаз.
Интересно, сравняется Никто по возрасту с Зиллахом и остальными? Может, он будет меняться внешне до некоего определенного «неопределенного возраста», после чего остановится и больше не будет стареть? Интересно, подумал Дух, каково это – знать, что ты уже никогда не состаришься и не изменишься внешне, что твоя кожа никогда не покроется трещинками и морщинами, что твои волосы не поседеют, твои руки навечно останутся сильными, гладкими и молодыми? Он невольно поежился. Для себя он бы не хотел подобной судьбы – смотреться в зеркало изо дня в день и видеть одно и то же лицо, на котором не отражаются радости и печали жизни.
У Духа сжималось сердце при одной только мысли о том, что Никто постепенно становится таким же пустым и холодным, как его спутники. Лица Зиллаха, Молохи и Твига были подобны стилизованным маскам, гладким и белым, с глазами, горящими только пьяным безумием. Даже у Кристиана было пустое лицо, хотя в глубине его глаз застыла печаль. Но Никто… лицо у Никто было еще таким юным, его губы – такими нежными, его глаза полны удивительной боли. Жалко, если все это сотрется под неумолимой рукой бессмертия. Так не должно быть.
Дух приехал сюда спасать Энн, а не Никто. Но ему все равно было больно за этого мальчика. Не думать о нем было так же немыслимо и невозможно, как и остановить свое сердце. Но… Помогай тем, кого любишь,  – однажды сказала ему бабушка. – Помогай, когда можешь помочь, а потом не навязывай свое участие. Твой дар не дает тебе права обустраивать чью то жизнь за него. Да, ты видишь их души. Но никто не захочет, чтобы ты был его зеркалом постоянно.
Да, он видел душу Никто. В его больших затравленных глазах, в темных кругах под глазами… усталость, вечное похмелье и размазанный вчерашний макияж. Никто – потерянная, пропащая душа. Потому что он сам это выбрал. Сам этого хотел. Всегда. С самого рождения.
Но Энн была околдована. Околдована блеском в глазах цвета шартреза, своим собственным одиночеством, дурманящим опиумом в слюне Зиллаха и ядовитыми соками существа, что росло у нее в утробе.
И что это было за существо? Дух изначально отнесся к ребенку просто как к темному сгустку крови, к семени, из которого прорастет смерть Энн. И так оно и было. Но этот ребенок был также маленьким братиком или сестричкой Никто, а Никто вовсе не был злым. Он был просто потерянным… и ту же судьбу повторит и ребенок Энн.
Дух представил себя запертым в материнской утробе, его кости крошатся, ядовитое снадобье обжигает и разъедает его нежную кожу. Яд, который сделал Аркадий по их со Стивом просьбе. Причем просьба сопровождалась и денежным вознаграждением в размере двадцати долларов. Вот до чего они дошли.
Дух прислонился к стене и закрыл глаза. Во всем есть свои «за» и «против». У каждого своя правда. Большинство людей видят только свою и умеют не замечать остальных. А Дух так не умел… иной раз ему казалось, что он видит все правды, все «за» и «против». И не сказать, чтобы ему от этого было легче.
– Иди сюда и поцелуй меня… – прошептал голос, который, казалось, исходил прямо из стены.
Дух вздрогнул и открыл глаза. В последнее время голоса из ниоткуда заставляли его сильно нервничать, но этот голос был не похож на голос из кладовки в комнате близнецов. Он был сухой и едва различимый, почти на грани слышимости, как писк насекомого.
Дух подождал, но голос молчал. Он огляделся и понял, что потерялся. Кажется, это был уже даже и не Французский квартал. За спиной у Духа возвышались какие то мрачные многоэтажки – черные, словно обугленные. Впереди простиралась широкая суетливая улица. Слева в стене виднелась маленькая калитка. Он прошел через эту калитку и оказался в городе мертвых.

Дух кое что слышал о кладбищах Нового Орлеана. Грунтовые воды под городом проходят очень близко к поверхности, так что гробы не зарывают в землю, а устанавливают на земле и обносят надгробиями. Вырыть яму под гроб не представляется возможным – она быстро наполняется жидкой грязью; а во время сильного дождя фобы, зарытые в землю, могут запросто всплыть на поверхность. Но все, что Дух слышал и знал, не подготовило его к тому, что он увидел на кладбище Сент Луис, может быть, самом старом в городе и уж точно – самом роскошном, самом кричаще безвкусном и беспорядочном в смысле расположения могил. Он ожидал чего угодно, но только не этого слепящего, словно нарочно выбеленного пейзажа.
Первое, что заметил Дух, – гробы, вставленные прямо в кирпичные стены в несколько рядов. Кое где кирпич раскрошился, и внутри стен виднелись какие то бледные тени. Иногда солнечный свет отражался ослепительным зайчиком от кости, кирпича или осколка стекла. Неудивительно, что в этих стенах жили голоса. Лабиринты узких тропинок уводили в глубь этого некрополиса – города мертвых.
Дух прошел чуть дальше и поразился тому, насколько близко друг к другу прилегают надгробные камни.
В некоторых местах ему приходилось буквально протискиваться между двумя надгробиями. Склепы с высокими сводами громоздились по обеим сторонам тропинки, заслоняя свет. Железные кресты как будто врезались в небо, замысловато узорчатые железные решетки щетинились остроконечными пиками. Почти все надгробия были белыми – из лунно бледного мрамора, серебристого гранита или выбеленного кирпича, – и солнечный свет, отраженный от белого камня, слепил глаза.
Но среди всей этой белизны были разбросаны яркие разноцветные пятна Повсюду были цветы, пластмассовые изображения Девы Марии и самых разных святых в ярко раскрашенных одеждах, вазы из цветного стекла, наполненные дождевой водой, медные и серебряные монетки, вделанные в цемент. На одних железных решетках вокруг могил висели разноцветные ленты, на других – четки или бусы от Марди Гра.
Дух прошел мимо склепа, сплошь исписанного красными Х. Он остановился, чтобы рассмотреть получше. Поначалу у него не возникло вообще никаких ощущений. Такое впечатление, что могила была пустой. А потом Дух понял, что ему нужно сделать. У подножия склепа валялись обломки раскрошенного кирпича и кусочки красного мела. Дух поднял один мелок, трижды повернулся кругом и написал свои три Х на двери в склеп.
– Я хочу найти Энн, – прошептал он, едва шевеля губами, но даже еле слышный шепот как будто отдался от каменного надгробия оглушительным эхом и прогремел по пустынным дорожкам.
Потом Дух закрыл глаза и прислушался всем своим существом. И когда дух умершего вошел к нему в сознание, он был к этому готов.
Это был жадный дух и к тому же – заносчивый и надменный. Он сразу напомнил Духу Аркадия Равентона, но только без слабой плоти Аркадия, без его малодушного вожделения. Этот дух был подобен пламенеющей черной стреле. Оглянись, – сказал он. И ничего больше. Всего одно слово. После чего он пропал. Дух сделал шаг назад и едва не ударился головой о выступ над дверью склепа напротив.
А потом – очень медленно – он повернул голову.
Ничего. Лишь ослепительно белые стены и цветы, дрожащие на ветру.
Чувствуя себя пресловутым дураком, которого обманули «на четыре кулака», Дух пошел обратно по той же тропинке. Но через пару минут до него дошло, что это другая тропинка. Тут он почувствовал себя совсем уже идиотом, потому что склеп, разрисованный тройными X, располагался в каких нибудь двадцати футах от входа. В этом Дух был уверен. Как же он умудрился сбиться с пути?! Потому что он шел не к выходу, а в глубь кладбища.
Вскоре надгробия обступили его со всех сторон. Дух понятия не имел, где тут выход. Он рассудил, что находится ближе к центру кладбища. Надгробия здесь были выше. Они громоздились над ним, как бы пытаясь подняться в чистое безоблачное небо. Над самой дальней стеной возвышался темный массив жилых многоэтажек… какой нибудь спальный микрорайон. Может быть, это опасное место и здесь не стоит ходить одному. Вчера вечером, когда они возвращались к Аркадию по темным улицам, Стив что то угрюмо вещал об уровне преступности в Новом Орлеане. Вроде того, что в этом чудесном городе любой ребенок чуть ли не дошкольного возраста может запросто подойти к тебе, выхватить пистолет, прострелить тебе башку и обшарить карманы на хладном трупе. Во всяком случае, так говорил Стив.
Извилистая тропинка уводила все дальше в глубь кладбища. Теперь все небо щетинилось лесом железных крестов. Гранитные шпили поднимались все выше и выше и как будто склонялись над узкой дорожкой. Надгробные камни жались теснее друг к другу. Дух с трудом протиснулся между двумя надгробиями. В какой то момент ему показалось, что он застрял. Сбоку раскрошился мягкий кирпич. Что то воткнулось в спину. Он почувствовал, как разорвалась рубашка.
Но потом он все таки выбрался на ту сторону. Пространство там было не таким безнадежно замкнутым, надгробия – значительно ниже. Самые высокие – лишь по плечо Духу.
На одной из низких мраморных плит навзничь лежала девушка. Вокруг надгробия – букеты высохших роз: когда то алых, а теперь – черных, когда то белых, теперь – цвета слоновой кости, когда то розовых и желтых, а теперь – просто пыльных. Жалкие отголоски былых цветов. Длинные золотисто рыжие волосы девушки свисали с надгробной плиты, в отдельных прядях запутались розы. Судя по первому впечатлению, она вроде бы не дышала, но когда Дух подошел ближе, он уловил слабое биение жизни.
А потом девушка подняла голову, и Дух убедился в том, что знал с самого начала. Это была Энн. И ей было плохо.
– Дух. – Она попыталась сосредоточить на нем взгляд своих воспаленных глаз. – Что ты здесь делаешь?
– Ты что, проспала тут всю ночь?
Она задумалась и медленно кивнула.
– Мне больше некуда было пойти. У меня нет денег… и я не нашла… – Она закашлялась и выплюнула сгусток мокроты. Он блеснул радужным переливом на фоне всей этой белизны. Дух слышал, как с каждым вдохом у нее хрипит в груди. – Что ты здесь делаешь? – снова спросила Энн. – Ты знаешь, где они остановились? Где Зиллах?
Дух тяжело сглотнул. Он не был уверен, что сможет сделать задуманное. Изначально он не рассчитывал на то, что Энн будет больна: это было бы слишком легко – в ее теперешнем состоянии у нее просто нет сил сопротивляться. Он не хотел пользоваться ее слабостью, но ему очень помогло то, что она спросила про Зиллаха, а не про Стива. И еще ему помогла пустота у нее в глазах.
– Да, – сказал он. – Я знаю, где они остановились. Я знаю, где он. Если хочешь, я тебя отведу к нему.
Он с первого раза нашел дорожку, что вела к выходу.

– Что это? – спросила Энн, глядя затуманенными глазами на алтарь в задней комнате при магазинчике Аркадия. В магазине было темно и пусто, но Аркадий оставил переднюю дверь незапертой.
Дух отодвинул бархатную занавеску и подтолкнул Энн вперед.
– Осторожней на лестнице, – сказал он. – Там темно.
Энн взглянула вверх, в темноту, и начала подниматься. Один пролет, поворот. Еще пролет – к дрожащему прямоугольнику света, где дверь. Энн прошла через дверь, сделала два неуверенных шага по коридору.
– Зиллах? – позвала она.
Стив выступил из за двери и прижал влажную тряпку к лицу Энн. Они понятия не имели, зачем у Аркадия в кладовке хранилась большая бутыль с эфиром. Но он сказал, что это как раз то, что надо.
Дух заметил, что Стив зажмурился, когда Энн забилась в его объятиях. А потом она разом обмякла и повисла в его руках, и Стив тоже расслабился. На мгновение Дух испугался, что и Стив тоже сейчас отключится. Но он держал Энн очень крепко. Одной рукой он подхватил ее под колени и поднял на руки, так что ее голова удобно легла ему на плечо.
Дух подумал, что он просто не помнит, когда он в последний раз видел, чтобы Стив обнимал Энн с такой нежностью.

Аркадий вынул пальцы изо рта у Энн и вытер их о ее серый свитер. Он погладил ее по щеке и закрыл ей рот.
– Замечательно.
Дух прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Рядом с ним зашевелился Стив – положил ногу на ногу и тут же поменял их местами.
– И что нам делать теперь?
– Ждать, – сказал Аркадий. – Только ждать.
– Ждать! – Стив словно выплюнул это слово. Он встал и принялся ходить взад вперед по комнате, запустив обе руки в волосы. Расшатанные половицы скрипели под каблуками его потертых ботинок. – Я не могу просто сидеть и ждать. Я с ума сойду.
Дух тоже встал. Его вдруг повело, и он привалился к стене. Только теперь до него дошло, что они со Стивом весь день ничего не ели.
– Слушай, может, пойдем прогуляемся? На Бурбон стрит или…
Аркадий хлопнул в ладоши. Резкий внезапный звук заставил всех замереть: Стив остановился, Дух закрыл рот, не закончив фразы. Даже пылинки, казалось, застыли в воздухе. Аркадий взглянул в окно. Снаружи смеркалось, длинные серые тени пролегли через всю комнату. На улице уже зажигались фонари, похожие на мутно желтых светлячков в размытом сумеречном свете.
– Я знаю одно, – сказал Аркадий. – Я позабочусь о девушке. Я буду рядом. А ты мне только мешаешь. – У них не возникло вопроса, кого именно он имел в виду, но на этот раз Стив не стал возмущаться. – Я рассказывал вам о друзьях Эшли… об этих, из второй гостевой комнаты. Они музыканты. У них сегодня концерт, в клубе на рю Декатюр. Клуб славен тем., что там подают самую крепкую выпивку во всем Французском квартале… а когда вы вернетесь, все будет кончено. В смысле – ребенка больше не будет, и вы сможете увезти свою Энн домой.
Ага, – подумал Дух. Он был на грани истерики; он это чувствовал. Ему чудился запах земляничных духов, дешевого вина, ароматизированных сигарет. Он закрыл глаза. Перед мысленным взором возникла дверь в кладовую в той, второй, комнате – как она медленно открывается, как к нему тянется яркий шелковый рукав, как голос шепчет: Это легко, Дух… это легко.  Oн подумал: Большое спасибо. Мне что то не хочется слушать музыку из этой кладовки. Уж лучше пойти в какой нибудь дешевенький стриптиз бар на Бурбон стрит… или в музей Роберта Рипли… куда угодно, только не в клуб, где играют любовники мертвого Эшли Равентона.
Но когда Дух открыл глаза, он обнаружил, что Стив проявляет какой то патологический интерес. Должно быть, его зацепила фраза насчет самых крепких напитков во всем Французском квартале.
– Звучит заманчиво, – сказал он. – Я бы сходил посмотрел. Всяко лучше, чем просто сидеть и ждать. – Он повернулся к Духу. – Ты как, не хочешь сходить?
Если это поможет Стиву… или слегка отвлечет его от мыслей об Энн… или хотя бы послужит ему оправданием, чтобы напиться до синих чертей… Да и что может случиться в клубе? Любовники Эшли уж точно не вспорхнут со сцены и не налетят на Духа, хлопая своими шелками и шепча: Это легко… Им со Стивом нечего опасаться среди толпы.
– Давай сходим. – Дух очень надеялся, что его голос звучит уверенно, хотя сам он не чувствовал никакой уверенности.
– Ну вот и славно, – сказал Аркадий. Уже выходя из комнаты, он указал на кровать, где были разбросаны марлевые бинты. – Ее надо перебинтовать, – обратился он к Стиву. – Достаточно туго, чтобы она не потеряла слишком много крови, но и достаточно свободно, чтобы вышел… предмет нашего беспокойства.
Стив поморщился. Аркадий вышел из комнаты под шелест развевающегося плаща.
Дух пару секунд постоял, сжимая плечо Стива. Потом тоже вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, оставив Стива наедине с Энн.

Сначала она просто плыла по течению.
Легкие были как будто забиты ватой, в горле жгло, как бывает, когда принимаешь какое нибудь едкое лекарство. Она была совершенно без сил. Не могла даже открыть глаза. Такое впечатление, как будто на веки насыпали песку. Она соскользнула обратно в сон и поплыла по течению. Впадинки под коленями и затылок превратились в теплую воду. Плоть растворилась и стекла с костей. А потом она стала различать образы.
Образы слишком живые и яркие, чтобы это были картины из снов. Ее сны всегда были черно белыми и представляли собой вереницу отдельных и четких кадров, как в фильмах Феллини. А эти образы были цветными – агрессивно цветными. Поначалу она пыталась сопротивляться и не смотреть. Она пыталась проснуться. Но потом она поняла, что лучше сдаться, потому что, когда она сопротивлялась, картины как бы набухали у нее в сознании, и от этого жутко болела голова.
Она видела тонкое лицо отца, которое странно светилось в полумраке гостиной, дома в Потерянной Миле. Он сидел в своем кресле, на полу были разбросаны газеты, на подлокотнике кресла стояла пустая кружка из под кофе. Энн попыталась позвать его, но даже если он ее и услышал, он не подал виду.
Она видела хэллоуинский фонарь из тыквы, оранжевый огонек в ночи, который раскачивался взад вперед, как будто в руке у какого то призрачного существа. Пламенеющая ухмылка разрезала тыквенную голову пополам, и внутри расцвела роза из пенных пузырьков, которая увяла и ссохлась буквально за считанные секунды.
Она видела лицо незнакомой девушки с черными глазами, скрытыми под густой челкой. Потом глаза у девушки закатились – ее белки отливали серебряным, – а ее рот раскрылся неимоверно широко, и на подбородок вытекла струйка крови, разбавленная виски.
Она видела беспорядочный лабиринт улиц, расстеленных перед ней, словно утыканная огоньками карта. Неоновый свет дрожал и рябил: красный, зеленый и золотой.
По улицам ходили толпы детей, одетых во все черное. Проклепанные пояса и браслеты с шипами, серьги в виде серебряных черепов со скрещенными костями, по пять – семь дырочек в ухе, волосы выкрашены во все цвета радуги, навороченные прически. Она видела бледные лица с кровоточащими шрамами алой помады. Густо подведенные черным глаза. И повсюду среди этих тонких и хрупких детей были вампиры, безнадежно старомодные, как персонажи немого кино. Закутанные до самых глаз в черные шелковые плащи, они отшатывались в притворном ужасе от серебряных серег и кулонов в виде крестов и распятий. Среди этих бледных детей в их претенциозных траурных нарядах вампиры казались совсем не страшными – они были бы похожи на плохих актеров в дешевеньком гриме, если бы не глаза. У них у всех были ярко зеленые глаза, горящие нездешним, почти ядовитым огнем.
Когда последний из образов растаял в темноте, Энн поняла, что кто то к ней прикасается. Задирает ей юбку, спускает колготы до середины бедер. Она узнала его прикосновения… она бы узнала его даже и через десять лет… Грубоватый, но пытающийся быть нежным… яростный и отчаянный, но пытающийся быть бережным и ласковым.
Стив. Сначала она хотела сбросить его руки, но не нашла в себе силы, чтобы хотя бы пошевелиться. Так что она просто лежала, пока он снимал с нее трусики. Трусы то грязные,  – подумала она. А потом: Ну и что?! Это же Стив. Он меня нюхал во всех местах.  И тут наконец где то в самых глубинах сознания мелькнул огонек понимания, что происходит, и она беззвучно закричала: Стив?!

Он не позволил себе раздвинуть ей ноги, чтобы посмотреть. Но ему и не нужно было смотреть. Он и так знал это теплое местечко между ее гладких бедер, знал его ароматный запах и его резкий вкус, знал, каково это – соскользнуть в ее влажное тепло. Наверное, он извращенец, но даже теперь у него встало, яростно и болезненно. Может быть, это все потому, что ты не был с девушкой уже два месяца,  – прошептал ехидный бесенок у него в голове. – Целых два месяца не прикасался к девушке… пусть даже и в бессознательном состоянии.
Он знал, что, если он будет смотреть на нее слишком долго, он захочет ее. Даже такую – совершенно бесчувственную. Да, это будет так просто: войти в нее сейчас. Это будет, как возвращение домой. Но что, если странное существо у нее внутри протянет свою крошечную ручонку и схватит его изнутри? Что, если оно вопьется в него зубами?
Эрекция разом прошла.
Стив запустил одну руку под бедра Энн – он заметил, что она похудела; раньше ее ягодицы были такими восхитительно круглыми, а теперь от них почти ничего не осталось, – слегка приподнял и принялся аккуратно обматывать ее бинтами. Между молочно бледными бедрами, внахлест по предательской щелке, вокруг тонкой талии и обратно вниз.
Спасет ли такая повязка от смертельной потери крови, когда начнет действовать ядовитое снадобье? Он не знал. Но Аркадий сказал, что ее нужно перебинтовать, а Дух доверял Аркадию, потому что здесь больше некому было доверять… а раз Дух доверял ему, то и Стив тоже. Пусть даже Аркадий был конченым мудаком с неприятной крысиной рожей.
Завершив с бинтами, Стив накрыл Энн простыней до самого подбородка. Простыня легла поверх ее тела совершенно ровно, даже крепко запеленутый бугорок почти не выделялся под плотной тканью.
Стив еще долго сидел на краю постели, глядя в лицо Энн. Она совершенно не изменилась. Сильно устала, да. Но не изменилась. Ему было очень легко представить, что они только что занимались любовью и Энн просто отдыхает в счастливом изнеможении – дремлет в мягком сумеречном затишье, какое бывает после хорошего секса, и ждет в полусне, что он сейчас ляжет рядом и еще раз поцелует ее.
Он наклонил голову и лег щекой ей на грудь. Он слышал, как бьется ее сердце. Вернись назад, время,  – внезапно подумал он и сам не понял, откуда пришла эта мысль. – Что то пошло не так. Будет что то плохое. Всего этого вообще не должно было случиться. Время, повернись вспять!
Но время не повернешь назад.
Он поцеловал ее сквозь простыню и бинты – в то самое сокровенное местечко, где соединяются бедра. Потом он встал и пошел к двери. Перед глазами все расплывалось, и Стив не сразу сообразил, что это все из за слез.
Стив! – беззвучно кричала она.
Но он не услышал, не обернулся.