Geum.ru

Мишин Олег Игоревич История интеллектуалов в 1933- 1935 годах: выбор между коллаборационизмом и Сопротивлением. На основании воспоминаний И. Г. Эренбурга «Люди, годы, жизнь». курсовая



СодержаниеГлава 1. Интеллектуалы в 1933 – 1935 годах.
Подобный материал:





Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

Российский государственный гуманитарный университет

Историко-архивный институт


Факультет архивного дела

Кафедра всемирной истории


Мишин Олег Игоревич

История интеллектуалов в 1933- 1935 годах: выбор между коллаборационизмом и Сопротивлением.

На основании воспоминаний И.Г. Эренбурга «Люди, годы, жизнь».

Курсовая работа

студента IV курса 1 группы д/о


Научный руководитель

Канд.ист.наук, доцент.

С.Е. Князева


Москва 2009


Оглавление


Введение………………………………………………………………………… 3

Глава I. Интеллектуалы в 1933-1935 годы……………………………………..7

Заключение………………………………………………………………………25

Список использованных источников и литературы…………………………..28


Введение.

Проблема места интеллектуалов в истории вообще, в конкретных условиях конкретной страны в частности – особенно интересна и особенно сложна, потому что речь в данном случае идет об интеллектуальной элите общества, «соли земли», о том слое общества, на котором держится культура страны, в котором сосредоточены историческая и цивилизационная (в данном случае я говорю о том, что интеллектуалы принадлежат культуре определенной страны и европейской цивилизации одновременно) традиции. На плечах интеллектуалов лежит тяжелая ноша – формирование современности во всем ее многообразии – музыке, литературе, живописи, театре, гуманитарных и технических науках. Но на них же лежит и другая ответственность – формирование точки зрения на историю и историческое знание.

По этим и другим причинам изучение истории интеллектуалов и их взглядов – труднейшая задача, требующая максимальной тактичности со стороны историка, обдуманного подхода к историческому источнику, внимательного и неторопливого, вдумчивого отношения к тексту.

По этим же причинам я сделал своим источником для изучения моей темы воспоминания Ильи Григорьевича Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Наибольший интерес для нас будет представлять 4-я книга воспоминаний, речь в которой идет о 1933-1941 годах, целой эпохе в истории Европы, из которой для наиболее вдумчивых современников стало ясно, каким будет мир после Войны. В эту эпоху постепенно, но с головокружительной быстротой, формировались два взаимоисключающих друг друга лагеря - лагерь фашистов и их пособников и лагерь антифашистов.

Подобное разделение, однако, не будет полным, если мы не вспомним о том, что интеллектуалам необходимо было делать выбор постоянно – как до вступления их страны в войну с нацистской Германией, так и после этого, когда их страна оккупировалась, и перед умственной элитой общества вставал вопрос – что делать? Подчиниться захватчикам, сохраняя нейтралитет, сотрудничать с ними или бороться с ними за свободу? Подобные вопросы терзали души каждого из них, случалось, что неразрешимая дилемма вставала на пути семейного счастья и семьи рушились исключительно потому, что кто-то из них был сторонником фашизма, кто-то – нет.

Все эти вопросы рождали проблему коллаборационизма, то есть осознанного сотрудничества жителей конкретного государства и захватчиков. Вообще, история возникновения коллаборационизма окутана туманом… Интересно, что само явление коллаборационизма относится исключительно к двадцатому веку.

Другой небезынтересной «приметой времени» являлось движение Сопротивления, которое можно считать ответом на коллаборационизм и действия захватчиков.

Факт существования этих противоречивых течений в обществе, причины, толкавшие как интеллектуалов, так и простых граждан на то, чтобы либо сотрудничать с захватчиками (или, прямо скажем, фашистами), либо насмерть сражаться с ними, формирование этих лагерей и точек зрения есть, как кажется, один из самых интересных вопросов истории 20 столетия, еще достаточно мало исследованный в литературе. По этим причинам мне хотелось бы попытаться проследить этот сложный процесс на основании творческого наследия Ильи Эренбурга – писателя и общественного деятеля, непосредственного свидетеля эпохи, участника важнейших событий, разворачивавших на Европейском континенте с 1933 по 1935 годы.

Невозможно провести анализ какой-либо книги писателя, не ознакомившись вкратце с его биографией, что поможет нам лучше разобраться в особенностях его мышления.

Илья Григорьевич Эренбург - прозаик, публицист, поэт. Родился 14(26) января 1891 г. в Киеве. В 1895 г. семья переехала в Москву, где в 1900 г. И. Эренбург поступил в гимназию. Как член подпольной большевистской организации, в 1908 г. был арестован и несколько месяцев просидел в тюрьме. Выпущен под залог. Не дожидаясь суда, уехал во Францию, где познакомился с Лениным и другими большевиками. Разочаровавшись в идеях Ленина, некоторое время издавал антиленинские сатирические журналы. Вскоре увлекся литературой и отошел от политики. Начал писать стихи.

Первое стихотворение Эренбурга —"Шел я к тебе" было опубликовано в журнале "Северные зори"(Петербург) в начале 1910 г. Полгода спустя в Париже вышла его первая книга "Стихи". Занимался переводами французской и испанской поэзии. Наиболее известны переводы баллад Ф. Вийона (1916) и антология "Поэты Франции" (1914). Его литературные вкусы и пристрастия формировались под влиянием парижской творческой богемы. Друзьями Эренбурга были А. Модильяни, П. Пикассо, Д. Ривера, Б. Савинков, А. Толстой, М. Шагал, П. Яшвили.

Во время первой мировой войны Эренбург стал корреспондентом московской газеты "Утро России", а затем петроградских "Биржевых новостей", где опубликовал десятки очерков, статей и корреспонденций.

В 1916 г. вышел сборник "Стихи о канунах".

После февраля 1917 г. И.Эренбург вернулся в Россию. Октябрьского переворота не принял, откликнувшись книгой стихотворений "Молитва о России" (1918). В 1918 г. сотрудничал в московских газетах, публикуя статьи антибольшевистского характера. После закрытия в июле 1918 г. подавляющего большинства газет, Эренбург, опасаясь ареста, бежал из Москвы в Киев, где работал в местной печати.

В 1919 г. написал свою первую прозаическую книгу "Лик войны", содержащую заметки и наблюдения с фронтов мировой войны.

В 1921 г. уехал из России в "творческую командировку" за рубеж с сохранением советского паспорта.

В 1918-1923 гг. вышло более 10 поэтических книг И. Эренбурга, опубликовано несколько сборников рассказов, книга-эссе о русских поэтах и книга об искусстве "А все-таки она вертится".

В 1921 г. Эренбург написал первый роман "Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников...", принесший ему мировую известность. В 1923 г. выходят романы: "Жизнь и гибель Николая Курбова" и "История гибели Европы", в 1924 г. "Любовь Жанны Ней", в 1925 - "Рвач", в 1926 - "Лето 1925 года", в 1927 - "В Проточном переулке", в 1928 - "Бурная жизнь Лазика Ройтшванцеца", в 1929 - "Заговор равных".

Все эти годы писатель жил за границей, сначала в Германии, а затем во Франции, лишь дважды (в 1924 и в 1926 гг.) приезжая на родину. Официально он оставался советским гражданином. И. Эренбург много путешествовал по странам Европы и отовсюду привозил очерки, составившие несколько книг: "Белый уголь, или Слезы Вертера" (1928), "Виза времени" (1930), "Англия" (1931), "Испания" (1932), "Затянувшаяся развязка" (1934). Среди путешествий Эренбурга этого периода была поездка в Россию, на новостройки Сибири. Вернувшись оттуда во Францию, он написал один из самых известных своих романов "День второй" (1933).

С 1936 г. И. Эренбург находился в Испании в качестве корреспондента и прошел всю гражданскую войну с первых до последних дней.

В 1940-1941гг. работал над романом "Падение Парижа".

В годы второй мировой войны имя Эренбурга-публициста было известно всему миру. Его корреспонденции публиковались не только на страницах советских газет, но и передавались зарубежным телеграфным агентствам. Первая статья датирована 3 июля 1941г. и написана в тяжелейшие дни отступления и оборонительных боев на всем фронте - от Балтики до Черного моря. Последняя военная корреспонденция Эренбурга датирована 27 апреля 1945 г.

В 30-й армии Эренбург объехал много частей и подразделений, встречался с бойцами и командирами, подолгу беседовал с политработниками. Во время одной из таких встреч его попросили написать что-нибудь специально для бойцов "тридцатки". Через полчаса статья для "Боевого знамени" была готова и написана, как всегда, "по-эренбургски" — зажигательно, призывно, короткими и точными фразами.

В 1946-1947 гг. опубликован роман И.Г. Эренбурга "Буря", в 1951-1952 гг. - роман "Девятый вал", в 1954 г. — повесть "Оттепель" — последнее беллетристическое произведение писателя.

В конце 50-х - начале 60-х гг. вышли литературно-критические эссе — "Французские тетради"(1958), "Перечитывая Чехова"(1960). В 1959 г. издан поэтический сборник "Стихи".

В 1960 г. началась публикация последней книги И. Эренбурга — "Люди, годы, жизнь"(кн. 1-6, 1961-1965). Книга познакомила читателей со многими звездами мировой культуры, приоткрыла политические тайны и загадки эпохи. Автор писал о ней: "Я никак не претендую дать историю эпохи... Эта книга - не летопись, а скорее исповедь..."

Умер И.Г. Эренбург 31 августа 1967 г. в Москве1. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Целью моей работы является попытка проследить историю возникновения зачатков коллаборационизма и движения Сопротивления, а в более обширном плане – противостояние фашизма и антифашизма в предвоенной Европе. Главной задачей моей работы является анализ наследия писателя Ильи Эренбурга, в главной степени – воспоминаний «Люди, годы, жизнь». Исходя из задач, стоящих перед ней, моя работа имеет одну главу, в которой я попытаюсь ответить на поставленный мной сложный вопрос.

Глава 1. Интеллектуалы в 1933 – 1935 годах.

Четвертая книга воспоминаний Ильи Эренбурга начинается с того, что автор припоминает ту атмосферу, которая стояла в конце 1933-начале 1934 годов: «Мне казалось, что в 1933 году Европа коснулась дна и теперь выплывает на поверхность… Газеты сообщили, что Лейпцигским судьям удалось оправдать Димитрова»2. Эти факты как бы говорили о том, с новым годом наступает новая эпоха и нацистский режим скоро падет. Приход Гитлера к власти в Германии вызвал раскол интеллектуальной среде Запада. Большинство интеллектуальной элиты сразу же отвергло всякую возможность союза или компромисса с гитлеровцами, Эренбург упоминает о составе участников «одного из первых антифашистских митингов в Париже» - «выступали профессор Ланжевен, Андре Жид, Вайян-Кутюрье, Мальро»3.

Интеллектуальная атмосфера в тот период менялась. «Франция шла налево» - писал Эренбург. Выходили романы «Условия человеческого существования» Андре Мальро и «Черная кровь» Гийу, которые можно трактовать как антифашистские.

Во Францию, где в тот момент жил Эренбург, приезжали немецкие писатели, бежавшие из Германии и ненавидевшие «коричневую чуму». Среди этих людей были и такие значительные персоны, как Бертольд Брехт, выдающийся драматург, будущий Нобелевский лауреат, писатель Толлер, который, по словам Эренбурга, «влюблялся, отчаивался, строил планы как и театральных пьес, и освобождения Германии»4. Проживала в Париже в те времена и Анна Зегерс, одна из ведущих представительниц антивоенной литературы.

Остро ощущалось начавшееся деление общества: «Одни клялись, что вскоре фашизм рухнет в Германии, другие уверяли, что коричневая чума перекинется во Францию»5.

Во Франции оживились и окрепли фашиствующие организации. «Несколько раз я видел демонстрации «Французской солидарности»; молодые фашисты в голубых рубашках маршировали и подымали руку вверх, приветствуя свого фюрера»6. Проводились митинги и парады других организаций подобного рода – «Боевых крестов», «Патриотической молодежи». Хорошее представление о характере этого фашизма дает следующая ремарка Эренбурга: «я с усмешкой поглядывал на маменькиных сынков, которые клялись перебить всех коммунистов». Разумеется, к этим словам писателя стоит относиться с осторожностью, он, следуя «официальной линии», считает единственными настоящими противниками фашизма исключительно коммунистов. В прочем, и это мнение нам дорого – хотя бы как примета времени.

Под влиянием вестей из нацистской Германии многие интеллектуалы отстранялись, отходили от фашистских идей и все громче говорили и писали об опасности нацизма. Расовая сегрегация, геноцид еврейского народа, зажим культуры и искусства, идеологический гнет, уничтожение книг известных писателей прошлого и современности – от Гете и Толстого до Томаса Манна приводили многих французских интеллектуалов к принятию коммунистических идей: «В 1933 году многие французские писатели повернулись с надеждой к коммунистам… Под воззванием Ассоциации революционных писателей среди других стояли подписи Жионо и Дрие ля Рошелля»7. Это было объяснимо. Среди всех политических партий и организаций единственная стояла на твердых антифашистских позициях – коммунистическая, а официальная газета ФКП «Юманите» считалась рупором антифашистских сил. Тот авторитет, который заслужили долгой борьбой с «коричневой чумой» коммунисты, долго служил им после войны, когда существовала даже вероятность победы во Франции коммунизма.

На этих двух писателях следует остановиться поподробнее – это важно для нашей работы, для понимания того, насколько непостоянны были взгляды некоторых представителей интеллектуальной элиты. Жионо, человек мечтательный, писавший романы о сельской жизни, по словам Эренбурга, « в 1933 году вместе со многими другими проклинал фашизм… Потом [по прошествии некоторого времени]… он писал, что нужно примириться с Гитлером. Потом он примирился и с режимом оккупации».8

Изумителен портрет Дрие ля Рошелля, написанный Эренбургом. По его словам, этот талантливый и «искренний»9 писатель, в 1933 году подписавший антифашистское воззвание и выступавший с антифашистскими речами, спустя некоторое время уже не здоровался с прежними товарищами по сопротивлению фашисткой угрозе, писал в своей книге следующее: «Мы будем сражаться против всех. Это и есть фашизм…Свобода исчерпана. Человек должен погрузиться в свои темные глубины. Это говорю я – интеллигент и вечный свободолюбец…»10. Каждое слово в приведенной фразе говорит само за себя. Не удивительно, что «вечный свободолюбец» «обольстился фашизмом, когда гитлеровцы оккупировали Францию, сотрудничал с ними и застрелился в 1944 году, увидев, что его карта бита»11. Таков путь, который проходили интеллектуалы, начиная его с антифашистских речей и заканчивая его коллаборационизмом и, чаще всего, гибелью. Таков портрет некоторых коллаборационистов.

Эренбург писал, характеризуя обстановку во французском обществе: «В конце 1933 года французские фашисты приподняли голову. Париж гудел, как растревоженный пчельник [В данном случае имеются в виду споры, диспуты о фашизме, которые проходили, по признаниям современников, повсюду]… Раскалывались семьи. Чем-то это напоминало Москву лета 1917 года»12. Последнее замечание может показаться спорным, но оно придает воспоминаниям Эренбурга свойственную им яркую образность.

Во Франции шли дискуссии фашизме, о его истоках, о его реалиях. Спорили долго, до хрипоты, спорили повсеместно. Среди мест, в которых проходили диспуты, Эренбург называет как Дом культуры, так и свою квартиру. Кстати, упоминая о Доме культуры, он приводит словосочетание «антифашисткая интеллигенция». Напоминаю, речь идет о 1933 годе. Употребление этого слова говорит нам о том, что уже в то время существовал круг лиц, которые отстаивали идеи свободы и равенства, отвергали фашизм. За некоторыми исключениями, подобными писателям Жионо и Дрие, эти люди составили основу того движения Сопротивления, которое своей мужественной борьбой стяжало славу и смогло в некоторой степени обелить моральный облик Франции, подпорченный поражением в войне и коллаборационизмом.

Среди многочисленных интеллектуалов, настроенных антифашистки, Эренбург выделяет следующих. Известных французских писателей Андре Мальро, Андре Шамсона, который называл себя «якобинцем» и «на словах казнил всех, подозреваемых в фашизме»13, немецкого писателя и мыслителя Леонгарда Франка. Среди завсегдатаев кафе «Куполь», месте ожесточенных дискуссий еще со времен славы Монпарнаса и «Парижской школы», выделяются Луи Арагон со своей женой Эльзой Юрьевной Триоле, Робер Деснос, Роже Вайян, Рене Кревель.

Долго тлевший конфликт между левыми и ультраправыми, наконец, достиг развязки 6 февраля 1934 года, когда на площадь Согласия в Париже вышли представители фашиствующих организаций. В событиях, справедливо названных Эренбургом «фашистским мятежом», приняли участия члены и сторонники «Боевых крестов», «Французской солидарности», «Патриотической молодежи» и других организаций. В самом разгаре событий стало очевидно, что полиция не возражает против подобного хода событий: « Полицейские… вели себя непривычно мягко. [Тем более] перед ними были не рабочие в кепках, а хорошо одетые молодые люди»14. Как следует из этого отрывка, фашистами были в основном обеспеченная, образованная молодежь, студенты, на которых действовали призывы к возрождению «величия Франции». Ответом на попытку государственного переворота было выступление рабочих, призываемых коммунистами, 9 февраля. Произошли столкновения рабочих с полицией и фашистами. Были жертвы. Но на тот момент Франция готова была сражаться, но не уступить «коричневой чуме». 12 февраля прошла всенародная демонстрация в Париже, на площади Насьон. Эренбург писал: «Демонстранты ласково приветствовали иностранцев – беженцев из Италии, Польши, Германии. Я вспомнил бесновавшихся фашистов на площади Конкорд. Два мира»15.Да, именно на два мира раскололась в тот момент Франция – на сторонников свободы, истинных патриотов своей страны, и на фашистов, будущих коллаборационистов. «Двенадцатое февраля стало для Франции большой датой… 12 февраля многое изменило: не состав кабинета – Францию. Все поняли, что сила у народа. 12 февраля стало репетицией Народного фронта»16.

Одновременно с этим, в Австрии происходили трагические события, связанные с попыткой антифашистского «восстания». В начале февраля 1934 года вице – канцлер Австрии Фей заявил, по словам Эренбурга, следующее: «В течение ближайшей недели мы очистим Австрию от марксистов»17. Равнозначного ответа на это со стороны шуцбунда не последовало. Вожди австрийской социал-демократии, занимавшие в щуцбунде все ответственные посты, растерялись и искали решения проблемы в коалиции с другими партиями. В то же самое время следовали аресты в рядах руководства щуцбунда. Рабочии Линца выступили с вооруженным отпором, но их удалось удержать. И только когда рабочие Флоридсдорфа забастовали и «вытащили оружие», всеобщая забастовка была объявлена.

Итог столкновений между щуцбундом и хеймвером Эренбург констатирует лаконично: «После победы в Париже, я увидел в Вене поражение»18. Пейзаж Вены представлял собой следующее: «Чернели дыры домов, разбитых артиллерией хеймвера… Среди щебня я увидел неубранный труп женщины»19. Поражение щуцбунда означало, что Австрия упустила последний шанс, чтобы изменить свою политическую судьбу и не окунуться в пучину фашизма. Поведение хеймверовцев лучше всего говорит о том, что «Новый порядок», который «накроет» пол-Европы в самом ближайшем будущем, в Австрии уже наступил: «Хеймверовцы останавливали прохожих, некоторых тщательно обыскивали… За первым смертным приговором последовали другие»20. Как видим, они уже фактически заменили собой государственную машину. Аналогичная ситуацию можно было наблюдать в Италии и Германии, где разгул чернорубашечников и штурмовиков предшествовал приходу к власти фашистских режимов. Сейчас многие рассуждают о технологиях «цветных революций», но и у «фашистских революций» были свои технологии – на данном примере мы могли заметить способы их применения.

Любое активное противостояние между антифашистским и фашистским началами в истории того или иного государства дает нам возможность, при правильном подходе к го изучению, понять, по каким причинам щуцбунду не удалось победить и на чем зиждилась победа хеймвера. Во-первых, имело место открытое предательство. Эренбург передает слова одного шуцбундовца, которому удалось спастись в Чехословакии: «Конечно, оказались предатели, как Корбель, но таких было немного»21. Во-вторых, действия канцлера Австрии Дольфуса и вице – канцлера Фея можно охарактеризовать как предательские. Юлиус Дейч, один из лидеров австрийской социал-демократии и щуцбунда, имел следующее мнение: «Он [Дейч] возмущался тем, что Дольфус и Фей спровоцировали восстание»22. Подстрекательство Дольфусом и Феем щуцбунда к «восстанию» можно назвать предательством хотя бы потому, что в тех условиях, в которых «восстание» началось, оно было заведомо обречено на провал. Сочувсвтвие хеймверу первых лиц государства и подчиненного им госаппарата – могучий козырь в без того большой колоде, которая была в распоряжении князя Штаремберга и его сподвижников. В-третьих, и это мне кажется наиболее весомой причиной, противником щуцбунда было то холодное равнодушие, те примирительные тенденции, которые заключаются в следующих словах Эренбурга: «Рабочие – печатники Вены не забастовали. Трудно их заподозрить в несознательности…. Не веря в успех сопротивления, они боялись потерять заработок, а зарабатывали они неплохо»23. Еще четче он выражается несколькими абзацами ниже: «Я понял, что победа Гитлера не была одиноким, изолированным событием. Рабочий класс повсюду разъединен, измучен страхом перед безработицей, сбит с толку, ему надоели и посулы, и газетная перебранка»24. Заменив слова «рабочий класс» на более общее «народы Европы», мы получим достоверную картину происходившего. Действительно, в условиях тяжелейшего экономического кризиса («Великой Депрессии»), который больно затронул экономически развитую Австрию, да и всю Европу в целом, человеку необходима в первую очередь уверенность в завтрашнем дне, в том, что он не будет умирать от голода и получит средства к существованию. В этих тяжелых условиях обыватель терзается сомнениями, ждет, что правительство станет о нем заботится, найдет быстрый и надежный выход их создавшегося положения. Когда этого не происходит, и в место сытого ужина он читает в свободной печати все новые «прожекты», все новые уверения, все новые просьбы «потерпеть», он выходит из доверия к существующему режиму, пусть он и высоко ценит свободу. Как показывает практика, человеку свойственно в первую очередь заботиться о своем желудке и желудке своей семьи, чем о свободе и аналогичном органе пищеварения кого-либо из его сограждан. Отчаявшийся обыватель ищет спасения в заверениях фашистских главарей, как тяжелый больной, который, не получив помощи у врачей, обращается к гадалкам и знахарям. Он приходит к соглашательству с фашистским режимом, к конформизму, а в странах, занятых Германией или Италией (например, в той же Австрии), к коллаборационизму. Вот почему я считаю столь подробный анализ австрийской проблемы чрезвычайно важным – он приоткрывает нам завесу над тайной появления на свет понятия и явления общественной жизни «коллаборационизма».

Окончание австрийской эпопеи было поистине трагическим. Как для побежденных, так и для победителей. Вскоре после описанных событий Дольфус будет убит, князь Штаремберг и вице-канцлер Фей отойдут от политики, пытаясь отгородить себя как от ужасных реалий, так и ответственности за эти реалии: «Князь Штаремберг занялся физкультурой, бывший вице-канцлер Фей служил в пароходной компании»25. Новый канцлер Шушниг, очень осторожный, по своему мужественный, предстает в своих поступках коллаборационистом: «Он [Шушниг] знал, что нельзя гневить ни господа Бога, ни Гитлера. Когда в марте 1938 года гитлеровцы ворвались в Австрию, канцлер предложил австрийцам не оказывать сопротивления. Нацисты все же посадили его в концлагерь. Веселым венским бюргерам пришлось умирать за великую Германию на Дону и на Волге».26 Таким был итог политики соглашательства, преступной политики коллаборационизма, которую проводили высшие круги австрийского руководства и которую одобряли широкие массы населения.

Воспоминания Эренбурга позволяют исследователю почерпнуть знания о мнениях и позициях интеллектуалов почти по всей Европе. Так, оказавшись в Чехословакии после разгрома щуцбунда, Эренбург записывает следующее высказывание великого писателя Карла Чапека: «Надвигается эпоха воинствующей глупости»27. Это замечание, применимое к современности, хорошо соотносится с безумием тоталитарных обществ Германии, Италии, СССР, где погоду делали, во многом, «воинствующие глупцы». Абсурдность нацизма явственно предстает в следующей ремарке: «Увидев [у немецкого издателя в Праге Герцфельде] мои книги, изданные в Берлине, я удивился, почему их не сожгли. Оказалось, что нацисты продают за границу запрещенные книги, продают со скидкой. Костры им понадобились для демонстрации чистоты побуждений… Чешскими кронами они не гнушались»28. Известный государственный деятель Чехословакии Эдуард Бенеш высказывал опасения, терзавшие многих интеллектуалов по всей Европе: «Теперь вы на себе почувствовали, что мы окружены. Чехословакия в смертельной опасности»29. В Триесте, знакомая Эренбурга, жена врача, прощаясь с ним, позволила себе фашистский жест («салют»), добавив: «Простите мне этот жест. Приходится»30.

Проблема коллаборационизма и Сопротивления неотделима от сущности фашизма, от быта фашистских государств и конечно, говоря о истории 30 годов 20 века, историк не может пройти мимо проблемы фашизма. Примечательную деталь этого явления приводит Эренбург: он упоминает о переводе на итальянский язык его книги «День второй», суть которой состоит в подвиге советских граждан, в строительстве новой индустрии и перековке русских в «советских граждан». Так вот, итальянского издателя времен фашизма не смутила тематика этой книги и он указал в предисловии к книге следующее: «Итальянский читатель сумеет отличить зерно от красной шелухи – «День второй» прославляет труд, а всем известно, что только фашистская Италия сумела обеспечить свободу и счастье трудящихся».31 В личной беседе он намекнул Эренбургу, что без этого предисловия нельзя было бы издать книгу. Дочь издателя дополнила это признание следующим заявлением: «Когда я вижу на стенах «дуче, дуче», мне хочется кричать от стыда…».32 Как видно из этого эпизода, фашисты существуют и успешно действуют в свободных странах, так и антифашисты страдают, но не сдаются в станах победившего фашизма. Люди, подобные этому издателю, представляются мне своеобразным зеркалом той эпохи – понимающие весь ужас фашизма, они не покинули Родину, не отказались он нее ради борьбы. Они живут в ней, поедая горький хлеб интеллектуального (не физического) эмигранта. Душой они – в Америке, Англии, Франции, телом и реальностью – в Италии. Они сомневаются, что им делать: быть конформистами и жить сыто, либо уйти в партизаны, эмигрировать, но потерять все. На примере этого издателя мы можем видеть представителя этого типа людей в тот момент, когда он еще не сделал своего выбора – ему еще предстоит решить. Многие подобные «издатели» станут пособниками режима, другие – станут воевать с фашизмом, погибнут, но спасут доброе имя Италии.

По итогам поездки по Европе Эренбург писал следующее (он повторяет эти слова в книге воспоминаний): «Проезжему кажется, что в Европе – война. Кто с кем воюет – сказать трудно. По всей вероятности – все со всеми»33. И действительно, Европу лихорадило: хорватские усташи нападали на сербов, в Румынии «железная гвардия» устраивала погромы, в Венгрии сторонники Хорти мечтали о Трансильвании, в Италии – чернорубашечники и ирредентисты о Савойе и Тироле. Войной пахло, многие видели в войне выход.

Во Франции люди сплачивались, чтобы не допустить повторения «фашистского путча». Создавались «комитеты бдительности», объединялись и представители интеллектуальной элиты: « Профессор Ланжевен и Ален организовали «Комитет бдительности», куда входили писатели, ученые, профессора; были среди них и люди, еще недавно отказывавшиеся от политической жизни – Роже Мартен дю Гар, Бенда, Леон – Поль Фарг, много других»34.

Многие интеллектуалы видели путь спасения в объединении усилий всех группировок, всех слоев общества в борьбе с фашизмом. Жан-Ришар Блок, известный французский писатель, драматург, общественный и театральный деятель, говорил: «Сейчас нужно объединиться вокруг самого насущного – борьбы против фашизма»35. Это были не просто слова. В ту эпоху, вне Интернета, телевидения, роль писателей, интеллектуалов-гуманитариев в «инженерии человеческих душ» была чрезвычайно велика: «Воевали против фашизма статьи Горького, обращения Ромена Роллана, речи Барбюса»36.

В то же самое время в Сааре произошел плебисцит, по итогам которого должно было решиться – присоединится ли он к Германии либо Франции. Эренбург, побывавший в Сааре в дни плебисцита, рисовал картину противостояния огромного большинства сторонников нацизма, открыто «тренировавшихся» делать фашистские «салюты», гонявшиеся с револьверами за сторонниками сопротивления. Как и повсюду, сторонники присоединения к Германии делились на две половины – на открытых и отпетых нацистов с одной стороны и на всяческих конформистов с другой. Конформистов, тихих служак, державшихся за свое место, открыто подкупал Герман Рехлинг, саарский магнат, сторонник присоединения к Германии. Как и во многих других странах, конформизм имел экономические корни. Но даже в такой, казалось бы, безнадежной ситуации, находились люди, способные бороться с наступающей «коричневой чумой»: «Помог мне… немецкий писатель Густав Реглер… Саарские фашисты грозились, что его убьют. Он смело выступал повсюду, рассказывал про террор в Германии»37.

Повсюду в Европе происходили столкновения: борьба, скрытая, «холодная», проходила ежедневно. Не существовало такого места, где человек мог совершенно не волноваться, не бояться ответственности за то, что он говорит или делает. Так, даже в нейтральной Швейцарии, немецкий писатель-антифашист, эмигрант Якоб был похищен агентами Третьего Рейха и увезен в Германию. В Швейцарии происходил Конгресс Лиги наций: «Лига наций была черновиком ООН; американцы в ней не участвовали, и господами положения считались англичане и французы… но перед Гитлером пасовали все»38.

Мало кто из французов - обывателей понимал тогда, что ждет их страну: «Газеты писали, что летом во Франции ожидается куда больше туристов, чем в предшествующие годы: «Мир торжествует…» Германия продолжала вооружаться. Лига наций рассматривала различные планы разоружения. Французы толковали о предстоящих каникулах»39.

Небольшой бельгийский городок Эйпен, до Первой мировой войны принадлежавший Германии. В городе выходила немецкоязычная газета «Эйпенер цайтунг», фюрер местных немцев Гирец, образованный человек, по словам Эренбурга, предлагал бельгийцам сочинения Розенберга. Ему это сходило с рук. Никому это не казалось странным, тем более – опасным. В то же самое время в город попал немецкий коммунист, сумевший бежать из гитлеровского концлагеря. Его хотели вернуть в Германию, но, все же, выслали во Францию. Эльзасские «автономисты» сначала робко, затем открыто требовали «самоопределения» - понимаемого ими как присоединение к Германии.

Весной 1935 года писатели, стоявшие на антифашистских позициях, стали активно готовить Конгресс писателей: «Мы [оргкомитет Конгресса, включавший Эренбурга, Мальро и других] тратили дни и ночи на подготовку конгресса»40. На этом событии, чрезвычайно важном для раскрытия моей темы, стоит остановиться поподробнее. Напоминаю, предметом моей работы является история европейских интеллектуалов, в основном писателей, в 30-е годы 20 века, их разделение на антифашистов и фашистов, зачатки разделения интеллектуалов на коллаборационистов и сопротивляющихся. В свете моей темы Конгресс писателей в защиту культуры, состоявшийся в 1935 году представляется важнейшей вехой в становлении движения Сопротивления, понимаемым мной сейчас как процесс укоренения в сознании европейской интеллектуальной элиты знания о фашизме как о важнейшем враге человечества.

Но, прежде чем говорить о Конгрессе, стоит, следуя источнику, дать краткую, но небезынтересную для нас характеристику одного из крупнейших интеллектуалов своего времени, Нобелевского лауреата по литературе, французского писателя Андре Жида. Его поведение крайне интересно для характеристики интеллектуалов того времени, да и интеллектуалов вообще. Эренбург пишет, что часто встречался в ту пору с Андре Жидом: «Казалось, я мог бы его хорошо узнать, но я его не узнал: он оставался для меня человеком с другой планеты»41. Разумеется, «трибун Революции» Эренбург и западный писатель Жид, в хорошем смысле – мещанин, были различными людьми. Но их расхождение прослеживается и во многом другом. Однако Эренбург пишет о Жиде: «Когда он увлекся политикой и объявил себя сторонником коммунизма, мне это показалось победой: Андре Жид был кумиром западной интеллигенции»42. В тоже самое время, когда Жид приехал в 1936 году в СССР, он «всем безоговорочно восхищался», а вернувшись, «все столь же безоговорочно осудил»43. Во время Гражданской войны в Испании Жид осудил республиканцев и писал статьи, в которых называл сих людьми жестокими, насильниками. Таковы были сложные политические зигзаги, вытворяемые Андре Жидом. Не случайно Эренбург назвал его «мотыльком»: восхищаясь идейностью Жида и горячо его осуждая за «ренегатство», он признается, что «порхание мотылька я принимал за чертеж архитектора»44. Эренбург признавался, что не смотря на таланты, знания, начитанность Жида «основной его чертой было величайшее легкомыслие»45. Эренбург приводит в своей книге отрывки из дневников Жида, в которых, на мой взгляд, заключен ответ на то, как большая часть «западной интеллигенции» относилась к войне, бедствиям войны. Жид писал: «Приспособиться к вчерашнему врагу не трусость, а мудрость… Тот, кто сопротивляется неизбежному, попадает в западню; зачем биться о решетки клетки? Для того, чтобы меньше страдать от узости тюремной камеры, лучше оставаться посередине… Если завтра, чего я опасаюсь, нас лишат свободы мысли или, по меньшей мере, свободы выражения мысли, я постараюсь себя убедить, что искусство, мысль потеряют от этого меньше, чем от чрезмерной свободы. Угнетение не может принизить лучших; что касается остальных, то это несущественно. Да здравствует подавленная мысль!»46. Когда читаешь подобное, понимаешь, какого рода мысли питали тех коллаборационистов, совершивших бессчетные преступления во время Второй Мировой войны. Конечно, Андре Жид не был ни фашистом, ни коллаборационистом, отнюдь. Он, как и многие сотни других интеллектуалов, был свободным человеком, не стесненным ничем – ни моралью, ни памятью, ни, возможно, осознанием происходящего. Его и ему подобных людей Эренбург называет «шестидесятишестилетним мотыльком в крылатке, то с «Капиталом», то с томиком Эврипида в руках»47.

Вернемся к Конгрессу. Обстановка перед открытием Конгресса была скорее нервозная. Эренбург писал: «До последнего дня мы боялись, что все сорвется; писателей с именем отговаривали: конгресс – затея коммунистов; участники восстановят против себя не только критиков, издателей, редакторов, но и читателей»48. Конгресс готовился в ужасающих условиях – организаторам не помогал практически никто. Они работали на чистом энтузиазме, вернее в силу своих убеждений, что отдают свои силы, свои деньги, свое время правому делу. Не зря Эренбург в своих мемуарах частенько говорит о том, что он чувствовал себя на войне. Так оно фактически и было. Подобные ощущения испытывали в ту эпоху и другие видные представителя интеллектуальной элиты. Активнейшими организаторами Конгресса, кроме нашего источника, были Жан – Ришар Блок, Андре Мальро, Гийу, Рене, Блек, Муссинак.

О всей серьезности Конгресса писателей говорит следующие: «Нам удалось собрать наиболее читаемых и почитаемых: Генриха Манна, Андре Жида, А. Толстого, Барбюса, Хаксли, Брехта, Мальро, Бабеля, Арагона, Андерсена-Нексе, Пастернака, Толлера, Анну Зегерс. [Хочется добавить: и не только]. Конгресс приветствовали Хемингуэй, Драйзер, Джойс. В президиум Ассоциации, которую конгресс создал, вошли Ромен Роллан, Горький, Томас Манн, Бернард Шоу, Сельма Лагерлеф, Андре Жид, Генрих Манн, Синклер Льюис, Валье Инклан, Барбюс»49. Конгресс писателей имел место в парижском зале «Мютюалитэ», который по свидетельствам очевидцев был переполнен. О Конгрессе писали газеты. О нем резко отозвался Гитлер: «Большевиствующие писатели – это убийцы культуры»50. Выступавшие говорили о культуре, её значении, защите и сохранении культурного наследия, о роли писателя в обществе, о традициях и новаторстве, о национальной основе культуры и общечеловеческих ценностях. По окончании Конгресса, члены Ассоциации писателей устраивали митинги, лекции, диспуты, читали доклады. Их целью было показать опасность фашизма, его возможности, убедить людей, что время отчаянной борьбы близится, что Германия и ее союзники вооружаются, что культуре, в случае победы фашизма, грозит неминуемая гибель. Значение Конгресса состоит как в этом, так и в том, что писатели впервые объединились, чтобы сообща бороться с общим врагом и в конечном счете победить. В литературоведении часто повторяются такие ярлыки как «совесть нации» или «ответственность писателя перед людьми»,так вот, писатели, приехавшие на Конгресс, вправе называться как совестью нации, так и людьми, ответственными перед народом. Именно такие люди составили костяк движения Сопротивления.

14 июля 1935 года, после Конгресса писателей, в Париже прошла демонстрация, военный смотр Народного фронта. Как упоминает Эренбург, народу было, «в зависимости от направления – шестьсот – семьсот – восемьсот тысяч»51. В демонстрации приняли участие люди самые различные по политическим и эстетическим убеждениям: Морис Торез, Леон Блюм, Даладье, Кашен, а также писатели и ученые – Ланжевен, Перрен, Риве, Арагон, Мальро, Блок.

В тот же день на Елисейских полях фашисты проводили свою демонстрацию: «они лихо маршировали, подымали руки, стараясь во всем походить на гитлеровцев; кричали…»52.

Седьмого сентября 1935 года хоронили Анри Барбюса – одного из самых смелых и отчаянных писателей, интеллектуалов, всегда сражавшихся в первых рядах против расовой дискриминации, национальной гордыни, террора и других проявлений фашизма. Барбюс был одним из тех, кого мы уже доказали, что можно назвать людьми Сопротивления. Похороны Барбюса, по словам Эренбурга, превратились в демонстрацию. Самые разные люди – интеллектуалы и рабочие – вспоминали автора «Огня» и сжимали покрепче кулаки – уходил великий писатель и гражданин. Люди на похоронах несли полотнище со следующей надписью: «Рабочие Лана не потерпят фашизма!»53. Эренбург дополнял: «лан – небольшой город, в нем нет и двадцати тысяч жителей. Но в этом была своя правда: Франция переживала необычайный подъем, каждый верил, что будущее зависит и от него»54. Такими были предпосылки Сопротивления, такими мыслями питались сторонники этого движения.

После покушения на Леона Блюма демонстранты-антифашисты и фашиствующие встретились у Пантеона: «Было много перебранок. Сотни тысяч рабочих, служащих, интеллигентов еще выше поднимали красные флаги, сжимали кулаки»55. В этой обстановке, когда люди осознавали опасность наступления фашизма и понимали, что нужно выступить против него, народ и интеллектуалы были едины: «Рабочие, стоявшие на набережной, кричали: «Здравствуй, Кашен! Они тебя не посмеют тронуть! Мы тебя отстоим!» Кашен махал рукой, смущенно улыбался»56. Митингующие, желающие жить полной жизнью, говорили о многом – о ситуации в Астурии, об освобождении Тельмана, о нападении Италии на Эфиопию и др. Но мыслью, которая объединяла всех, была следующая: «Нельзя прожить жизнь на одной земле фашистов»57.


Заключение.

Я начинал эту работу с того, что история интеллектуалов – сложнейшая проблема, до сих пор стоящая перед историками как в России, так и в Европе. Как мы узнали во время рассмотрения истории интеллектуалов в 1933-1935 годах, эта проблема стояла в то время особенно сложно и особенно тяжело.

Годы, о которых мы говорили – время зарождения фашизма, как течения общественной мысли в поистине европейском масштабе. Как мы видели, интеллектуалы по-разному относились к этой проблеме. Исходя из того, о чем мы говорили, возможно, произвести условное деление интеллектуальной элиты Европы на две группы: фашиствующих и антифашистов. Фашиствующие представляются нам людьми убежденными, никак не сторонниками компромиссов или союзов с антифашистами и гуманистическими силами. С делением антифашистов придется постараться много сильнее: среди них выделяются люди идейные, не запятнанные никаким образом, не сотрудничавших с фашистами; были и сомневающиеся разных мастей – условные «попутчики», которые на словах были ярыми борцами за свободу, а оказались людьми с червоточиной (например, Дрие). Встречались и те, которых можно было бы назвать конформистами – они были сторонними свидетелями происходящих событий. К этому типу людей можно отнести Андре Жида, чей подробный портрет мы обсуждали.

Начиная писать эту работу, автор исходил из того, что люди, при нормальном развитии событий, не подорванном внешними факторами, должны быть сторонниками антифашистов, должны быть глухи ко громким речам многочисленных «вождей» и «фюреров». Эти люди должны, в таком случае, бороться за свободу, против расовой дискриминации и тоталитаризма. Так какими были причины, толкавшими людей на сторону фашистов? Что толкало их к принятию «коричневой чумы»? Среди первых причин, необходимо назвать «золотого тельца» - корысть, жажда сохранить теплое и насиженное место (или, напротив, его заработать). Другая – реваншизм или поруганная национальная гордость. Эта причина, понятно, касается стран, проигравших в Великой войне. Третья причина зиждется на гордыне тех или иных интеллектуалов, на уверенности в своей исключительности и исключительности своего гения (подобное мы наблюдали в Австрии на примере канцлера Дольфуса и вице-канцлера Фея). Четвертая причина – природное легкомыслие населения, которое приводило к попуститетельсву и тому, что на уголовном языке называется «преступной халатностью». Тысячи людей во Франции накануне прихода к власти Гитлера в Германии, накануне фашистского мятежа в самой Франции, накануне Гражданской войны в Испании, накануне падения Парижа, думали о курортах, аперитивах и многом другом, но не о сопротивлении.

Конечно, существовали и другие причины. Вдумчивый читатель увидит их как при изучении книги воспоминаний Ильи Эренбурга, так и данной исследовательской работы.

Одной из целей данной работы было проследить причины и зачатки появления таких общественных явлений, как коллаборационизм и движение Сопротивления. На основании моего источника автор этой работы хотел бы сказать следующее. Причинами коллаборационизма были те же причины, которые останавливали людей, не давали им бороться за свободу – персональная и национальная гордыня, жажда богатства, хищнические интересы, желание свести счеты со своими соседями руками захватчиков и другие. Причин много. Для полного изучения этого вопроса, если оно в принципе возможно, необходимо много более полное изучение нашего источника и других источников. Если же заканчивать характеристику коллаборационизма, его истоков, то следует сказать, что в данной работе это движение неизменно характеризовалось с моральной, реже – исторической точки зрения. Необходимо помнить, что коллаборационизм - это, слава Богу, не правило, а исключение из правил, и относиться к нему необходимо подобным же образом – как к вредному упущению, болезни общества.

Появление движения Сопротивления связано, исходя из нашего источника, с осознанием некоторой части интеллектуальной элиты Европы того, что с фашизмом, фашистскими режимами ужиться на одной планете нельзя, а значит, с ним необходимо бороться. Фашизм, как угнетение свободы, тоталитаризм, убийство, жестокость и другое – есть вредный нарост на теле общества, прорыв сатанинского начала в мировую историю. Осознание фашизма с этой точки зрения вызывает у интеллектуалов совершенно естественное желание с ним бороться, победить его, ведь тоталитаризм и запреты претят самим основам творчества. Осознание своей правоты, подходя к нему как юридическому, так и психологическому факту, есть одно из сильнейших человеческих ощущений, способных питать силы человека даже в самых сложных условиях – тюремного заключения, жизни в лагере, пыток и другого. Если же подобное ощущение дополняется ощущением единства с народом, то человека невозможно остановить. Разумеется, в предложенных и совершенно осознанных в условиях моего исследования, а именно черно-белой гамме суждений, представители движения Сопротивления представляются сторонниками «светлой стороны», героями, положившими свою жизнь на алтарь свободе.

Конечно, говоря о добре и зле, об активной злобе и пассивном сопротивлении насилию, нельзя сказать последнего слова. Единственное, чего хотел бы автор этих строк, подведя итог своему исследованию, это продолжить свое исследование, расширив источниковую базу и более успешно проанализировав его итоги, и чуть ближе продвинуться к ответу на эти сокровенные вопросы.


Список использованных источников и литературы

I. Источники.

1. Эренбург И. Люди, годы, жизнь.// Эренбург И.Г. Собрание сочинений в девяти томах. М., 1965-1967. Т.9.

II. Справочные и информационные издания.

2. Попов В. Эренбург Илья Григорьевич //Русские писатели. ХХ век: Биобиблиогр.словарь.- М., 1998. - Т. 2. - С. 635-639.





1 Попов В. Эренбург Илья Григорьевич //Русские писатели. ХХ век: Биобиблиогр.словарь.- М., 1998. - Т. 2. - С. 635-639.





2 И. Эренбург. Люди, годы, жизнь.// Эренбург И.Г. Собрание сочинений в девяти томах. Т.9. С.9.



3 Там же, С. 9.



4 Там же, С. 11.



5 Там же, С. 11.



6 Там же, С. 11.



7 Там же, С. 11.



8 Там же, С. 12.



9 Замечу, что слово «искренний» являлось для Эренбурга большим комплиментом. Употребление этого слова говорит о том, что, скорее всего, некоторое время они с Эренбургом были близки друг с другом.



10 Цит. по: И. Эренбург. Люди, годы, жизнь.// Эренбург И.Г. Собрание сочинений в девяти томах. Т.9. С.12.



11 Там же, С. 12.




12 Там же, С. 12.



13 Там же, С. 12.




14 Там же, С. 20.



15 Там же, С. 20.




16 Там же, С. 22.



17 Там же, С. 25.



18 Там же, С. 23.



19 Там же, С. 22.



20 Там же, С. 22.



21 Там же, С. 23.



22 Там же, С. 24.



23 Там же, С. 25.



24 Там же, С. 26.



25 Там же, С. 26.



26 Там же, С. 26.



27 Там же, С. 27.



28 Там же, С. 27.



29 Там же, С. 28.



30 Там же, С. 29.



31 Там же, С. 29.



32 Там же, С. 29.



33 Там же, С. 30.



34 Там же, С. 30.



35 Там же, С. 51.



36 Там же, С. 51.



37 Там же, С. 56.



38 Там же, С. 57.



39 Там же, С. 57.



40 Там же, С. 59.



41 Там же, С. 60.



42 Там же, С. 60.



43 Там же, С. 61.



44 Там же, С. 61.



45 Там же, С. 61.



46 Там же, С. 64.



47 Там же, С. 64.



48 Там же, С. 65.



49 Там же, С. 65.



50 Там же, С. 66.



51 Там же, С. 79.



52 Там же, С. 79.



53 Там же, С. 80.



54 Там же, С. 80.



55 Там же, С. 80.



56 Там же, С. 80.



57 Там же, С. 81.