Geum.ru

Stephen King "Stand"

Вид материалаДокументы

Содержание


Могу выразить свои чувства?
Уехали в стовингтон, в центр по изучению чумы
Выехали из оганквита 2 июля 1990 года
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   74
С задней лужайки дома Лаудеров раздавался стрекот ручной косилки.

Когда Фрэн обошла дом, только абсолютное удивление помешало ей громко

расхохотаться.

Гарольд в одних плавках стриг лужайку. Его белая кожа лоснилась от

пота, а длинные волосы развевались (к чести Гарольда следует отметить, что

они были вымыты в не слишком отдаленном прошлом). Жировые складки на талии

бешено тряслись. По лодыжку его ноги позеленели от травы. Спина его

покраснела - то ли от усилий, то ли от солнца.

Она слышала его тяжелое дыхание. Лезвия стрекотали. Трава летела

зеленым водопадом Гарольду под ноги. Он подстриг уже почти половину

лужайки. Остался только все уменьшающийся квадрат с летним домиком в

центре, в котором когда-то Фрэнни и Эми устраивали свои летние "чаепития".

Он повернул у подножия холма и застрекотал в обратном направлении, на

мгновение скрывшись за летним домиком, а потом вновь вынырнув, склонившись

над своим механизмом, как гонщик Формулы-1. Потом он заметил ее, как раз в

тот самый момент, когда Фрэнни робко произнесла: "Гарольд?" Она заметила,

что он был в слезах.

- Ой! - сказал - почти взвизгнул - Гарольд. Она вырвала его из

какого-то индивидуального мира, и на мгновение ей показалось, что у него

сейчас будет сердечный приступ.

Потом он побежал к дому, прорываясь сквозь завалы срезанной травы, и

она смутно ощутила в воздухе ее сладкий запах.

Она пошла за ним.

- Гарольд, что случилось?

Он взбежал по ступенькам крыльца. Дверь открылась, Гарольд вбежал в

дом и захлопнул ее за собой. Фрэнни некоторое время помедлила, а потом

подошла к двери и постучала. Ответа не последовало, но она услышала, как

Гарольд плачет где-то внутри.

- Гарольд?

Плач продолжался.

Она вошла в дом.

- Гарольд?

Она пересекла прихожую и вошла в кухню. Гарольд сидел за столом,

вцепившись руками в волосы.

- Гарольд, что случилось?

- Убирайся! - закричал он сквозь слезы. - Убирайся, я тебе не

нравлюсь!

- Неправда, ты мне нравишься. Ты нормальный парень, Гарольд. Может

быть, не самый крутой, но вполне нормальный. - Она сделала паузу. -

Собственно говоря, принимая во внимание ситуацию, мне следовало бы

сказать, что в целом мире ты мне нравишься больше всех.

Гарольд заплакал еще сильнее.

- У тебя есть что-нибудь попить?

- Кул-Эйд, - сказал Гарольд, шмыгнув носом, и, все еще глядя в стол,

добавил: - Он теплый.

- Ну конечно, он теплый. Ты не принес себе воды из городской колонки?

- Как и во многих других маленьких городках, в Оганквите за ратушей была

своя колонка, правда, за последние сорок лет она была скорее предметом

старины, а не источником воды. Туристы иногда ее фотографировали. Вот

колонка маленького городка на побережье, где мы провели свой летний

отпуск. Разве она выглядит не забавно?

- Принес.

Она налила по стакану себе и Гарольду и присела.

- Гарольд, что случилось?

Гарольд издал странный, истерический смешок и начал пить. Осушив

стакан, он поставил его на стол.

- Случилось? А что могло случиться?

- Я хочу сказать, случилось ли что-нибудь конкретное? - Она

попробовала свой Кул-Эйд и поборола гримасу. Он был не такой уж теплый.

Должно быть, Гарольд ходил за водой не так давно, но он забыл положить

сахар. Он наконец-то поднял голову и посмотрел на нее.

- Я хочу к маме, - сказал он просто.

- Ну, Гарольд...

- Когда это случилось, когда она умерла, я подумал, что это не так уж

плохо. - Сжимая в руке свой стакан, он смотрел на нее напряженным,

измученным взглядом, и это слегка пугало ее. - Я знаю, что для тебя это

звучит ужасно. Но я никогда не знал, _к_а_к_ я восприму их уход. У меня

очень чувствительная душа. Вот почему меня так ненавидели эти кретины из

дома ужасов, который отцы города считали нужным именовать средней школой.

Я думал, что это может свести меня с ума от горя или, по меньшей мере,

ввергнуть меня в прострацию на год... мое внутреннее солнце, так

сказать... так сказать... а когда это случилось, моя мама... Эми... мой

папа... я сказал себе, что это не так уж плохо. Я... они... - Он стукнул

кулаком по столу, заставив ее содрогнуться. - Почему я не могу найти

нужных слов? - закричал он. - Я ВСЕГДА мог выразить то, что хотел сказать!

Это ведь дело писателя - уметь пользоваться языком, ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ Я НЕ

МОГУ ВЫРАЗИТЬ СВОИ ЧУВСТВА?

- Не пытайся, Гарольд. Я знаю, что ты чувствовал.

Он удивленно уставился на нее.

- Ты знаешь?.. - Он покачал головой. - Нет. Ты не можешь этого знать.

- Помнишь, как ты пришел ко мне домой? И я копала могилу? Я была не в

себе. Иногда я даже не могла вспомнить, чем это я занимаюсь. Так что если

ты чувствуешь себя лучше, когда подстригаешь лужайку, что ж, прекрасно. Но

если ты будешь заниматься этим в плавках, ты можешь получить солнечный

ожог. Да ты уже получил его, - добавила она, критически оглядев его плечи.

Чтобы не оказаться невежливой, она отхлебнула еще немного омерзительного

Кул-Эйда.

Он утер рот.

- Я никогда их особенно уж не любил, - сказал он, - но я думал, что

все равно почувствуешь горе. Ну, как если мочевой пузырь полон, то

чувствуешь желание помочиться. А если умирают близкие родственники, то

надо испытывать скорбь.

Она кивнула.

- Моя мать всегда была занята Эми. Эми была ее другом, - повысил он

голос, впадая в бессознательную и почти жалкую детскость, - а я шокировал

своего отца.

Фрэн вполне могла этому поверить. Бред Лаудер был огромным,

мускулистым человеком. Он работал десятником на ткацкой фабрике в

Кеннебанке. Вряд ли он толком представлял себе, что ему делать с жирным,

странным сынком, которого произвели на свет его чресла.

- Однажды он отвел меня в сторону, - продолжил Гарольд, - и спросил,

не педик ли я. Прямо так и сказал. Я испугался и заплакал, а он ударил

меня по щеке и сказал, что если я всегда буду таким неженкой, то мне лучше

убраться из города. А Эми... думаю, ей было на меня наплевать. Для нее я

был просто неудобством, когда она приводила домой подруг. Она относилась

ко мне так, словно я был неубранной комнатой.

С усилием Фрэн допила свой Кул-Эйд.

- Поэтому когда они умерли и я ничего не почувствовал, я подумал, что

ошибался. Горе - это не подергивание коленного сустава, когда по нему бьют

молоточком, - сказал я себе. Но я снова был одурачен. С каждым днем мне

стало не хватать их все больше и больше. В особенности мамы. Если бы я мог

хотя бы взглянуть на нее... столько раз ее не оказывалось рядом, когда я

хотел ее видеть... когда я нуждался в ней... она была слишком занята Эми,

но никогда она не относилась ко мне плохо. Этим утром, когда я проснулся,

я сказал себе: надо подстричь лужайку, и тогда ты не будешь думать об

этом. Но это не помогло. И тогда я стал стричь все быстрее и быстрее...

словно стремился обогнать мои мысли... наверное, тогда ты и подошла. Я

выглядел сумасшедшим, а? Фрэн?

Она наклонилась над столом и прикоснулась к его руке.

- С тобой все в порядке, Гарольд. Все это совершенно естественно.

- Ты в этом уверена? - Он вновь уставился на нее широко раскрытыми,

совсем детскими глазами.

- Да.

- Ты будешь со мной дружить?

- Да.

- Слава Богу, - сказал Гарольд. - Спасибо Ему за это. Не хочешь ли ты

еще Кул-Эйда? - спросил он робко.

Она постаралась улыбнуться как можно приветливее.

- Может быть, чуть-чуть позже, - сказала она.


В парке они устроили пикник: арахисовое масло и сэндвичи со студнем.

Каждый выпил по большой бутылке Кока-Колы, охлажденной в пруду с утками.

- Я думаю о том, что теперь делать, - сказал Гарольд. - Ты будешь

доедать свой сэндвич?

- Нет, я наелась.

За один присест Гарольд проглотил ее сэндвич. Его запоздалая скорбь

не повлияла на аппетит, - отметила про себя Фрэнни, но тут же решила, что

думать так нехорошо.

- Что? - спросила она.

- Я думаю, что надо поехать в Вермонт, - сказал он неуверенно. - Ты

не против поехать со мной?

- Почему в Вермонт?

- Там, в городке под названием Стовингтон, есть государственный центр

по изучению чумы и других заразных заболеваний. Он, конечно, не такой

большой, как в Атланте, но уж наверняка поближе к нам. Я подумал, что если

остались еще в живых люди, работающие над этим гриппом, то многие из них

должны оказаться там.

- Почему ты думаешь, что они могут остаться в живых?

- Конечно, может быть, они и мертвы, - сказал Гарольд довольно сухо.

- Но в местах вроде Стовингтона, где приходится иметь дело с заразными

заболеваниями, умеют принимать меры предосторожности. И если они еще

работают, то, я думаю, они ищут таких людей, как мы. У кого есть

иммунитет.

- Как ты до всего этого додумался, Гарольд? - Она смотрела на него с

открытым восхищением, и он покраснел от удовольствия.

- Я много читал. Ни одно из этих мест не засекречено. Ну, так что ты

думаешь, Фрэн?

Она думала, что это прекрасная идея. Эта идея отвечала ее потребности

в порядке и власти. Конечно, люди из Стовингтона не могли умереть. Они

доберутся туда, их примут, обследуют и установят ту разницу, то

несоответствие, которое существует между ними и другими людьми, которые

заболели и умерли. Ей не пришло в голову подумать о том, кому может

понадобиться в настоящий момент вакцина.

- Я думаю, нам надо найти дорожный атлас и посмотреть, как мы можем

туда добраться, - сказала она.

Лицо его вспыхнуло от радости. На мгновение ей показалось, что сейчас

он поцелует ее, и в ту единственную ослепительную секунду она бы не стала

возражать, но эта секунда прошла. Задним числом она была рада, что этого

не произошло.


По дорожному атласу, в котором расстояния измерялись в сантиметрах,

все выглядело достаточно просто.

- Сколько миль нам придется проехать? - спросила Фрэн.

Гарольд взял линейку, измерил расстояние и сверился с масштабной

шкалой.

- Ты не поверишь, - сказал он угрюмо.

- Что такое? Сто миль?

- Больше трехсот.

- О Боже, - сказала Фрэнни. - Это разрушает мои представления о мире.

Я где-то читала, что большинство штатов Новой Англии можно обойти за один

день.

- Это просто такой трюк, - сказал Гарольд ученым тоном. -

Действительно, можно побывать в четырех штатах - Коннектикуте,

Род-Айленде, Массачусетсе и Вермонте - за двадцать четыре часа, если идти

правильным маршрутом, но нам это ни к чему.

- Откуда ты все это знаешь? - спросила она удивленно.

- Книга рекордов Гиннеса, - сказал он пренебрежительно. - Собственно

говоря, я подумывал о велосипедах. Или... не знаю... мотороллерах, что ли.

- Гарольд, - сказала она проникновенно, - ты гений.

Гарольд кашлянул и покраснел. Он снова выглядел польщенным.

- Завтра утром мы можем на велосипедах доехать до Уэллса. Там есть

фирменный магазин фирмы "Хонда"... ты умеешь водить "Хонду", Фрэн?

- Я смогу научиться, если какое-то время мы поедем помедленнее.

- О, я думаю, было бы очень неблагоразумно ехать быстро, - сказал

Гарольд очень серьезно. - Никогда не знаешь, в какой момент завернешь за

поворот и наткнешься там на три разбитых машины, перегородивших дорогу.

- Но мы и не будем спешить, так ведь? Но зачем нужно ждать до завтра?

Почему бы не поехать сегодня?

- Ну, сейчас уже пошел третий час, - сказал он. - Дальше Уэллса мы не

доедем, а нам ведь нужно еще экипироваться. Это будет легче сделать здесь,

в Оганквите, так как тут мы знаем, где что найти. Кроме того, нам

понадобится оружие.

Странно. Как только он произнес это слово, она сразу же подумала о

ребенке.

- Зачем нам оружие?

Он посмотрел на нее мгновение, а потом опустил глаза. Краска заливала

его шею.

- Потому что больше нет полиции и судов, а ты - женщина, к тому же -

хорошенькая, и некоторые люди... некоторые мужчины... могут... повести

себя не по-джентльменски. Вот зачем.

Кожа его стала почти пурпурной.

Он говорит об изнасиловании, - подумала она. ИЗНАСИЛОВАНИЕ. Но каким

образом может кто-то захотеть изнасиловать меня. Ведь я беременна. Но ведь

об этом никто не знает, даже Гарольд. И даже если ты скажешь насильнику:

"Пожалуйста, не делайте этого, потому что я беременна", то стоит ли

ожидать, что он ответит: "Господи, леди, извините меня, пойду изнасилую

кого-нибудь другого?"

- Хорошо, - сказала она. - Оружие. Но все равно мы можем добраться до

Уэллса уже сегодня.

- У меня здесь есть еще одно дело, - сказал Гарольд.


Под крышей амбара Мозеса Ричардсона было ужасно жарко. Струйки пота

стекали по ее телу, когда они добрались до сеновала, а когда они

взобрались по шаткой лесенке на крышу, струйки превратились в реку, от

которой потемнела ее блузка.

- Ты думаешь, это необходимо, Гарольд?

- Я не знаю. - Он нес ведро белой краски и здоровую кисть. - Но амбар

видно с шоссе N_1, а по нему могут проехать люди.

- Но ты ведь можешь упасть и сломать себе шею. - От жары у нее

разболелась голова, и Кока-Кола тошнотворно плескалась у нее в животе.

- Я не упаду, - сказал Гарольд нервно. Он взглянул на нее. - Фрэн, ты

выглядишь больной.

- Это от жары, - пробормотала она.

- Ради Бога, спускайся вниз. Полежи под деревом. И посмотри на муху,

которая бросит вызов смерти на отвесном десятиградусном скате крыши амбара

Мозеса Ричардсона.

- Не шути. Я по-прежнему думаю, что это глупая и опасная затея.

- Возможно, но я буду чувствовать себя спокойнее, если сделаю это.

"Он делает это для меня", - подумала она.

Она привстала на цыпочках и легко поцеловала его в губы.

- Будь осторожен, - сказала она и быстро сбежала вниз, так что

Кока-Кола заплескалась у нее в животе. Быстро, но не настолько, чтобы не

успеть заметить, как в глазах у него появилось удивленное, счастливое

выражение. Еще быстрее она спустилась с сеновала, так как чувствовала, что

сейчас ее вырвет. Она-то знала, что дело в Кока-Коле, жаре и ребенке, но

что подумает Гарольд, если услышит? Поэтому-то она и торопилась выбраться

поскорее из амбара, чтобы он не услышал. И она успела. Как раз.


Гарольд спустился без четверти четыре. Теперь кожа его была

ярко-красной, а руки забрызгались белой краской. Пока он работал, Фрэн

дремала под вязом во дворе Ричардсона, в любой момент готовая проснуться,

услышав треск дранок и отчаянный крик бедного толстого Гарольда, падающего

с высоты девяноста футов навстречу жесткой земле. Но он так и не раздался

- слава Богу, и теперь Гарольд стоял гордо перед ней - зеленые ноги, белые

руки и красные плечи.

- Зачем ты принес назад краску? - спросила она с любопытством.

- Я не хотел оставлять ее там. Это могло бы привести к

самовозгоранию, и наша надпись пропала бы.

Вдвоем они посмотрели на крышу хлева. Свежая краска ярко сияла на

фоне тускло-зеленой дранки:


УЕХАЛИ В СТОВИНГТОН, В ЦЕНТР ПО ИЗУЧЕНИЮ ЧУМЫ

ПО ШОССЕ N 1 ДО УЭЛЛСА

ПО МЕСТНОМУ ШОССЕ N 95 ДО ПОРТЛЕНДА

ПО ШОССЕ N 302 ДО БАРРА

ПО МЕСТНОМУ ШОССЕ N 89 ДО СТОВИНГТОНА

ВЫЕХАЛИ ИЗ ОГАНКВИТА 2 ИЮЛЯ 1990 ГОДА

ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР

ФРЭНСИС ГОЛДСМИТ


- Я не знал твоего второго имени, - сказал Гарольд извиняющимся

тоном.

- Все в порядке, - сказала Фрэнни, по-прежнему глядя на надпись.

Первая строчка была написана прямо под чердачным оконцем, а последняя - ее

имя - прямо над дождевым желобом. - Как ты умудрился написать последнюю

строчку? - спросила она.

- Это было нетрудно, - сказал он застенчиво. - Пришлось немного

поболтать ногами, вот и все.

- Ой, Гарольд. Ну почему ты не мог поставить только свою подпись?

- Потому что мы с тобой в одной упряжке, - сказал он и посмотрел на

нее с некоторым опасением. - Так ведь?

- Конечно, да... до тех пор, пока ты не свернешь себе шею. Голоден?

Он просиял.

- Голоден, как медведь.

- Тогда пошли поедим. И я помажу твою обгорелую кожу детским кремом.

Тебе надо надеть рубашку, Гарольд. Ты сегодня ночью не заснешь.

- Я буду спать крепко, - сказал он и улыбнулся ей. Фрэнни улыбнулась

в ответ. На ужин они ели консервы и пили Кул-Эйд (на этот раз его делала

Фрэнни и не забыла добавить сахар). Позже, когда начало темнеть, Гарольд

пришел в дом Фрэнни, что-то таща под мышкой.

- Это принадлежало Эми, - сказал он. - Я нашел на чердаке. Думаю,

мама и папа подарили ей эту штуку, когда она закончила восьмой класс. Я

даже не знаю, работает ли она, но я захватил несколько батареек из

магазина.

Это был переносной проигрыватель с пластмассовой крышкой, созданный

специально для того, чтобы девочки-подростки тринадцати или четырнадцати

лет брали его с собой на пляж или на пикник.

- Что ж, - сказала она. - Давай посмотрим, работает эта штука или

нет.

Проигрыватель работал. Почти четыре часа сидели они на разных концах

кушетки, а переносной проигрыватель стоял между ними на кофейном столике.

С зачарованной и тихой грустью они слушали музыку мертвого мира, звучащую

в летней ночи.


35


Поначалу звук не вызвал у Стью никакого недоумения. Обычная

составляющая часть яркого летнего утра. Он только что миновал город Саут

Райгейт, штат Нью-Хемпшир, и теперь дорога вела его по очаровательной

местности, поросшей вязами, нависшими над дорогой и испещрившими асфальт

движущимися солнечными бликами. Снова раздался этот звук - лай собаки,

самая естественная вещь на свете.

Он прошел почти милю, когда ему пришло в голову, что в этой собаке

есть что-то необычное. Покинув Стовингтон, он видел много мертвых собак,

но ни одной живой. Ну что ж, - предположил он, - многие, но не все люди

умерли от гриппа. Ясно, что также случилось и с собаками. Возможно, теперь

собака очень боится людей. Когда она учуяла его, она залезла в кусты и

начала лаять, и будет лаять до тех пор, пока он не покинет ее территорию.

Он поправил рюкзак и заново свернул подложенные под лямки носовые

платки. На ногах у него были Великаны Джорджии, и три дня ходьбы почти

лишили их изначального лоска. На голове у него была изящная красная

фетровая шляпа с широкими полями, а на плече болтался армейский карабин.

Он не думал, что наткнется на мародеров, но что-то внутри подсказывало

ему, что неплохо иметь при себе ружье. Может быть, пригодится для охоты.

Правда, вчера он видел большую самку оленя, но не выстрелил в нее, приятно

пораженный ее красотой.

Дорога шла вверх. Лай собаки становился все громче и громче. В конце

концов, может быть, я ее увижу, - подумал Стью.

Он шел по N_302 на восток, предполагая, что рано или поздно шоссе

выведет его к океану. Он заключил с собой нечто вроде договора: "Когда я

доберусь до океана, я решу, что делать дальше". До тех пор я вообще не

буду об этом думать. Он подумывал о том, чтобы раздобыть гоночный

велосипед или мотоцикл, на котором он смог бы объезжать время от времени

перегораживавшие дорогу разбитые машины, но потом решил идти пешком.

Ходьба была для него чем-то вроде процесса выздоровления. Пошел уже

четвертый день его путешествия. Он всегда любил ходить, и его тело жаждало

активности. До побега из Стовингтона он просидел взаперти почти две

недели, и поначалу чувствовал себя не совсем в форме. Он предполагал, что

рано или поздно медлительность продвижения ему надоест, и он раздобудет

себе велосипед или мотоцикл, но пока ему нравилось идти пешком на восток,