Избранное в 2-х томах изд. Худ лит., 1978 г

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 85

часть своего добра и сейчас лежал пустой и почти безразличный, не зная,

собственно, зачем он пошел и хорошо ли это он сделал. Он даже досадовал

теперь, что пустился в такое далекое путешествие, не узнав ничего о Симе

и не списавшись с ней. Ведь, может быть, ее даже нет в живых.

Через два дня, отдыхая почти каждый час и ночуя в кустах, Мишель при-

шел в Псков, вид которого заставил забиться его сердце.

Мишель прошел по знакомым улицам и вдруг очутился у своего дома, с

тоской заглядывая в его окна и до боли сжимая свои руки.

И тогда волнение снова охватило Мишеля.

Открыв плечом калитку ворот, он вошел в сад, в тот небольшой тенистый

сад, в котором когда-то писались стихи и в котором когда-то сидели тетка

Марья, мамаша и Симочка.

Все было так же, как и девять лет назад, только дорожки сада были за-

пущены и заросли травой.

Те же две высокие ели росли у заднего крыльца, и та же собачья будка

без собаки стояла возле сарайчика.

Несколько минут стоял Мишель неподвижно, как изваяние, созерцая эти

старые и милые вещи. Сердце его тревожно и часто билось. Но вдруг чей-то

голос вернул его к действительности. Старая, завернутая в белую косынку

старуха, беспокойно глядя на него, спросила, зачем он сюда пришел и что

ему нужно.

Путаясь в словах и со страхом называя фамилии, Мишель стал расспраши-

вать о бывших жильцах, об арендаторе и о Серафиме Павловне, его бывшей

жене.

Старуха, приехавшая сюда недавно, не могла удовлетворить его любо-

пытство, однако указала адрес, где теперь проживала Симочка.

Через полчаса Мишель, унимая сердцебиение, стоял у дома на Басманной

улице.

Он постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь и шагнул на порог

кухни.

Какая-то женщина в переднике стояла у плиты, держа в одной руке та-

релку; другой рукой, вооруженной вилкой, она доставала вареное мясо из

кипящей кастрюльки.

Женщина сердито посмотрела и, нахмурившись, приготовилась закричать

на вошедшего, но вдруг слова замерли на ее губах.

Это была Серафима Павловна, это била Симочка, сильно изменившаяся и

постаревшая.

Ах, она очень похудела. Когда-то полненький ее стан и круглое личико

были неузнаваемые и чужие.

У нее было желтоватое, увядшее лицо и короткие, обстриженные волосы.

- Серафима Павловна, - тихо сказал Мишель и шагнул к ней.

Она страшно закричала, металлическая тарелка выпала из ее рук и со

звоном и грохотом покатилась по полу. И вареное мясо упало в кастрюлю,

разбрызгивая кипящий суп.

- Боже мой, - сказала она, не зная, что делать и что сказать.

Она подняла тарелку и, пробормотав: "Сейчас... только скажу мужу...",

скрылась за дверью. Через минуту она снова вернулась в кухню и, робко

протянув руку, поппросила Мишеля сесть.

Не смея к ней подойти и страшась своего вида, Мишель сел на табурет и

сказал, что вот он наконец пришел и что вот у пего какое печальное,

ужасное положение.

Он говорил тихим голосом и, разводя руками, вздыхал и конфузился.

- Боже мой, боже мой, - бормотала молодая женщина, с тоской ломая

свои руки.

Она смотрела на его одутловатое лицо и на грязное тряпье его костюма

и беззвучно плакала, не соображая, что делать.

Но вдруг из комнаты вышел муж Серафимы Павловны и, видимо, уже зная,

в чем дело, молча пожал Мишелю руку и, отойдя в сторону, присел на дру-

гую табуретку возле окна.

Это был гражданин Н., заведующий кооперативом, немолодой уже и скорей

пожилой человек, толстоватый и бледный.

Сразу оценив бедственное положение своего неожиданного соперника, он

стал говорить веским и вразумительным тоном, советуя Серафиме Павловне

позаботиться о Мишеле и принять в нем участие.

Он предложил Мишелю поселиться у них в доме, в верхней летней комнат-

ке, поскольку уже в достаточной мере тепло.

Они обедали втроем за столом и, кушая вареное мясо с хреном, изредка

перекидывались словами относительно дальнейших шагов.

Муж Серафимы Павловны сказал, что службу сейчас найти крайне легко и

что в этом вопросе он не видит никакого затруднения. И это обстоя-

тельство позволит, вероятно, Мишелю даже выбрать себе службу из несколь-

ких предложений. Во всяком случае, об этом тревожиться не надо. Временно

он будет проживать у них, а там, в дальнейшем, будет видно.

Мишель, не смея поднять глаз на Симочку, благодарил и жадно пожирал

мясо и хлеб, запихивая в рот большие куски.

Симочка также не смела на него смотреть и только изредка бросала

взгляды, по временам бормоча: "Боже мой, боже мой".

Мишелю устроили верхнюю комнату, поставив туда парусиновую кушетку и

небольшой туалетный стол.

Мишель получил кое-какое белье и старый люстриновый пиджак и, умыв-

шись и побрив свои щеки, с какой-то радостью облачился во все свежее и с

радостью долго разглядывал себя в зеркало, поминутно благодаря своего

благодетеля.

Сильные волнения и ходьба страшно его утомили, и он, как камень, зас-

нул у себя наверху.

Ночью, часов в одиннадцать, ничего не понимая и не соображая, где он

находится, Мишель проснулся и вскочил со своего ложа.

Потом, подумав о случившемся, он присел у окна и стал вспоминать о

всех словах, сказанных за день.

Ну что ж, кажется, все хорошо. Кажется, снова начнется покой и

счастье. И думая так, он вдруг почувствовал голод.

Вспоминая сытный, питательный обед, который он жадно и без разбора

проглотил, Мишель тихой и вороватой походкой спустился вниз, в кухню, с

тем чтобы пошарить там и снова подкрепить свои силы.

Он осторожно по скрипучим половицам вошел в кухню и, не зажигая све-

та, стал шарить рукой по плите, отыскивая какую-нибудь еду.

Серафима Павловна вышла на кухню, дрожа всем толом, и, думая, что Ми-

шель пришел с пей поговорить, объясниться и сказать то, чего не было

сказано, подошла к нему, взяла его за руку и начала что-то лепетать

взволнованным шепотом.

Сначала страшно испугавшись, Мишель понял, в чем дело, и, держа в ру-

ке кусок хлеба, безмолвно слушал слова своей бывшей возлюбленной.

Она говорила ему, что все изменилось и все прошло, что, вспоминая о

нем, она, правда, продолжала его любить, но что сейчас ей кажутся ненуж-

ными и лишними какие-либо новые шаги и перемены. Она нашла свою тихую

пристань и больше ничего не ищет.

Мишель по простоте душевной, не услышав в ее словах какого-то полу-

вопроса, какой-то тоски и тревоги, тотчас и не без радости ответил, что

этих перемен он и не ожидает, но что он будет рад и счастлив, если она

позволит ему временно проживать в ихнем доме.

И, жуя хлеб, Мишель благодарно пожимал ее ручки, прося не очень за

него беспокоиться и не очень волноваться. Поговорив так около часу, они

разошлись, он - спокойный и почти радостный, а она - взволнованная, пот-

рясенная и даже убитая. Она неясно на что-то рассчитывала. И она ожидала

услышать не те слова, которые она услышала.

И, вернувшись к себе, она долго плакала о своем прошлом, и о всей

своей жизни, и о том, что все проходит, кроме смерти.

Через несколько дней, отъевшись и приведя себя в порядок, Мишель по-

лучил работу в управлении кооперативов.

Угасавшая жизнь снова вернулась к Мишелю, и, сидя за обедом, он де-

лился своими впечатлениями за день и строил разные планы о будущих воз-

можностях, говоря, что теперь он начал новую жизнь, и что теперь он по-

нял все свои ошибки и все свои наивные фантазии, и что он хочет рабо-

тать, бороться и делать новую жизнь.

Серафима Павловна с мужем дружески беседовали с ним, сердечно радуясь

его успехам и возрождению.

Так проходили дни и месяцы, и ничто не омрачало жизнь Мишеля.

Но в феврале 1930 года Мишель, неожиданно заболев гриппом, который

осложнился воспалением легких, умер почти на руках у своих друзей и бла-

годетелей.

Симочка страшно плакала и долго не находила себе места, проклиная се-

бя за то, что она не сказала Мишелю всего, что хотела и что думала.

Мишель был похоронен на бывшем монастырском кладбище. Могила его и

посейчас убирается живыми цветами.

1930

ШЕСТАЯ ПОВЕСТЬ БЕЛКИНА

ОТ АВТОРА

В дни моей литературной юности я испытывал нечто вроде зависти к тем

писателям, которые имели счастье находить замечательные сюжеты для своих

работ.

В классической литературе было несколько излюбленных сюжетов, на ко-

торые мне чрезвычайно хотелось бы написать. И я не переставал жалеть,

что не я придумал их.

Да и сейчас имеется порядочное количество таких чужих сюжетов, к ко-

торым я неспокоен.

Мне бы, например, хотелось написать на тему Л. Толстого - "Сколько

человеку земли нужно". Это удивительная тема, и она выполнена Толстым с

колоссальной силой. Тем не менее мне хотелось бы еще раз заново и посво-

ему подойти к ней.

Мне хотелось бы написать на некоторые сюжеты Мопассана, Мериме и т.д.

Но относительно Пушкина у меня всегда был особый счет. Не только не-

которые сюжеты Пушкина, но и его манера, форма, стиль, композиция были

всегда для меня показательны.

Иной раз мне даже казалось, что вместе с Пушкиным погибла та настоя-

щая народная линия в русской литературе, которая была начата с таким

удивительным блеском и которая (во второй половине прошлого столетия)

была заменена психологической прозой, чуждой, в сущности, духу нашего

народа.

Мне казалось (и сейчас кажется), что проза Пушкина - драгоценный об-

разчик, на котором следует учиться писателям нашего времени.

Занимательность, краткость и четкость изложения, предельная изящность

формы, ирония - вот чем так привлекательна проза Пушкина.

Конечно, в наши дни не должно быть слепого подражания Пушкину. Ибо

получится безжизненная копия, оторванная от нашего времени. Но иногда

полезно сделать и копию, чтоб увидеть, каким секретом в своем мастерстве

обладал великий поэт и какими красками он пользовался, чтоб достичь наи-

большей силы.

У живописцев в отношении копии дело обстоит проще. Там достаточно

"списать" картину, чтобы многое понять. Но копия в литературе значи-

тельно сложнее. Простая переписка ровным счетом ничего не покажет. Необ-

ходимо взять сколько-нибудь равноценный сюжет и, воспользовавшись формой

мастера, изложить тему в его манере.

Поэтому сделать сносную копию с отличного произведения не есть учени-

ческое дело, а есть мастерство, и весьма нелегкое.

Во всяком случае, в моей литературной юности подобную копию мне никак

не удавалось сделать. Я не понимал всей сложности мастерства и не умел

владеть красками, как это следовало.

И вот теперь, после семнадцати лет моей литературной работы, я не без

робости приступаю к копии с пушкинской прозы. И для данного случая я

принял за образец "Повести Белкина". Я надумал написать шестую повесть в

той манере и в той "маске", как это сделано Пушкиным.

Сложность такой копии тем более велика, что все пять повестей Пушкина

написаны как бы от разных рассказчиков. Поэтому мне не пришлось подра-

жать общей манере (что было бы легче), а пришлось ввести по-настоящему

новый рассказ, такой рассказ, который бы мог существовать в ряду повес-

тей Белкина.

Это усложнило мою работу. А еще более усложнило то, что мне не хоте-

лось быть слишком слепым подражателем. И я взял тему совершенно самосто-

ятельную, не такую, которая была у Пушкина, а такую, какая могла быть по

моему разумению.

Наверно, и даже конечно, я сделал в своей копии погрешности против

стиля, и главным образом - против обрисовки характеров, но я не мог в

своей копии кое-что оставить в вековой неподвижности.

Рыло бы правильнее каждую черточку прозы Пушкина передать в том виде,

как она есть, но чувства писателя моего времени, вероятно, дали некото-

рый иной оттенок, хотя я и старался этого избежать.

Итак, я предлагаю вниманию читателя копию с прозы Пушкина - шестую

повесть Белкина, названную мною "Талисман".

А. С. Пушкин был велик в своей работе и, смеясь, писал (Плетневу),

что некоторые литераторы уже промышляют именем Белкин и что он этому

рад, но вместе с тем хотел бы объявить, что настоящий Белкин умер и не

принимает на свою долю чужих грехов...

Прошло сто лет, и вот я "промышляю" Белкиным с иной целью - из уваже-

ния к великому мастерству, на котором следует поучиться. И пусть теперь

читатель судит, какие новые грехи возложены мной на Белкина.

В заключение мне хочется сказать, что в основу моей повести положен

подлинный факт, благодаря чему взыскательный читатель может прочитать

мою работу и без проекции на произведения Пушкина.

1936

ТАЛИСМАН

Не титла славу нам сплетают,

Не предков наших имена.

Херасков

В бытность мою в *** армейском полку служил у нас переведенный из

гвардии гусарский поручик Б.

Офицеры весьма недоверчиво отнеслись к нему, полагая, что на совести

его лежат многие но слишком славные поступки, приведшие его в наше уны-

лое местечко.

Простреленная и изуродованная его рука нас еще более убедила в том,

что жизнь этого офицера была затемнена многими облаками.

Но гусарский этот поручик прехладнокровно отнесся к нашему афронту;

он дружества ни с кем не искал и держался с нами сухо и независимо; над-

менность была отличительной чертой его характера.

Полковой командир на все наши вопросы отзывался незнанием; он отве-

чал, что поручик - добрый малый, но буян и весьма несдержан в своем зло-

речии; он не поладил со своим командиром и после одного несчастного слу-

чая был из гвардии переведен сюда; но каков именно был этот случай, пол-

ковник не знал и не почитал удобным узнавать стороною.

Итак, мы видели перед собою человека, закинутого случайными и нес-

частными обстоятельствами в наше глухое местечко и не пожелавшего в рав-

ной степени разделить с нами свою участь.

Мы сразу невзлюбили его и искали повода задеть его надменность или

даже вызвать на столкновение.

Случай помог нам выполнить наше недоброе намерение.

Полагая, что простреленная и изуродованная его рука есть результат

случайного происшествия или несчастный конец его поединка, один из офи-

церов спросил его:

- Не в рукопашной ли схватке с французами вы получили, поручик, сие

ранение?

- Мне приходилось быть в походе противу французов, - сухо отвечал по-

ручик, - но я на поле сражения в рукопашном бою не был.

Мы не унимались; его ответ показался нам смелым и забавным; один из

офицеров, дерзко глядя ему в лицо, сказал:

- Где же, в таком случае, вы накололи свою руку, сударь?

Поручик, поняв наши намерения, страшно побледнел; была секунда, когда

собеседники хотели схватиться за сабли; но потом, сдержавшись, поручик

сказал:

- Извольте, ротмистр, выбирать более достойные слова для своих вопро-

сов. Отдаленность от столицы, сколь вижу я, приводит вас к дикости.

И с этими словами он, повернувшись на каблуках, пошел к выходу.

Ротмистр хотел было броситься к нему, но мы его удержали.

Положение было крайне щекотливое. Нельзя сказать, что повод для дуэли

был весьма обстоятельный, тем не менее ротмистр почел себя крайне оби-

женным и решил драться. И с каждым стаканом вина он все более приходил к

мысли, что полученное оскорбление можно лишь смыть кровью.

Он упросил меня и двоих офицеров быть его секундантами. Мы согласи-

лись. И утром должны были передать поручику вызов. Однако несчастный

случай прервал эти намерения.

Мы поздно разошлись из офицерского собрания, и ротмистр, вернувшись к

себе домой, стал приводить в порядок свои дуэльные пистолеты. И, разря-

жая один из них, нечаянным образом выстрелил и убил себя наповал. Пуля

ударила ему в подбородок и засела в мозгу; смерть была мгновенна и ужас-

на.

Смерть бедного ротмистра весьма нас смутила, но мы не могли не приз-

нать, что поручик был всего менее в этом повинен. И, погоревав о нес-

частном нашем ротмистре, мы стали позабывать об этом глупом и жалком

столкновении, закончившемся столь трагическим образом.

Прошло два месяца. Натянутые наши отношения с новым офицером посте-

пенно перешли если не в дружество, то в добрые и короткие отношения.

Он и в самом деле оказался на редкость славным малым. И, пожалуй, он

из нас сильнее всех жалел о несчастной судьбе погибшего ротмистра. Он

нам сказал, что не может себе простить ту мальчишескую вспыльчивость,

которая не отвратила столкновения.

Эта его сердечность послужила первой причиной нашего сближения. И,

видя его истинное и трогательное огорчение, мы даже стали его однажды

утешать, говоря, что нельзя в нем видеть причину несчастья, что он пос-

тупил так, как на его месте поступил бы всякий воспитанный человек; и,

вероятно, такова уж печальная судьба у нашего бедного ротмистра, если

даже его жизнь не была сбережена талисманом, носимым постоянно им на

груди.

Поручик с благодарностью стал пожимать наши руки и с непонятным для

нас волнением спросил: "Каков, однако, был талисман у него?"

Но мы не много знали об этом предмете. Ротмистр привез талисман из

Персии и, будучи суеверным человеком, никогда с ним не расставался, счи-

тая его средством противу дурного глаза и несчастного случая. Однако ж,

как мы видим, жизнь судила иначе.

- В таком случае, господа, - сказал поручик, - я расскажу вам еще об

одном талисмане, и ваша воля думать об этом как угодно.

И тут мы с величайшим интересом услышали следующий рассказ:

- В начале тысяча восемьсот двенадцатого года, в эпоху, как известно,

столь бурную военными событиями, служил в нашем гвардейском полку сын

отставного генерала и помещика К.

Прекрасно обеспеченный и избалованный с нежною возраста, молодой наш

гусар, очутившись в блестящем гвардейском полку, предался кутежам и ве-

селию. Буйства, картежная игра и шалости наполнили все дни молодого че-

ловека. Нередко он после ночного разгула являлся на ученье прямо во фра-

ке и с цилиндром в руках, чем приводил славного полкового командира в

ужасный гнев и раздражение.

Жалобы со всех сторон усиливали гнев командира, и он не раз обещал

сообщить его родителю о всех невозможных проказах, кои вполне могли за-

кончиться печально. Но молодой наш гусар, как говорится, и в ус подул и

со смехом выслушивал нотации своего полкового командира.

Скорее из шалости и озорства, чем из сердечных побуждений, он вступил

в связь с женой своего полкового командира, еще в достаточной степени

молодой и на редкость красивой женщиной, Варенькой Л., на которой пол-

ковник два года назад женился после осьмилетнего вдовства.

Эта связь нашего гусара с Варенькой Л. была скандальной в высшей сте-

пени, и она вскоре стала известной решительно всем, кроме мужа. Влюблен-

ная дама, забыв всякую осторожность, открыто стала всюду появляться в

сопровождении нашею поручика.

Громадные его проигрыши и скандальные происшествия с тужили неизмен-

ной темой во всех светских гостиных. Но это, казалось, еще более возвы-

шало офицера в ею собственных глазах.

Полковой командир наш, предвидя несчастья, снесся письмами с отцом

шалопая, но это отнюдь не послужило спасением; сей престарелый родитель,

получив достойное письмо, возымел намерение почти всякий день писать

полковому командиру наставительные письма, давая в них по пунктам и па-

раграфам советы и указания, как ладить с молодыми современными людьми,

вступившими в свитский путь.

На всякое письмо бедный наш командир, памятуя славное имя родителя,

Blog

Избранное в 2-х томах изд. Худ лит., 1978 г

Содержание