Метаморфозы жанра // Весы, №38, Балашов, 2008 От редакции
| Вид материала | Документы |
- Хоровой концерт российских композиторов второй половины XX начала XXI века. Метаморфозы, 339.69kb.
- Н. Г. Баранец Метаморфозы этоса российского философского сообщества в XX веке Ульяновск, 23654.89kb.
- В ямало-ненецком автономном округе, 345.91kb.
- Москва 2008 ббк 87 б 202 Балашов Л. Е. История философии (материалы), 8979.4kb.
- Региональная адресная программа «Содействие занятости населения Кемеровской области», 629.48kb.
- Л. Е. Балашов противоречия гегелевской философии москва ● 2006 Балашов Л. Е. Великий, 3352.39kb.
- Л. Е. Балашов учебное пособие москва ● 2011 ббк 87. 7 Б 20 Л. Е. Балашов. Этика: Учебное, 4343.08kb.
- Полный перечень анонсов литературы профсоюзной тематики Централизованной библиотечной, 1636.56kb.
- Сборник научных трудов факультета психологии бфсгу под общей редакцией Э. Ю. Чикиревой, 1207.73kb.
- Сборник научных трудов факультета психологии бфсгу под общей редакцией Э. Ю. Чикиревой, 973.73kb.
Метаморфозы жанра // Весы, № 38, Балашов, 2008
От редакции
Настоящий сборник продолжает реализацию общей темы кафедры литературы БИ(Ф)СГУ – изучение функционирования жанров в литературе и культуре, хотя авторов статей если что и объединяет, то только интерес к анализу функционирования жанра. Алфавитный порядок расположения даже усиливает впечатление от разнообразия объектов исследования и пестроты методологий анализа. Редакция не пыталась унифицировать научный аппарат – за все ссылки и положения, за уровень исследования отвечает конкретный автор статьи. Картинка получилась в итоге довольно пёстрая, но… может, оно так и правильно? А что некоторые статьи даже как-то между собой соотносятся – ну так уж вышло: логика исследования, логика жизни-с...
Е.И. Алиференко , И. Кузнецова
«Бесформенная форма» (к проблеме изучения жанров
несказочной прозы)
Изучение несказочной прозы сопряжено с трудностями, определяемыми размытостью границ между преданием, легендой, быличкой, а также тем особым художественным видением мира, отделяющим эти жанры от сказки. В основе несказочной прозы лежит установка на достоверность. Именно с нею связана локальная приуроченность необыкновенного события. Ссылка на источник (лицо, место, время) служит усилением авторитетности и реальности информации, которая в свою очередь носит прикладной характер. Несказочная проза в меньшей степени, чем сказка, типизирована. И лишь отдельный традиционный мотив, имеющий устойчивое текстовое воплощение, указывает на фольклорное происхождение.
Проблема художественности таких рассказов не раз поднималась фольклористами прошлого столетия (см. работы С.Н. Азбелева, К.В. Чистова, Э.В. Померанцевой, Л.И. Емельянова, В.Я. Проппа и др.). Связано это с тем, что народные рассказы являются элементом устной речи. Главное здесь – событийная информация, чем и объясняется второстепенность в них эстетической функции. Так, в преданиях, по мнению Л.И. Емельянова, наблюдается «стихийное участие художественного элемента в отражении действительности при ярко выраженной независимости этого отражения от задач художественности» [1, 254]. Ситуативность рождения устного рассказа породило мнение о его «бесформенности». На этот счет вполне обосновано замечание Э.В. Померанцевой, что «в этой «бесформенности», которая является своеобразной формой данного жанра, можно нащупать определенные стилевые закономерности» [2, 21]. Лишая несказочную прозу эстетического качества, многие ученые сводят устную информацию только к содержанию. И, тем не менее, «каждый повествовательный жанр имеет свой круг тем, сюжетов, свою структуру. Основное отличие их состоит прежде всего в характере информации, в функциональных особенностях, принципиальных соотношениях с действительностью» [2, 11], добавим к этому – в разной степени художественности.
Рассмотрим быличку – в наши дни наиболее активный жанр традиционного фольклора. Несмотря на умирание жанра, быличка по-прежнему остается художественной формой, в которой со всей определенностью проявляется мистическое сознание современного фольклорного носителя. Вера в сверхъестественное, чудесное, необычное – объективная реальность в жизни человека и общества еще с первобытной эпохи. Данный жанр интересен как документ, свидетельствующий о древних верованиях, и как движение эстетического сознания в творчестве народных сказителей.
Характер информации у различных исполнителей былички различен и, несомненно, содержит определенные художественные явления. Рассказчик, выступая в качестве очевидца, участника события или передатчика чужого, но якобы достоверного факта, вносит в информацию эмоции как результат личностного восприятия сообщаемого. Обычно быличка (ее не случайно в народе называют «досюльщина», «бывальщина») обращена в прошедшее, но, рассказывая об этом, исполнитель привязывает ее к современной ситуации. Быличка – обычно короткий, односюжетный рассказ, передаваемый простыми, нераспространенными предложениями, но некоторые исполнители стараются «расцветить» информацию за счет стилистических фигур (эпитетов, сравнений, сложных синтаксических периодов и даже пейзажных зарисовок), что и является показателем художественности.
Термин «быличка» братья Ю.М. и Б.М. Соколовы заимствовали у крестьян Белозерского края для обозначения рассказов о сверхъестественных существах [3, LV111]. Структура былички, система ее образов, поэтические приемы, портрет, пейзаж, образ рассказчика – все это определяется основной функцией быличек, подчинено главной задаче: доказать, утвердить, подкрепить то или иное верование. Обратимся к источнику (быличка записана в студенческой среде):
«О домовом»
«Говорят, что домовых и другую нечисть кошки видят. В том я убедилась, когда моя кошка ни с того ни с сего стала бегать по комнате, фырчать, шерсть у нее стала дымом. Я испугалась, но потом она успокоилась. Наверно, с домовым играла» [исп. Мальцева Т.В., 1988 г.р., г. Балашов, 2007 г., записала Кузнецова И.Е.].
Перед нами информация, свидетельствующая о сохранности веры в домового. Рассказчик делится своим жизненным опытом, опирающимся на традиционные знания о домовом как представителе низшей демонологии. Главный мотив, на котором строится информация – подтверждение реальности невидимого существа. Верование заявлено в самом начале: «Говорят, что домовых и другую нечисть кошки видят». Вместо сюжета –скупой, лаконичный пересказ. Эстетическая функция вытеснена тилитарной, так как для рассказчика важно не как рассказать, а что рассказать и для чего. Это еще одно свойство жанра. Отсюда содержание былички сводится к удивительному факту, достойному внимания. Стиль осовременен за счет усиления личностного начала. В рассказе просматривается вторжение художественности через стилистические новации.
Быличка, в отличие от сказки, не имеет оптимистического конца, ее пафос трагический. Ирреальный мир наказывает человека за вторжение в свои пределы. Детали повествования углубляют его зловещий смысл, что отражается на характере пейзажа и описании места и времени событий. По традиционной для жанра схеме построен следующий рассказ.
«Утопленница»
Около 1-й Гуровки, между 1-й и 2-й деревней кущи. Гиблое место. Раньше там озеро было. Летом молодёжь после работы вечером там гуляла, костёр разводили, на гармошке играли. И как-то две девки решили по маленькому делу отойти за деревья, ближе к озеру. А ночь лунная, озеро тихое. И вдруг из воды девушка выходит в белом платье, с венком на голове. А подруги от остальных далеко отошли, никого не слышно. Девушку они эту сразу узнали: дружили с ней, но она три года назад в этом озере утонула, а, может, сама утопилась. Идёт в их сторону и поёт. Ну, они тут как закричат – и бегом оттуда. Вообще, место это странное, люди теперь мало ходят, даже птиц не слышно. Едешь мимо по дороге, и как будто кто-то за тобой наблюдает из кущей. А походишь там, выйдешь – устал, как мешки на тебе возили [исп. Карамышева Л. И., 1961 г. р., г. Балашов. 2003 г., записала: Карамышева М.].
Эта быличка заметно отличается от предыдущей, в ней усилена эстетическая сторона. Конкретизируя происходящее, уточняя место события, и, тем самым, раскрывая личное отношение к увиденному, информант стремится включить в рассказ художественный элемент. Пейзажная зарисовка с инверсионным определением («А ночь лунная, озеро тихое») дополняет образ летней ночи, передается гнетущее ощущение страха, рождаемого мистической фантазией человека. Бытовизм ситуации стирается настораживающей интонацией, которая чаще всего обретает трагическое звучание. В данном случае никто не пострадал, но рассказ построен так, чтобы напугать и заинтересовать слушателя. Пейзаж рисуется мрачными красками, создающими эффект пустынности и уединенности: «кущи», «гиблое место», «никого не слышно», «место это странное», «даже птиц не слышно». Для усиления впечатления используется прием контраста. Оказывается, «гиблое место» не всегда было таким: «Летом молодёжь после работы вечером там гуляла, костёр разводили, на гармошке играли». Причина мистического страха сельчан связана с утопленницей. Оживление покойника – мотив, часто встречаемый в рассказах мифологичекого содержания. Мертвый мир, вызывает не только преклонение, но и страх – в этом психологизм былички. На фоне тихой лунной ночи девушка-утопленница в белом платье, с венком на голове, поющая песню, должна была произвести на слушателей шокирующий эффект.
Быличка передает особенности устной речи рассказчика. В данном случае она тяготеет к описательности, в целом же повествование выдержано в стиле языковых традиций жанра.
Тематическая, сюжетно-композиционная, стилистическая специфика рассматриваемого текста указывает на наличие формальных художественных признаков и дает полное основание отнести его к быличке, к одному из жанров несказочной прозы.
Хрестоматийным стало деление быличек на мемораты (рассказы-воспоминания) и фабулаты (сюжетно-законченные и ставшие традиционными рассказы). Чем больше деталей в быличке, тем сложнее ее сюжет, тем дальше она отходит от мемората, превращаясь в фабулат – бывальщину или даже сказку. Быличка о домовом может быть формально определена как меморат. В рассказе об утопленнице ярко выражена сюжетная основа, что характеризует его как фабулат, бывальщину. В этом плане показателен также следующий пример:
«Байка о чёрном окуне»
…Ну да вот же, я и говорю, это ж не среди всякого, и такмо рыбаков было. Поверье такое. Как окуня чёрного из воды вытащишь, так отпускай немедля улов весь, который набрал, а то быть беде.
Так вот-то всё оно ничего у рыбака Фёдора, жил будто давно в селе-то, ну да: оно был завязалось с утра как-то. Улов идёт. Ах – не тут было! Хоп! Выудил чёрную рыбку, а та и тапершится. Федор-то испугался: улову жалко… огляделся вокруг – никого и трясть под каблук окунька и разодравше в раз. Собрал сетёнки и до хаты пошёл.
Уж и забыл про рыбку-то. Улов изжарил, да в бочонок с солью доложил к зиме, а вечером – гулять. Пел с девками, веселился… И не упомнит никто, как домой он шёл и кто его видел последним, Бог один ведает… Да только поутру мёртвым нашли его в луже: как будто в ней лежал и захлебнулся… То-то … Она, рыбка, ещё не раз после рыбакам попадалась, так те от страху и снасти в воду бросали [исп. Бабенко П.М., 1927 г.р., село Старый Хопёр, 2002 г., записала Васильева Л.].
В данном тексте сюжетный элемент усилен композиционной четкостью повествования, расширенной детализацией. Завязкой действия служит поверье о черном окуне, приносящем беду. Быличка сообщает об исключительном случае, нарушающем течение нормальной жизни: «Улов идёт. Ах – не тут было! Хоп! Выудил чёрную рыбку, а та и тапершится». Перед нами кульминация повествования, связанная с общим местом – встречей человека с мистическим существом. Словесным сигналом такой встречи является особая интонация, а также слова «вдруг», «однажды». Добавим, что это особый композиционный прием, создающий атмосферу неожиданности, мистического страха. В нашем примере герой совершает ужасный поступок, пренебрегает поверьем и, вместо откупа – возвращения улова, уничтожает окуня, бросая тем самым вызов сверхъестественной силе. В быличке, как правило, события завершаются кульминацией, где указывается, с кем встретился герой, какие были последствия встречи. «Байка о черном окуне» перерастает границы былички и, за счет относительно развитого сюжета, превращается в бывальщину. Рассказчик детализирует повествование. Кульминация («выудил черную рыбку…») не имеет резкого обрыва-завершения. Напряжение сохраняется. Беспечность Федора («пел, с девками веселился …») лишь усиливает степень вины и возмездия за кощунственный акт. В завершающей части рассказа сообщается о наказании героя, его смерти: «Да только поутру мёртвым нашли его в луже: как будто в ней лежал и захлебнулся…». Такого рода финал, где человек, соприкоснувшись с нечистой силой, умирает, определен поэтикой жанра.
Значительное место в быличке отводится повествователю. Это – человек мистически настроенный, поэтому главная цель его рассказа – доказать вероятность невероятного. Для этого используются все средства устной речи. В «Байке о черном окуне» особая интонация рисует и атмосферу нарастающей трагедии и психологическое состояние действующих лиц, а также личное отношение рассказчика к происходящему. «Собрал сетёнки и до хаты пошел» – уменьшительно-ласкательный суффикс вносит сочувственный элемент в тональность рассказа. Действие замедляется, и создается зримый образ человека, ощущающегося груз совершенного проступка, но все же надеющегося на «авось». В сюжете заложен назидательный момент, повествователь пытается оградить слушателя от опрометчивых решений. В «Байке о черном окуне» вывод-назидание служит обрамлением всего рассказа, причем указательное местоимение с частицей «то» несет в себе определенную эмоциональную нагрузку, показывая отношение рассказчика к поверью (заявленному в начале) и человеку, переступившему через него: «То-то … Она, рыбка ещё не раз после рыбакам попадалась, так те от страху и снасти в воду бросали». Как было сказано выше, народные рассказы передают особенности повествовательной манеры рассказчика. В «Байке о черном окуне» наблюдаем тяготение к сказовой интонации, просторечным словесным конструкциям («тапершится», «трясть», «упомнит», «такмо»), к использованию простых предложений, осложненных однородными сказуемыми, что помогает передать очередность и быстроту происходящих событий. Междометия и частицы, восклицательные конструкции делают рассказ эмоционально насыщенным.
Информант называет свой рассказ «байкой» - «побасенка, сказочка в разговорной речи» [4, 24], то есть ложь, вымысел. Название противоречит форме рассказа. И хотя трудно ссудить, вкладывался ли в это определение конкретный жанровый смысл, но то, что к изложенному относились как к реальному жизненному факту, – вне всяких сомнений.
Таким образом, в потоке устной речи возникают рассказы, жанр которых определяется не только содержанием. В случае с быличкой локальность, индивидуальность информации подается с опорой на общие представления о мистическом существе. Пейзаж, на фоне которого разворачиваются чудесные события, композиция нацелены на удивление и сопереживание страха. Все это в целом придает форму рассказу, степень художественности которого во многом зависит от мастерства исполнителя. Сложившееся мнение о том, что быличка лишена художественности, особенно в устах талантливого исполнителя, требует серьезного уточнения. Приведенные примеры говорят о стремлении современных носителей фольклора к художественно-эмоциональной выразительности даже в таком, казалось бы стилистически закодированном жанре как быличка. Вместе с тем, они свидетельствуют о раскодировании традиционной словесной формы быличек.
1. Емельянов, Л.И. Проблемы художественности устного рассказа // Русский фольклор. Материалы исследования. – М.- Л., 1960.
2. Померанцева, Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. – М., 1975.
3. Соколовы, Б.М. и Ю.М. Сказки и песни Белозерского края. – М.,1915.
4. Словарь литературоведческих терминов / Под ред. Л.И. Тимофеева и С.В. Тураева. – М., 1974.
А.В. Блохина
Роман Генриха Манна «Учитель Унрат» (1905 г.) в оценке
немецких критиков ХХ в.
Литература в Германии после революции 1848 года в силу ряда общественно-политических причин – прежде всего из-за политики немецкой буржуазной революции, из-за раздробленности нации – надолго утрачивает свое мировое значение.
Братьям Генриху и Томасу Маннам удалось, опираясь на опыт ведущих литератур Европы, в том числе и русской, вновь вывести литературу Германии на широкую мировую магистраль.
Для многих Генрих Манн останется большим немецким писателем, чье творчество было – и навсегда останется – важной частью национального культурного богатства; стойким демократом и неутомимым борцом, убежденным сторонником справедливой борьбы за социалистический общественный строй, учителем демократии, другом Советского Союза.
Ровесник Германской империи, возникшей в результате победы Пруссии над Францией Наполеона III во Франко-прусской войне, Генрих Манн на протяжении всего своего жизненного пути, настойчиво и страстно боролся за демократическое развитие своей родины. Писатель вошёл в мировую литературу как прозаик острой социально-политической проблематики, обличитель современного ему буржуазного общества.
Сам Г. Манн считал началом своего творческого пути 1900 год, когда был опубликован первый его значительный роман "Земля обетованная".
Однако едва только вышли в свет первые романы Генриха Манна, вокруг имени писателя разгорелись споры, не прекращающиеся и по сей день.
Среди серьезных исследований, посвященных творчеству этого художника, следует упомянуть работы А. Абуша, У. Дицеля, Г. Еринга, К. Гейслера, Г. Камницера, М. Хана, В. Хердена. В начале 50-х годов в ГДР был создан Архив писателя, пополненный, в частности, его рукописями, корреспонденциями, дневниками, присланными из США и Чехословакии (дар дочери писателя Леони Манн).
Творчество Г. Манна издавна привлекает внимание русских критиков. Серьезный вклад в изучение его литературного наследия внесли Е. Книпович, И. Миримский, Т. Мотылева, О. Егоров, К. Нартов, Н. Серебров и другие наши исследователи.
В то же время некоторые историки литературы встречали каждое новое произведение Г. Манна с нескрываемой враждебностью. Еще в 1906 году критик К. Буссе считал, что хотя книги этого писателя и содержат многое от подлинного искусства, они относятся к категории таких, против которых «нужно бороться».
Вершины сатирического мастерства в довеймарский период Г. Манн достигает своим романом – "Учитель Гнус" (1905). Композиционным и идейным стержнем романа является образ Гнуса, гимназического учителя в маленьком немецком городке, отвратительного внешне и омерзительного внутренне. Ставя в комически-гротескные ситуации этого человеконенавистника, мелкого тирана, претендующего на роль анархиствующего "сверхчеловека", Г.Манн не только развенчивает образ Заратустры, но и резко полемизирует с официальной пропагандой немецкого империализма.
Г. Манн показывает, что в действительности являет собой прусская школа и прусский учитель – нравственно уродливый носитель опошленных ницшеанских идей. Роман является важной ступенью в творческом пути писателя.
Острота обличений в произведениях Г. Манна не раз служила поводом для обвинения его в отсутствии любви к родине, в душевной холодности. В великолепных сатирических книгах писателя, пронизанных гражданским пафосом, иные исследователи видели лишь плод игры мысли художника, оспаривали прогрессивное идейное содержание лучших книг писателя.
Генриха Манна старались не замечать в вильгельмовской империи. Гитлеровцы под угрозой репрессий запрещали немцам читать его книги и сжигали их на кострах.
Неприязнь некоторых литературоведов к творчеству Г. Манна, разумеется, не случайна – в ней сказалось их враждебное отношение к передовому искусству, к творчеству антифашистских писателей. На всю литературу антифашистской эмиграции в ФРГ было наложено своеобразное табу. Реакция организовала "заговор молчания" против антифашистских произведений таких мастеров, как Генрих Манн, Арнольд Цвейг, Альфред Дёблин и Анна Зегерс.
Его творчество хотели бы похоронить и реакционные силы ФРГ. В конце 50-х годов гамбургское издательство "Классен-ферлаг" выпустило сочинения Г. Манна, отметив в издательском предисловии, что Генрих Манн относится к числу «наименее известных представителей немецкой литературы». Западные немцы предали забвению одного из самых значительных писателей современности.
Осквернение имени и творчества Г. Манна проявлялось во всевозможных слухах, пищу для которых давали неверно истолкованные архивные документы. Факт встречи в 1943 г. с генеральным консулом СССР истолковывался как сотрудничество с Советским Союзом против фашистской Германии. Явное недовольство вызывали успешные продажи книг Г.Манна в Советском Союзе, в то время как на родине Г. Манн был под запретом.
Немецкие литературоведы игнорировали, превратно толковали идейные позиции Г. Манна, стремились отторгнуть его от реалистической литературы. Конечно, западные критики не единодушны в своем скептическом отношении к автору.
Первое произведение, сорвавшее покрывало с вильгельмовской Германии (со школы в частности), содержало не угодную правящим верхам «правду-матку», которую считали не только необоснованной, но и «едва вообразимой». Пауль Фехтер в своей работе «Dichtung der Deutschen» (1932 г.) в двух фразах в «пух и прах» раскритиковал роман. По его мнению, более ранний роман «Im Schlaraffenland» (1900 г.) был более искусным и чистосердечным и принес меньше вреда, чем «беллетристский» роман «Professor Unrat» (1905 г.). Фехтеру хотелось видеть в Г. Манне «бульварного писаку», скрывающего правду, воспевающего духовное, художественное и политическое развращение. (Fechter hätte es gern gesehene, wenn Heinrich Mann ein Boulevarddichter … wäre, ein … Verschleierer der Wahrheit, ein Verewiger der geistigen, künstlerischen und politischen Korruption). [4; 33] Прежде чем хоть словом обмолвиться о романе в своей работе, Фехтер написал, что автор, к сожалению, вступив в прогрессивную среду романтического Запада и Юга, приобрел потребность в сатирическом изображении покинутого им немецкого общества. При одной мысли увидеть себя в сравнении с Унратом или Гесслингом Фехтер закипал от ярости. В октябре 1932 г. в своей речи перед рейхсканцлером он попросил о полном отстранении Г. Манна не только от творческой среды, но и от немецкого народа. Данный случай и положил начало гонениям на Г. Манна. Его, доживавшего свой век в вынужденной эмиграции, но интересовавшегося судьбой своего народа, обвиняли во враждебности, ненависти к своему народу. [4;33-35]
Впрочем, и родной брат Томас не раз вступал по поводу романа «Учитель Унрат» в полемику с Генрихом. В своих дневниках и письмах он без ложного стеснения критикует и ёрничает: «Ich halte es für unmoralisch, aus Furcht vor den Leiden des Müßigganges ein schlechtes Buch nach dem andern zu schreiben. [...] Das Buch scheint nicht auf Dauer berechnet. [...] (Я считаю аморальным писать одну за другой плохие книги от нечего делать. … Книга обречена на провал.). [2;1] In dem Roman, … der jetzt neben seinem literarischen Ruhm in Form des Films; eine demokratische Popularität gewonnen hat, ist von dem heimatlichen … Spuk so viel, dass man sagen kann:… man braucht sich nur genauer bei dir umzusehen, um ihn im einzelnen auch sonst zu fänden… (В романе, … который наряду с литературной славой завоевал демократическую популярность в форме фильма, так много от плевка в Родину, что можно сказать: следует тщательно осмотреться, прежде чем найти эдакое еще где-то). [7; 129]
Не избежал критики и фильм по произведению Г. Манна «Учитель Унрат» «Голубой ангел» („Der blaue Engel“, 1930 г., режиссер J. Sternberg). Немецкий кинокритик с псевдонимом Celsius отмечал незначительное сходство с произведением, нарушение перспективы. Вокруг фильма было много как культурных, так и политических споров. Эпизоды из фильма не находили подтверждения в книге, учитель в экранизации не был тираничным, теряя тем самым обличительную нагрузку, задуманную Г. Манном. [1; 665] Не исключено, что искажение сюжета было вызвано страхом перед правительством. Будь фильм более соответствующим роману, не иметь бы ему шансов на существование.
Впрочем, такие критические суждения о фильме скорее разжигали интерес к роману и были только на пользу.
Исследователи, члены центра имени Генриха и Томаса Маннов (Heinrich-und-Thomas-Mann-Zentrum) предпринимали попытки «оживить» творчество Г. Манна, однако во время социологических опросов на молодежных форумах и сайтах (literaturkritik.de) молодежь откровенно признавалась, что такой писатель им почти или вовсе незнаком.
И все же, вопреки усилиям реакционных кругов, и в ФРГ растет интерес к литературному наследию Г. Манна. В марте 1971 года Общество Томаса Манна в Любеке провело в связи со 100-летием со дня рождения Г. Манна научную сессию, в которой приняли участие историки литературы из ФРГ, Франции и США. Решено было создать (на базе Франкфуртского университета) Общество Генриха Манна.
Объективный подход к проблемам творчества Генриха Манна ощущается, например, в книгах К. Шрётера "Начальный этап творчества Генриха Манна" (1965) и "Генрих Манн в свете собственных свидетельств и фотодокументов" (1967), да и в некоторых других работах, опубликованных за последние годы в Германии.
К. Шрётер дает положительную, но своеобразную оценку главному герою и проблеме романа в целом. Он пишет, что едва ли Г. Манн замышлял учителя как образ тирана, господства и как сатиру на кайзеровскую школу. Он видит в поступках учителя тяготы переходного возраста. Политические определения «тиран» и «анархия», по мнению критика, использованы автором метафорично и подчеркивают болезненность аффективного поведения главного героя. Шрётер даже находит трогательное отношение автора к своему герою, считая, что Г. Манн видел себя в Унрате. По мнению К. Шрётера, Унрат защищает Розу Фрёлих от всего мира, осыпает ее своей болезненной нежностью, и поэтому выглядит более человечно, чем героиня трилогии герцогиня Асси («Богини, или три романа герцогини Асси» 1903 г.) [10; 62-63].
Отсутствие единого взгляда на творчество Г. Манна дает литературоведам еще один повод для дискуссий.
1. Celsius Der Film gegen Heinrich Mann. // Die Weltbühne, 29.04.1930
2. Epple,T. Heinrich Mann: Professor Unrat. Oldenbourg Interpretationen.
Freund, W. Erläuterungen zu H. Manns Professor Unrat [Текст] / W. Freund.: Bange-Verlag, - Hollfeld, 2006, 100 S.
3. Jhering, H. Heinrich Mann, Aufbau-Verlag, Berlin, 1952, 139 S.
Koopmann, H. Heinrich Mann – Thomas Mann. Die ungleichen Brüder, Augsburg, 2005, 532 S.
4. Kunkel, S. Werk H. Manns // Die Welt am Sonntag. – 15.05.2005
5. Mann, T. Ansprache an den Bruder Heinrich zu dessen 60. Geburtstag in der Preußischen Akademie der Künste zu Berlin. TM - HM: Briefwechsel 1900-1949. Hhrsg. von Hans Wysling.
6. Mann, H.: The development of the 'sociocritical' novel to a 'political' novel in the early work, Diplomica GmbH, Hamburg, Juni 2008
7. Schmitz, M. H. Mann // Rheinischer Merkur. – 2.06.2005
8. Schröter, K. Anfänge Heinrich Manns. Zu den Grundlagen seines Gesamtwerks. [Текст] / K Schröter, Stuttgart, - 1965, 198 S.
9. Sterrnber, J. Infos zur Verfilmung von H. Manns „Professor Unrat“ („Der blaue Engel“), AG Lernen & Medien, Justus-Liebig-Universität Giessen, 1930
10. Г. Манн, Учитель Унрат, Сочинения в 8 томах. Том 8. Пер. Н. Ман, Государственное издательство художественной литературы, М.: 1958, 743 С.
11. Манн, Г. Учитель Унрат (на немецком языке), М., 1952, 248 С.
12. Манн, Г. Верноподданный. Бедные. Романы. М.: Правда, 1985
13. Ковалева, Т.В. и др. История зарубежной литературы (Вторая половина 19 в. – начало 20 в.), Минск.: Завигар, 1997.
В.С. Вахрушев