< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

9.2. Проблемы Китая

Тот факт, что экономические принципы марксистского социализма с его отрицанием частной собственности и лишением людей заинтересованности в труде ведут к тупику, наглядно и неоспоримо проявился в ходе гигантских социальных экспериментов Мао, начиная с большого скачка 1958 г. Убедившись в этом, новое руководство страны и в первую очередь фактически возглавивший его Дэн Сяо-пин вынуждены были предпринять радикальные реформы, с тем чтобы возродить интерес людей к труду, к его результатам. В этом и была суть реформ, наделивших крестьян собственными участками земли и предоставивших возможность каждому завести собственное дело или принять участие в работе приватизированного предприятия, основанного на так называемой коллективной собственности и получившего права юридического лица. Реформа быстро дала необходимый эффект, особенно в деревне. Но реализация ее означала крах маоистского, а по большому счету - марксистско-социалистического режима в Китае. Практически Китай достаточно быстрыми темпами возвращался к тем отношениям, которые в нем господствовали до Мао.

Структура такого рода уже не раз характеризовалась в предшествующих главах применительно к разным странам и даже в разное время, в том числе в XIX и XX в. Это была переходная структура, которая хранила в себе мощный пласт традиционных форм хозяйства, основанных на привычной восточно-деспотической командно-административной системе отношений с существенной ролью государственного сектора в экономике. Но она тогда уже была хорошо знакома с антично-буржуазным рыночно-частнособственническим хозяйством. В Китае она возникла в конце XIX в. и благополучно существовала, пережив ряд модификаций, до середины XX в., когда и начала гнуться и ломаться под нажимом экспериментов Мао, целью которых было изжить в этой структуре ее рыночно-частнособственнический пласт, оставив лишь модернизованный в сталинском духе традиционный восточно-деспотический принцип власти-собственности. Крах маоистских экспериментов и всей сталинской модели в ее китайско-маоистской интерпретации как раз и означал возврат к смешанной домаоистской структуре, еще хорошо знакомой массе переживших маоизм китайских тружеников. Собственно, возврат к ней и обеспечил тот экономический эффект, которому не устают удивляться наблюдатели со стороны. Измученный десятилетиями бесплодного труда на обезличенных огосударствленных предприятиях в городе и деревне китайский труженик с охотой взялся за производительный труд на себя. Однако у импульса, о котором идет речь, были свои естественные пределы действия, причем очень скоро стало ясно, что пределы уже достигнуты. Речь о том, что при смешанной экономике с преобладающими государственным сектором и командно-административной системой нет условий для подлинного расцвета рынка. И отнюдь не только потому, что в Китае нет демократических свобод. Такого рода свобод долгие десятилетия не было и на Тайване. Они вообще не свойственны традиционной китайской культуре.

пример

На Тайване после 1949 г. была достаточно деспотическая власть, по сути, почти та же традиционная власть-собственность с командно-административной системой. Но она коренным образом отличалась от пекинской. Эта власть, наподобие, скажем, кемалистской турецкой, изначально ориентировалась на модель европейского капитализма и потому активно поддерживала процесс становления и всемерного укрепления норм гражданского общества, либерально-демократического стандарта, предпринимательства и рыночно-частнособственнических отношений.

Однако пекинские власти в ходе реформ после Мао не могли себе позволить открыто взять курс на капитализм, даже если бы захотели. С 1989 г. они отчетливо видели не внушающий оптимизма пример СССР, вступившего на путь структурной перестройки и быстрыми темпами обретавшего состояние нестабильности. Впрочем, они и до этого вполне адекватно ощущали, что любое послабление в социополитической и идеологической сфере, любая уступка требующим демократических реформ студентам и интеллигентам означали бы не просто дестабилизацию жесткой коммунистической структуры, но и быстрый развал страны. Не забывали они и об ответственности, которую каждый из причастных к власти после этого должен был бы нести.

Собственно, к этому сводилась и, по меньшей мере, отчасти еще сводится основная проблема развития страны после успешной реформы и убедительно проявивших себя первых ее результатов. Все дело в том, что у экономического развития по рыночно-частнособственническому пути есть своя жесткая внутренняя логика. Цены отпущены, значительная часть ресурсов и предприятий приватизирована, рынок заработал и набирает обороты, раскручивая гигантский механизм. Все это чревато серьезными осложнениями. Любому специалисту понятно, что сколько-нибудь развитый свободный рынок несовместим с авторитарным режимом и командно-административными формами контроля над страной. Всюду, где рыночный механизм раскручивался, традиционная структура власти-собственности с характерной для нее централизованной редистрибуцией вынужденно отступала, должна была уйти, вообще сойти с политической сцены. Так было на Тайване, в Южной Корее, в Турции. Необычность Китая в том, что механизм раскрутился, а представляющие тоталитарную модификацию власти-собственности коммунистические руководители уходить не хотят, да и не могут. В результате легко может возникнуть эффект перегретого котла, вот-вот готового взорваться.

Стоит напомнить, что термин "перегрев экономики" вошел в официальную лексику Китая еще в середине 1980-х гг. Уже тогда он вполне соответствовал реалиям. Экономика развивалась быстрыми темпами, а административно-политическая структура за ними не поспевала и сознательно делала все, что от нее зависело, дабы умерить темпы развития, грозившие снести все преграды. Создавалась явственная ситуация перенапряжения, рождавшая эффект массового дискомфорта. Производители напирали, управители с трудом сдерживали напор, а отражавшая интеллектуальный потенциал нации интеллигенция начинала все громче требовать демократизации, что на практике означало завуалированные требования к коммунистическому руководству уйти от власти. Требования эти в конце 1980-х гг. звучали год от года все громче, причем к ним прислушивались влиятельные лица в руководстве, включая генсека КПК Ху Яо-бана и сменившего его на этом посту Чжао Цзы-яна. Беда была в том, что у обоих генсеков не было той власти, что в других коммунистических странах обычно бывала у генеральных секретарей правящей партии. В Китае реальная власть, как упоминалось, продолжала оставаться в руках формально отошедшего от власти "архитектора реформ" Дэн Сяо-пина в силу ума и авторитета этого деятеля (вспомним классическую доктрину о том, что Поднебесной должны управлять "умные и способные"). Именно к нему апеллировали недовольные высшие деятели партаппарата, вполне справедливо видевшие в возможных уступках демократическому напору начало конца режима.

Дэн, насколько можно понять по ситуации, в эти годы достаточно долго колебался. Он не мог не сознавать, что требование политических реформ разумно и справедливо, даже более того, без реформ, т.е. без приведения политической, социальной, правовой системы в соответствие с энергичным движением по рыночно-частнособственническому пути, упомянутое движение застопорится, а перегрев внутри страны будет способствовать стагнации. Но не менее четко он сознавал и правоту тех в партаппарате, кто, имея перед глазами пример СССР в конце 1980-х гг., понимал, что согласие на радикальные политические реформы может привести режим к краху с практически непредсказуемыми последствиями для страны.

Выбор между Сциллой и Харибдой был сделан в пользу меньшего зла, как понимали ситуацию коммунистические руководители Китая. Демократическое движение студентов, выплеснувшееся летом 1989 г. на улицы и площади Пекина, было раздавлено проехавшимися по живому на площади Тяньаньмынь танками. Студентов направили на идеологическое перевоспитание. Снова подняли голову махровые коммунистические реакционеры. Главным козырем обвинителей стали упреки демократам в том, что они являются сторонниками буржуазного либерализма, кем они в действительности и были.

Стоит заметить, что термин "буржуазный либерализм", будучи использован в соответствующем контексте, стал в Китае на рубеже 1990-х гг. не только идеологическим клеймом, но прямо-таки чем-то вроде ругательства.

Экономика Китая после 1989 г. продолжала развиваться, хотя и более сдержанными темпами. Все чаще развитие сталкивалось с невидимыми преградами и очевидным противодействием, связанным с сохранением правящей однопартийной структуры и административно-командного режима, отнюдь не отказавшихся от своих лозунгов и принципов. Более того, требование сохранения и усовершенствования "социализма с китайской спецификой" стало привычной нормой официальной лексики, как целиком сохранилась и соответствующая этой лексике манера поведения правящих верхов. А уж после крушения СССР коммунистические верхи явно с облегчением вздохнули, поздравляя друг друга с их выбором в 1989 г. Впрочем, уже весной 1992 г. все тот же неутомимый Дэн снова повернул руль в сторону продолжения радикальных реформ. Капитализм и буржуазный либерализм постепенно перестали быть клеймом в Китае. Напротив, они становились маяком, ориентиром в пути.

Совершенно очевидно, что в этих обстоятельствах об успехах в движении по пути марксистского социализма не может быть и речи. Что же тогда такое "социализм с китайской спецификой"? Если кто-либо в современном Китае и вне его все еще полагает, что это и есть движение страны к светлому будущему в стиле Маркса и Мао, то он ошибается. Сегодня Китай на самом деле решительно вступил на иной путь. Конечно, движение по нему может продлиться еще долго - страна огромная и не спешит, даже нарочито тормозит. Но курс уже совершенно определен. Это общее для всего развивающегося мира направление, давно уже реализованное передовыми странами Дальнего Востока с его конфуцианскими цивилизационными ценностями, установками и традиционной моделью поведения. Это путь Японии и Тайваня, Южной Кореи и Сингапура.

И разговоры о "социализме с китайской спецификой" в этой связи не более чем камуфляж. Смысл же лозунга в том, чтобы выиграть время и предотвратить взрывчатый процесс, который так наглядно проявил себя в ходе ликвидации тоталитарных марксистско-социалистических режимов, прежде всего СССР.

Словом, в 1990-е гг. Китай энергично шел по пути того самого буржуазного либерализма, с которым всех в этой стране еще недавно призывали бороться. Понятно, что после трагической акции по силовому умиротворению студентов иного пути, кроме как усмирить партаппаратчиков, у Дэна не было. Причем не было по той простой причине, что без норм и институтов буржуазного либерализма, разумеется, в дальневосточной их модификации (японской, тайваньской и т.п.), не может быть простора для активной и результативной рыночно-частнособственнической экономики. А, как показал собственный столь дорого обошедшийся стране опыт последних десятилетий, без такой экономики нет выхода из нищеты и отсталости, нет и не может быть успехов в развитии. Однако с точки зрения руководства, от которого это в первую очередь и зависит, пусть страна идет по такому пути как можно более медленно и плавно. Пусть уйдет в небытие поколение ветеранов войн и революций и займет свое место у руля правления страной следующее, более прагматичное поколение, все еще, как показывает опыт, приверженное коммунистическим идейным ценностям. За ним вскоре придет следующее поколение, для которого эти ценности будут уже относительными и которое не будет нести груз ответственности за содеянное в ходе экспериментов. Вот им и карты в руки. Именно они и начнут более резко поворачивать руль политических реформ, приводя административную практику в соответствие с требованиями рынка. По сравнению с сильно обогнавшими его соседями, Южной Кореей, Гонконгом или Тайванем, Китай запаздывает. Он слишком много времени и сил отдал не оправдавшим себя экспериментам. Но он уже идет по единственно верному пути и рано или поздно бесповоротно покончит с марксистским социализмом.

Конец XX в. прошел в Китае под знаком упомянутой уже смены поколений и соответственно значительных перемен и немалых успехов в развитии страны по столь ненавистному еще два-три десятилетия назад буржуазному, а точнее, рыночно-частнособственническому пути. Новый, избранный еще при Дэне, председатель (президент) КНР и генеральный секретарь ЦК КПК Цзян Цзэ-минь и сменивший его в 2003 г. Ху Цзинь-тао позаботились о том, чтобы в конституцию страны

были внесены поправки, легализующие курс на рыночную буржуазную экономику (пусть под прикрытием туманных рассуждений о "китайском социализме"). Параллельно с этим ликвидировались узкие места, тормозившие развитие экономики. Было объявлено о постепенной приватизации неэффективного госсектора (пока еще кроме тысячи крупнейших предприятий) и создании сети коммерческих банков, призванных обслуживать потребности бурно развивающегося частного сектора. Взят решительный курс на сокращение партийного аппарата и замену отслуживших свое чиновников-ганьбу молодыми технократами. Жесткие методы борьбы с коррупцией, включая спорадические аресты и даже показательные казни чиновников высшего ранга, тоже дают свои позитивные результаты.

Словом, страна меняется, хотя перемены в ней, сопровождаемые подчас реверсиями, как то было осенью 2010 г. в связи с протестами после присуждения Нобелевской премии мира китайскому диссиденту Лю Сяо-бо, не сразу и не всем видны. В чем еще это проявляется? В целом страна свободна от беззастенчивого произвола, характерного для тоталитарных обществ. Строгость ее законов, как писаных, так и традиционных, неписаных, с лихвой это фиксирует, не нарушая привычного для дисциплинированного народа ритма жизни. В Китае все сделано для того, чтобы направить энергию людей в сферу полезного и производительного труда, чтобы способствовать их инициативе и изобретательности и не дать возможности системе администрации безнаказанно снимать со всего этого густой навар. Китай как бы показывает миру, особенно той части его, которая сопоставима с ним, в чем суть его успехов. Но почему его современное коммунистическое руководство проводит такую политику?

Руководство Китая заслуживает особого внимания. Где еще в мире вы найдете авторитарный режим, в рамках которого каждые восемь - десять лет регулярно, как в каких-нибудь США, один верховный правитель (пусть не президент, а председатель) сменяет другого? И делается это не по выбору правителя (власть не передается его избраннику), а по решению коллектива. Пусть это пока еще не всенародное решение, но оно уже не зависит от выбора самого носителя власти и потому не имеет характера наследования и этим существенно отличается от авторитарного принципа управления.

Реально это означает, что никто не чувствует себя безнаказанным, свободным от ответственности за свои поступки сразу после того, как он неизбежно уйдет со своего поста и может быть подвержен преследованию за проступки.

В свою очередь, никакой судья или следователь не возьмут на себя ответственность решать дело вопреки правде. Ведь вряд ли им захочется при следующем председателе оказаться обвиненным в коррупции или еще в чем-то сходном с этим и подвергнуться суровому наказанию вплоть до смертной казни. Теперь разница между китайским и отечественным авторитарным правлением всем понятна. Нет никакого сомнения, что основной причиной этого является конфуцианская традиция честного подхода к процессу управления страной, базирующаяся на принципе привлечения к этому делу образованного и пригодного управлять меньшинства (вспомним еще раз о восходящем к глубокой древности призыве выдвигать "умных и способных") с его прагматичным отношением к жизни.

Согласно конституции Китай, о чем хорошо известно, "социалистическое государство демократической диктатуры народа". Социалистический строй является основным строем КНР и его запрещается "подрывать". Но показательно, что в текст основного закона то и дело вносятся весьма любопытные изменения. Например, в 2004 г. была принята поправка о создании и усовершенствовании режима соцобеспечения, защите частного имущества, уважении и гарантии прав человека. Совершенно понятно, что новации на уровне конституционного текста - а все это отнюдь не пустые слова, как то бывает с иными конституциями, - призваны свидетельствовать о движении страны во вполне определенном направлении. О том же свидетельствует сближение с буржуазно-демократическим Тайванем.

пример

При новом тайваньском президенте Ма Инь-цзю, избранном в 2008 г., открыты регулярные линии авиа- и морских перевозок с континентом и взят обоюдный курс на сближение. Поскольку тайваньцы, которые щедро инвестируют экономику континента, и без того частые гости в Китае, важно подчеркнуть, что открыта дорога именно китайским туристам, которые желают посетить остров. На первых порах их немного, всего несколько тысяч в год. Но главное в том, что очень важное дело сближения возглавляемого КПК Китая, который все еще держится за слова "социалистический строй", с либерально-буржуазной республикой и обществом западного типа, каким является современный Тайвань, начато. И что Тайвань не враг, а часть Китая. И это крайне важно.

Китай меняется. Нет смысла напоминать о его необычайных хозяйственных успехах и стремительном экономическом росте, как не стоит приводить соответствующие показатели. Достаточно упомянуть об успехах в автостроении, о многочисленных недорогих и высококачественных автострадах, заботе государства о дорогах и жилищах, о достижениях в космической сфере и о том, что весь мир носит хорошую - не в пример тому, что было четверть века назад, - китайскую одежду. Все это общеизвестно и давно уже вызывает восхищение во всем мире. В университетах нет отбоя от желающих изучать китайский язык и стать специалистом по этой стране. И хотя добрая половина населения Китая еще далека от благополучия, страна живет все лучше. Растет уровень жизни, включая медицинское обслуживание и невиданную в стране пенсионную систему в городах. Китай уверенно дрейфует в сторону признания западной системы ценностей, хотя и не объявляет этого вслух. Миллионеров выбирают членами ЦК КПК. На местном уровне, а это около 900 тыс. деревень, проводится кампания открытых и вполне демократических выборов в органы самоуправления с участием многих кандидатов. Народ учится демократии - и это очень важный политический симптом, основа либерально-демократических преобразований в обществе. Увеличивается роль модернизации производства, ускоряются темпы обновления оборудования. Разумеется, в Китае остается немало нерешенных серьезных вопросов, будь то явное перенаселение страны, нехватка земли, воды, ресурсов или обострение национальных проблем в Тибете и других окраинных районах страны, включая населенный мусульманами Синьцзян. Скверно обстоит дело с экологией.

Нельзя забывать и об отсталости и бедности населения в отдаленных от моря внутренних провинциях. Бедность обычно рождает недовольство или, во всяком случае, неудовлетворенность и недоверие к руководству. Не так давно оно стало зримо проявляться в форме неожиданно быстро набравшей многие миллионы сторонников (в том числе и среди членов КПК) новой буддийской в своей основе и потому весьма миролюбивой секты Фалуньгун. В 1999 г. секта была запрещена и более, насколько известно, не возрождалась. Но сам этот факт в стране, где допустимо существование лишь одной управляющей всеми партии, показателен.

Есть и другие проблемы, переплетающиеся с бедностью и отсталостью. Это явная, как и в Индии или Бангладеш, перенаселенность страны, что косвенно способствует эмиграции и активному освоению китайцами разных стран, включая и Россию, вплоть до Москвы, где китайская колония, как, впрочем, и вьетнамская, давно уже чувствует себя достаточно прочно и с каждым днем становится все многочисленнее. Но при всей значимости этих проблем они отходят на второй план перед достижениями КНР, включая регулярную смену руководства и довольно быстрые темпы эволюции страны. Китай, пусть и медленно, становится совсем другим. Сегодня режим в нем уже далеко не тоталитарный. Страна явно находится на пути превращения в либерально-буржуазную демократию, хотя завершение этого пути пока еще, насколько можно судить, в весьма отдаленном будущем. ВВП на душу населения 6,5 тыс. долл. США - неслыханная цифра для такой гигантской страны!

* * *

Вьетнам (89,5 млн, буддисты и конфуцианцы), расположенный югу от Китая, принадлежит к числу стран конфуцианской цивилизации и, естественно, на внешние импульсы реагирует в соответствии с этим. К моменту капитуляции Японии наиболее серьезной организованной силой во Вьетнаме была компартия, глава которой Хо Ши Мин в сентябре 1945 г. возглавил временное правительство Демократической Республики Вьетнам. Но последующие события и процессы внесли коррективы. Франция способствовала формированию независимого от Ханоя южновьетнамского государства со столицей в Сайгоне, вследствие чего страна на долгие годы оказалась в огне гражданской войны. После ухода французов из Индокитая в 1954 г. южновьетнамское правительство активно поддерживалось США. Неудачи в борьбе с севером, опиравшимся на помощь КНР, побудили Соединенные Штаты ввести во Вьетнам свои войска. Почти десятилетие, с 1965 по 1973 г., американцы принимали участие в войне во Вьетнаме, но успеха не добились. В 1975 г. Сайгон пал, и весь Вьетнам вновь оказался под контролем северовьетнамских коммунистов.

Распространение на южную часть страны с процветающим сайгонским регионом марксистской экономической модели в ее весьма жестком сталинско-маоистско-вьетнамском варианте привело к ликвидации там частной собственности и рынка и, как следствие, к экономической стагнации. Рубеж 1970-1980-х гг. прошел под знаком ухудшения экономического положения, несмотря на ту весомую помощь, которую оказывали Вьетнаму СССР и другие страны марксистского социализма. Обстановка во Вьетнаме еще больше обострилась после введения вьетнамских войск в Камбоджу и возникшего в связи с этим конфликта с Китаем. Этот конфликт побудил страну еще более сблизиться с СССР, который, однако, в 1980-е гг. был уже не в состоянии спасти Вьетнам от экономического краха, с каждым годом становившегося все очевиднее и ощутимее. В руководстве страны, пришедшем к власти после смерти Хо Ши Мина в 1969 г., возникли противоречия по вопросу о том, как выйти из кризиса, по какому пути пойти. Пример реформ в Китае был толчком к решительным действиям, а начало перестройки в СССР (1985) сигналом для них. Смена руководства означала, что Вьетнам готов к решительным реформам.

Экономическая реформа во Вьетнаме, во многом напоминавшая китайскую, принесла, причем достаточно скоро, серьезные результаты. Рынок наполнился товарами, темпы развития стали быстро расти. Как и в Китае, некоторые слои населения пытались сочетать движение в сторону реформ с требованиями политической либерализации. Но руководство компартии, как и в Китае, осталось твердым не столько в своих убеждениях, сколько в стремлении крепко держать власть в собственных руках. Курс на социалистическое развитие формально продолжал декларироваться, хотя в реальности Вьетнам подобно Китаю на рубеже 1980-1990-х гг. уже уверенно шел по рыночно-частнособственническому пути.

Правда, движение это было значительно медленнее и труднее, чем в Китае, да и сопровождалось оно прежними административными притеснениями. Не случайно многие вьетнамцы именно в эти годы стремились покинуть свою родину. Впрочем, Вьетнаму все же удалось выбраться из состояния кризиса, и ныне он демонстрирует экономические успехи, что, вопреки каждодневным лозунгам, убедительно доказывает в глазах его же собственного населения преимущества рыночного капитализма перед редистрибутивной системой марксистского социализма.

Стоит заметить, что Вьетнам в своем целеустремленном движении по рыночно-частнособственническому пути во многом копирует удачный и подходящий именно для него опыт Китая. В 1990-е гг. это нашло отражение в приватизации многих убыточных предприятий госсектора и создании сети коммерческих банков при сохранении идеологического сопровождения реформ разговорами о социализме и, что много важнее, при жестком руководстве со стороны правящей партии. Президентом страны по-прежнему является руководитель компартии. С 1997 г. им был Чан Дык Лыонг, переизбранный в 2002 г., с 2006 г. - Нгуен Минь Чиет. В стране функционируют парламент (Национальное собрание) и Отечественный фронт, что очень напоминает структуру недавнего прошлого. Впрочем, идеологический флер, как и подкрепляющее его авторитарное правление, не мешают проведению курса на создание многоукладной экономики и либерализацию внешней торговли.

Страна экспортирует нефть и рис, овощи и фрукты, трикотаж. Темпы экономического роста во Вьетнаме в 1990-е гг. заметно росли, но уровень экономического развития еще весьма низок. ВВП на душу населения 2,9 тыс. долл. США.

Корейская Народно-Демократическая Республика, КНДР (24 млн, конфуцианцы, буддисты). В результате изгнания японцев из Кореи в 1945 г. она обрела свою независимость. Но реалии послевоенного времени и советско-американское соперничество на Дальнем Востоке привели к тому, что в 1948 г. страна оказалась разделена на две части вдоль 38-й параллели. Северную часть, находившуюся в зоне влияния СССР, в 1948 г. возглавил советский ставленник Ким Ир Сен, который решительными мерами обеспечил себе диктаторскую власть в стране. Используя привычные приемы тоталитарного режима, умноженные на восточно-деспотические традиции и культ социальной дисциплины среди населения, ставший президентом Ким добился абсолютного господства, сделался кем-то вроде живого бога для населения КНДР. Введенный Кимом режим существования не раз описывался очевидцами и не имеет себе равных. Абсолютная регламентация всех сторон жизни со строгими проработками и жестокими наказаниями за нарушения превратила страну в коммунистическую казарму, в реальное воплощение самых страшных утопий типа оруэлловской. Индустриальная основа страны, заложенная и с успехом развивавшаяся японцами, была реконструирована и усилена новым режимом. Высокая традиционная культура труда в сочетании с жесткой дисциплиной казармы позволила достичь определенных результатов в экономике. Пропаганда, закрывшая доступ людям к иным средствам массовой информации, кроме тех, что распространяются по официальным каналам, создала в стране культ великого руководителя, а заодно и его сына, Ким Чен Ира, которого Ким Ир Сен официально провозгласил своим наследником.

Ветры перемен, на рубеже 1980-1990-х гг. охватившие страны марксистского социализма, обошли север Кореи. Здесь все оставалось по-прежнему. Престарелый президент, опасаясь за будущее своего режима, более всего боялся, что рано или поздно изменения могут коснуться и КНДР. Он лихорадочно готовился к борьбе не на жизнь, а на смерть, ускоренными темпами создавая оружие массового уничтожения, а также стремился наладить контакты с процветающей Южной Кореей, тесных связей с которой он тем не менее боялся, как огня. В конце 1991 г. Южная Корея заключила с КНДР соглашение о перемирии, ненападении, сотрудничестве и обменах, что было призвано способствовать снижению напряженности в отношениях между обеими частями в прошлом единой страны. Параллельно с этим американцы вывели из Южной Кореи подразделения, оснащенные ядерным оружием, желая тем самым лишить КНДР оснований для продолжения работы над созданием атомной бомбы. Но в 1993 г. режим Кима демонстративно отказался от сотрудничества с МАГАТЭ, что означало неприятие любого контроля за его ракетно-ядерной программой.

Конец XX в. прошел в КНДР под знаком угасания старшего Кима и воцарения его сына Ким Чен Ира. Будучи несколько экстравагантным и, видимо, лишенным того неуемного честолюбия, не говоря уже о жестокости, какими обладал его отец, младший Ким управлял страной без особых зверств и даже лишних эксцессов. Впрочем, это не означает, что замена одного Кима на другого привела к существенным изменениям в политике и режиме страны, в образе жизни ее многострадального народа, обрабатываемого мощными залпами каждодневной индоктринации. Лишившись помощи со стороны распавшегося СССР и не получая большой поддержки от решительно перестраивающегося Китая, страна в годы правления второго Кима стала заметно нищать, а голод превратился в постоянного спутника ее жителей. По-прежнему тратя основные средства на содержание армии, одной из самых мощных в регионе, на завершение работ по созданию ядерного оружия и ракет, руководство КНДР мало заботится о чем-либо ином, кроме прославления идей своего умершего вождя (чучхе).

пример

Было даже введено летосчисление в духе чучхе, начало которого восходит к 1912 г., когда родился старший Ким (день его рождения, 19 апреля, официально провозглашен "днем Солнца"),

Странно выглядит эта страна. Чисто подметенные улицы, тишина и строгий порядок, жесткая дисциплина казармы для всех. Транспорта в городах почти нет. Передвижение населения ограничено. Редкие поезда из Пекина обычно на каждой остановке облепляются корейцами, жаждущими что-либо выменять или получить просто так.

пример

Нормой здесь являются скудные выдачи по карточкам (50 кг капусты и 100 кг риса в год) и зарплата в 1-2 доллара в месяц (100- 200 вон) по данным на 1999 г.

Бросается в глаза бедность населения КНДР - и вместе с тем страшная жажда доказать всему миру свое превосходство, или во всяком случае не утратить это иллюзорное превосходство при сравнении с процветающей Южной Кореей, которая словно бельмо в глазу для своего амбициозного северного соседа.

Успехи в развитии ракетно-ядерного потенциала Северной Кореи обеспокоили мир и побудили США вступить в переговоры с ее руководством. Была достигнута договоренность, что КНДР согласится на контроль со стороны МАГАТЭ в обмен на помощь США в создании реакторов, исключающих возможность получения ядерного плутония. В 1996 г. с большой неохотой было также достигнуто соглашение с Республикой Кореей, которая обещала принять участие в осуществлении этого проекта вместе с США. В целом страна оставалась такой, какой и была, все глубже уходила в коммунистический тупик, что не могло не вызывать опасения со стороны ее соседей и всего мирового сообщества. Безысходный тупик в стране, обладающей ракетно-ядерным потенциалом, пусть даже незначительным и не очень хорошо сделанным (а это может быть еще страшней), никого не оставляет равнодушным.

Следует заметить, что общественность Южной Кореи не раз пыталась делать шаги навстречу северу. Летом 2000 г. южно-корейский президент Ким Те Чжун, который давно уже предлагал начать проводить в отношениях с севером "политику солнечного тепла", наконец посетил КНДР и был принят там достаточно пристойно. Была даже достигнута договоренность об ответном визите на юг Ким Чен Ира. Но этот визит не состоялся, хотя президент южной части страны совершил очередной визит к Киму в 2007 г. По некоторым данным, в 2002 г. начали разминировать минные поля между севером и югом Кореи, дабы проложить через них железнодорожную, а заодно и шоссейную линию. Однако и это, похоже, осталось лишь благим пожеланием.

Осенью 2002 г. руководство КНДР подтвердило, что работа над производством ядерного оружия продолжается. Такого рода заявлениями КНДР шантажировала мир и пыталась получить помощь от других стран, в чем немало и преуспела, на деле не останавливая работ над усовершенствованием оружия массового уничтожения и попыток его испытания. Провокации со стороны Северной Кореи следовали одна за другой: то уничтожение южнокорейского судна, то арест рыбаков, то просто заявления на тему о том, что в ответ на проведение маневров в южной части Кореи КНДР не остановится перед военным вторжением. Словом, КНДР остается болезненной занозой, причем не только для процветающей Южной Кореи, но и для других ее соседей, какими являются Япония, Китай, Россия и США. При этом страна дает понять, что наследственная династия Кимов не откажется от своей тоталитарно-деспотической власти, для чего там давно уже рекламируют младшего сына Ким Чен Ира в качестве его преемника. ВВП на душу населения на уровне 1,8 тыс. долл. США.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >