< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

4.3.17. Неотомизм

Неотомизм - весьма влиятельное направление, восходящее к традиции католической схоластики (особенно к философии Фомы Аквинского). Крупнейшие представители - Ж. Маритен и Э. Жильсон. Этими именами неотомистская эстетика, разумеется, не исчерпывается, но именно в творчестве данных авторов мы находим эстетические идеи наиболее подробно и системно разработанными.

Для неотомизма - преемника схоластики (что провозглашено в знаменитой энциклике Папы Льва XIII характерно особое внимание к категории бытия; вопросы онтологии здесь являются вопросами первопорядковой важности.

Уже Фома Аквинский формулирует следующие "пролегомены", необходимые для построения эстетики:

- чувственно прекрасное отличается от интеллектуально прекрасного;

- эмпирическое, несовершенное противостоит божественному;

- несовершенное есть отблеск божественного (след платоническо-августинианской парадигмы);

- доброе и прекрасное различаются понятийно, но едины в вещи, "in re".

Категориями прекрасного предмета являются пропорция (consonando), ясность (dantas) и полнота (integritas).

Прекрасное и доброе различаются тем, что первое есть предмет созерцания, а второе - стремления. Таким образом, при различении сферы прекрасного и доброго, т.е. морали и эстетики, неотомизм сохраняет дополнение одного другим.

Бог-Первотворец сообщает некий общий творческий план человеку-художнику, а тот создает произведение искусства, выступающее как цель творчества. Творчество, таким образом, предопределено Богом и в Нем имеет свои истоки и сущность. Аквинат отличает искусство от науки и от морали. Важную роль играет категория мимезиса, восходящая, в конечном счете, к аристотелевской эстетике. Но мимезис в неотомистской эстетике не есть копирование внешних свойств; мимезис основан на познании вещи (гносеология творчества). Художник подражает внутренней целесообразности и упорядоченности природы, несущей на себе след Творца. Мимезис у Св. Фомы интеллектуалистичен. Отсюда понятен символизм и аллегоризм средневекового искусства, где подражание было не внешним, материальным, а внутренним, сущностным (формальным - в категории схоластики, где форма есть сущность вещи).

Ж. Маритен выступает за созерцательное искусство и против утилитарности в эстетике. При этом он критикует и крайности теории "искусства для искусства", которое редуцирует человека к художнику, ликвидирует все сообщество адресатов искусства. Искусство соотносится с судьбами человечества, в то время как "чистое искусство" изолирует людей друг от друга, теряет некий необходимый социальный компонент.

Крайне негативно Маритен относится к "рекрутированному" искусству, т.е. выполняющему функции пропаганды и морализаторства. Такое искусство отреклось от своей глубинной сущности, а кроме того, предало сферу эстетических ценностей, которые обособлены и не могут быть полностью редуцированы к ценностям иных порядков. Специфика искусства в том, что оно является подобием откровения о Боге (можно проследить определенный параллелизм с эстетическими идеями И. А. Ильина).

Онтология искусства у Маритена опирается на онтологию неотомизма в целом. Выделяются следующие виды бытия:

- природное (вещь сама по себе);

- интенциональное (бытие в сознании) - здесь возникает общее поле для диалога с феноменологией, конструктивное сближение с которой характерно для ряда неотомистов;

- логическое.

Материя сама по себе не включается в акт познания (познание же в неотомизме понимается как взаимодействие форм познающего и познаваемого). Познается только интенциональное бытие. Никакие материальные компоненты любого произведения искусства (например, красочный слой в живописи или каменные конструкции в архитектуре) не составляют произведения и не принимают участия в эстетическом познании. Здесь можно выявить параллелизм с эстетикой Р. Ингардена. Эстетическое познание есть превращение материального в нематериальное. При этом акт познания определяется идеей. Интенциональность же - суть творческой способности человека. В познании происходит идеальное слияние субъекта и объекта. Таким образом, познание предстает как особый вид существования (точнее, сосуществования). При этом в качестве идеальных форм или образов выступает "species"; их источник - Бог (Августин полагал, что species каждой вещи, ее вечный образец, хранится в сознании Бога).

По Маритену, искусство есть теология в образах. Однако являть божественное искусство способно и без реализма, поскольку реализм ориентирован как раз преимущественно не на сущность вещи, а не ее внешнее, нестойкое, преходящее. Неясные образы могут даже эффектнее выразить божественную идею - таковы знаки и символы (не случайно издавна использующиеся в сфере сакрального искусства). Действительно, мистическое и невыразимое труднее облечь в конкретные образы (хорошей иллюстрацией является "ангелология в изобразительном искусстве" - длительная и сложная история попыток передать опыт познания ангельских сущностей). Искусство - сфера так называемого практического разума. Оно предстает божественным по цели, законам и ценностям. К божественной цели можно идти различно, но цель искусства все равно в конце концов окажется трансцендентной. Маритен признает, что отношения христианства и искусства сложны. Художник-христианин должен быть таковым глубинно, а не на уровне лексики, техники, сюжета или обезличенных расхожих образов. Вся культура есть поле перехода от греха к святости, а искусство - один из способов такого перехода. Если бы все были святыми, то не нужно было бы ни культуры, ни искусства.

Признавая существование социального аспекта искусства, Маритен высказывается против перенасыщения искусства социальным. Он также признает правомерность цензуры (например, по моральным соображениям).

Эстетика Маритена с ее пафосом отрицания реалистического метода логично приводит к допущению абстрактного искусства (иной вопрос, как далеко такое искусство может зайти и каковы его цели). Соотноситься произведение искусства должно не с реальностью, а с поставленной целью. А в качестве цели выступает "свечение" формы сквозь материю, божественного через тварное.

Вообще же прекрасное, по Маритену, есть благо, а не истина (отсюда опять же критическое отношение к реалистическому искусству, где именно правдивость, т.е. истинность передачи предмета, является основным эстетическим критерием) и зависит оно не столько от усилий восприятия, сколько от озарения и переживания.

Творческий процесс структурно представлен Маритеном как близкий молитвенному деланию, аскезе и озарению.

Э. Жильсон исследует соотношение искусства и реальности. Произведение искусства сочетает в себе физический вид бытия и эстетический вид бытия (последний дан только в эстетическом восприятии). Вопрос о природе искусства Жильсон решает в рамках томистской дихотомии природного и интенционального бытия. Эстетический опыт в обязательном порядке слагается из двух компонентов: произведения искусства (бытие природное) и субъекта (бытие интенциональное). Эстетический опыт, по Жильсону, единичен, уникален, неповторим - в отличие от морального опыта.

Кардинал Г. У. фон Бальтазар рассматривает умопостигаемую красоту мира как образ непостижимого

Творца, как некое метафизическое снисхождение. В отличие от богословия и философии постижение Бога в красоте происходит непонятийным способом. Восприятие мира как обладающего красотой возможно благодаря божественной "форме Христа", присутствующей повсюду (интересно определенное сходство с построениями П. А. Флоренского, говорившего об онтологической функции Креста, присутствующего повсюду). Восприятие красоты мира сначала совершается как познание принципов организации мира (художник-гений не только познает их, но и способен им подражать), а затем уже как собственно божественной красоты, "формы Христа". Христианство, по Бальтазару, вообще неизбежно является эстетической религией; соотнесение Бога и тварного мира закреплено уникальным фактом воплощения Христа, Бога-Слова. Восхищение мастерством художника относится не к "владению материалом", а к схватыванию внутреннего, сущностного.

Несомненная заслуга неотомистской эстетики не только в ее теоретической "конкурентоспособности" и сочетании христианской традиции с научной актуальностью, но, в частности, и в том, что эта эстетическая школа убедительно доказала не только совместимость эстетического прекрасного и нравственно доброго (в рамках "великой триады" - красота, добро, истина), но и обязательность их сочетания, когда эстетический феномен не может эмансипироваться от сферы нравственности и морали; эстетика XX в. нередко склонна "забывать" о нравственной составляющей и абсолютизировать эстетику за счет такой эмансипации. Маритен указывал, что художник подчиняется долгу отказа или принципиальной переориентации своего творчества, если последнее вступает в неразрешимый конфликт с религией и моралью ("художник, ведомый дьяволом"); творческое "око" художника должно быть чистым, а процесс его самосознания, деятельности, созревания напоминает процесс духовно-религиозного становления с присущей ему религиозной аскезой, готовностью пожертвовать чем-то во имя достижения главного.

Как философствующего публициста, популярно излагавшего некоторые идеи неосхоластической эстетики, следует упомянуть Г. К. Честертона с его идеями культурного консерватизма и "нового Средневековья".

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >