О композиции “Творимой легенды” Ф.Сологуба: к вопросу о роли алхимических реминисценций в организации структуры романа
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
?то вы один химик. И кроме вас химики и физики найдутся и ученые метафизики и алхимики” (516). Сам герой признается, что изобрел сплав, позволяющий преодолеть силу тяготения. “Господин Триродов химию досконально знают. Сделать из человека горсточку пепла им ничего не составляет”, - “любезно” сообщает полиции бывший приятель Триродова шпион Остров (531). Впрочем, и без его замечания читателю известны возможности химика Триродова: отца Петра, Дмитрия Матова, чародей превращает в куб. Такое решение образа Триродова не удивительно, если вспомнить, что Сологуб сам имел репутацию колдуна и ведуна, а увлечение оккультными науками на рубеже веков приобрело вид всеобщего помешательства.
Включение алхимического мифа в композицию “Творимой легенды”, несомненно, концептуально. Семиотика, которая нужна, чтобы “увидеть” аллегорию, организованную в алхимическом процессе, служит образцом той семиотики, которая нужна, чтобы читать роман Сологуба. Художник, на наш взгляд, использует принцип алхимической трансмутации, чтобы раскрыть фабулу “тусклого свинца” жизни (заметим, что слово “тусклый” как определение земных реалий является одним из лейтмотивов “Легенды”) и его превращения в “золото мечты”. Через параллель с алхимическим инструментарием (колбы, печи) Сологубом осмысливается и сам человек, его строение и природа: душа - сосуд, тело - сосуд, жизнь - горение и прокаливание. Не претендуя на всесторонний анализ алхимических реминисценций в романе Сологуба, отметим лишь некоторые моменты.
Эффективность центральной алхимической аллегории (“сне” о событии главном и единственном - получении философского камня) проявляется в том, как описано поведение и положение персонажей в на первый взгляд никак не связанных сценах. Она основывается на корреляции физических деталей - предметов, которые являют героям свою тайную значимость и, подталкивая их странным поступкам, дают доступ к разгадке романа. Мы обратим внимание на три сцены, которые, хотя и далеки друг от друга в повествовательном времени и описывают разные места действия, тем не менее организуются как этапы приготовления “эликсира мудрецов”. Вот как описан этот процесс алхимиком XV века Дж.Рипли: “Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее, и она превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песчаной бане ... выпари жидкость... Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост... Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва... Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови (выделено нами - Л.М.)” (9). То, что начинается накаливанием зелено-красных “львов” и превращением их в дракона, заканчивается появлением человеческой крови. Все эти звероподобные и змееобразные метаморфозы во имя крови (!) воспринимаются нами через зрительные элементы трех сцен “Творимой легенды”. В них Сологуб осуществляет свое повествовательное “рецептуарное” (начало “Легенды” звучит как рецепт из поварской книги: берем то-то, делаем то-то, - только в качестве “ингредиентов” выступают действительность и авторская фантазия) действо над жизнью.
Первая сцена - та, в которой Триродов у себя в кабинете отдает призванному им тихому мальчику “флакон странной формы зеленого стекла с темною жидкостью” (27). Предыстория этого странного поступка такова: Кирша сообщает отцу, что к ним идут сестры Рамеевы, и просит дать возможность девушкам попасть в их “замкнутый дом”. Интересна реакция Триродова на просьбу сына: “Триродов усмехнулся, и сказал:
- Да, понятно, им любопытно.
Он нахмурился, подошел к столу, взял в руки одну из темных тяжелых призм, опять осторожно поставил на место, и сказал Кирше:
- Иди же, встреть их, и проведи сюда” (27)
Такой незначительный и автоматический, казалось бы, жест, как приподнятие призмы, в данном - алхимическом - повороте темы представляется более чем существенным. “Алхимия - это магия, принявшая в средневековые времена форму теургии, т.е. прямого воздействия на верховного бога” (7.105). И алхимическая теодицея - это материальная изнанка собственно духовного оправдания: реализацию тайного замысла Бога обеспечивает не изживание зла в себе, а оборотничество, превращение дурного в хорошее. Из черновой рукописи “Творимой легенды” мы узнаем, что Триродов входил в “общество преступников с принципиальными задачами”: “Убивали и грабили развратных богатых людей. Их завлекали на какую-нибудь приманку. Завлеченного убивали. Но Матова решили, по предложению Триродова, отравить. Скрыть его труп взялся Триродов” (ИРЛИ.Ф.289.0п.1.Ед.хр.531.Гл.78). В окончательном варианте бесцветная жидкость оказывается не “ядом”, а “снадобьем” для усыпления. Но богатый кутила и предатель Дмитрий Матов не избегает участи своих предшественников: его превращают в призму с целью высвободить его скрытую хорошую сущность. Это не христианское пресуществление, здесь все грубей и зримей: “Сжигали в замкнутом сосуде, сжимали, - исчезало тело бесследно, - ни крови, ни клочка одежды, - все обесформлено, в тесный сжато комок. Стал человек вещью. Только” (ИРЛИ.Ф.289.0п. 1 .Ед.хр.531 .Гл. 18). Результат “исправительной” трансмутации донельзя материален: “... вместо тела оставалась призма, тяжелая на вес, иногда слегка жирная на ощупь” (И