Набоков
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
шнего себя, изжившего наполеоновский комплекс. Он сам мог бы прежде оказаться на месте Раскольникова, да и кто знает, не станет ли с годами узник законником.
Так ли уж был неправ Набоков в своих роковых прозрениях? Разве не дает подтверждений европейская история последних десятилетий? Проиллюстрировать реальными примерами, фантазии Набокова вовсе не сложно. Но от соблазна стоит, по-видимому, отказаться, потому что замысел автора Приглашения на казнь заключался в другом. Он исследовал не отдельную личность, а природу человека как такового, в которой он усматривал в равной мере жертвенность и насилие. Антиномию человеческой натуры он обозревал иронично. Набокову в высшей степени присуще двойное зрение: видеть в страшном смешное, в комическом трагедию. Отсюда и проистекает дивное соединение комических пассажей с горестными вздохами обреченного. Трагический карнавал так, вероятно, можно охарактеризовать атмосферу романа, в заглавии которого уже содержится противоречие между ожиданием и результатом. Приглашают-то на праздник, а никак не на казнь.
Казнен или не казнен Цинциннат Ц.в финале об этом сказано невнятно, так что читатель вправе решать сам участь страдальца. А это, в свою очередь, вызывает споры и разночтения. Один из первых рецензентов романа, поэт Владислав Ходасевич, чрезвычайно высоко оценивший оригинальную форму романа и своеобычную стилистику повествования, так истолковал двусмысленность финала:
В Приглашении на казнь нет реальной жизни, как нет и реальных персонажей, за исключением Цинцинната. Все прочее только игра декораторов-эльфов, игра приемов и образов, выполняющих творческое сознание или, лучше сказать, творческий бред Цинцинната. С окончанием их игры повесть обрывается. Цинциннат не казнен и не-неказнен, потому что на протяжении всей повести мы видим его в воображаемом мире, где никакие реальные события невозможны. В заключительных строках двухмерный, намалеванный мир Цинцинната рушится, и по упавшим декорациям Цинциннат пошел,говорит Сирия, среди пыли и падших вещей, направляясь в ту сторону, где. судя по голосам, стояли существа, подобные ему. Если угодно, в эту минуту казнь совершается, но не та и не в таком смысле, как ее ждали герой и читатель: с возвращением в мир существ, подобных ему пресекается бытие Цинцинната-художника.
В этом суждении особо обращает на себя внимание оценка образа Цинцинната, он по мысли поэта и есть художник, преобразовавший мир. Вернувшись из тюремного Эльдорадо на землю, где его освобождают, лишая одновременно возможности фантазировать, Цинциннат терпит фиаско.
Приглашение на казнь считалось самым поэтическим созданием В. Сирина, а в письме к своему корреспонденту Моррису Вишопу от 6 марта 1956 года В. Набоков самую высокую оценку дал Лолите: Я знаю, что на сегодняшний день Лолита лучшая из написанных мною книг. Я спокоен в моей уверенности, что это серьезное произведение искусства и что ни один суд не сможет доказать, что она порочна и непристойна. Все категории безусловно переходят одна в другую: в комедии нравов, написанной прекрасным поэтом, могут быть элементы непристойности, но Лолита это трагедия. Порнография не образ, вырванный из контекста; порнография это отношение и намерение. Трагическое и непристойное исключают друг друга.
Стоит вдуматься в слова Набокова и не спешить судить его за дерзость замысла. Отказавшие Набокову издатели совершали весьма распространенную ошибку: пороки героя они переносили на произведение в целом.
С точки зрения строгой морали Гумберт Гумберт, любящий двенадцатилетнюю падчерицу Лолиту, совершает множество безнравственных действий. Но героев Набокова, а правильнее сказать героев литературных персонажей вообще, не следует судить по кодексу и подходить к ним с критериями обыденного сознания. Герои античных мифов (Эдип, Федра, Медея) совершали поступки более рискованные, чем современный европеец, переправленный Набоковым за океан. Но миф не воспринимается как непристойность, а герои мифов продолжают жить, примеряя порой одежду новых столетий, когда к далеким сюжетам обращаются классицисты или романтики, декаденты конца прошлого века или драматурги-интеллектуалы недавнего времени.
В. Набоков в Лолите предпринял попытку сочинить миф нового времени, где, по существу, есть все атрибуты мифа: судьба, страсть, преступление и расплата.
Пусть читателя не смущает сравнение набоковской Лолиты с мифом. Именно так была понята книга Набокова за океаном. Американские студенты восприняли повествование не просто как сексуальный казус. Им почудилось, что в сюжете есть второй план, более широкий, общекультурный, в котором угадывались подобия с историко-литературным процессом. Американец в Париже это не только название музыкального сочинения Д. Гершвина, это типичная ситуация предвоенных лет; достаточно назвать С. Фицджеральда, Э. Хемингуэя, Г. Миллера, Г. Стайн.
В годы войны все изменилось. За океан устремились многие беглецы из оккупированной фашистами Европы. Американским писателем суждено было стать одному Владимиру Набокову. Лолита это книга об открытии Америки европейской интеллигенцией.
В этом смысле образ Лолиты символ Америки, какой ее воспринял Набоков: обольстительной и раскованной, свободной и вульгарной. Отвлекаясь от подробностей и деталей, смущающих своей откровенностью, следует иметь в виду, что Лолита современный миф о Е