А.А. Фет. «Шепот, робкое дыханье…»: стихотворение в восприятии современников

Статья - Литература

Другие статьи по предмету Литература

µе простым средством к этому была военная служба.

В мемуарах "Ранние годы моей жизни" Фет называет причинами выбора военной службы помимо желания вернуть потомственное дворянство офицерский мундир как свой собственный "идеал" и семейные традиции (Фет А. Ранние годы моей жизни. М., 1893. С. 134); В.А. Кошелев предполагает, что поступление на военную службу было также средством избежать ""богемного" существования, в которое было окунулся в студенческие времена" (Кошелев В.А. Афанасий Фет: Преодоление мифов. С. 76). Так или иначе, высказывания Фета, не рассчитанные, в отличие от его воспоминаний, на прочтение широким кругом, свидетельствуют о нелюбви к военной службе.

Фет поступил на военную службу в апреле 1845 г. унтер-офицером в Кирасирский орденский полк; спустя год получил офицерский чин, в 1853 г. перешел в лейб-гвардии уланский Его Императорского Высочества Цесаревича полк, к 1856 г. дослужился до звания ротмистра. "Но в 1856 г. новый царь Александр II, как бы в компенсацию дворянству за готовящуюся реформу, еще более затруднил проникновение в потомственные дворяне. По новому указу для этого стал требоваться уже не майорский, а полковничий чин, достигнуть которого в обозримый срок Фет не мог надеяться.

Фет решил уйти с военной службы. В 1856 г. он взял годовой отпуск, который частично провел за границей (в Германии, Франции и Италии), по окончании годового отпуска уволился в бессрочный, а в 1857 г. вышел в отставку и поселился в Москве" (Бухштаб Б.Я. А.А. Фет: Очерк жизни и творчества. С. 35).

Фет на самом деле очень тяготился военной службой и в письмах другу И.П. Борисову отзывался о ней весьма резко: "через час по столовой ложке лезут разные гоголевские Вии на глаза", которых нужно не только терпеть, но коим "еще нужно улыбаться".

Для отношения сослуживцев к поэту показательна такая их стихотворная шутка: "Ах ты, Фет, / Не поэт, / А в мешке мякина, / Не пиши, / Не смеши / Нас, детина!". Стихи эти, - очевидно, приятельские, не издевательские, но о понимании фетовской поэзии они явно не говорят.

Поэт утверждал: "Идеальный мир мой разрушен давно". Жизнь его подобна "грязной луже, в которой он тонет; он добрался "до безразличия добра и зла". Он признается Борисову: "Никогда еще не был я убит морально до такой степени", вся его надежда "найти где-нибудь мадмуазель с хвостом тысяч в двадцать пять серебром, тогда бы бросил все". А в мемуарах "Ранние годы моей жизни" он писал о себе, что ему "пришлось принести на трезвый алтарь жизни самые задушевные стремления и чувства" (Фет А. Ранние годы моей жизни. М., 1893. С. 543).

Этими обстоятельствами, по-видимому, объясняется та душевная черствость, равнодушие к окружающим Фета, отмеченные некоторыми современниками Фета: "Я никогда не слышала от Фета, чтобы он интересовался чужим внутренним миром, не видела, чтобы его задели чужие интересы. Я никогда не замечала в нем проявления участия к другому и желания узнать, что думает и чувствует чужая душа" (Т.А. Кузьминская об А.А. Фете / Публикация Н.П. Пузина // Русская литература. 1968. № 2. С. 172). Впрочем, признавать бесспорность таких свидетельств (как и категорически отрицать их) сложно.

Однако, выйдя в отставку, он демонстративно продолжал носить уланскую фуражку.

От осмеяния к почитанию

Еще одна пародия на "Шепот, робкое дыханье…" принадлежит Н.А. Вормсу, она входит в цикл "Весенние мелодии (Подражание Фету)" (1864):

Звуки музыки и трели,

Трели соловья,

И под липами густыми

И она, и я.

И она, и я, и трели,

Небо и луна,

Трели, я, она и небо,

Небо и она.

Н.А. Вормс пародирует мнимую бессодержательность фетовского стихотворения: вместо трех строф оригинала только две (зачем еще строфа, если и так нечего сказать?), причем вся вторая строфа построена на повторах слов, - как взятых из первой ("трели", "и она, и я", "я, она", "и она"), так и появляющихся только в этом втором четверостишии ("небо"). Наиболее частотными оказываются личные местоимения "я" и "она", лишенные определенного значения.

Наконец, в 1879 году спародировал "Шепот, робкое дыханье…" П.В. Шумахер:

Голубой цвет

( la Фет)

Незабудка на поле,

Камень бирюза,

Цвет небес в Неаполе,

Любушки глаза,

Моря Андалузского

Синь, лазурь, сапфир, -

И жандарма русского

Голубой мундир!

Высмеивается опять-таки пресловутая "бессодержательность" Фета: все абсолютно разнородные образы подобраны на основе одного, совершенно случайного признака голубого цвета. (Андалузия историческая область в Испании..) А вот упоминание о русском жандарме (жандармы носили голубые мундиры) по-своему ожидаемо: пародист намекает на пресловутый ультраконсерватизм охранителя Фета.

Особый случай стихотворение "Ночлег в деревне" (1857-1858) И.С. Никитина: "первые две строфы его воспринимаются как очевидная пародия на "Шопот, робкое дыханье… И заря, заря!"" (Гаспаров М.Л. Метр и смысл: Об одном из механизмов культурной памяти. М., 1999. С. 162). Вот фрагмент из него: "Душный воздух, дым лучины, / Под ногами сор, / Сор на лавках, паутины / По углам узор; / Закоптелые полати, / Черствый хлеб, вода, / Кашель, пряхи, плач дитяти… О, нужда, нужда!". Пародийный эффект возник, очевидно, непреднамеренно, автор к нему не стремился; И.С. Никитина подвела "память размера": размер стиха вызывает почти неизбежные ассоциации со знаменитым стихотворением Фета.

Молодой поэт А.Н. Апухтин еще в 1858 году сказа