Идиллия Пушкина «Земля и море» (источники, жанровая форма и поэтический смысл)
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?зе. М., 1977. С. 371) принят вариант: В его устах стихи ревут, / Как волны, в уши плещут… (курсив мой - С.К). Вариант пеной плещут находится лишь в некоторых рукописных копиях послания (см.:Батюшков К.Н. Собр. соч. С. 584). Более непосредственное отношение к пушкинскому тексту, возможно, имеет сопоставление его с Источником Батюшкова: Падая с камня, источник пустынный / С ревом и пеной сквозь дебри течет!; Тише, источник! Прерви волнованье, / С ревом и пеной стремясь по полям! (Зарецкий. С. 346). Устойчивая формула с ревом и пеной могла дать под пером Пушкина ее вариант Ревут и пеной плещут.
[xxv] Батюшков К.Н. Полн. собр. стихотворений. С. 295.
[xxvi] Метафора эта к концу романтической эпохи оказалась настолько затертой, что вариант ее использует даже Чичиков у Гоголя: Да и действительно, чего не потерпел я? Как барка какая-нибудь среди свирепых волн… См.: Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М., 1951. Т. 6. С. 36 - 37.
[xxvii] Впрочем, возможно и то, что помолвка эта к 8 февраля 1821 г. еще не стала гласной. М.Ф. Орлов извещал о ней свою сестру в письме из Киева от 12-го февраля 1821 г. См.: Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. П.Я.Чаадаев. Очерки прошлого. М., 1989. С. 251. Об отражении увлечения Е.Н.Раевской в лирике Пушкина см.: Кибальник С.А. Русская антологическая поэзия первой трети Х1Х века. Л., 1990. С. 185 - 193.
[xxviii] Высказывалось даже предположение о связи стихотворения с вынужденной, но гордой отдаленностью Пушкина от тайного общества (Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. Сост, вступ. Очерки и примеч. В.В.Кунина. М., 1988. Т.1. С. 387. Характерна - при всей неубедительности - попытка писателя объяснить биографически наличие верно ощущаемого им переносного смысла стихотворения.
[xxix] Проскурин О. Поэзия Пушкина, или подвижный палимпсест. М., 1999. С. 96. Если прибавить к этому, что исследователь воспроизводит подзаголовок Земли и моря как идиллия Мосхова и упорно называет стихотворение именно так, хотя такой вариант не встречается нигде, даже в вариантах, то станет ясно, что на полстраницы текста О. Проскурина приходится почти максимально возможное количество неточностей и опечаток просто в изложении материала при отсутствии здесь сколько-нибудь оригинальных соображений. Соображение о зависимости Пушкина от Леонара в выборе стихотворного размера, также далеко не безусловное, как нетрудно заметить, принадлежит Томашевскому.
[xxx] Томашевский Б. Пушкин - читатель французских поэтов // Пушкинский сборник памяти проф. С.А.Венгерова (Пушкинист. 1У). М.; Пг., 1922. С. 215-216). Воспроизведено в изд.: Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Л., 1960.С. 450. Задолго до О. Проскурина Г.Д.Владимирский, должно быть, со слов (но без ссылок на) Томашевского пытался a priori решить вопрос о значении Les plaisirs du rivage Леонара и К спокойствию Кошанского как источников Земли и моря более правдоподобным, но также не совсем верным образом. Он утверждал, что Пушкин, не удовлетворившись Кошанским, привлек французский перевод идиллии Мосха, сделанный Леонаром (Владимирский Г.Д. Пушкин - переводчик // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 4 - 5. М.; Л., 1939. С. 314, 313).
[xxxi] Ouvres de M. Lonard. Quatrime dition. T. 1 - 2. Paris, 1787. T. 1. P. 178 - 188. Далее приведен мой прозаический буквальный перевод этого стихотворения, в котором принадлежащим мне - также как и во французском оригинале - курсивом выделены слова, полностью или частично эквивалентные пушкинским: Сидя на морском берегу, / Когда я чувствую, как нежный Зефир / Слегка колеблет воздушное пространство / И летит над водным царством. // Я провожаю взглядом путешественников, / Я завидую их судьбе: / Воспоминание о моем отечестве / Пробуждается во мне и вызывает слезы. // Я трепещу при стуке весла, / Которое ударяет по пене волн; / Я слышу, как в моей душе отзывается / Веселая песня матросов.// Меня мучит тайное желание / Вырваться из этих прекрасных мест / И отправиться искать под иными небесами/ Счастья, которое мне так часто изменяет. // Но когда ужасный Аквилон / Рокочет Ронад вздымающей волной, / Которую по водной борозде / Катит сверкающая молния, / Я успокаиваю свой взор / Созерцанием лесов и берегов / И тихих долин, которым не угрожает буря; // И я восклицаю: счастлив мудрец, / Который мечтает в глубине этих зеленых беседок / И слышит под их листвой / Лишь журчание ручья.
[xxxii] Г.Д.Владимирский полагал Les plaisirs du rivage Леонара французским переводом идиллии Мосха, сделанным Леонаром (Владимирский Г.Д. Пушкин - переводчик. С. 313). Однако, как мы видели выше, текст Леонара не может рассматриваться ни как даже вольный перевод из Мосха, ни как равноценный с переложением Кошанского источник Земли и моря. Аналогичным образом Б.В.Томашевский отводит предположение Ю.Г.Оксмана о том, что пушкинский отрывок Счастлив, кто в страсти сам себе… восходит к стихам, приписываемым Леонару, поскольку сами эти стихи являются подражанием Буало, именно его переводу из Сафо. См.: Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. С. 85.
[xxxiii] Notice sur la vie et les ouvrages de Lonard // Oeuvres de Lonard recueillies et publiees par V. Campenon. Vol. 1. Paris, 1798. P. 5 - 11.
[xxxiv] Впрочем, опять-таки Пушкин мог и, отнюдь не ориентируясь на эти строки Леонара, отталкиваться лишь от перевода Кошанского: А я возлягу здесь под явором шумящим, / Склонюсь главой своей к потокам вод журчащим. Сходство опять-таки может объясняться подражанием Мосху самого Леонара.
[xxxv] Сходным образом означает тему стихотворения Мосха и Кошанский: Может быть, сие небольшое произведение родилось в счастливое время прогулки по берегу моря?p>