Договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией от 5 апреля 1941 г. в освещении советской печати
Информация - История
Другие материалы по предмету История
?ся по Югославии, отставке принца-регента и образовании в Белграде нового правительства, а также приводился манифест короля Петра II, призывавшего своих подданных объединиться вокруг трона. Рассказ о событиях в Югославии под рубрикой "В последний час" занял в тот день примерно 1/15 часть газетной страницы. В дальнейшем объём информации о положении в Югославии неуклонно нарастал.
Не получило никакого освещения, как это можно было бы предполагать, участие Коммунистической партии Югославии в мартовских событиях, хотя КПЮ неоднократно выступала, разумеется, не без ведома Коминтерна [15. С. 234-235], против политики соглашательства с Гитлером и требовала от югославского правительства заключения прочного союза с Москвой. В советской историографии была широко распространена точка зрения о связи участников переворота с английскими спецслужбами, в 1990-е годы указывалось на роль советской разведки в смене верховной власти Югославии [1. С. 145-146], но 27 марта 1941 г. советская пресса охарактеризовала события в Белграде чрезвычайно деликатно: "Король Пётр II объявил о переходе королевской власти в его руки..."
Советская сторона откликнулась на предложение югославов, начались активные и довольно напряжённые переговоры в Москве. Сразу следует сказать, что советская печать даже не упомянула о начале советско-юго-славских консультаций, хотя, например, последовавший вскоре визит министра иностранных дел Японии Мацуока в связи с перспективой заключения пакта о нейтралитете с Японией освещался достаточно подробно. Это кардинальным образом противоречило интересам нового югославского правительства. 2 апреля в личной беседе с зам. наркома иностранных дел СССР А. Я. Вышинским югославский посланник М. Гаврилович заметил, что хорошо бы опубликовать в печати известие о переговорах: "Это было бы ударом грома. Немцы сразу же поняли бы, как им следует вести себя по отношению к Югославии." Однако советская сторона остудила пыл югославов, заявив, что "говорить об этом сейчас не стоит, преждевременно" [12. С. 371].
Таким образом, публикации "Правды" и "Известий", посвящённые заключению договора с Югославией, появляются в этих газетах как бы на пустом месте [8 и 13. 6 IV. С. 1]. Остальные советские газеты также публикуют на первой странице текст договора, но, как правило, без комментариев. Договор получает самую положительную оценку, выглядящую особенно позитивно на фоне того сдержанного и осторожного тона, в котором советская печать рассказывала о перевороте в Белграде и первых шагах правительства Д. Симовича. Более того, в передовице "Известий" "Документ, укрепляющий мир" в первый и последний раз употребляется эпитет "братская Югославия", столь часто фигурирующий на страницах современных российских изданий. В дальнейшем положительных эпитетов подобной силы по отношению к Югославии мы на страницах советской прессы не находим. Тем более отсутствуют напоминания о традиционной исторической дружбе народов России и Югославии, хотя в ходе переговоров апелляция к историческим традициям русско-сербской дружбы проводилась [9. С. 58]. Так же осталась без освещения открыто антигерманская и во многом просоветская направленность демонстраций, прокатившихся по Югославии 25-27 марта после присоединения государства к Тройственному пакту, которая, видимо, не могла не быть лестной для советского руководства. Аналогичным образом и югославская печать замалчивала информацию о бурном проявлении просоветских, проанглийских и антигерманских настроений среди населения Белграда, отражая "тактику нового правительства, нуждающегося в укре-плении своих позиций за счёт нейтралитета и мира с соседями" [12. С. 23].
Передовицы "Правды" и "Известий" от 6 апреля описывали деятельность правительства Д. Симовича, направленную на стабилизацию обстановки на Балканах в целом и на границах Югославии в частности, весьма позитивно, однако же в самых обтекаемых фразах, старательно сглаживались какие-либо углы в советско-германских отношениях, о которых могли догадываться внимательные читатели. "Правда" посчитала подписание договора "убедительным доказательством стремлений югославского правительства к укреплению мира и предотвращению распространения войны", что соответствовало официально провозглашавшемуся - и, разумеется, отнюдь не всегда соблюдавшемуся советской стороной - принципу "последовательной политики мира", заявленному лично Сталиным на XVIII съезде партии: "Мы стоим за мир и укрепление деловых связей со всеми странами..." [13. 6 IV. С. 1]. "Известия" предположили, что "советско-югославский договор о дружбе и ненападении даже и в ряду такого рода документов, несомненно, займёт особое и почетное место". Мнение автора передовицы совпадает с мнением историков, хотя они придают этому событию противоположное значение: не как стабилизирующему моменту, а как пику советско-германской конфронтации в предвоенные годы [4. С. 14; 2. С. 296].
Между тем, даже из предыдущих кратких заметок советской прессы было совершенно понятно, что государство, с которым СССР заключает договор о дружбе, находится в угрожаемом положении. Это явствовало хотя бы из опубликованного уже 29 марта заявления Д. Симовича для прессы, в котором важнейшей задачей текущего момента он назвал поддержание порядка в стране и мира на её границах: "Я призываю к патриотизму югославских граждан и прошу их отказаться от манифестаций, могущих создать трудности в наших отношениях с соседями..." .