Юридизация естественного языка как лингвистическая проблема

Информация - Разное

Другие материалы по предмету Разное




?роны чего-либо в ущерб существу дела" [Словарь, т.1,1991, с.807]. Ср. следующий диалог трех персонажей книги Л. Успенского по поводу заголовка газетной статьи "БУКВАЛЬНО ДВА СЛОВА". "Увидев этот заголовок, повздорили между собой три моих приятеля. Первый, скептик и иронист, ехидно заметил: - Ну конечно! "Буквально два слова!". А напишете две тысячи два. Зачем эти гиперболы: "Буквально"? - А затем, - откликнулся второй, что вы то и есть презреннейший из буквалистов. Вас смущает простейший языковой троп. Преувеличение или преуменьшение. - Он не буквалист, он буквоед - вступился третий. - Если сказано: "Петух сидел на коньке", он спросит: "На кауром или саврасом?". Или потребует, чтобы сказал: "Сидел на стыке плоскостей двухскатной крыши" [Успенский, 1973]. Таким образом, отсылка к "буквальным значениям" не только не способствует приближению к сути, но и основательно запутывает ее, если опять же не упрощать реальный смысл данного словосочетания. Причина этого лежит в "неюридизированном" использовании единицы ЕЯ. Ср. также аналогичную ситуацию с использованием в тексте судебного постановления слова МНОГОСЛОЖНЫЙ, проанализированную в статье Н.Д. Голева и В.А. Пищальниковой в настоящем сборнике статей.

Сказанное касается и нетерминологизированных слов ЕЯ, попадающих в сферу действия того или иного закона (хотя уже сам факт того, что они напрямую соотносятся с ЮЯ, так или иначе терминологизирует их). В первую очередь мы говорим здесь о словах, часто попадающих в орбиту статей закона о клевете и оскорблении. К ним относятся слова типа РВАЧ, ХАПУГА, ХАЛТУРЩИК, БАБНИК, ТРЕПЛО и т.п., в которых соединяются аспекты клеветы (несоответствия действительности) и оскорбления (неприличной формы обозначения), и слов типа СВОЛОЧЬ, ГАД, КОЗЕЛ, которые являются "чистыми" словами-инвективами вне денотации (отношения к действительности), предназначение которых в языке связано не просто с выражением негативного отношения к "объекту обозначения" (для этого есть "приличные" формы), но и с демонстрацией пренебрежения к нему, уничижения и оскорбления его, для чего и избираются неприличные формы. Продолжая заявленную выше линию, заметим, что неприличие является нарушением нормы табуистической (запретительной) природы. Данные слова, однако, в обыденной коммуникации "запрещено" употреблять не вообще (говоря вообще, эти слова - цензурные, хотя и относятся к просторечной лексике, а некоторые из них, может быть, даже литературные, то есть вообще не "запрещенные"); однако применительно к конкретному человеку их употребление является "вызовом" общественной морали и воспринимается "конкретным" человеком в силу этого как оскорбление [20]. Иными словами, инвективная значимость в них возникает лишь в специально направленном, демонстративном, употреблении.

Окказиональная юридизация инвективогенных слов, происходящая при исполнении закона о чести и достоинстве личности (в том числе при экспертизе, в судебной практике), обладает, на наш взгляд, явно недостаточной практической силой. И здесь трудно расiитывать на прецедентное право: слишком большой массив слов задействован в инвективной сфере, причем список их бесконечно обновляется (лингвистам известна склонность экспрессивно-эмоциональной лексики к непрерывному обновлению, особенно в просторечии, арго), изменения здесь происходят не только количественные, но и качественные. ибо у таких слов часто меняются смысловые и функционально-стилистические признаки и вслед за ними - качество и степень инвективности. Мы уже не говорим о том, что в разных контекстах и ситуациях, по отношению к разным лицам и в употреблении разных лиц одно и то же слово на шкале инвективности достаточно легко меняет свое место (это уже отдельная большая и сложная тема).

Тем не менее (а скорее всего - тем более) процесс терминологизации инвективной лексики в практической юрислингвистике должен приобрести легитимные формы. Означает ли это, что должен быть узаконен некий список слов, применение которых запрещено не только стихийной цензурой - табу, но и официальным правом? Без специального обсуждения и исследования на этот вопрос трудно ответить однозначно как утвердительно, так и отрицательно. Ясно, однако, что такое обсуждение было бы весьма нужным для теории юрислингвистики, для которой проблема взаимоотношений между углами "юрислингвистического треугольника" принципиальна. Говоря об "углах", мы имеем в виду следующие компоненты: 1) непосредственный (отражательный, детерминированный внеязыковыми связями) языко-речевой смысл, возникающий при соотнесении знака с действительностью, 2) внутрисистемные значимости, условные по отношению к отражательному содержанию, 3) условные (в более высокой степени) значимости, возникающие в собственно юридической парадигме.

4

Что касается практики юрислингвистической экспертизы инвективной лексики, то мы полагаем, что для ее осуществления на первом этапе юридизации целесообразным явилось бы составление нормативного юрислингвистического словаря инвективных слов и выражений, научное предназначение которого - отразить результаты описания их инвективного функционирования в узусе. Главный теоретический вопрос при его составлении - существует ли в социуме достаточная устойчивая по силе и качеству (стереотипная) реакция на те или иные инвективные слова, которую можно квалифицировать как некую норму (индекс инвективности слова) и на которую можно опираться в юр