Шуты и юродивые в романах Ф. Достоевского
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
ерархию Табелью, что является кардинальной ошибкой, губящей его как личность .
В.В. Иванов разделяет явления шутовства и юродства, а молдавская исследовательница Р.Я. Клейман считает, что между ними стоит знак равенства. Р.Я. Клейман строит свое исследование функции сквозного мотива в творчестве Достоевского на материале мотивов мироздания, шутовства, игры, ряженья и прочих. Вторая глава этой монографии посвящена выявлению и анализу всех составляющих мотива шутовства. Клейман выделяет следующие типологические черты шутовства:
1). социальный статус шутов они все декласированные элементы;
2). психологическая мотивировка их поведения - сочетание крайнего самоуничижения и болезненной амбиции.
Однако только социальным и психологическим моментами мотив шутовства не исчерпывается, справедливо считает исследовательница, он является сложным единством целого ряда мотивов: актёрства, игры, ряженья, маски, марионетки, живого/неживого. Входит в этот мотив и юродство. Р.Я. Клейман пишет: Шуты и юродивые постоянно находятся у Достоевского в одном семантическом ряду (…) юродство есть некоторая ипостась шутовства, и наоборот.
Юродивым, как и шутам, присущи мотивы ряженья, игры, маски, утверждает исследовательница. Но приводимые ею цитаты демонстрируют наличие этих мотивов и у более широкого круга персонажей. Например, мотив ряженья присущ, по Клейман, следующим героям: Коровкину, Перепелицыной, Татьяне Ивановне, Лизавете Ивановне, Соне, Катерине Ивановне, Лебедеву, Петру Верховенскому (возникает вопрос: а почему и не его отцу, который рядится перед уходом в странствие?), Лебядкину, Ставрогину, Мышкину, Алёше Карамазову, Смердякову, Грушеньке, Дмитрию Карамазову (а почему и не являющемуся во фраке чёрту Ивана Карамазова?). Создаётся впечатление, что автор монографии перечисляет всех персонажей, об одежде которых есть хоть какое-нибудь упоминание в тексте Достоевского. Клейман не поясняет, кого из этих героев она относит к шутам или юродивым и почему. Однако мы согласны с Р.Я. Клейман, что героям-юродивым и шутам присущи мотивы игры, ряженья, маски, ведь исторически эти персонажи работают на зрителя, устраивают представления, хоть и на разных теоретических основаниях, и герои Достоевского продолжают эту традицию.
Мы согласны с утверждением о близости явлений шутовства и юродства, но ставить знак равенства между этими явлениями, как это делает Р.Я. Клейман, нам кажется неверным, и доводы исследовательницы нам кажутся неубедительными. Исследуя исторические корни шутовства, Клейман приходит к выводу о наличии дьявольского начала в этом явлении и автоматически переносит эти выводы на явление юродства. Позволим себе привести обширную цитату в цитате:
Современник Достоевского Ф.И. Буслаев писал: (…)проказы нечистой силы выражаются глаголом шутить… Отсюда названия злого духа: шут…шутик…чёрный шут…Переходом от забавного характера этого существа к грозному можно постановить слово игрец, очевидно происходящее от глагола играть; но игра недоброй силы вводит человека в болезнь, поэтому игрец значит… и истерический припадок, во время которого больной кричит странными голосами. По свидетельству учёного, в народном сознании шутовство игра нечистая сила юродство составляют один семантический ряд, добавим: соотносимый с художественной семантикой Достоевского…
Здесь надо заметить, что т.н. кликушество совсем не то же самое, что юродство. Причину кликушества видели в одержимости, т.е. в том, что человеком овладела нечистая сила, тогда как юродство, напротив, предполагает провидение человеком высших, светлых сил. Из неправильных предпосылок иследовательница делает неправильные выводы.
Остальные аргументы Р.Я. Клейман тоже иногда несерьёзны. Например, она использует для подтверждения своего тезиса следующие цитаты.
Из Села Степанчикова: Кто знает, может быть, в некоторых из этих униженных судьбой скитальцев, ваших шутов и юродивых, самолюбие… не проходит от унижения, от юродства и шутовства (III, 12). Или слова Фёдора Павловича: Я шут коренной, с рождения, всё равно… что юродивый (XIV, 39). Приводятся и слова Ставрогина о Верховенском-младшем: Есть такая точка, где он перестаёт быть шутом и обращается в… полупомешенного (X, 193).
Эти выборки нам не кажутся достаточным аргументом, устанавливающим равенство между шутом и юродивым Достоевского, уже хотя бы потому, что это слова героев, но не автора, а потому не обязательно должны отражать точку зрения самого писателя. Кроме того, мы не видим в этих словах утверждения равнозначности юродства и шутовства. Комментируя слова Ф.П. Карамазова, Иванов В.В. видит в них сравнение юродивого и шута, т.е. указание на их разницу, несмотря на внешнюю похожесть.
В словах Ставрогина не упоминается юродство (сойти с ума ещё не значит стать сумасшедшим), здесь проводится разница между глупостью и одержимостью какой-либо идеей.
Для подтверждения своего тезиса о равенстве юродства и шутовства, исследовательница говорит также о родственных связях между этими персонажами, например: Напомним, что Алёша по отцу шут, а по матери юродивый, чем подчёркнута генетическая общность этих двух мотивов.
Нам представляется интересным следующее наблюдение Р.Я.. Клейман над шутами: они испытывают непреодолимую тягу к юродству, отсюда их стремление приписа?/p>