Транспортная метафорика Макса Вебера
Дипломная работа - Социология
Другие дипломы по предмету Социология
Транспортная метафорика Макса Вебера
Сергей Козлов
Мне не нужны ваши стихи и рассказы, мне нужно расписание поездов! Всякий раз, когда поезд приходит к станции, я чувствую, что он прорвал засаду, победил в битве с хаосом. Вы брезгливо сетуете на то, что после Слоун-сквер непременно будет Виктория. О нет! Может случиться многое другое, и, доехав до нее, я чувствую, что едва ушел от гибели.
Г.К. Честертон. Человек, который был Четвергом (пер. Н. Трауберг)
Оно грандиозней Святого Писанья…
Борис Пастернак о железнодорожном расписании
1. К классификации авторов
Рассматривая историю гуманитарного знания последнего столетия как целое, мы наталкиваемся на одну дихотомию, которую не всегда замечаем и о которой до сих пор недостаточно задумываемся. Выдающиеся гуманитарии XX века довольно отчетливо делятся на две группы. С одной стороны основатели дисциплин и школ, вожди направлений, организаторы науки; с другой стороны фигуры, которые могут быть названы единоличниками или одиночками. К первой группе относятся Дюркгейм и Фрейд, Ригль и Якобсон, Февр и Бродель, Лотман и Бурдье; яркими примерами второй могут служить Зиммель, Беньямин или Бахтин. В принципе, само наличие этого разделения становится нам видно только тогда, когда мы сталкиваемся с представителями второй группы именно они являются теми людьми, которые представляют собой проблему; пока их нет нет и проблемы. Зато когда такой человек появляется на сцене, он навсегда становится для современников и потомков камнем преткновения то есть носителем скандала, если вспомнить исходный греческий смысл слова скандал. Обращаясь к наследию этих единоличников, вся-кий гуманитарий, если только он не совсем лишен чуткости, оказывается обречен на рефлексию о социальных и культурных типах знания.
Попытку такой рефлексии мы находим, например, в очерке Ханны Арендт о Вальтере Беньямине (Арендт 2002, с. 176178). Арендт пытается описать специфическую социокультурную роль Беньямина, исходя из феномена посмертной славы: Беньямин один из тех авторов, к которым слава приходит посмертно (другим примером из этого же ряда служит для Арендт Франц Кафка). Как связан характер творчества Беньямина или Кафки с посмертным характером их славы? Слава по своей природе социальна, пишет Арендт; по словам Сенеки, для славы мало мнения одного человека, и в этом отличие славы от дружбы или любви. Всякое же социальное признание основано на общепризнанных классификациях: в обществе каждый должен отвечать на вопрос что ты есть, а не на вопрос кто ты есть. Но вопрос что ты есть не допускает ответа: я уникален такой ответ будет попросту лишен смысла. Между тем, и Беньямин, и Кафка были непоправимо уникальны. Посмертность славы, по мнению Арендт, связана с принципиальной неклассифицируемостью автора: посмертная слава удел тех, кто не поддается классификации, то есть тех, чье творчество и не вписывается в уже существующий порядок, и не образует нового жанра, который сам мог бы стать основой для будущих классификаций. В рассуждениях Арендт следует особо подчеркнуть три момента: 1) феномен неклассифицируемости оказывается равно характерен и для гуманитарной мысли (Беньямин), и для художественного творчества (Кафка); 2) творчество неклассифицируемых авторов не образует нового жанра1, то есть оно в принципе непродолжаемо: речь идет об абсолютной оригинальности, не возводимой ни к какому предшественнику и не терпящей никакого преемника2; 3) посмертная слава ни в коем случае не означает абсолютной безвестности при жизни как раз наоборот, посмертной славе обычно предшествует прижизненное признание со стороны избранных . Просто этих избранных всегда бывает немного: прижизненный удел единоличника широкая известность в узких кругах.
Говоря о феномене неклассифицируемых (unclassifiable ones: сама внутренняя форма слова заставляет вспоминать о неприкасаемых то есть о париях), Арендт никак не очерчивает границы этого феномена. Однако совершенно ясно, что Арендт задумывалась о феномене неклассифицируемости в прямой связи со своими постоянными размышлениями об изгойстве как еврейской судьбе 3. Об этом недвусмысленно говорит само сопоставление Беньямина с Кафкой: Кафка олицетворял в глазах Арендт судьбу еврея как парии 4. Неклассифицируемость оказывается для Арендт прямым следствием неспособности еврея-парии включиться в какое бы то ни было сообщество. В предисловии к подготовленному ею американскому сборнику статей Беньямина Озарения Арендт вписывает Беньямина в более длинный ряд, сконструированный все по тому же комбинированному национально-социальному признаку: Часто эпоха метит своим клеймом тех, кто был меньше других подвержен ее воздействию, кто держался от нее дальше прочих и кому пришлось поэтому вынести больше остальных. Так было с Прустом, с Кафкой, с Карлом Краусом, так было и с Беньямином (Арендт 2002, с. 196). Не то чтобы два множества евреев и одиночек были связаны у Арендт отношениями взаимно однозначного соответствия, отнюдь нет, но, конечно же, все размышления Арендт о современности так или иначе вращаются вокруг судьбы евреев, а из всех евреев для Арендт наиболее важны евреи-маргиналы. Еврей-маргинал предстает как маргинал по преимуществу, как средоточие и образец маргинальности вообще.
Наша перспектива рассмотрения изначально другая. Нас интересует типология гуманитарного знания в XX веке. В этой перспективе