Стихотворение А. С. Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла»: поэтика и грамматика
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?ное начало, черты лирического монолога присутствуют и у Пушкина, но всё же отказ от слова я демонстративен по причине своей необычности.
Синтаксическая структура стихотворения такова. Преобладают двусоставные предложения предложения, в которых есть и подлежащее, и сказуемое: лежит мгла, шумит Арагва, печаль светла, печаль полна, ничто не мучит, (ничто) не тревожит, сердце горит и любит. Но ни в одном из них лирический герой не представлен как субъект высказывания или действия. Говорится либо о явлениях внешнего мира (о мгле и Арагве), либо о чувствах лирического героя, которые приобретают как бы отдельное, автономное бытие независимо от я (об унынии, о сердце). Встречается в стихотворении и одно безличное предложение: Мне грустно и легко.
Но ведь этот же смысл, эти же чувства можно было бы выразить иначе, посредством других синтаксических структур, в которых субъектом будет именно я лирического героя. Однако поэтичность пушкинского текста при этом исчезнет. Р. О. Якобсон заметил о стихотворении Я вас любил; любовь еще, быть может…: Первый станс развивает т е м у п р е д и к а т а: этимологическая фигура подставляет взамен глагола любил отвлеченное имя любовь, давая ему видимость независимого, самостоятельного бытия (Поэзия грамматики и грамматика поэзии. С. 497). Нечто похожее происходит и в стихотворении На холмах Грузии лежит ночная мгла: сама синтаксическая структура предложений служит выражению такого мотива, как стихийность, произвольность чувства, неподвластность любви воле я. Люблю не я, а мое сердце, моя душа, и не я пребываю в покое, а мое уныние; не я грущу и чувствую легкость, а мне грустно и легко. Так на уровне грамматики создается тот смысл, который будет прямо выражен только в двух последних строках стихотворения: И сердце вновь горит и любит, оттого, // Что не любить оно не может.
Этими примерами поэтическая роль синтаксиса не исчерпывается. Не менее значим и синтаксический параллелизм в предложениях печаль моя светла и Печаль моя полна тобою. Схема предложений такова: подлежащее (одно и то же имя существительное печаль) + определение (притяжательное местоимение моя) + именное сказуемое (краткие прилагательные светла и полна). В стихотворении прямо не сказано, почему грустно лирическому герою и отчего печаль его светла. Упоминание в первых строках стихотворения о далекой земле, Грузии, и о грузинской реке Арагве побуждает читателя предположить, что грусть и печаль лирического я вызваны разлукой с нею, оставшейся там, в России. Это был бы традиционный элегический ход. Но благодаря соседству одинаково построенных предложений печаль моя светла и Печаль моя полна тобою рождается мысль, что именно воспоминания о ней, чувство к ней придают печали лирического героя этот светлый тон. Строка Печаль моя полна тобою многозначна: она может быть прочитана как Печаль моя вмещает тебя, Ты внутри моей печали. Это наиболее очевидна интерпретация. Но возможно и другое понимание этого стиха: Ты наполняешь меня печалью, Ты заполняешь мою печаль. Творительный падеж, в форме которого употреблено местоимение ты, обладает и значением косвенного объекта действия, и значением субъекта действия, и в пушкинском тексте происходит взаимоналожение и мерцание этих двух смыслов. Лирический герой не только думает и вспоминает о ней, но и под ее воздействием чувствует, переживает любовь. Не он, не я, а она, ты становится подлинным субъектом в стихотворении. Следующее за высказыванием Печаль моя полна тобою неполное предложение Тобой, одной тобой подчеркивает с помощью повтора местоимения тобою / тобой значение и действенную роль ее (тебя).
Значимой в пушкинском тексте оказывается и граница между двумя последними строками, создающая интонационную паузу: И сердце вновь горит и любит оттого, // Что не любить оно не может. Правила языка побуждают сделать паузу перед словом оттого, а не после него: И сердце вновь горит и любит, оттого что не любить оно не может. Но правила ритма и метра диктуют сделать паузу после слова оттого, и благодаря этому совершается сдвиг, смещение значения. Получается, что И сердце вновь горит, и оттого любит. Грамматика вступает в конфликт с метрикой, но от этого происходит не ущерб, а обогащение смысла.
Своеобразие пушкинского текста ограничивается смыслопорождающей ролью грамматических элементов. Стихотворение отличает смещение, сдвиг значений, осуществляемый посредством неожиданного и даже парадоксального соединения слов в словосочетания и предложения. Первое необычное высказывание Мне грустно и легко. Правила языка и требования логики заставляют поставить между наречиями грустно и легко не союз и, а союз но. Ведь грустно и легко это скорее антонимы, чем синонимы. В той же строке языковые и логические правила нарушены еще раз в выражении печаль светла. Печаль должна быть темной, а не светлой. Наконец, уныние состояние, которое принято считать тяжелым, мучительным, оказывается дорого лирическому герою: Унынья моего // Ничто не мучит, не тревожит. Если что-то может принести унынью мучения, вызвать тревогу, то, значит, уныние, с одной стороны, и мучения, тревога