Путь к всеобщему признанию и творчество Левка Боровиковского
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
чество Боровиковского, рассматривают ее в целом как интересное и оригинальное явление в истории развития жанра басни в украинской литературе прошлого века.
К жанру басни, как и баллады, Боровиковский обратился под непосредственным влиянием Гулака-Артемовского как автора уже известных к тому времени басенных произведений и как своего учителя. В Харьковском университете Боровиковский слушал лекции Гулака-Артемовского, в частности с польского языка и литературы. Можно с уверенностью утверждать, что любовь к польской литературе, в том числе к Красицкому. Будущему поэту привил прежде Гулак-Артемовский. Не следует забывать и того, что с последним Боровиковский, поддерживал дружеские отношения и в более поздние годы (см., например, его письмо к И. И.Срезневского от 12 августа 1839 ПЗТ с. 213-214). Обращение Боровиковского до написания басен, несомненно, способствовала и хорошая осведомленность его с творчеством популярнейшего тогда крилевая и других российских басенников.
Произведения Боровиковского, помещенные в сборнике "Басни и прибаутки", это в большей коротенькие, предельное сжатые, всего на несколько строк, в которых отчетливо проявилась своеобразие автора. В своем сборнике басен Боровиковский дал название сам, хотя иногда в критике и возникали сомнения по этому поводу, приписывая название Метлинского. Об этом узнаем из письма поэта к Срезневскому еще 22 мая 1839; среди своего наследия "по малороссийском слову" он называет "Байки и прибаутки (Басни и побасенки) в стихах ..." (ПСС, с. 212). Обратим внимание на интересную деталь: в скобках автор подает российский аналог "Басни и побасенки". Название же книги Боровиковского возникла непосредственно под влиянием упоминавшейся сборки Красицкого. Итак, "прибаутки" и "побасенки" Боровиковский понимает как одно и то же. Надо сказать, что иногда поэт (кстати, как и Красицкий) не различает понятий байка и прибаутка, а называет свои произведения просто басни.
Следует помнить, что Боровиковський как автор "баек и прибауток" имел своих предшественников и современников не только, скажем, в польской, но и в русской литературе (исследователи, как правило, выпускают из виду этот важный момент). Известно, что в 20-30-х годах, то есть тогда, когда общепризнанной была поэтика крыловской басни, и поэты, и критики призывали вернуться к эзоповской басне-схеме. В настоящее время в русской литературе к лаконичной четырех-или шестирядковой байке обращаются И. Дмитриев ("Орел и Змея", "Бык и Корова", сборник "Апологии в четверостишиях" - 1826), П. Вяземский ("Две Собаки", "Каламар и Перо"), Е. Алипанова ("Ежи и Волки", "Репейник"), Мосальськпй ("Два Колоссы"), М. Остолопова ("Стрела, "Кот и Белка ") и др. Каждый из этих писателей не отмежевывал четко байку от поговорок, эпиграммы, апологии, прибаутки. Произведения, принадлежавшие к этим жанровым разновидностям (подобные поэзии писал Боровиковский), М. Остолопова, автор "Словаря древней и новой поэзии", в послесловии к циклу своих четверостиший отличала от "правильных басен" и называла "аналогичными эпиграммами".
В теоретических исследованиях, посвященных басне как литературному жанру, не найдем четких определений ее жанровых разновидностей. Лессинг, как известно, вообще считал, что басня всегда должен стремиться к лаконичности, что душой басни является краткость, простота. Известная исследовательница теории жанра басни Л. Виндт указывает, что басня "близка к эпиграмме по технике и к анекдоту по фабульной насыщенности и направленностью к развязке". Далее исследовательница уточняет, что в басне "развязка, замыкая все предыдущее в одно целое, открывает, кроме того, целую перспективу ассоциаций с аналогичными случаями, но ей можно возразить: ведь то же можно сказать об эпиграмме или жизненном анекдоте (Это, конечно, не означает, что мы относим байку и анекдот к одному жанру.)