Пути и перепутья Валерия Брюсова
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?рочем, кроме Цветного бульвара и его окрестностей, хорошо знал Валерий Брюсов и иную Москву, совершенно с другой жизнью, населенную другими людьми, ведь учился он в престижнейшей Поливановской гимназии, которую посещали сыновья самых известных в Москве фамилий, а после гимназии поступил на историко-филологический факультет Московского университета, весь девятнадцатый век поставлявший русской литературе виднейших ее представителей, с Жуковского и "архивных юношей" начиная.
Интерес к литературным занятиям у Валерия Брюсова пробудился рано, чуть ли не в десять лет.
"На пути в гимназию, - вспоминал он позднее, -я обдумывал новые произведения, вечером, вместо того, чтобы учить уроки, я писал".
Еще в студенческие годы Валерий Брюсов издал три тоненьких выпуска книги под названием "Русские символисты" и сборник собственных стихотворений с претенциозным названием "Шедевры", ни больше, ни меньше! Причем название было написано по-французски.
Слава Брюсова началась, кажется, с издевательских рецензий Владимира Соловьева на выпуски "Русских символистов" в журнале "Вестник Европы", с пародией выдающегося философа, литературного критика, поэта на творчество студента и его малочисленных единомышленников.
Над зеленым холмом,
Над холмом зеленым,
Нам влюбленным вдвоем,
Нам вдвоем влюбленным
Светит в полдень звезда,
Она в полдень светит,
Хоть никто никогда
Той звезды не заметит.
Но волнистый туман,
Но туман волнистый,
Из лучистых он стран,
Из страны лучистой,
Он скользит между туч,
Над сухой волною,
Неподвижно летуч
И с двойной луною.Пародия Соловьева не только передает "аромат" первых публикаций Валерия Брюсова со товарищи, но, окажись она ненароком под одной обложкой с ранними произведениями Брюсова, мало кто отличил бы пародию от стихотворений, написанных "сурьезно".
Свою литературную деятельность Брюсов начал почти одновременно с москвичом Константином Бальмонтом и петербуржцами Зинаидой Гиппиус, Димитрием Мережковским, Федором Сологубом, придерживающимися приблизительно тех же эстетических взглядов, что и он. В истории русской поэзии они оказались людьми, с которых начался ее "серебряный век", действительный ее расцвет, сравнимый по итогам разве что со временем работы в поэзии Пушкина л его старших и младших современников.
3
Из размышлений Владислава Ходасевича:
"Символисты не хотели отделять писателя от человека, литературную биографию от личной. Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно-творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда...". Из трактата Валерия Брюсова "О искусстве":
"Художник не может большего, как открыть другим свою душу. Нельзя предъявлять ему заранее составленные правила. Он - еще неведомый мир, где все ново. Надо забыть, что пленяло у других, здесь иное. Иначе будешь слушать и не услышишь, будешь смотреть, не понимая".
Когда сейчас, с расстояния времени, смотришь на сделанное Валерием Брюсовым в литературе, во-первых, поражает быстрота, с какою совершенствовалась его душа, а значит, и творчество; во-вторых, вызывает почтительную робость объем написанного им, многообразие его интересов: от десятков книг стихов и переводов с разных языков до нескольких книг прозы и теоретических статей, романа "Огненный ангел", мелких рецензий в нескольких редактируемых им на протяжении жизни журналах; в-третьих, удивляет этот, подмеченный В. Ходасевичем, сплав жизни и литературы, когда самые изощренные психологические переживания поэта оказываются лишь отражением реально существовавших взаимоотношений мужчины с женщиной или, наоборот, на эти взаимоотношения переносятся как самые светлые, так и самые темные озарения поэта, что приводит к результатам трагическим, вплоть до самоубийства - хоть в перетекании литературы в жизнь и жизни в литературу есть глубочайшая правда, но она ведь - учтем - невоплотимая.
Порой кажется, что Валерий Брюсов не столько естественно и просто жил, сколько играл в жизни определенную роль, конструировал свою биографию, как некое художественное произведение, и уже это -сконструированное - возвращал в поэзию, выдавая искусственность за естественность.
Поклонник Верхарна, отрицатель Художественного театра, демиург, изрекающий непреклонные мнения, тонкий знаток поэзии русской и мировой, демонический мужчина, разбивший не одно женское сердце и доведший до самоубийства перед Первой мировой войной юную поэтессу Надежду Полякову, наркоман, привыкший в "годы душевной усталости и повального эстетизма" к морфию, а после революции пристрастившийся к героину - это игра на публику, сконструированный Валерием Брюсовым Валерий Брюсов. Подлинная же его суть, неистребимые мужицкие корни, исконная приязнь к родной природе и истории прорывались вдруг такими стихами:
В моей стране - покой осенний,
Дни отлетевших журавлей,
И, словно строгий счет мгновений,
Проходят облака над ней.
Безмолвно поле, лес безгласен,
Один ручей, как прежде, скор.
Но странно ясен и прекрасен
Омытый холодом простор...
("В моей стране", 1909г.)Или. столь непохожими на сумрачные переживания морфиниста:
Как ясно, как ласково небо!
Как радостно реют стрижи
Вкруг церкви Бориса и Глеба!
По горбику тесной межи
Иду, и дышу ароматом
И мяты, и зр?/p>