Происхождение и мотивы использования образа звезды в литературе. Символика образа звезды в произведе...
Контрольная работа - Литература
Другие контрольные работы по предмету Литература
истофорова, и это неудивительно. Христофоров курил, слегка наклоняясь над перилами. Внизу бездна далёкая, тихая улица; ему казалось, что сейчас всё мчит его какая-то сила, от людей к людям, из мест в места. ,,Всё интересно, все важно, - думал он, - и пусть будет всё. Он вдруг почувствовал неизъяснимую сладость в прохождении жизнью, среди полей, лесов, людей, городов, вечно сменяющихся, вечно проходящих и уходящих. ,,Пусть будет Москва, какой-то Ретизанов, кофе на заре, бега, автомобили, Анна Дмитриевна. Это всё жизнь (4, 295) - разве можем мы остаться равнодушными после этих слов? Ведь мы словно чувствуем, что, окажись мы рядом с этим излучающим жизнелюбие и благодушие человеком, мы обязательно полюбимся ему. Просто он любит всё, что его окружает, и своей любовью он способен приносить добро. Точно Иисус, озаряет он лица героев романа; подобно Вифлеемской звезде, озаряет Вега путь ему и всем, кто его окружает (вспомним, как он посоветовал, будто проповедник, Лабунской уехать в Европу, хотя это должно было сопровождаться страшным горем приятеля Христофорова Ретизанова, или как он одним только своим появлением в жизни Машуры натолкнул девушку на мысль о то, что разрыв помолвки с Антоном освободит её).
Вот отрывок из одного ночного диалога Христофорова с Машурой (4, 286-287):
- Это что за звезда? спросила она громко. Вон там? Голубоватая?
- Вега, - ответил Христофоров.
- А!.. протянула она безразлично и пошла в глубь сада. Сделав небольшой тур, вернулась.
Христофоров стоял у входа, прислонившись к колонне.
- В вас есть сейчас отблеск ночи, - сказал он, - всех ароматов, очарований… Может быть, вы и сами звезда или Ночь…
Машура близко подошла к нему и улыбнулась ласково.
- Вы немного… безумный, - сказала она и направилась в дом. С порога обернулась и прибавила:
- Но, может быть, это и хорошо.
Машура не скрывала, - она тоже была взволнована. Весь этот разговор был неожидан и так странен…
Так звезда оказалась своеобразным указателем двух людей друг на друга. Оказавшись замеченной Машурой, она выявила человека, духовно близкого Христофорову, человека из его мира. Оба они почувствовали таинство этого звездного откровения, свою крепкую связь, освященную ночным мерцающим небом… Немного позже Христофоров скажет Машуре: У меня есть вера, быть может, и странная для другого: что эта звезда моя звезда-покровительница. Я под нею родился. Я ее знаю и люблю. Когда ее вижу, то спокоен. Я замечаю ее первой, лишь взгляну на небо. Для меня она красота, истина, божество. Кроме того, она женщина. И посылает мне свет любви. В вас часть ее сияния. Потому вы мне родная. Потому я это и говорю (4, 338).
Можно даже сказать, что автор, делая образ звезды центральным в романе, позволяет себе немного поиграть им. Он говорит о безутешно и безнадёжно влюбленном спирите Ретизанове: В то время как звезда его укладывала чемоданы, чтоб начать светлое и бездумное странствие, гении дали радостнейшие советы. Ретизанов лежа бормотал что-то, мечтал, и его душа была полна счастия и надежды (4, 370). Зайцев направит путь талантливой танцовщицы Лабунской в Европу, оставив Ретизанова в одиночестве в родной Москве. Сравнивая героиню со звездой, автор подчеркивает неприкасаемость, недоступность, самодостаточность этой женщины. А также он указывает на бесценность этой женщины для блаженного Ретизанова и на свое несколько ироничное отношение к этому герою. Зайцев ставит наивного, верящего в каких-то своих, одному ему известных гениев наивного Ретизанова рядом с всепонимающим и всепринимающим Христофоровым. Нетрудно догадаться, кто из них автору более симпатичен. Поэтому в сравнении с вдохновительницей Христофорова Вегой выражение звезда Ретизанова кажется нам несколько несерьёзным.
Наиболее полно отношение самого автора к голубой Веге отражается в самых последних строках романа. Христофоров лег на землю. Долго лежал так, опьяняясь вином, имени которого не знал. Сердце его билось нежностью и любовью, раздирающей грустью и нежностью. Голубая бездна была над ним, с каждой минутой синея и отчетливей показывая звезды. Закат гас. Вот разглядел уж он свою небесную водительницу, стоявшую невысоко, чуть сиявшую золотисто-голубоватым светом. Понемногу все небо наполнилось ее эфирной голубизной, сходящей на землю. Это была голубая Дева. Она наполняла собою мир, проникала дыханием стебелек зеленей, атомы воздуха. Была близка и бесконечна, видима и неуловима. В сердце своем соединяла все облики земных любвей, все прелести и печали, все мгновенное, летучее и вечное. В ее божественном лице была всегдашняя надежда. И всегдашняя безнадежность (4, 377-378).
Альфа созвездия Лиры, голубой гигант Вега имела огромное значение не только для героев романов, повестей и рассказов Бориса Зайцева, она была очень дорога и самому прозаику.
Много лет прожил он в эмиграции, сначала в Италии, затем во Франции. Однако, сохранив в себе глубочайшую любовь и преданность Родине, он продолжал писать только о России. Наиболее ярко это отражается в письмах к его друзьям: Мне хочется переучить всех французов, пусть по-русски говорят (письмо от 31 декабря 1967 г. советскому литературоведу А. Храбровицкому) (4, 30).
Вега была для Зайцева отражением Родины в далёком Париже. Он писал об этом в одной из своих коротких повестей Звезда над Булонью: Я и раньше по вечерам видел её, но уверен не был сквозь городскую муть мелких звёзд её созвездия не различить. А теперь ясно: это она ве