«Идея жизни» Андрея Платонова
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?ивистов. Крестьянин из Ханских Двориков так убедительно развернул нелепость уравнительного дележа скота, все его плачевные последствия для благосостояния деревни, что народ окаменел от такого здравого смысла. А кузнец Сотых, своего рода трезвый народный аналитик, так припечатал главу чевенгурцев: Ишь ты, человек какой... хочется ему коммунизма - и шабаш: весь народ за одного себя считает!
В слове платоновских героев, впервые выходящих к мысли и ее выражению, царит детское, обновляющее косноязычие. Тут нет места речи гладкой, выученной, автоматизированной, оглядывающейся на долгую культурную традицию. Но в этом случае для читателя есть опасность поверхностного смакования такого стихийного, новорожденного слова. Ошарашась впечатлением от терпкой, низовой речи персонажей, читатель часто пропускает ее глубину. А между тем в их уста Платонов влагает свои самые смелые мысли. Удивительный стиль писателя при всей его тонкой эмоциональности особо аналитичен. Автор не озабочен объективным переносом природы или человека как они есть. У него мысль о мире, мысль, мучающаяся чувством, формирует сам окружающий мир. Эта мысль рождается на глазах через рождение слова. У Платонова поразительная способность думать в самой фразе словами, их сочетаниями и столкновениями. Мысль идет наикратчайшим путем, ярко и точно, как вспышкой молнии, сваривая любые слова, самые нужные, не обращая при этом внимания на необходимые логико-грамматические швы. Однако вернемся к главным героям Чевенгура.
Сконструировать жизнь как идеальную схему - вот над чем напряженно думают механики новой жизни. Дайте нам голое место, с которого все можно начать сначала, где нет сопротивления среды и человеческой природы, - крик души всех рыцарей идеи в романе. И заповедник Пашинцева, и Чевенгур - попытки осуществить такое голое место. Можно уничтожить всех, кто сопротивляется или может сопротивляться идее, но себя-то не уничтожишь. Собственная бедняцкая натура темна и тосклива: идея воплощается в наличном людском материале, в наличной действительности и застывает в нелепой, страшноватой карикатуре. Смех тут горький, над самим собой. Смех, и жалость, и бессилие. И понимание железной неотвратимости еще более страшного будущего.
Единодушие, желание быть как одна душа - разве это не великая, не божественная идея! А что выходит? Все механически голосуют, потому что - как же можно не со всеми, против родного коллектива и собственной власти? А потом - для разнообразия и усложнения жизни - члены правления Дружбы бедняка закрепляют навсегда одного человека, чтобы был против, а другой чтоб сомневался и воздерживался.
Как такие слова называются, которые непонятны? - скромно спросил Копенкин. - Тернии иль нет? - Термины, - кратко ответил Дванов. Все опутаны терниями слышанных на митингах и спускаемых сверху терминов, но и сами научились при случае ими в столбняк вгонять. Как мучаются бедные чевенгурцы над премудрыми циркулярами из губерний - и, наконец, разрешаются невообразимыми толкованиями их.
В городе Чевенгуре организовался полный коммунизм, но этот коммунизм совершенно особый - коммунизм народной утопии. Осуществить сокровенные чаяния души - так поняли коммунизм чевенгурцы. Устраивается обитель душевного товарищества, монастырь абсолютного равенства. Никакого преобладания человека над человеком - ни материального, ни умственного, - никакого угнетения. Для этого изничтожается все - собственность, личное имущество, даже труд как источник приобретения чего-то нового. Все, кроме голого тела товарища. Разрешены только субботники, когда рвутся с корнем сады и дома, идет добровольная порча мелкобуржуазного наследства.
Чтобы обнять всех мучеников земли и положить конец движению несчастья в жизни, в Чевенгур собирают самых несчастных людей земли - прочих, бездомных бродяг, без отца выросших, матерью брошенных в первый же час своей жизни. Когда глава чевенгурцев Чепурный видит массу прочих на холме при въезде в Чевенгур - почти голых, в грязных лохмотьях, покрывающих уже не тело, а какие-то его остатки, истертые трудом и протравленные едким горем, - ему кажется, что он не выживет от боли и жалости. Раз есть такие, нельзя быть счастливым. Сердце готово отринуть все, чтобы их спасти. Ибо уровень благополучия мира должен измеряться по ним, а не тешиться средней цифрой, обманной и безнравственной.
Прочие - идеальный материал для чевенгурского товарищества. Вот и сгрудились малые, душу другого сделали своим главным занятием. Запрет трудиться переступается, но только для того, чтобы все делать не для себя, а для товарища. Дванов, как когда-то молодой Платонов, занимается работами по искусственному орошению, чтобы сохранить от превратностей природы единственный капитал - своих товарищей, коллективное святое тело чевенгурского коммунизма. Доходят до того, что начинают делать друг другу памятники из глины.
Чепурный - еще один выплеск русской души на поверхность из глубин своей сокровенной жизни. Эта душа как будто протискивается через тело платоновских героев, чтобы выйти к своему воплощению и осознанию. Другого, лучшего пути ей нет. Беременность эта тяжела и тосклива: не то еще это тело, чтобы родить светлого младенца, совершенно соответствующего своей великой завязи. Лоно душевного чувства тепло и питательно, но впереди корежащий проход сквозь теснины слабого ума под команды идейной повитухи. Тут