Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии
Концептосфера средневековой монгольской этнонимии
Автореферат докторской диссертации по филологии
|
Страницы: | 1 | 2 | 3 | |
СКАЧАТЬ ОРИГИНАЛ ДОКУМЕНТААрхисемой сопоставляемых ЛСП самодийских и монгольских языков является др.-тюрк. jar Срассекать; расщеплятьТ развернутая в ЛЕ со значением СпротыкатьТ; СпроколотьТ. При этом семантика др.-тюрк. ЛЕ в монгольских языках трансформировалась до значения атрибутивных шар/шара СсветлыйТ; СрыжийТ обнаруживая тем самым протозначение древнего образа быка как заместителя ночного светила - месяца в МКМ номадизма, коррелирующего с архетипически релевантным образом быка в мировой мифологии. В ЯКМ монгольских языков выявилось наличие метонимического переноса как основного семантического процесса, обусловившего естественную связь лексически омонимичных именований месяца и быка, отражая историческое развитие языка. Данное согласуется с мнением В.В. Колесова о роли метонимического переноса, типичного для древнерусского языка, которое, в отличие от метафоры, было более регулярным и продуктивным, обнаруживая процесс постоянного распада первоначального семантического синкретизма слова, выраженного многосмысленностью слова [см.: Колесов, 1991], что приемлемо и в отношении истории развития монгольских языков.
В итоге, концептуальное поле ОК бык, как и в других ОК, где семантика имени концепта связана с оттотемными названиями зоо- и орнитоморфного характера, состоит из двухвершинного ядра, где первая вершина выявляет сигнификат животной силы, мощи, связанной с понятием быка. Однако эта сила, приписываемая образу быка, заключалась в его рогах, небесной ипостасью которого являлся образ месяца в МКМ, обнаруживая солярность образа тотема-быка. Вторая вершина ОК обнаруживает номинативные признаки концептуальной семантики и репрезентирована ЭГИ - Вакаройский нерчинских тунгусов (< вакэр/в?к?р СбыкТ /чуваш./) и Шарайд хори-бурят (< шар СбыкТ /бур.; монг.; < чар СбыкТ /тунг./ [см.: Титов, 1926]).
Коррелирует в плане общих сигнификативных признаков с ОК бык ОК медведь, проявляя семантическое поле понятия клыкастых тотемных первопредков как зверей хищных, сильных, с развитым умом (хоть и звериным) и интеллектом, логикой мышления, наблюдательностью и элементами стратегии, обнаруживаемые ими при охоте, преломленное в ЛСП ЯКМ монгольских и т.-ма. языков. Денотативный признак, отраженный в эвфемизмах типа клыкастый, представляет собой своеобразный переломный этап смены идеологических парадигм понятия власти в сознании средневекового номада. Известно, что XII век - век перелома, связанный с потерей психологической и этологической (поведенческой) доминанты [Гумилев, 2003:384], обусловленного началом распада коллективного сознания при возникающем приоритете личных интересов отдельной личности или вождизма, нашедшее отражение в МКМ номадов. Репрезентирован ОК медведь в этнониме Баргут/Бархун, ряде т.-ма. генонимов.
Глава IV Концептуальная репрезентация картины мира номадов: лингвокультурный концепт человек (настоящий)/чужой посвящена анализу ОК человек, чужой (нелюдь), преломленных в ЭГИ хори-бурят (<кор [gorТ] /сельк./ Ссамец; жеребецТ); Нироновский /Нероновский тунгусов (<ni СмужчинаТ; СюношаТ /ульч./; nari /орок./; n(i)ari /т.-ма./; nejawi /нег./; nan? /ма./; nalma /ма. лит./; nai /нан./; nari /орок./; /чжурч./ nie-r-ma; nirawi /эвенк./ [см.: Старостин, 1991: 203; 213]); экзониме никан /т.-ма./ ~ нелюдь /русс./; Бодонгууд/Бодонгутский хори-бурят (<Богдэйденг/Богдэденг /кет./).
Анализ этого ЛКК наиболее явно выявил роль концептуальной метонимии, которая, как и метафора, представляя собой способ семантической деривации, ассоциируется с данным предметом/классом объектов по смежности, сопредельности. Этот тезис согласуется с мнением В.В. Колесова и др. о характерных признаках метонимии в русском языке: метонимия типична для этапа устной речи древнерусского периода развития языка; отражает устойчивую смысловую связь между объективно существующими явлениями, но не между признаками номинации (как метафора, например); осуществляется контекстно; характеризуется множественностью типов [см.: Колесов, 1991:153; 2002:24; Некипелова, 2007:444]. Исходя из этого, представляется возможным определить первичность метонимической деривации в семантике ЭГИ, образующей новые понятийные смыслы в семантической структуре ОК.
Концептуальная метонимия формирует деривационные конструкции, входящие в поле ОК особым, природным образом, т.е. посредством натурморфного кода, где превалирует концептуальная метонимия именно в презентации ОК человек (настоящий), обнаруживая тем самым определенную ступень развития номадного сознания, как и языка в целом в аспекте его исторического развития. Подобное семантическое значение Ссамец; муж, мужчинаТ имеется в княжеских титулах позднего периода монгольской империи, таких, как beil, beis, при языковом анализе которых выявляется др.-тюрк. корневое bejeСтело; личность; самТ [Старостин, 1991: 203; 240] , имеющее широкое распространение во всех алтайских языках. Титулярное beil, beis имеет аналоги с т.-ма. словами, обозначающими князей разных степеней, как, например,а бэjлэ (ист.) Свеликий князь; князь первой степени; князь третьей степениТ /ма./; бэjсэ, гусаj бэjсэ (ист.) Скнязь (следующий после бэjлэ степени, т.е. второй и четвертой)Т и т.д.
Помимо титулярной лексики в т.-ма. языках имеется значительное количество лексем с корневым бэj-, передающие эволюционирование понятия бэjлэчи Смех (из осенней шкуры, с короткой шерстью)Т; Скороткошерстый, редкошерстый, облинялый (о звере весной или осенью)Т до обозначения бэj?элэн Схороший охотник (мастер охоты на пушного зверя)Т и даже (бэjсэн) СохотникТ/ СволкТ /эвенк./. Поэтому обнаружившееся ЛСП с основой от бэj? Сохотиться (на копытного зверя)Т в т.-ма. языках демонстрирует существование не только терминологии охотничье-промыслового характера с этой основой, но и именование понятия должностного лица как, например, бэjлэ (ист.) Свеликий князь; князь первой степени; князь третьей степениТ.
По-видимому, в основе сигнификативного признака обнаруживается понятие умения охотиться, что и отразилось в ряду ЛЕ, в том числе и обозначающих титулы средневековых князей, имевших распространение в домонгольский период истории Даурии. Развертывание семантики обусловило наличие ЛЕ, обозначающих и абстрактные понятия, социально высокое положение хорошего охотника, заслуженно пользующегося результатами своих личных умений, о чем свидетельствовует наличие предикатов как, например, бэjлэчилэ СоперятьсяТ; СважничатьТ; бэjлэчинэ Свырастать (о шерсти, перьях после линьки)Т; Сопушаться (о звере)Т; Соперяться (о птице)Т, т.е. выражающих понятие заслуженного пользования своей высокой должностью человеком - лучшим человеком, в силу своих и физических, и ментальных способностей, позволяющих иметь более высокое в материальном отношении положение в обществе.а
Выявлено, что эта типология номинирования титульных рангов в монгольских языках имеет ярко выраженный метонимический характер и может быть подтверждена сопоставлениями, когда историческое г?нж СпринцессаТ имеет развернутый апеллятивный ряд обозначения женского начала в именовании животных: г??(н) СкобылицаТ и т.д. Таким образом, выстроенные ЛСП ключевых лексем обнаружили и наличие когнитивной сферы. Когнитивная параметризация ОК способствует выявлению когнитивных признаков: понятие Унастоящий человекФ коррелирует, с одной стороны, с языковой семантикой лексем, выражающих понятие Ухороший охотникФ или Улучший человекФ, например, в т.-ма. языках и отраженное в титулярной лексике. Возникшее на базе этого сопоставления концептуальное значение ОК развито вплоть до сигнификата Ухороший охотникЦлучший человекЦстаршина, глава родаФ. Дополнительным сигнификатом выступает предикативное бэjлэчилэ СоперятьсяТ; СважничатьТ; бэjлэчинэ Свырастать (о шерсти, перьях после линьки)Т; Сопушаться (о звере)Т; Соперяться (о птице)Т, формирующее понятие высокого статусного положения человека.
Важным сигнификативным признаком выступает возраст человека, определяемый как лцветущий и приходящийся на время полного расцвета жизненных сил и энергии, сопоставимый с возрастом животного, расцветающего в возрасте трех лет, что и отразилось в сознательном выборе ЛЕ. Безусловным типичным сигнификативным признаком ОК человек является его определение как мужчины. Именно мужское начало, отраженное семантически и лексически в древней лексике титулярной лексики, обнаруживает истинное концептуальное значение человека как человека-мужчины, обладающего набором истинно мужских качеств ? силы, мощи и способности к оплодотворению. Одна вершина проявляет наличие ЛСП в исследуемых языках, что позволяет определить наличие когнитивного слоя, которое с позиций ЯЗ совпадает с концептуальной метафорической презентацией титулярной лексики посредством апеллятивов, именующими животных определенного возраста.
Представленный выше лексический материал, послуживший основой апеллятивного характера для образования онимической лексики, обусловленный национально-культурной спецификой ЯКМ отдельного кочевого этноса, обнаруживает участие ряда типологически разных языков. Подобное явление обнаружила В.И. Цинциус, исследуя наименование Снарод, народностьТ в т.-ма. языках: Е материалы, связанные с наименованиями для понятия народ, народность в т.-ма. языках, свидетельствуют о разнообразных исторических источниках происхождения этих слов и выходят далеко за пределы т.-ма. языковой сферы [Цинциус, 1962: 48]. Примеры языковых соответствий титулярной терминологии социального устройства средневекового монгольского общества vs государства позволяют выявить влияние конкретных этноязыковых самодийских элементов. Система монгольской титулярной лексики, сложившаяся и имеющая лексико-семантические параллели с тюркскими, т.-ма., самодийскими апеллятивами, отражает не только смешанный в языковом отношении этнический состав господствующей верхушки монгольской аристократии, но и бесспорный факт диахронных межъязыковых связей.
Вторая вершина ОК проявляет номинативные способности, будучи репрезентированной в наборе ЭГИ, из лексического ряда которых выбран только геноним Нироновский в качестве иллюстративного ономастического материала с развернутой ЭИИ и ЭКИ.
Ок чужой, в отличие от иных ОК, наиболее очевидно выявил факт диахронного ареально-языкового союза и обусловил транспонирование мифологического образа из одной этнической ЯКМ в другую. Оказалось очевидным, что репрезентированный ОК чужой экзонимным никан (~нелюдь /русск./~ никан 'китаец; китайский' /т.-ма./) обнаруживает наличие древней центрально-азиатской мифологемы собака-громовник, распространенный в МКМ у ряда сибирских (и не только) этносов. Сравнительно-сопоставительный анализ корневой основы Цкан с другими языками обусловил обращение к юкагирскому языку, где более близок реконструированный юкагирский корнеслов ко, кон или кан СчеловекТ [Курилов, 2003:48]. Анализируя лексемы современного тундренного юкагирского код? СчеловекТ; конм? СдругТ (или в древности контэ) и факта наличия корней ко-/куо- в словах, выражающих и обозначающих мужское начало: койии Ссамец утки, гусяТ; куодьэду СмальчикТ; койдиэ Сстарший братТ; куодьэлаамэ СкобельТ; куодьэдилэ Соленье стадо, состоящее из одних самцовТ; а также к?риэл СволкТ [Курилов, 2003: 48-49], Г.Н. Курилов не без оснований полагает о лексико-семантическом сходстве слов-самоназваний коми, ханты, кеты, котты с возможной формой кан (ко, кон) СчеловекТ. Типологически сходными с этой формой могут оказаться, как и бурят-монгольское х?н СчеловекТ, так и селькупское ?ум/?уп СчеловекТ.
Исходя из этого, нельзя однозначно исключить вероятность того, что под загадочными никанами или песиглавцами могли скрываться, прежде всего, юкагироязычные племена. Также возможно соотнести народ никан и с остяками, под которыми иногда подразумевают и кетоязычных енисейцев, в частности, в ониме Богдейденг (< Бодонгууд /бур./). Поэтому определить конкретно то или иное этноязыковое сообщество, именуемое никанами, представляется, по крайней мере, некорректным по той простой причине, что это могла быть неразличимая еще в синхронной интерпретации некая этническая общность, которая только с течением времени распалась на какие-то отдельные языковые племена и группы.
Исследователями отмечается наличие связей юкагирского языка с уральскими (финно-угро-самодийскими), привлекавших внимание таких исследователей, как Х. Паасонен, Э.Леви, Б. Коллиндер, К. Боуда, И. Ангере, Е.А. Крейнович. А.П. Дульзон констатирует, что в результате этих исследований стало очевидным наличие в юкагирском языке значительного количества общностей в словаре и морфологических формантах, в особенности с самодийскими языками [Дульзон, 1966:79]. Также отмечено, что имеются и алтайско-юкагирские параллели, которые, хоть и не в таком большом количестве, были выявлены Е.А. Крейновичем, который в итоге пришел к выводу о том, что люкагирско-самодийские, и возможно, юкагирско-уральские языки сложились не на контактной почве, а носят черты более глубоких связей [Крейнович, 1978: 241]. Предложенные параллели онимов позволяют предполагать, в свою очередь, вероятное древнее родство некоего сообщества, принадлежащего к палеоарктическому языку ? юкагирскому с не менее древними общностями, относящимися к урало-самодийским языкам.
Примечательны выводы Г.Н. Курилова в плане выявленных ненецко-юкагирских, нганасанско-юкагирских лексических параллелей, свидетельствующих, по его мнению, о том, что нганасанский и юкагирский языки имели родственные связи, но за тысячелетия самостоятельного развития родственные корневые элементы настолько обросли словообразовательными аффиксами, что часто обнаруживаются с трудом [Курилов, 2003: 51]. Не исключено, что исследуемая территория явилась частью того древнего языкового союза, куда входили в свое время и юкагирский, и енисейские, и уральские языки.
Наше предположение обусловлено мнением историков бурятского языка, когда при исследовании исторического развития бурятского языка В.И. Рассадин не без оснований отметил актуальность вопроса поисков тех аборигенных племен, которые могли вызвать такое сильное ослабление напряженности артикулирующих органов в бурятском языке. Этими племенами могли быть как кетоязычные, так и палеоазиатские племена [Рассадин, 1982: 170]. В.И. Рассадин замечает, что ослабление захватило бурятские говоры очень давно, так как подобное явление прослеживается и в старобаргутском диалекте [там же].
В итоге предпринятого исследования ономастической репрезентации ОК как системы концептуальной сферы номадной ЯКМ выявляется чрезвычайно любопытное явление, когда большая часть из исследованных ЭГИ обнаружила самодийское языковое происхождение. Языковая верификация подтвердилась данными и нарицательной лексики, которая при сравнительно-сопоставительном анализе проявила наличие типологического сходства. Самодийский субстрат в лексическом фонде бурятского языка обнаружил себя как в системе терминов родства, так и разных грамматических классах лексики .
В Главе V Географическая картина мира основное исследовательское внимание акцентировано на презентации и языковому анализу, как топонимов, так и МГТ, имеющей отношение к енисейским и самодийским языкам. Согласно А.К. Матвееву основными методами на синхронном уровне исследования субстратного топонима являются формантно-ареальный метод и фонетический метод - изучение звуковой структуры топонимов [Матвеев, 1964:132]. При поэтапном дискурсе топонимического мтериала одним из условий является частотность распространения топооснов, связанных с географической терминологией субстратных языков. Минимальным количеством семантического ряда в данной работе нами принято число топонимов от 60 единиц ГИС и выше. Для исследуемой территории типична относительно высокая языковая сохранность топонимов, демонстрирующая факт их недавней освоенности русским и бурятским языками (со вт. пол. XVII в.). Согласно нормам принимающих языков субстратные топонимы оформлены аффиксальными приращениями этих языков: -иха ; -инск(ий/ая/ое); -ова; -ка; -ая/-ое/-ие /русск./; -тай/-той/-туй /бур./, имеющие в некоторых случаях вид Цта/-то/-ту/-ты; -ча/-чи/-чу; -кта/-хта /эвенк./, где собственно эвенкийские топонимы распространены, в основном, по северной части Забайкалья. Это положение согласуется и с данными архивных документов ГАЗК, согласно которым к Урульгинской инородной управе были приписаны для сбора ясака среди других тунгусских родов бродячие орочоны, численность которых по многим документам варьирует от 30 душ до 24 по разным годам [фф. 300; 1-о; 55].
Для иллюстрации наличия самодийских и кетских ГИС в диссертации представлен топонимический материал, иллюстрирующий наличие ряда субстратных формантов: самодийские гидронимические термины - ненецкое ендФ(д) СтечениеТ (например, яхаСенд У Стечение рекиТ); селькупское ?ы~?э СрекаТ; унжа Сручей (вытекающий из болота)Т, а также терминированное un?Сречка, ручейТ, превратившийся в один из номенклатурных терминов, при помощи которого оформляются топонимы (< ЛЕ х?ндий Сполый, пустойТ; Сполость, пустое пространство, пустотаТ; х?ндий тал Собширная степьТ; СдолинаТ; голын х?ндий Сречная долинаТ с рядом производных дериватов /монг.; бур./, обнаруживающие по семантике понятие чего-то полого, пустотного, могут быть связаны семантически с гидронимическим термином селькупского языка).
Высокочастотно наличие субстратных терминов в структуре топонимов Забайкалья: ангу (-анга); -акко (-акка) Сстарица, озеро; рот, устье рекиТ[см.: Беккер, 1970]. Наиболее частотным оказалось присутствие селькупского речного термина ?ы~?э СрекаТ, которое вошло в структуру как топоосновы, так и форманта в ГИС. На изучаемой территории этот термин приобрел вид формантных окончаний типа Цкан (-ган)/-кен/-кон, считающиеся тунгусскими по происхождению, анализ которых позволяет констатировать, что эти онимы являются, в основном, названиями притоков гораздо бoльших по своим размерам и протяженности речных объектов, составляя при этом своеобразный ансамбль названий, когда по названию основной реки номинируется приток. В итоге в региональной гидронимии присутствуют т.н. пары ГИС: Агуца - Агуцакан, Амазар - Амазаркан, Арбуя - Арбукан, Аца - Асакан, Байца - Байцакан, Горбица - Горбичикан, Дарасун-Дарасукан, Джила ? Джилокан, Жиндо - Жиндокон, Жульжа - Жульжакан, Зымка - Зымкикен, Зюльзя - Зюльзикан, Калга - Калгукан, Нерча - Нерчуган, Усугли - Усугликен, Ушмун - Ушмукан и т.д. Попутно отметим, что названия с формантом Цкан (-ган)/-кен/-кон являются названиями притоков относительно крупных рек, однако с другой топоосновой: Ачикан, р., Бугыркан, р., Ильдикан Серный, р., Ильдикан, р., Ильдикан, руч. и т.д. Детально представлена этиология форманта -кан (-ган)/-кен/-кон, имеющего широкую распространенность в региональной топонимии и дающего основание полагать о субстратном происхождении формантного -кан~-кэн, имеющего адстратный характер, проявившегося как в т.-ма. -кан~-кэн, так и в монгольских -хан/-хон/-хэн/-ген.
Другим формантом, имеющим относительно высокую частотную распространенность в региональных субстратных ГИС, является северно-самодийское ендФ(д) СтечениеТ /ненец./, который входит в достаточное количество субстратных топонимов, что также определяет его онимическую верификацию. В региональной субстратной топонимии имеются примеры, в которых северно-самодийский термин ендФ(д) СтечениеТ онимизирован в качестве топоосновы: Иенда, р., Ендэ, р., Ендыкен, п., Индяжина, р., Арында Кривая, п.<Ара-Енда Кривая, п., Герендак, пп., Прямая Рында, Эуханды, р. и проч., которых намного меньше, чем топонимов с субстратным формантом. Анализ показал, что наибольшее количество ГИС с формантным аффиксом Цинда/-енда имеет ареальное распространение на территориях, пограничных с современной Монголией. Это, в основном, районы АБАО, т.е. те места, где компактно проживают агинская группа хори-бурят, а также районы Ононский, Кыринский и Акшинский. Не составили исключение, как видно из предыдущего ряда и восточные территории края - Чернышевский, Оловяннинский.
Определено участие селькупского термина унжа Сручей (вытекающий из болота)Т и вариативами yд ~yдэ/oд СводаТ в формировании т.н. забайкальских формантов типа Цанда/-онда/-унда, подтверждаемое составителями словаря селькупского языка, которые считают термин un?Сречка, ручейТ одним из номенклатурных терминов, при помощи которого оформляются топонимы. Некоторые из ГИС имеют в своей морфоструктуре анлаутные консонанты, которые сопоставимы с дезаффрикатизированными шипящими типа дж-/дз- тунгусского языка - с-/з-/ж-/ш-/т-: Зинда, Зинкуй, Жиндо, Синдуя, Суханды, Шанта, Шундуя, Шумунда, Шандо-Ундэр и проч. Произошли эти изменения под влиянием, возможно, бурятского языка, что и отмечал в свое время М.А. Кастрен [Титов, 1926:4-13].
Селькупское пыля СручейТ; пальця/пальтя Связкая грязьТ; порульдо/порольдя Созеро (с истоком)Т, СзаводьТ, по?а~по?э Счистое болотоТ оказалось возможным сопоставить с монгольским балчиг Сболото, трясинаТ; монгольским бамбалзуур Стрясина, зыбкое болотоТ; бурятским балшаг (зап.) СгрязьТ; СтинаТ; СлужаТ; балшагар (зап.) Сгрязный, тинистыйТ; бурятским бамбалзуур Сзыбкий, топкий, тряскийТ; бамбалзуур намаг Сзыбкое болотоТ; СтрясинаТ, представляющие собой видовые термины от древнетюркского bel СI поясница; II холмТ; beltir Сскрещение дорог, перекресток; место слияния рекТ. В монгольских языках термин бэлшэр - это Сместо слияния рек; перекрестокТ. В тюркоязычной орографии термин бел-/бил- означает Сседловина; широкий и низкий перевал в горах; сглаженная невысокая возвышенностьТ [см.: Молчанова, 1982]. Подобного рода явление, объясняемое трансферентным характером, проявляется в сложности определения однозначного языкового начала ГИС типа р. Биля, г. евая Биля, п. Бильбичан, г. Быльчиха, ур. уг Булуя, п. Булуй, д. Бальзой, оз. Бальзино, с. Бальзино, оз. Бальзинское (из него вытекает р. Тура), р. Бальджиканка, д. Бальзир, д. Бальджа, р. Бальджа, хр. Бальжидский, хр. Онон-Бальджикан, р. Бальзир, р. Ниж. Бальзир, р. Былыра, п. Больджик и проч. Основа таких ГИС как лимноним Бальзино может быть связана как с самодийским пальця/пальтя Связкая грязьТ, так и с монгольским балчиг Сболото, трясинаТ.
Априори постулирован тезис о том, что иноязычная по своему происхождению лексика, вошедшая в топонимическую систему языка-победителя (в данном случае - бурятского и русского), отражает разные ряды корреляций, одним из которых является синхроническая корреляция, представляющая соотношение различных, но одновременных фактов субстратных языков. Особенно очевидно это при сопоставлении топонимических рядов разного языкового происхождения, например, селькупского и т.-ма.
Распространение МГТ в определенном ареале, поддержанное функционирующими топонимическими названиями, позволяет заявить о перспективности обследования языкового ареала. Подробно описаны примеры интерференции и трансференции в системе МГТ на примере гидронимических терминов нТар/нТарръТ СозероТ /сельк./, н??р СозероТ/монг./; то/тор СозероТ /сельк./ и тоором Созерко; островок земли, покрытый солончакамиТ /бур. хорин. д./. Представленные примеры трансференции и интерференции на микротопонимическом материале отдельного региона обнаруживают перспективность определения изосем (сходное семантическое развитие), изолекс и изофонов. Подобного рода изыскания в области ареальной лингвистики в качестве одного из возможных подходов сравнительно-исторического языкознания способны выявить как связанные, так и конвергентные изоглоссы в региональной топонимии.
Помимо синхронической корреляции мы попытались обозначить и примеры диахронической корреляции, отражающей факт билингвизма автохтонного населения определенного региона в отдаленный исторический период и позволяющая выявить различные лексические варианты ГИС в региональной топонимии.
Еще одним МГТ, вошедшим органично в структуру оронимической терминологии монгольских языков из самодийских, можно считать термин тэл Ссклон, спускТ; Сложбина, котловина, впадинаТ /ненец./. В алтайских языках этому термину соответствуют эвенкийское таллама Сгладкое местоТ; маньчжурское тала Сравнина, поле, степьТ; монгольское тал Споле, степь, равнина, открытое пространствоТ; бурятское тала Споле, степь, равнина, открытое пространствоТ, которые органично стали топонимическими основами многочисленных топонимов: Тала, п., Талый, р., Талочи, р. Ц, Цунгурук-Тала, ур, Таламам, р., Талали, р., Талачи , р. и проч.
Также представлены лексико-семантические параллели самодийских и алтайских МГТ: абцёй Сплоская низменность; плоскийТ; абта Сравнина, плоская низменность, низинаТ; абтая, лабта СравнинаТ/ненец./, апака* Сяма, впадинаТ /эвенк. д./, абдука~лабдуккай СнизкийТ; амду~ламдуй СнизкийТ /сельк./ с регионализмом аптa небольшое пастбищное угодье, окруженное тайгой или большими болотами [см.: Элиасов, 1980:183], что свидетельствует о явлении конвергентного характера, как и терминов чял Сопушка лесаТ /сельк./, который идентичен терминам шил- Сзатылок; загривокТ; гребень горного хребта; плоская возвышенность; плоскогорье; пригорокТ /монг./; шэлэ Сзатылок; загривокТ, Сплоская возвышенность; плоскогорье; пригорок; холмТ (например: шэлэ хада СплоскогорьеТ; хадын шэлэ х?тэл Сгорный отрог; хребетТ - Яблонова шэлэ Яблоновый хребет) /бур./. Отмечено наличие частотного ряда ГИС от этих терминов в региональной топонимии, в том числе и субстратной.
Таким образом, представленное количество субстратной топонимии, равно как и выявленные моменты типологического сходства в корпусе МГТ служат частотным эмпирическим материалом для гипотетической презентации типологии самодийских и монгольских языков. Субстратное языковое начало терминированной лексики монгольских языков позволяет определить Забайкалье как территорию былого ареально-языкового союза. Вероятность того, что самодийские языки луступили место монгольским языкам обусловлено во многом историко-политическими причинами прошлого средневековой Даурии. Интеграционные процессы, затронувшие и обусловившие соединение не только близкородственных родов и племен (соответственно их диалектов, наречий, говоров), но и иногда неродственных (в рамках современного языкознания) и повлияли на формирование новых этноязыковых сообществ.
Впервые о необходимости исследования на предмет кетоязычного субстрата в топонимии в местах компактного расселения бурят подчеркивал Ц.Б. Цыдендамбаев, отмечая типологию языковых черт енисейских языков с бурятским. Все эти моменты, по мнению Ц.Б. Цыдендамбаева, свидетельствуют о формировании древних субстратных топонимов в условиях языкового взаимодействия [Цыдендамбаев, 1976: 3-23]. Одной из таких работ, посвященных кетоязычной субстратной топонимике Циркумбайкалья, является статья С.А. Гурулева, где автором выделено несколько групп по признаку наличия кетских топоформантов в бассейне оз. Байкал [Гурулев, 1991:108-118].
Следует отметить, что Г. Вернер выделяет среди аринских гидронимических терминов наряду с Цzet, -zat, - set, - sat < set Flu? Свода/рекаТ и такой термин как -kul < kul СWasserТ (вода), СFlu?Т (река) [Werner, 2002: 55], что дает, в свою очередь, основание сопоставить бурятское гол Срека; долина рекиТ с аринским речным термином -kul < kul СWasserТ (вода), СFlu?Т (река). В топонимии региона отмечено поистине огромное количество гидронимов типа Кулинда/Кулиндокан, большую часть которых следует относить, по-видимому, не только к т.-ма. названиям, которые обычно семантизируют как змеиная (река) от кули СзмеяТ /эвенк./, однако, прежде всего, к кетоязычному субстрату.
В системе субстратных ГИС Восточного Забайкалья, которые по лексико-семантическому лоблику предполагают кетоязычное начало, нами выделено более 300 единиц. Также следует отметить, что на территории региона при анализе обнаружилось более частотное количество названий, основу которых возможно сопоставить с гидронимическим термином т.н. пумпокольской группы кетов - томь или то:м [Дульзон, 1962: 4-6]. Этот термин обнаруживает лексическое сходство с селькупским терминированным тэм - СпротокаТ, от которого в региональном субстрате нами выделено порядка более 300 топонимов, где в качестве основы может быть именно термин тэм или том (тым). На территории, например, Агинского района термин тым, где проживает бурятское население, приобрел вид имен типа дам-: п. Дамай, ур. Дамэ, п. Урда Дамай, а также в зым-, от которого образованы следующие названия: р. Зымка, п. Зымка, п. Зымкикен и проч., обнаруживая влияние монгольских языков на субстратное название. Это проявилось, прежде всего, в ослаблении инициального т- в д-, как, к примеру, в названии Дума-Гол от исходного Тым-Гол, представляющее собой пример плеоназма, которое распространено на территориях с субстратными топонимами, образованными посредством отгидронимических терминов.
Следует также отметить произошедшую смену гласной Цо- в кетских томь или то:м посредством селькупского тэм в гласные Цу-/-ы-/-а-/-и- региональных топонимов, обусловленное влиянием монгольских языков на процесс, например, расподобления исходного -?- в данный звукоряд. Любопытно явление анлаутных консонантов з-/ц-/с- (ср. Зымка, Цинкарал, Цембилка, Самого-Нур, р. Сумдина, п. Симуча, оз. Соном-Нор), что представляет собой вероятное начало от термина сым СрекаТ, распространенного на территории Западной Сибири. В бассейне р. Нерча наблюдаются названия р. Шимтылкикен, р. Прав. Шимтылкыкен, р. ев. Шимтылкыкен в составе которых инициальная ш- < дж- может представлять собой пример освоенности субстрата тунгусским или, что более вероятно, монгольскими языками.
М.А. Кастрен считал, что тунгусские аффрикаты дж-//дз- под влиянием бурятского языка дезаффрикатизировались в ц- [Титов, 1926: 4-13]. Именно этим явлением и возможно объяснить наличие анлаутных согласных с-, ш-, з- в названиях типа Синдуя - Зинкуй< Джинкуй или бурятские названия Зэмхэ (Зымка)< сым /сельк./. Явление дезаффрикатизации в бурятском, в свою очередь, могло произойти под влиянием каких-то из енисееязычных народов, возможно коттов, ассанов или пумпоколов, не исключая и аринцев, что обусловлено фактом диахронных контактных связей конвергентного характера.
Отмеченное Б.А.Серебренниковым такое фонетическое явление в самодийских и обско-угорских языках конвергентного характера, как сильное увеличение удельного веса спирантов, которое осуществлялось за счет превращения в спиранты некоторых древних смычных аффрикат, обусловившего переход к в h (?) в некоторых диалектах языков манси, ханты и в тундровом диалекте ненецкого языка [Серебренников, 1965:283], может иметь, на наш взгляд, типологическое сходство с бурятским спирантом ш, часто встречающимся в словах звукоподражательного характера.
В. И. Рассадин пишет, что в свое время Б.Я. Владимирцовым была убедительно доказана природа происхождения аффрикат в монгольских языках на широком алтаистическом материале, с привлечением как тюркских, так и т.-ма. языковых примеров. Поэтому, опираясь на результаты изученного состояния развития т.-ма. языков, В.И. Рассадин в отношении бурятского языка отмечает, что лаффрикаты c и ? связаны своим происхождением со смычными согласными т и д, напоминая этим монгольские языки, в которых исторические смычные t и d, оказавшись в позиции перед i, развились в шипящие аффрикаты c и j, которые, в свою очередь, перед широкими гласными дали в халхаском, калмыцком и бурятском языках свистящие рефлексы [Рассадин, 1982:144-145].
В историческом развитии бурятского языка на определенном этапе возникшая тенденция ослабления артикуляции повлекла за собой перестройку системы консонантизма (и не только) в бурятском языке [см.: Рассадин, 1982]. Процесс спирантизации исконных общемонгольских шипящих аффрикатов c и j в звуки s, z, s, z в бурятском [на месте c развились с, ш, ц и ч, а на месте j - з, ж, дз, дж, j и d] [Рассадин, 1982:133] обусловлена тем, что прежде в монгольских языках, перед тем как перейти в аффрикаты, звуки d и t побывали в позиции перед i, где получили палатализацию, а затем среднеязычную артикуляцию, благодаря чему и смогли в дальнейшем развиться в шипящие аффрикаты j и cЕ [Рассадин, 1982:142].
Сходное явление отмечается Б.А. Серебренниковым в самодийских и обско-угорских языках - превращение спиранта s во взрывной согласный t из древнего уральского s [см.: Серебренников, 1965:281]. Б.А. Серебренников пишет, что превращение s в t в самодийских языках совершилось, по-видимому, очень давно, еще в тот период, когда самодийские племена находились в области Саян, о чем убедительно свидетельствуют данные камасинского языка, где также имел место переход древнего s в t[Серебренников, 1965: 282].
Итак, отмечаемые Б.А. Серебренниковым и В.И. Рассадиным процессы исторического развития фонетики самодийских и бурятского языка, в частности, могут иметь, на наш взгляд, определенную степень типологического сходства. Это, в свою очередь, объяснимо взаимовлиянием конвергентного характера, позволяющее склониться к определению исследуемой территории как части зоны диахронного контактирования этих языков.
В число гидронимической терминологии субстратного происхождения и связанной, на наш взгляд, с древними енисейцами, входят термины сес 'река', распространенное, по мнению А.П. Дульзона, л у всех сымских и инбатских кетов и имеющее вариативы сТec/cТecТ/шТешТ; термин уль, отмечаемый А.П. Дульзоном как общее название реки у ассанов, которое, в зависимости от контекста, могло также иметь значение СводаТ, подобно слову су во многих тюркских языках. Слово уль в значении СводаТ употреблялось во в с е х кетских языках, за исключением имбатского наречия, в котором наряду с этой формой встречается вариант ур, и аринского, в котором употреблялось исключительно куль. По-видимому, уль употреблялось в значении СрекаТ иногда и в других кетских языках (кроме ассанского). Об этом свидетельствуют топонимы, в которые входят уль или куль со значением СрекаТ, встречающиеся в местах плотного залегания неассанских кетских топонимов [Дульзон, 1962: 8].
А.П. Дульзон отмечает наличие названий рек на Цур, составляющего равномерно плотный ареал на тунгусской территории юга Сибири вплоть до нижнего Амура, например: Ур, Амур, Аур, Даур и др., к которым на западе к этому ареалу примыкают непосредственно кетские и ассанские названия рек на -ур, -уль [Дульзон, 1970:96]. В связи с этим наблюдением, А.П. Дульзон ставит вопрос о наличии возможного тождества тунгусского ур-ми СмочитьТ с кетскими ур, уль СводаТ [там же]. Опираясь на мнение А.П. Дульзона о том, что через тюркские языки уль может быть передано в двух вариантах: ul или ул, в зависимости от характера основы первого словаЕ [Дульзон, 1962: 8-9], мы полагаем возможным выделить и термин уль/ул в составе топонимов Забайкалья, полагая, что именно посредством тюркского этноязыкового субстрата обусловлена частотность и ареал распространения. От этого гидронимического термина в региональной субстратной топонимии образовано гораздо большее количество названий по сравнению с термином ур и составляет в общей сложности более 400 микротопонимических единиц. Анализ ареального распространения термина уль/ул показал, что наибольшую плотность распространения имеют топонимы с корневым или формантным уль в центральных и юго-восточных, юго-западных районах Забайкалья.
А.П. Дульзон, ссылаясь на материалы Г.Ф. Миллера, Ю.Клапрота, П.С. Палласа отмечает, что у коттов Срека; ручейТ передавалась термином шет/шет' [Дульзон, 1962:4], которое, на наш взгляд, в региональной топонимии могло сохраниться в виде конечного формантного Цши/-чи: Буричи, Дагачи, Исташи, Итыкитчи, Кавыкучи, Кусочи, Магдагачи, Мукдагачи, Талачи, Тумачи, Укшаки и т.д., которые первоначальной лексической формой могли иметь Исташет, Укшет, Тымшет и т.д., будучи на деле плеоназмами, распространенными, как правило, на территориях с билингвальным населением. Поэтому топонимы как р. Исташи, п. Сигачи, г. Сигачи, р. Сивачи, п. Сивачи, д. Сивачи (исчез.), руч. Прямые Сивачи, р. Сивачи, п. Симучи, р. Тумочикан и проч. можно отнести к субстратным, выделив в них финальное коттское шет/шет' Срека; ручейТ. Описано суперстратное влияние современных русского и бурятского языков на исходную субстратную основу на примере переосмысленных ГИС.
А.П. Дульзон выделяет у аринской группы именование реки в форме сет и сат [С.8]. На изучаемой территории под влиянием тунгусского языка анлаутное с- приобрело различные консонантные вариации. Например, мы склонны относить к названиям, этимологизируемыми из енисейских языков следующие топонимы с инициальным ж-/дж-/дз-/з-/ч-/ш-: д. Жетково, с. Жетковский Рудник, руч. Жидка, с. Жидка, п. Мал. Джида, д. Джида, р. Джида, п. Мал. Дзалай, ур. Дзалай, п. Заселатуй, п. Загдачей, п. Чистая, п. Шестой, п. Шестачиха, п. Шестаков Лог; п. Саженка, п. Жигалиха, п. Диткина, п. Мал. Дегтянка, оз. Жидовка, р. Чичатка, п. Жидкоуча, р. Жидкоуча и т.д. При этом необходимо учитывать лексико-семантическую близость гидронимических терминов коттского шет/шет' Срека; ручейТ с аринским сет/сат, не позволяющее ГИС типа Жетково, например, однозначно относить только к коттским или только к аринским названиям. Любопытно, что А.П. Дульзон сопоставляет кетское сет с монгольским сэдэс Сприток, рукав рекиТ, употребляемое в восточной Бурятии и северной Халхе, ссылаясь на материалы В.А. Казакевича [Дульзон, 1962: 8].
Также следует отметить, что в региональной топонимии аринское сет могло измениться до форм дет или дес, употребляющихся в форме самостоятельных названий: р. Дес, р. Дусалей, р. Бол. Чичатка, р. Мал. Чичатка, р. Чичатка, с. Дешулан; п. Дет-Кундуй, д. Тут-Халтуй, п. Тот-Кундуй, р. Тут-Халтуй и проч.а Эти ГИС состоят из основного термина дес, перешедшего в основы деш-/чич-/дет-/тот-/тут-, что могло произойти под влиянием каких-то из т.-ма. языков и монгольских, особенно на территории Ононского района, где и отмечены топонимы с формой тот- и тут-. Произошедшая дезаффрикатизация гидронимических терминов в монгольских языках, например, когда конечное Цс перешло в Цт (ср. дес<дет<тот<тут) указывает на последующее освоение этих топонимов уже русским языком, на базе которого и появились названия, где одним из составных элементов является непонятное тот- или тут-.
Подобное явление отмечено и А.П. Дульзоном, выявившим вариации суперстратных топонимов на почве русского языка - т'ет, дСет, тат, дат, тот, дот как производные от исходного пумпокольского тет СрекаТ, изменившегося в тюркских языках до вариантов дет (дaт), тат, дат, тот, дот [Дульзон, 1962: 9]. Подобных топонимов, где основа представляет собой кетское именование реки тет СрекаТ, но измененных в дет/тот/тут в региональной топонимии много, в пределах 100-150 единиц. Это названия: п. Тот-Кундуй, п. Тутхалтуй, п. Тотхалтуй, д. Тут-Халтуй, р. Тут-Халтуй, г. Тут-Халтуй, р. Тутхулта, г. Тотхерота, п. Тотхолтуй, п. Тутхул и проч., распространенные, в основном, по юго-восточным и южным районам Забайкалья, особенно в бассейне р. Онон.
Наибольшее число субстратных топонимов с уль отмечено нами в Улетовском районе, иллюстрирующее достаточно высокую степень самостоятельного употребления этих терминов в виде топонима, учитывая при этом естественное их субстратное начало, которое под влиянием суперстратных явлений приняло следующий лоблик: оз. Улово, р. Уляр, руч. Ульба, р. Улинтуй, п. Улир, р. Улукан, д. Улача и т.д. Как видно, форманты представляют собой -во /русск./, -ба/-бу /самод./, -туй /бур./, -кан; -ча /эвенк./, иллюстрируя таким образом, время и язык, посредством которого этот топоним дошел до настоящего времени. А.П. Дульзон, к примеру, на территории Западной Сибири отметил редкое употребление термина уль/ул в самостоятельном употреблении. Также описаны примеры синхронических коррелятов субстратного уль в т.-ма. и монгольских языках.
В свое время М.Н. Мельхеевым при изучении топонимии Прибайкальского региона было выделено более трех десятков кетоязычных, около пяти десятков самодийских, более семи десятсков тюркоязычных, а также, около трех десятков названий с ираноязычными субстратными элементами [Мельхеев, 1969]. В свою очередь, Ц.Б. Цыдендамбаев, выражая полное согласие с этимологией субстратных топонимов, предложенных М.Н. Мельхеевым, дополняет, ссылаясь на работы Г.Н. Румянцева, что контакты самодийцев, протобурят и эвенков в окрестностях Байкала случились в доскотоводческий период их жизни, т.е. приблизительно во II тыс. до н.э. [Цыдендамбаев, 1976: 6-7].а
В аспекте сравнительно-исторического изучения системы словообразования бурятского языка считается, что бурятский язык, как и все остальные монгольские языки, испытал естественное влияние родственных и неродственных языков, из которых наименее изучены взаимоотношения монгольских и т.-ма. [Рассадин, 2008:161-163] . Однако менее всего исследованы языковые контакты самодийских и монгольских языков. В отношении этого вопроса одним из первых обратил внимание на необходимость изучения этих связей Г.Н. Румянцев [Румянцев, 1960], исследуя вопросы этногенеза хори-бурят. В той или иной степени этот аспект был освещен в работах М.Н. Мельхеева [Мельхеев, 1969], посвященных топонимике Циркумбайкалья.
В результате изучения проприальной лексики и определенного числа нарицательной при сравнительно-сопоставительном анализе самодийских и монгольских языков вычленены некоторые общие и типологически сходные явления. Н.Н. Широбокова отмечает сходство развития сибилянтов угорского и самодийских языков с якутскими изменениями спирантов [Широбокова, 2001: 108], выделяя два ареала развития сибилянтов, один из которых объединяет угорские, самодийские и пумпокольский диалект т.-ма. языков, другой - якутский и бурятский языки, имеющие типологически схожие черты. Однако при этом ставит под сомнение сближение выделяемых ареалов, прежде всего по причине огромного хронологического разрыва в датировке исторических процессов развития этих языковых ареалов, определяя, тем не менее, территорию Прибайкалья как именно этой контактной зоны [Широбокова, 2001: 106-109].
В.И. Рассадин в результате изучения временной стратификации тюрко-монгольских контактов пришел к выводу, что заимствованная лексика монгольских языков отражает разные периоды языковых контактов, а также разнообразные контакты и взаимоотношения между тюркскими и монгольскими этническими группами в разных ареалах Центральной АзииЕ [Рассадин, 2007: 30-34]. Об этом же свидетельствует исследованное состояние монгольской этнонимии в данной работе, позволяющее считать тюркоязычное семантическое значение определенного ряда онимов результатом контактных явлений древних сообществ Циркумбайкалья, включая, в первую очередь, Забайкалье.
В итоге, изложенные мнения тюркологов и монголоведов, выявляют наличие проблемного поля, которое, в общем, сводится к поискам тех языков или языка, под влиянием которого могли развиться моменты исторического развития как монгольского, так и тюркских языков, бурятского и якутского, в частности. Подобное явление было отмечено и М.А. Кастреном в звуковой стороне тунгусского языка, в котором под влиянием бурятского языка слитное сочетание согласных (аффрикаты [дж]) [з 5] перешло в [дз]; аффриката [ч (т+ш)] перешла в [ц (т+с)]: (например, Талача>Талаца>Тальцы) [Титов, 1926: 4-13]. Известно, что из т.-ма. языковой семьи, прежде всего, эвенкийский и эвенский языки характеризуются как сибилянтно-спирантные, сближаясь по этому признаку с бурятским из монгольских языков, тогда как преобладающее большинство других алтайских языков являются сибилянтными [Цинциус, 1973:103]. В.И. Цинциус склонна объяснять явление спирантизации ареальным характером контактирования этих языков внутри алтайской языковой общности, которое захватывает огромные пространства Сибири - бассейны рек, впадающих в Северный Ледовитый океан (Енисей в низовьях Оленек, Лена, Яна, Индигирка, Колыма) и в Охотское море, а также район Забайкалья [Цинциус, 1973: 105].
Ценными для данного исследования являются основные выводы и положения работы, посвященной самодийско-т.-ма. лексическим связям, где обнаруживаются параллели (более 300 ед.) контактного происхождения [см.: Аникин, Хелимский, 2007], имевшие место в эпоху, предшествовавшую распаду самодийских и т.-ма. языков. Этот этап определен авторами как период до рубежа н.э., о чем, по мнению А.Е. Аникина и Е.А. Хелимского, свидетельствует этимологическая общность ряда элементов базисной лексики.
Таким образом, справедливость мнений тюркологов и монголоведов о роли внешнего влияния каких-то языков в области ослабления напряженности артикулирующих органов в монгольском и якутском языках, в частности, очевидна. Этими внешними языками, определяемыми как какие-то из т.-ма. языков могли оказаться, в первую очередь, палеоазиатские, прежде всего, юкагирский язык. Об этом свидетельствует наличие юкагирских по языковому происхождению ЭГИ исторической Даурии. Экзонимное никан, генонимы тунгусов Някугир и Никогир, как и этноним-экзоним амуты, обнаруживая в этимоне самоназвание юкагиров кан СчеловекТ, позволяют связать автохтонное население Даурии с древними палеоазиатами, не исключая и кетоязычные племена, известные по китайским источникам как си-жэнь Сзападный человекТ.
С последним онимом связан также и китайский экзоним юань-жун, которым именовали песиглавцев Северной Тартарии или собачьеголовый народ государства Гоу-Го по китайским документам, о котором повествуют сведения иностранных путешественников. В более позднее время с этими этнонимами связан этноним амуты от юкагирского аама СсобакаТ [Курилов, 2003: 49], что также иллюстрирует обоснованность нашего сопоставления какого-то населения с собачьеголовым народом-никанами. Любопытно, что впоследствии этноним амут мог лостаться в виде генонимных названий нерчинских тунгусов - Намятский и Намясинский, что позволяет, в свою очередь, выделить общую основу ам-/нам-, обнаруживающую чередование согласных н||л. В.И. Рассадин заметил, что подобное редкое консонантное чередование наблюдается не только внутри бурятских говоров, но и среди монгольских языков, представляя собой древнемонгольский период развития языков [Рассадин, 1982: 92].
Юкагирская праоснова подтверждается еще и тем, что существующие дискуссии по поводу принадлежности юкагирского языка к уральским или к палеоазиатским языкам не закончены, что и обусловило определение многих ЭГИ как самодийских, тогда как не исключено и то, что они могут иметь и более древнее происхождение. Имеющиеся исследования по юкагирскому языку позволяют считать этот язык одним из самых древних или палеоарктических языков, давших начало многим другим. Во всяком случае, исследователи юкагирского языка склоняются к гипотезе генетического родства юкагирско-уральских языков, отмечая наличие лексических совпадений на уровне древних корней юкагирского и нганасанского, юкагирского и ненецкого [Крейнович, 1978; Николаева, 1992; Курилов, 2003: 45-54].
Косвенным образом дополняет нашу гипотезу о наличии ареального языкового союза, в структуре которого не последнюю роль играли уральские языки, наблюдение о связи уральских языков с юкагирским, высказанное П.Хайду. Справедливо указывая на соотнесение юкагирского языка с т.н. палеоазиатскими языками, основанного на географическом, нежели на генеалогическом принципе классификации, П.Хайду считает, что юкагирский представляет собой реликт какого-то древнего субарктического языка, но возможно и то, что он близок к уральским языкамЕ [Хайду, 1985: 167]. Юкагирско-уральские параллели прослеживаются, согласно П.Хайду, как в лексике, так и в синтаксических конструкциях, причем число лексических и морфологических параллелей оказывается огромным. Заведомо обрекая на неудачу попытки реконструкции языковых явлений более чем 8-10 тысячелетней давности методами современной компаративистики, П. Хайду предлагает объяснить наличие этих сходств и параллелей наличием ареально-языкового союза, способствовавшей конвергентному развитию языков, что и можно наблюдать на примере бурятско-селькупских лексических параллелей. Данное, в свою очередь, подтверждает обоснованность изучения на более глубоком уровне языковых связей и контактов монгольских и самодийских языков, высказанное в разное время исследователями-монголоведами [см.: Г.Н. Румянцев, М. Н. Мельхеев, Ц.Б. Цыдендамбаев, В.И. Рассадин, И.Д. Бураев, Б.Ж. Будаев]; подтверждается вывод о влиянии кетоязычных или палеоазиатских племен и их языков на историческое сложение фонетики бурятского языка, выразившееся, в частности, в кетоязычном и юкагироязычном языковом происхождении ряда ЭГИ, а также в этиологии мифологических воззрений, отраженных в традиционной культуре современных хори-бурят; отмечаемые как отечественными, так и зарубежными исследователями типологически сходные явления в алтайских языках [см.: Г.Н. Румянцев, Н.А. Баскаков, Б. А. Серебренников, Е.И. Убрятова, В.И. Рассадин, Н.Н. Широбокова и др.] с таковыми самодийских [см.: Н.М. Терещенко, Е.А. Хелимский, В.В. Быконя и др.], что позволяет определить исследуемую территорию как зону диахронного ареально-языкового союза, в сложении которой приняли участие как некоторые из уральских, так и алтайских языков.
Именно наличие диахронного ареально-языкового союза, результатом которых и явились эти связи и параллели, подтверждает правоту Ф.И. Видемана, М.А. Кастрена и их последователей об лазиатской прародине уральских народов и языков. Этой территорией, или, вероятнее, ее частью, и могла быть исследуемая территория, в пределах которой в историческом прошлом обитали племена, связанные с поздними монголами, тунгусами, инородцами-бурятами, якутами и рядом т.-ма. народностей как в этногенетическом, так и в языковом отношении.
В Заключении представлены основные выводы работы, позволяющие представить результаты исследования в двух аспектах: а) в плане установления логико-системных концептуальных связей в системе ЭГИ, что опосредует наличие выносимого на защиту положения о номадной концептосфере; б) в плане подтверждения гипотезы о наличии урало-алтайских языковых связей, определяемых как существование диахронного ареально-языкового союза, совпадающего территориально с Восточным Забайкальем.
Во-первых, исследование обнаружило возможность выделения концептуально-логических уровней или концептосферы, репрезентированной сводом монгольских ЭГИ эпохи средневековой исторической Даурии. Полученные результаты анализа концептуальной семантики языковых фактов типологически неродственных языков, привлеченные из самодийских и алтайских словарных фондов, позволяют утверждать, что в языковой системе (прежде всего - в проприальной лексике), рассматриваемой в диахронии, обнаруживается гносеологическая система, синхронная эпохе архаики и мифотворчества.
Во-вторых, концептуальный подход к анализу ЭГИ с привлечением апеллятивной лексики типологически неродственных языков способствовал обоснованию гипотетического наличия диахронно-ареального союза в пределах исследуемой территории. Результаты сопоставительного и типологического исследования нарицательной лексики, прежде всего, МГТ, имеющей конвергентный характер, позволяют сделать вывод о некоторых типологически сходных явлениях в языках, относящихся к разным языковым семьям.
Полнота изложения материалов диссертации в работах, опубликованных автором. Основное содержание диссертационной работы отражено в 43 работах, общим объемом более 40,00 п.л. (авторских - 39,5п.л.).
В изданиях, рекомендованных ВАК РФ: 1. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимия самодийского происхождения в системе географических названий Восточного Забайкалья // Вестник Читинского государственного университета. ? 2008. ? № 6 (51). - С. 83 - 89 /7с./ 0, 6 п.л.; 2. Жамсаранова, Р.Г. Этноязыковая принадлежность генонима забайкальский хамниган // Вестник Читинского государственного университета. ? 2009. ? №2 (53). - С. 155 - 161 /11с./ 0, 6 п.л.; 3. Жамсаранова, Р.Г. Типологический анализ бурятско-селькупской терминологии родства // Вестник Томского государственного университета. ? 2009. ? № 324. - С. 22 - 25 /4 с./ 0,3 п.л.; 4. Жамсаранова, Р.Г. Языковые корреляции в региональной субстратной топонимии как факт диахронного межъязыкового взаимодействия // Гуманитарный вектор. ? 2010. ? №2 (22). - С. 207?211 /5 с./ 0,4 п.л.; 5. Жамсаранова, Р.Г. Концептосфера монгольской этнонимии // Вестник Томского государственного педагогического университета. ? 2010. ? Вып. 7 (97). - С. 122 ? 128 /8 с./ 0, 6 п.л.; 6. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимия Даурии в аспекте диахронного контактирования этносов // Вестник Читинского государственного университета. ? 2010. ? №10 (67). - С.29 ? 34 /5 с./ 0, 4 п.л.; 7. Жамсаранова, Р.Г. Генонимы тунгусов и инородцев-бурят тюркского языкового происхождения (на материале ревизских описей XVIII?XIX вв.) // Сибирский филологический журнал. ? 2011. ? № 1. - С. 142 ? 150 /9 с./ 0,7 п. л.; 8. Жамсаранова, Р.Г. Явления конвергенции и трансференции в лексике бурятского и селькупского языков // Вестник Томского государственного педагогического университета. ? 2011. ? Вып. 3 (105). ? С. 140 ?147 /8с./ 0, 6 п.л.; 9. Жамсаранова, Р.Г. Концепт лес/лесной в этнонимии исторической Даурии // Вестник Томского государственного университета. ? 2011. ? № 348. - С. 19 ? 24 /5 с./ 0,2 п.л.; 10. Жамсаранова, Р.Г. О генониме тунгусов Дулигарский/Дулигатский // Вестник Северо-Восточного федерального университета им. М.К. Аммосова. ? 2011. ? № 1. - С. 123 ? 129 /9 с./ 0,7 п.л.
В монографических изданиях: 11. Жамсаранова, Р.Г. Топонимия Восточного Забайкалья (монография) / Р.Г. Жамсаранова, Л.В. Шулунова. - Чита: ЗабГПУ, 2003. ? 128 с. / авт. 104 стр./ 4,8 п.л.; 12. Жамсаранова, Р.Г. Топонимическая картина Восточного Забайкалья (коллективная монография) / Языковая культура Восточного Забайкалья / Д.Б. Сундуева, С.Е. Баянова, Л.М. Любимова, Е.А. Валикова, Р.Г. Жамсаранова. - Чита, 2007. - 135 с. ? /авт. 36 стр./ 1, 5 п.л.; 13. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимы и генонимы хори-бурят: лингво-историческое исследование (монография). ? Чита: РИК ЧитГУ, 2009. ? 228 с. / 9, 9 п.л.
В статьях, опубликованных в других научных изданиях: 14. Жамсаранова, Р.Г. Субстратные топонимы Восточного Забайкалья. - Этнокультурное образование: Материалы IV Междунар. симп. Т.III - Улан-Удэ: ИПК ВСГАКИ, 2003. ? С. 111 ? 115 /11 с./ 0,5 п.л; 15. Жамсаранова, Р.Г. Примеры деэтимологизации топонимических названий Забайкалья // Материалы II Междунар. науч. конф. Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах - Челябинск, 2003. ? С. 328 - 331 /4с./ 0,12 п.л; 16. Жамсаранова, Р.Г. Принципы номинации в топонимии Восточного Забайкалья // Язык образования и образование языка: Материалы III Всерос. науч. конф. с междунар. участием - Вел. Новгород, 2003. ? С. 50 - 51 /2 с./ 0,1 п.л.; 17. Жамсаранова, Р.Г. Народы Забайкалья: межъязыковое, межкультурное взаимовлияние (диахронный аспект) // Народы Забайкалья: межкультурный диалог: Материалы науч.-практ. конф. Т.II. - Чита: ЗабГГПУ, 2004. - С. 25 - 30 /6 с./ 0,25 п.л.; 18. Жамсаранова, Р.Г. Лингвистические аспекты в исследовании ментального пространства личности (на примере топонимии Восточного Забайкалья) // Ментальное пространство личности: Материалы межрегион. науч. конф.а - Чита: ЗабГПУ, 2004. ? С. 70 - 73 /4 с./ 0,18 п.л.; 19. Жамсаранова, Р.Г. Об основных этнонимах бурят // История языка - история народа: Сб. науч. ст.а - Чита: ЗабГПУ, 2004. ? С. 97 - 101 /5 с./ 0,24 п.л.; 20. Жамсаранова, Р.Г. Интерпретация этнонимических названий бурят в свете последних топонимических исследований // Сб. тезисов Тюрко-монгольские встречи: диалог культур. - Улан-Удэ, 2004. ? С. 49 - 55 /7 с./ 0,32 п.л.; 21. Жамсаранова, Р.Г. Научное наследие Б.О. Долгих в региональных лингвистических исследованиях // Материалы Междунар. науч.- практ. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения Б.О. Долгих, 70-летию Красноярского края и Междунар. 10-летию коренных народов мира Этносы Сибири. ? аЧ.1. - Красноярск, 2004.а ? С. 65 - 68 /4 с./ 0,18 п.л.; 22. Жамсаранова, Р.Г. К проблеме этимологизации некоторых имен собственных забайкальских линородцев XVII ? XVIII вв. (на материале ревизских сказок ГАЧО) // Материалы IV Всерос. науч.-практ. конф. Кулагинские чтения. Ч.II. - Чита, 2004. ? С. 25 - 30 /7 с./ 0,32 п.л.; 23. Жамсаранова, Р.Г. Географические родовые термины тюркского происхождения в топонимии Восточного Забайкалья (тезисы) // Языковая концепция регионального существования человека и этноса: Материалы Всерос. науч.-практ. конф., посвящ. памяти проф. И.А. Воробьевой.а - Барнаул: АлтГУ, 2005. ? С. 44 - 49 /6 с./ 0,23 п.л.; 24. Жамсаранова, Р.Г. Субстратные топонимы Восточного Забайкалья (тезисы) // Ономастика в кругу гуманитарных наук: Материалы Междунар. науч. конф. - Екатеринбург: УрГУ, 2005. ? С. 307 - 309 /3 с./ 0,14 п.л.; 25. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимы самодийского происхождения в топонимии Восточного Забайкалья // Материалы IV Всерос. науч.-практ. конф. Кулагинские чтения. Ч.3. - Чита: РИК ЧитГУ, 2005. ? С.183 - 187 /5 с./ 0,23 п.л.; 26. Жамсаранова, Р.Г. Некоторые особенности Циркумбайкальского языкового союза в региональной топонимии // Языковые союзы Евразии: Материалы науч. конф. - М., 2005а ? С. 30 - 33 /4 с./ 0,18 п.л.; 27. Жамсаранова, Р.Г. Этнолингвистический аспект топонимии и антропонимии Восточного Забайкалья // Семантическое поле культуры: генетические связи, типологические параллели, творческие диалоги: Материалы Всерос. науч. конф. - Омск: ОмГПУ, 2005. ? С. 204 - 207 /4 с./ 0,18 п.л.; 28. Жамсаранова, Р.Г. Geographical name as an index of national and cultural sign // Материалы междунар. семинара Развитие межкультурной компетенции через изучение иностранных языков: потенциал, метод, проблемы.а - Иркутск: ИгЛУ, 2006. ? С. 36 - 38 /3 с./ 0,14 п.л.; 29. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимы тюрко-самодийского происхождения в топонимии Восточного Забайкалья // Материалы IV Всерос. научно-практ. конф. Кулагинские чтения. - Чита: ЧитГУ, 2006. Ч.I. ? С. 207 - 211 /5 с./ 0,23 п.л.; 30. Жамсаранова, Р.Г. Субстратная этнотопонимия Восточного Забайкалья // Материалы науч. конф. с междунар. участием Немецкие исследователи на Алтае, посвящ. 170 летию со дня рождения В.В. Радлова. - Горно-Алтайск, 2007. ? С. 109 - 112 /4 с./ 0,2 п.л.; 31. Жамсаранова, Р.Г. Региональный этноидеографический словарь топонимов: универсалии, принципы, особенности // Материалы XI конгресса МАПРЯЛ Мир русского слова и русское слово в мире. Т.2. - Варна (Болгария), 2007. ? С. 414 - 421 /8 с./ 0,4 п.л.; 32. Жамсаранова, Р.Г. Лексико-семантические параллели бурятско-селькупской терминологии родства (тез.) // Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур: Материалы Междунар. науч. конф. XXV Дульзоновские чтения. - Томск, 2008 ? С. 35 - 37 /3 с./ 0, 1 п.л.; 33. Жамсаранова, Р.Г. Терминология субстратного происхождения в топонимии Восточного Забайкалья// Имя. Социум. Культура: Материалы II Байкальской Междунар. ономастической конф. - Улан-Удэ: БГУ, 2008. - С. 149 - 150 /2 с./ 0,2 п.л.; 34. Жамсаранова, Р.Г. Сравнительный лексико-семантический анализ лексики бурятского и селькупского языков // Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур: Материалы Междунар. науч. конф. XXV Дульзоновские чтения. - Томск: Ветер, 2008. - С. 43 - 49 /8 с. / 0, 3 п.л.; 35. Жамсаранова, Р.Г. Явления трансференции и интерференции в топонимической системе Восточного Забайкалья (тез.) // Этнолингвистика. Ономастика. Этимология: Материалы Междунар. науч. конф. / [под ред. Е.Л.Березович]. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009 г. Ца С. 94 - 95 /2 с./ 0, 1 п.л.; 36. Жамсаранова, Р.Г. Тунгусские генонимы тюркского происхождения // Чувашский язык и современные проблемы алтаистики: Материалы Междунар. науч. конф. В 2-х ч. - Чебоксары: ЧГИГН, 2009. ? Ч. I.Ц С. 176 - 79 /4 с. / 0,2 п.л.; 37. Жамсаранова, Р.Г. Историческая лакунарность в аспекте онимии Восточного Забайкалья а// Язык, культура, общество: Материалы V Междунар. конф. - М., 2009. ? С. 348 - 349 /2 с./ 0,1 п.л.: 38. Жамсаранова, Р.Г. Диахронный аспект этнонимии Даурии // Урал-Алтай: через века в будущее: Материалы 4-й Всерос. науч. конф. - Уфа, Уфимский научный центр РАН, ИИЯЛ, 2010. ? С. 106 - 107 /2 с./ 0, 1 п.л.; 39. Жамсаранова, Р.Г. Концептосфера монгольской этнонимии в этнолингвистическом аспекте // Монголоведение в изменяющемся мире - перспективы развития: Материалы Междунар. науч. конф. 14-18 апреля 2010 г. - Улаанбаатар, 2010. ? С. 137 - 150 /4 с./ 0, 6 п.л.; 40. Жамсаранова, Р.Г. Языческая антропонимия хори-бурят в этнолингвистическом аспекте //Нуудлийн соёл иргэншил ба буриад-монголчууд сэдэвт олон улсын эрдэм шинжилгээний бага хурлын илтгэлийн эмхтгэл (Алтаргана-2010). - Улаанбаатар, 2010. - С. 244 - 249 /6 с./ 0, 3 п.л.; 41. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимия Даурии: проблемы диахронного контактирования этносов // Ономастика Поволжья: Материалы XII Междунар. науч. конф. - Казань: Казанский университет, 2010. ? С.121 - 125 /5 с./ 0, 2 п.л.; 42. Жамсаранова, Р.Г. Этнонимы Лесных народов Тумат(ы), хори-туматы // История и культура народов Сибири, стран Центральной и Восточной Азии: Материалы IV Междунар. науч.-практ. конф. - Улан-Удэ: ВСГАКИ, 2010. ? С. 287 - 293 /7 с./ 0, 3 п.л.; 43. Жамсаранова, Р.Г. Об этнониме Чжурчжэнь // Древние культуры Евразии: Материалы Междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения А. Н.а Бернштама. ? CПб: Инфо-ол, 2010. ? С. 270 - 276 /7 с./ 0, 3 п.л.; 44. Жамсаранова, Р.Г. Межкультурные и межъязыковые связи Восточного Забайкалья, Севера и Сибири в региональной этнонимии // Реальность этноса. Образование как фактор устойчивого развития коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. К 80-летию Института народов Севера: сб. ст. по мат-ам XII Междунар. науч.-практ. конф. /под науч. ред. И.Л. Набока: В 2-х ч. - Ч.I. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2010. - С. 113 - 118/ 6 с./ 0, 2 п.л.; 45. Жамсаранова, Р.Г. Концепт волк этнонимии Даурии // Восточные языки и культуры: Материалы III Междунар. науч. конф. 25-26 нояб. 2010 г. /отв. ред. М.Б. Рукодельникова, И.А. Газиева. - М.: РГГУ, 2010 г. ? С. 63 - 66 /4 с./ 0, 2 п.л.
ицензия ЛР № 020525 от 02.06.97 г.
Сдано в производствоа .2011 г.
Уч.-изд. л.аа Усл. печ. л.
Тираж 120 экз. Заказ № ____________________________________________________________
Читинский государственный университет
672039, Чита, ул. Александро-Заводская, 30 ________________________________________________________
РИК ЧитГУ
ср. с ср.-монг. beje; т-маньч. beje СчеловекТ, нан. beje Счеловек; самТ [Старостин, 1991: 203; 240]
Формант Циха может оказаться на деле формантом, имеющим отношении к термину из совершенно иной языковой системы, нежели русская. Однако, не исключено, что некоторые из этих топонимов могут представлять собой и модель, образованную по принципу антропоним + -иха, что типично для норм русской топонимики.
Адстратное явление, как правило, отображает языковой процесс, когда древний термин, превратившийся со временем в аффикс, в последующем приобретает статус уже форманта.
Представляется вероятным происхождение названия р. Уда, от которого образовано название Улан-Удэ - столицы республики Бурятия - от именования водного потока в южно-самодийских языках.
Топонимы не являются по языку бурятскими или монгольскими. Образованы, предположительно, от маньчжурского термина тала Сравнина, поле, степьТ.
В.И. Рассадин отмечает, что лs как будто бы не был характерен для монгольских языков, хотя при этом почти во всех современных монгольских языках, во всяком случае, в халха-монгольском, бурятском и калмыцком, довольно заметная группа слов содержит в анлауте звук ш, причем усомниться в его исконности нет оснований, т.к. это междометия, образные и звукоподражательные слова [Рассадин, 1982:86].
Имеющиеся в современном сибиреведении исследования по языкам народов Сибири позволяют оперировать уже термином енисейские языки, в число которых входит и кетский язык.
Тем не менее, определенную степень освещенности эти вопросы получили в работах многих монголоведов, прежде всего в трудах Г.Д. Санжеева, Ц.Б. Цыдендамбаева, И.Д. Бураева, С.Б. Будаева, В.И. Рассадина, Г.Н. Чимитдоржиевой.
|
Страницы: | 1 | 2 | 3 | |
Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии