Идентификация народности в российской науке: язык описания, классификация, стереотипы (1850-е - 1900-е гг.)
Автореферат докторской диссертации по истории
|
Страницы: | 1 | 2 | 3 | |
В Заключении подведены итоги диссертационного исследования. 1. В период модернизации, когда просвещение наделялось цивилизаторской миссией (в том числе и по отношению к собственному народу), язык этнографической науки, ее категориальный аппарат и классификации, а также сам способ осмысления феномена этнического в естественнонаучной парадигме обрели статус лобъективного знания. В процессе формирования терминологии и методологии выработались основы рациональных представлений - о принципах описания этнонациональных отличий и способах изображения своего и другого. Однако язык этого нарратива (вербального и визуального в равной мере) можно охарактеризовать как неустоявшийся, находящийся на стадии трансформации. В нем заметны разножанровые и стилевые напластования: романтические метафоры сочетаются с философскими понятиями, просветительское морализаторство - с архаическими характеристиками.
2. В языке и культуре второй половины XIX в. содержание понятия народность дифференцировалось; оно стало принципиальным не только для рассуждений о русской (великорусской) этнокультурной самобытности, но и для осмысления линаковости как линоэтничности и собственно имперской идентичности. Противопоставление народности и национальности как двух стадий общественного развития осуществлялось одновременно с обоснованием идеи русской народности как основы национальности. Концепция прогресса, как и органическая теория общественного развития, не отменили биологизаторского подхода к рассмотрению эволюции народа / нации. Национальная история продолжала рассматриваться в категориях юности / зрелости / старости и соответствующих им оценок совершенства / несовершенства и полноты / неполноты.
3. Н.И. Надеждин вывел термин народность за рамки философско-эстетической концепции и официально-государственной парадигмы и определил его как нормативное для этнографии; описание, а не реконструкция народности стало главной задачей этой дисциплины. В дефиниции Н.И. Надеждина народность как объект и цель народоописания ближе всего по значению к современному понятию лэтничности - точнее говоря, лобъективной этничности, а употребление терминов народ и народность в этнографическом дискурсе можно рассматривать как соответствующие понятиям этнос/этничность. Такое значение народности обусловило акцент на обнаружении этноспецифических черт культуры, который во многом объяснялся преобладанием метода сравнения, что практически нивелировало интерес к общности черт и качеств различных народов. Точнее, переводило ее в далекое прошлое - ограничивая сходства этапом племенных образований.
4. В изучении народности на практике наиболее сложным и уязвимым в методологическом отношении стало описание психического элемента народности или духовной культуры народа. Свойства национального характера устанавливались в соответствии с традиционными представлениями о врожденности нрава и его зависимости от климатических факторов, нравственные ценности - из собственного опыта общения, социальные нормы и предписания, и даже эстетические идеалы - из фольклорных текстов. Доминирующим принципом определения всех этих качеств стали лочевидные для наблюдателя признаки. Народ / этнос выступал как природное тело, биологический организм, функционирующий в согласии с природными условиями и ритмами. Некоторые народы потому казались лобречены на существование в лоне природы, а не истории.
5. Введение категории нрав как объективного этнодифференцирующего признака и одного из основных элементов народности (этничности) в XIX в. имело серьезные теоретические последствия. Нрав или характер народа становится основанием для определения места народа в системе этнической классификации, хотя его характеристики, созданные в процессе народоописания, демонстрируют размытость границ этого понятия, неразличимость отдельных свойств и качеств. Корректировались лишь категории и понятия, которым обозначался нрав (характер, психология, духовная культура народа и др.).
6. И различные классификации, и иерархия этносов, и видение этапов их эволюции осуществлялись на основании внешних признаков. Визуальный способ определения этнографического факта был преобладающим в установлении качеств лобъективной этничности. Наблюдатель руководствовался принципом объективированной компаративности: все, что расценивалось в облике, культуре и поведении Другого как отличное от своего (которое, в свою очередь, диктовалось обыденными и сословными представлениями), автоматически приписывалось ему в качестве характерной этнической особенности. Нравоописание - так же как лэтнографическая народность - игнорировало самосознание и самоописание этнической группы, т. е. народность (этничность) исключала самоидентификацию объекта исследования и воспринималась как реальность. Однако и сами методы и инструменты этнической идентификации, применявшиеся в ту эпоху, не могли прибегнуть к самоопределению - главным носителем этничности были определены представители лишь социальных низов, которые, как показала практика, например, переписи, прибегали к совершенно другим (как правило, традиционно-мифологическим или конфессиональным) способам идентификации. При определении этнической принадлежности индивида, группы или феномена культуры это означало преобразование уже имеющихся у наблюдателя знаний, представлений и стереотипов в научный факт.
7. Доминирование визуального наблюдения сужало и границы обзора - заключение не предусматривало решение вопроса о развитии этничности, о степени устойчивости черт, не затрагивало сферу социального поведения, его нормы и практики. Изображение (визуальное и вербальное) диктовало и иллюстративный метод изложения: оно строилось как акт вероятностной коммуникации, определяющей его социально приемлемые формы . Зрительные впечатления детерминировали использование эстетических категорий в описании; эстетические ощущения и этические оценки своего и чужого воздействовали на характеристики этнических и (позже) национальных типов. Распознавание этих проекций приводит к выявлению социальных (обыденных) и научных стереотипов эпохи.
8. Трактовка термина тип и типичное эволюционировала на протяжении столетия и не была однозначной. Типичность выражала общее и особенное одновременно, представляясь воплощением широко понимаемой инаковости. Обнаруженные методом сравнения различия и совпадения фиксировались как типичные черты Другого. Категория тип использовалась и в качестве инструмента идентификации и/ или классификации. Весьма неоднозначной оказалась теоретическая процедура установления типа.
9. Разноуровневые классификации народов сформировались к 1870Ц80-м гг., но единая система еще не сложилась. Однако и антропологические, и лингвистические, и расовые, и восходящие еще к эпохе Просвещения цивилизационные критерии определения места народов в таблице разновидностей человеческого рода, так или иначе включали представления об иерархиях. Положение народа в этнической классификации осуществлялось двояко: в естественнонаучной и исторической системе координат. Однако с распространением в России эволюционизма явственно обозначилось стремление объединить их на основании теории прогресса, причем в новом его осмыслении: как культурного универсализма. Эти идеи во многом способствовали решению ряда идеологических и просветительских задач, возлагавшихся на этнографию. Теория и практика классификаций этносов приводит к заключению о том, что она протекает в тесном взаимодействии с процессами пространственной, временной и культурной идентификации российского общества как имперского государственного организма. Значительное влияние оказывают и характерные для Европы того времени поиски национального как самобытно-типического - отсюда стремление определить регион и физический облик типичного великоруса, обнаружить лядро нации. Одновременно в таксономическом пространстве сосуществуют прежние, наделенные определенными семантическими смыслами и оценками иерархии (в частности, связанные с дихотомиями цивилизация / варварство, историчность / неисторичность, Восток / Запад, Европа / Азия, высшие / низшие расы и др.) и новая, внедряемая благодаря новым и прежде всего эволюционным схемам, номенклатура.
10. В рассмотренном комплексе описаний характера финнов Финляндии и поляков Царства Польского отражены представления не только о типичном финне и поляке, но и о русском (великорусе). Характеристики своего и чужого определяют их место в иерархии, содержат этнокультурные представления и стереотипы двух разновидностей: а) стереотипы этнографической науки (классификации, иерархии свойств, представления о стадиальности развития народов, сохранение племенного типа как основание этнической устойчивости и др.). Нормативность акта описания исказила восприятие его объекта и определила формы этого искажения; б) социальные стереотипы и представления самих наблюдателей, экстраполирующих собственное видение и своего, и чужого на всю этническую общность (русских).
11. Анализ описаний народного характера финнов и поляков позволил установить некоторые этнические стереотипы этих народов, а также их функции в общественном сознании эпохи. Репрезентация поляков опиралась на более длительную традицию и опыт соседских отношений, образ поляка в русской культуре был сформирован - существовали определенные устойчивые клише в языке и визуальном изображении. Образ финна, контакт с которым был локализован и ограничен северо-западными окраинами, не был воплощен в столь же ярко выраженных формах, его облик был менее конкретным и не обладал чертами враждебности. Стереотипы поляков и финнов не являлись выражением народных представлений о чужом, а более опирались на нарративные традиции народоописаний - как российских, так и сложившихся в национальных научных школах.
И наблюдатели, и составители описаний не выявляли существующие, а перекодировали имеющиеся в арсенале культуры этнические авто- и гетеростереотипы в ином ключе. Упоминая о качествах, оцениваемых как негативные, они стремились сгладить их, выдвигая на первый план нейтральные определения, а из комплекса этнических свойств выделяли в качестве типичных те, которые представлялись им позитивными: польскую веселость и финскую честность. Введение народоописательных очерков в учебную литературу и популяризация этнографических знаний приводила к распространению научных концепций и проникновению новых этнических стереотипов в широкие слои общества.
12. В российской этнографии последней трети XIX в. этничность понималась объективно-научная категория. Классификационные процедуры, заимствованные из естественных наук, задавали возможность четких иерархий и градаций - всякий раз в зависимости от опыта, знаний и взглядов наблюдателя. Постепенно складывается убежденность в невозможности создать единую и стройную научную систему человеческих обществ, - то есть идея, которая доминировала на протяжении двух столетий, признается недостижимой. В итоге и к концу века таксономический проект применительно к этническим сообществам, схематизированный в таблице народов Российской империи, которая бы могла выстраивать иерархии, определять закономерности их развития и упорядочивать отношения между ними, реализован не был.
ПРИМЕЧАНИЯ
Основные положения диссертации изложены
в следующих публикациях:
Монография
- Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в. Другой сквозь призму идентичности. М., Индрик, 2010. 27, 5 п.л.
Публикации в изданиях, включенных в перечень ведущих периодических журналов, рекомендованных ВАК
(редакция 17.06.2011 г.):
- Национальный идеал поляка в истории: образ шляхтича-сармата // Славянский альманах (№ 1725). 1997. М., 1998. С. 256Ц280. 1, 3 п.л.
- Тезисы доклада в материалах конференции Утопия и утопическое в славянском мире (о сарматской социальной утопии) // Славяноведение (№ 1724). 1999. № 1. С. 32Ц34. 0, 3 п.л.
- К вопросу об этничности и типологии восточнославянской культуры. Влияние, восприятие или заимствование (в материалах круглого стола Восточные славяне в XVIIЦXVIII вв.: этническое развитие и культурное взаимодействие) // Славяноведение (№ 1724). 2002. № 2. С. 21Ц22. 0, 3 п.л.
- Миф Европы и Польша в Записках В.С. Печёрина // Славяноведение (№ 1724). 2004. № 1. С. 49Ц63. 1, 1 п.л.
- Калевала доктора Лённрота // Родина (№ 1612). 2006. № 9. С. 48Ц53. 0, 7 п.л.
- Понятие нрав народа в российских этнографических концепциях второй половины XIX века // Славянский альманах (№ 1725). 2006. М., 2007. С. 281Ц311. 2 п.л.
- Рецензия на монографию: Хорев В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов. Имагологические очерки. М., Индрик, 2005 // Славяноведение. (№ 1724). 2009. № 1. С. 111Ц116. 0, 5 п.л.
- Финская честность в российской научно-популярной литературе XIX в. К вопросу о формировании этнокультурного стереотипа // Этнографическое обозрение (№ 2115). 2009. № 4. С. 29Ц41. 1, 4 п.л.
- Понятия Отечество и Родина в российских учебниках географии: Конструирование территориальной идентичности в последней трети XIX в. // Вестник Московского университета. Серия 8. История (№ 323). 2010. № 3. С. 37Ц52. 0, 9 п.л.
- Великороссы /великорусы в российской научной публицистике (1840Ц1890) // Славяноведение (№ 1724). 2010. № 6. С. 3Ц17. 1, 1 п.л.
- Путешествие по родной стране: описание как способ национальной репрезентации. Финляндия и финны в изображении З. Топелиуса // Одиссей. Человек в истории (№ 1398). 2009. М., 2010. С. 175Ц204. 1, 9 п.л.
- Человек бесконечно веселыйЕ. Польский национальный характер в русских этнографических очерках XIX века // Родина (№ 1612). 2011. № 1. С. 86Ц89. 0, 7 п.л.
- Материальные атрибуты этничности в репрезентациях народов Российской Империи (в избранных материалах конференции Концепт вещи в славянской культуре) // Славяноведение (№ 1724). 2011. № 3. С. 84Ц86. 0, 2 п.л.
- Взгляни на всл, как я взгляну на милую страну. Как в Российской империи на шведском языке создавался национальный образ Финляндии // Родина (№ 1612). 2011. № 3. С. 62Ц65. 0, 5 п.л.
- Материальные атрибуты этнической идентификации в визуальных репрезентациях народов Российской империи // Традиционная культура (№ 1844). 2011. № 1 (41). С. 47Ц58. 1, 2 п.л.
- ингвистический фактор этнической идентификации в период формирования этнографической науки в России (XVIIIЦXIX вв.) // Славянский альманах (№ 1725). 2010. М., 2011. С. 234Ц251. 1, 1 п.л.
- Антропологическая и лингвистическая классификации этносов в период формирования этнографической науки в России (XVIIIЦXIX вв.). Теоретический аспект // Славяноведение (№ 1724). 2011. № 4. С. 43Ц53. 0, 9 п.л.
- Стереотип веселого поляка в описаниях польского национального характера эпохи Просвещения и Романтизма // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского (№ 350). 2011. № 2 (1). С. 216Ц223. 0, 9 п.л.
- Рецензия на сборник статей: Images of the Other in Ethnic Caricatures of Central and Eastern Europe / Ed. by D. Demski and K. Baraniecka-Olszewska. Warsaw, 2010 // Этнографическое обозрение (№ 2115). 2011. № 5. С. 190Ц194. 0, 3 п.л.
- Концепт национальный характер/ нрав народа в языке российской науки второй половины XIX в.: дефиниции, способы выделения, функции // Диалог со временем. Альманах (№ 735). М., ИВИ РАН. 1, 1 п.л. (в печати).
В других научных изданиях:
- Польша и поляки в российских этнографических очерках конца XIX в. // Россия - Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002. С. 119Ц133. 0, 8 п.л.
- Представления о национальном характере финнов и карел в русских популярных очерках // XV Конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Часть II. М., 2004. С. 317Ц320. 0, 5 п.л.
- Человек в культурном пространстве: категории истории в польском и русском романе XIX в. // Культура и пространство. Славянский мир. М., 2004. С. 217Ц234. 1, 2 п.л.
- Suomalaiset venalaisissa kuvauksissa 1800-luvun lopulla // Carelia. № 6. 2004. С. 113Ц117. 1, 7 п.л. (на фин. яз.).
- Образ финна в российских популярных этнографических очерках последней трети XIX в. // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. Великий Новгород, Новгородский госуниверситет, МИОН, 2004. С. 154Ц191. 2, 5 п.л. То же на фин. яз.: Suomalaisen kuva 1800-luvun lopun populaareissa etnografisissa esityksissa // Monikasvoinen Suomi. Venalaisen mielikuva Suomesta ja suomalaisista / Toim. T. Vihavainen, O. Iljuha, A. Tsamutali. Helsinki, 2009. S. 51Ц90. 2, 6 п.л.
- Отечество и Родина в российских учебниках географии последней трети XIX в. Конструирование территориальной идентичности // Культура сквозь призму идентичности. М., 2006. С. 126Ц152. 1, 5 п.л.
- Образование для народа: теория и практика диалога с крестьянином в России последней трети XIX в. // Человек на Балканах. Социокультурные измерения процесса модернизации на Балканах. СПб., 2007. С. 113Ц147. 2 п.л.
- Понятие нрав народа и этнические стереотипы в отечественной этнографии второй половины XIX века // Стереотипы в языке, коммуникации и культуре. М., РГГУ, 2008. С. 70Ц80. 0, 6 п.л.
- Интерпретация творчества Б. Пруса в российских и советских энциклопедических изданиях конца XIXЦХХ вв. // Творчество Болеслава Пруса, его связи с русской культурой. М., 2008. С. 156Ц176. 1, 2 п.л.
- Книги для чтения и хрестоматии для начальной школы как инструмент формирования нового человека в России последней трети XIX в. Вопросы теории и практики // Учебный текст в советской школе. СПб., 2008. С. 349Ц374. 1, 5 п.л.
- Польский традиционализм и старопольская культура. Об интерпретации сарматских обычаев // Между Москвой, Варшавой и Киевом. Сборник статей к 50-летию проф. М.В. Дмитриева. М., 2008. С. 194Ц216. 1, 4 п.л.
- Категория типического в создании национального пейзажа (Наш край Й. Рунеберга и Мой край Я. Купалы) // Янка Купала и Якуб Колас в системе государственно-культурных и духовно-эстетических приоритетов XXI века. Минск, 2008. С. 32Ц40. 0, 5 п.л.
- Понятие нрав народа в российской этнографии второй половины XIX в. Описание малоросса в научно-популярной литературе и проблема стереотипа // Украина и украинцы: образы, представления, стереотипы. Русские и украинцы во взаимном общении и восприятии. М., 2008. С. 67Ц94. 1, 8 п.л.
- Поиски национального идеала и проблема репрезентации финских ценностей: З. Топелиус Книга моей страны и национальный атлас Финляндия в XIX столетии // XVI Конференция по изучению скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Часть II. М.ЦАрхангельск, 2008. С. 34Ц36. 0, 2 п.л.
- Эволюция представлений о финской честности в российских этнографических описаниях второй половины XIX в. // Европейская интеграция и культурное многообразие. В 3-х ч. М., ИЭИА, 2009. Ч. 3. Традиционные ценности и новые ориентиры. С. 3Ц54. 2, 5 п.л.
- История и Память: новое прошлое или забытое старое? Историографический аспект // Знаки времени в славянской культуре: от барокко до авангарда. М., 2009. С. 115Ц135. 1, 3 п.л.
- Роль концепции народности в этнографических описаниях последней трети XIX века // Россия и славянский мир на этнографической выставке 1867 года. СПб., 2009. С. 71Ц83. 0, 8 п.л.
- Рецензия на сборник статей: Два лика России / Под ред. проф. Т. Вихавайнена / Пер. с фин. СПб., 2007 // Русский сборник. Исследования по истории России. 2009. Т. VI. С. 363Ц382. 1, 2 п.л.
- Сарматские обычаи и нравы в контексте представлений о национальных польских традициях // Духовность. Научный журнал. Сергиев Посад, 2010. № 1: Общее прошлое России и Польши: работая над ошибками / Под ред. Л.Е. Горизонтова. С. 69Ц98. 1, 5 п.л.
- Концепция нрава народа в языке описания российской науки второй половины XIX в.: дефиниции, способы выделения, функции // Национальный / социальный характер. Археология идей и современное наследство. Материалы всероссийской научной конференции. М., 2010. С. 14Ц16. 0, 2 п.л.
- От натуры к гению: традиции нравоописаний европейских народов XVIЦXVIII вв. // Текст славянской культуры. Сборник в честь юбилея Л.А. Софроновой. М., 2011. С. 431Ц448. 1, 1 п.л.
- Изображение другого в российской науке второй половины XIX века: принципы описания, термины, методы // Человек на Балканах глазами русских наблюдателей. М., 2011. С. 18Ц37. 1, 1 п.л.
- Малороссийская народность в российской науке второй половины XIX в. Проблемы этнографического описания // Украинцы и русские во взаимном общении и восприятии. Очерки. 2, 3 п.л. (в печати).
- Некоторые вопросы этнографического изучения и полемика о статусе малороссийского языка в российской литературной и научной публицистике XIX в. (в соавт. с И.С. Александровским) // Там же. 2 п. л. из 4, 1 п.л. (в печати).
Всего: 78, 7 п.л.
Подписано в печать 4 июля 2011 г.
Объем 2, 5 п.л. Тираж: 100 экз.
Компьютерный центр ИСл РАН - ritlen@mail.ru
а Соколовский С.В. Этнографическое исследование: идеал и действительность. С. 8.
|
Страницы: | 1 | 2 | 3 | |