Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по истории
Идентификация народности в российской науке: язык описания, классификация, стереотипы (1850-е - 1900-е гг.)
Автореферат докторской диссертации по истории
|
Страницы: | 1 | 2 | 3 | |
СКАЧАТЬ ОРИГИНАЛ ДОКУМЕНТАОсновное содержание и выводы исследования
Во введении обосновываются выбор и хронологические рамки диссертационного исследования, определяются цели и задачи работы, основные подходы и методы, его актуальность и новизна, теоретическая и практическая значимость. В разделе лИсточники и историография представлен обзор основных групп использованных источников. Источниковая база исследования представляет собой комплекс разнообразных нарративов, относящихся к периоду второй половины XVIII - рубежа XIX ЦXX вв. Задачи исследования обусловили необходимость анализа текстов различных типов и жанров, которые условно разделены на три комплекса. I. Первый представляет собой наиболее значительную и по объему, и по значимости группу 1. научных текстов (монографии, словари, энциклопедии, научные публикации в периодике) конца XVIII - рубежа XIX и XX вв., на основании которых осуществлялось рассмотрение содержания понятий и терминов. Для реконструкции значений понятий нрав народа и тип/ типичное пришлось прибегнуть к более сложному текстологическому анализу, сконцентрировавшись на детальном рассмотрении этнических характеристик Другого в практике нравоописаний различных народов, при этом в центре внимания находились 2. очерки характера / нрава/ психологии народов России, содержащиеся в российских этногеографических очерках Российской империи, а также в 3. аналогичных зарубежных и иноязычных (польскоязычных, шведо- и финноязычных) изданиях, именуемых географо-статистическими описаниями (например, Описание народов И.Г. Георги, Военно-статистическое описание Российской империи, многотомный Географо-статистический словарь Российской империи, полное Географическое описание нашего Отечества, Живописная Россия, а также характеристики народов Империи, включенные в сочинения зарубежных географов и др.).
II. Второй источниковый комплекс выделяется в связи с анализом признаков этноса и механизмов внешней идентификации в контексте разработки научной классификации человеческих сообществ. Значительную часть этой группы составили: 1. учебники, хрестоматии и учебные пособия XVIIIЦXIX вв. - главным образом по естественнонаучным дисциплинам (географии, антропологии, этнографии). Источниковый потенциал данных учебников недооценен современными исследователями учебной и методической литературы эпохи, между тем именно они дают возможность реконструировать научные концепции и принципы описания этногеографического пространства Империи, а также в значительной мереа характеристики этносов и этнических групп. К этой же группе примыкают и ранние географические лексиконы XVIII в. 2. Этнографические и антропологические источники: а) первые обобщающие труды по истории формирования этнографии и близких ей социальных и естественнонаучных дисциплин и немногочисленные монографии второй половины XIX в. и самого начала ХХ столетия, а также отдельные статьи и очерки истории становления наук в России; б) программы собирания сведений по этнографии народов Империи, в) материалы подготовки и описания научных выставок (в первую очередь Этнографической выставки 1867 г. и Антропологической 1879 г. в Москве), г) протоколы заседаний научных обществ; д) записки, отчеты и обобщающие работы, созданные учеными на основе материалов, собранных в ходе научных экспедиций и полевых исследований; е) научные работы по отдельным практическим и теоретическим вопросам российской антропологии (проблемы выявления великорусского типа, теории метисации и ассимиляции и др.).
III. Третий значительный комплекс включает источники научно-популярного характера: очерки, репортажи, заметки о путешествиях, издания для народа, а также отдельные брошюры, посвященные описанию народов, населяющих различные регионы Империи. Это: 1. учебные и так наз. параэтнографические сочинения о народах России российских авторов: а) учебники и учебные пособия по этнографии и сборники очерков народов Империи, выходившие под рубрикой литература для народа; б) многочисленные описания отдельных регионов или народов Империи в жанре репортажа или газетных заметок (о поляках и финно-угорских народах прежде всего); источники личного происхождения. Несмотря на важное с методологической точки зрения различение эго-документов и научно-популярных заметок, по структуре, информативной ценности, и, главное, по степени объективности эти источники равноценны. Совокупность учебных, научных и популярных текстов впервые рассматриваются в качестве самостоятельного источникового комплекса сведений о Другом. 2. Вторая подгруппа источников представлена работами иноязычных (как польских и финляндских, так и немецких и французских) авторов главным образом XIX в. - как в оригинале, так и в переводе на русский. Это в большинстве своем научные и научно-популярные авторепрезентации своих народов (финнов и поляков). 3. Научные исторические сочинения российских и зарубежных авторов, в которых содержится перечень лобъективных свойств и признаков этносов: а) труды по истории Польши; б) сочинения по так наз. национальному вопросу Российской империи конца XIX в., включающие описания польского и финского национальных характеров; в) разножанровые заметки в первую очередь о культуре, словесности, мифологии и истории поляков и финнов научно-популярного характера.
IV. Четвертая группа источников объединена нами в общую группу лишь на основании ее немногочисленности и некоторой маргинальности. Это, как правило, тексты, которые используются в связи с рассмотрением отдельных частных сюжетов исследования: например, вопрос о национальном идеале (образ русского или великорусского крестьянина) или научные работы по истории и классификации русского языка и его диалектов, посвященные проблеме малороссийского наречия, а также визуальные источники: изображения народов Империи (гравюры, фотографии и рисунки); списки и описания экспонатов и комментарии к выставкам (этнографической, антропологической и промышленно-художественных), этнографические атласы, карты и легенды к ним.
В историографическом обзоре диссертационного исследования представлена характеристика российской, советской и зарубежной историографии конца XIX ЦXXI вв., посвященная истории российской этнографии и других естественных и гуманитарных дисциплин. В ней отразилось позитивистское понимание историографического обзора как детального разбора источников и научной литературы конкретной предметной области; процесс формирования научных школ и вариантов интерпретаций редко становился объектом внимания авторов этих работ. Несколько отличаются от них разделы по истории этнографических исследований в России в учебниках и статьях по антропологии и этнографии рубежа XIXЦXX вв. Они создавались последователями эволюционизма (Д.Н. Анучиным, Л.Я. Штернбергом, Н.Н. Харузиным, В.Н. Харузиной и др.), и их главная особенность состояла в стремлении показать развитие методологии и тенденции смены научных этнологических парадигм. В другой области науки - отечественной истории, - взгляд на историю своей дисциплины по-прежнему ограничивался исключительно позитивистским пониманием ценности экстенсивного освоения новых предметных и источниковых областей (труды В.С. Иконникова, М.О. Кояловича ), они во многом предвосхитили обобщающее исследование А.Н. Пыпина История русской этнографии . Его четырехтомное историографическое исследование соответствует всем обозначенным выше чертам обзоров по истории науки, хотя автору принадлежит первенство в создании подробного очерка развития отечественного народоведения от начального этапа до складывания научной школы. Однако в нем история идеи народности в научной литературе изложена как важный элемент процесса становления национального сознания, и в этом проявилось сходство позиций А.Н. Пыпина и П.Н. Милюкова (Главные течения русской исторической мысли (с XVII в. до 1840-х гг.) и Очерки по истории русской культуры ). Особенностью последнего является стремление реконструировать рационалистически-философские и прагматические основания исторических изысканий на разных этапах. Особняком стоят работы по этнической психологии в России начала ХХ в. .
Советским исследователям 1950Ц80-х гг. мы обязаны созданием а) фундаментальных и весьма подробных монографических разборов истории гуманитарных дисциплин в России XIX в. - фольклористики (М.К. Азадовский) , этнографии (С.А. Токарев) , антропологии (М.Г. Левин, Н.Г. Залкинд и др.) , истории (Н.Л. Рубинштейн, А.Л. Шапиро, А.Н. Цамутали и др.) , а также б) новейших обобщающих исследований по социологии, психологии, статистике , в) очерков и аналитических работ по отдельным вопросам истории дореволюционной этнографии и близких ей естественных дисциплин . Важное значение имеет и осмысление места народоведения в географической науке XIX в. , а также в финноугроведении и славяноведении . Все перечисленные работы в области оценок и выводов отличает вполне понятная и оправданная для эпохи стратегия рассмотрения истории науки с точки зрения прямой зависимости ее от идейно-политических течений общественной мысли; однако проблемы интерпретации народности нашли освещение во всех этих историографических обзорах. Немногочисленные исследования отечественных и зарубежных исследователей по истории европейских этнографических научных школ, относящиеся к последней трети XX в.Ц началу ХХI в. , имели для нас важное значение - в первую очередь для уяснения различий в способах и подходах к изучению своего и чужих народов.
В 1980-е гг. обозначилась, а в 1990Ц2010 гг. возобладала новая тенденция в изучении историографии (как истории гуманитарной науки): более актуальной становится так наз. линтеллектуальная история или листория идей . Среди обобщающих трудов необходимо отметить новейшие зарубежные исследования и отечественные коллективные сборники и монографии (в частности, под редакцией Л.П. Репиной).
В последние два десятилетия споры вокруг истории концепта и интерпретаций этничности в истории вышли на новую фазу осмысления ее конкретно-исторических форм благодаря в первую очередь историкам, изучающим феномен нациестроительства: его формы, варианты и их конкуренцию , Исследование процесса складывания этнической / национальной / имперской идентичности в Европе в контексте формирования механизма внешней идентификации и с точки зрения самосознания социальных групп, сегодня обращается, с одной стороны, к реконструкциям картины мира (ментальной, языковой, когнитивной) и социальной психологии традиционного общества, а, с другой, к рациональному программированию общественных преобразований, определяющих ход модернизационных трансформаций. Потому национальные идеологии ныне пытаются осмыслить через мифологию и традицию. Общей закономерностью можно считать создание новых моделей описания идентичностей, некоторые из которых демонстрируют свою методологическую эффективность.
Изучение образов Других в русской культуре XIX в. российскими учеными в конце XX - начале XXI в. осуществляется в нескольких ракурсах, определенных методологическими особенностями различных дисциплин: с позиций имагологического направления, в историко-культурных исследованиях взаимных представлений русских и других народов в XIXЦXX вв., а также в этнопсихологических реконструкциях этнического (национального) характера. Следует выделить исследования учебной литературы, в которых ее содержание и структура анализируются в контексте идеологии, прагматики текста и эволюции образовательных парадигм ; а образы Других реконструируются с точки зрения формирования исторической коллективной Памяти и различий между устной и письменной историей. Особое место занимает анализ этнокультурных стереотипов в когнитивной лингвистике и в этнолингвистике . Структура и способы репрезентации народов Российской империи в фольклористике, исторической и этнографической науке XIX в. (в том числе и физической антропологии) рассматриваются главным образом зарубежными исследователями .
Изучение формирования и бытования представлений народов друг о друге оказалось в центре внимания тех европейских историков, которые занимались исследованиями национальных отношений в рамках полиэтнических государственных образований - в особенности империй, и Российской в том числе . Здесь, безусловно, доминируют исследования политического и идеологического аспекта взаимоотношений между народами Империи и имперской властью. Конкретное содержание представлений русских о Других и образы чужих в русской культуре стали предметом анализа историков, лингвистов и литературоведов, реконструировавших их эволюцию в ходе реализации международных научных проектов, посвященных взаимному видению народов . Однако вопрос о рациональных и внерациональных способах, установках, лстандартах письма, детерминирующих изображение и стереотипы лэтнического другого, в контексте истории Российской империи изучается недавно ; ученые стремятся реализовать эту программу в сравнительных исследованиях империй, обращаясь к реконструкциям образов, представлений и стереотипов в этнонациональных культурных традициях . Притом по-разному решается вопрос о типичности этнокультурных стереотипов, неоднозначно понимается механизм их складывания. Важную роль в осмыслении трактовки этничности в Российской империи играют работы, реконструирующие идеологические и правовые нормы, определенные российской наукой и властью, практику межэтнических отношений в Империи, а также соответствующие им формы репрезентации , включая образ пространства Родины/империи, ее общей истории, символики и визуального образа-типа человека, представляющего нацию . Для нас наибольший интерес представляют те исследования последних десятилетий, в которых с использованием комплексных методов и в новом ракурсе рассматриваются процессы становления, виды репрезентации, а также теория и практика этнонациональной идентификации периода становления концепта нации и национальной идеологии (в особенности в Европе Нового времени).
В первой части диссертационного исследования - лОт народности к этничности: язык научного описания (главы 1Ц3) - осуществлен анализ проблем, связанных а) с выработкой научного лексикона, использовавшегося в репрезентациях и исследованиях народа / этноса как своего или чужого (с попыткой определить некоторые механизмы их взаимодействия); б) с методикой этнографического описания, которая нашла выражение в стандартах программ сбора сведений по этнографии, а также в трактовке используемых в них основных понятий. В итоге реконструирован процесс формирования научной терминологии, содержание, эволюция и - неизбежные на начальной стадии - вариации.
В первой главе лФормирование структуры и лексикона этнографического описания: начальная фаза (XVIII - первая половина XIX в.) освещены основные черты социально-антропологической парадигмы на раннем ее этапе (в Европе и в России): особенности понимания предмета и задач научного изучения народов и этносов, относящиеся к эпохам Просвещения и Романтизма. Первые рассмотрены применительно к экспедиционной академической практике, когда они формировались в России под влиянием традиций немецкого народоведения и в ходе складывания российской науки (в особенности географии и истории) - это вопросники экспедиционных полевых исследований, классификации народов по языку и вероисповеданию, а также первые народоописания, создаваемые под воздействием концепций просвещенческой антропогеографии. Вторые относятся к 1820Ц30-м гг., их характеризует взаимодействие с клише и канонами литературы путешествий, образами романтического чужого (пространства и человека), осваиваемыми в категориях человеческих возрастов, культурно-исторических топосов Юг/ Север, Запад/ Восток, а также через противопоставление стихий германства и славянства. К этому же периоду восходят ранние попытки осмысления заимствованного из европейских языков комплекса понятий, связанного с концептом национальное, осуществляемого через введение новой, вначале довольно противоречиво трактуемой категории народность. Свой (крестьянин) описывался в духе просвещенческого доброго дикаря, наивного пейзанина и в этом ракурсе виделся носителем неисследованной, чуждой, экзотической культуры. Мода на романтический этнографизм также оказывала явное воздействие на формирующийся образ народа и дефиниции народности.
Следующим значимым этапом для формирования круга терминов, связанного с этничностью, становится период 1840-х гг., когда объяснения народности и национальности переходят в иную плоскость: она становится главным элементом новой гегельянской и шеллингианской философии национальной истории в трудах В.Г. Белинского, Н.И. Надеждина, К.Д. Кавелина и др. Интерпретация народности осуществляется, во-первых, посредством определений национальная физиономия, характер народа и новых понятий тип и типичное; и, во-вторых, через противопоставление народности (как этапа безличной этнической формы) нации (как фазы самоосознания собственной оригинальности, самобытности и соответствующих им политических форм). Не тождественно ей неопределенно-патриотическое толкование народности сторонниками уваровской доктрины. На этом этапе чрезвычайно важны взгляды на народность Надеждина, в которых отразились обе трактовки, что позволило ему сформулировать новые подходы к прагматическому ракурсу исследования народности как живой исторической формы воплощения этнического.
К середине XIX в. сложилось два направления, два вида интерпретации предмета народоведения, которые можно условно обозначить как лестественнонаучное и философское. Первое сформировалось под влиянием просвещенческой немецкой практики, вырабатывавшей критерии этнической принадлежности (наиболее важными казались язык, внешний облик и нрав народа), вторая тенденция была связана с романтическим историзмом, появлением в русской лексике и общественной мысли понятия народность и с полемикой о его содержании. Оформившись в качестве русского эквивалента национальности, народность изначально имела двойственное значение: во-первых, выражала российскую национальную (государственную) самобытность; во-вторых, сводила ее к адекватному выражению регионального или этнического экзотизма, исходя из отождествления народности с простонародностью.
Во второй главе Термины УнародностьФ и УнациональностьФ в лексиконе естественных и гуманитарных дисциплин (вторая половина XIX в.) рассмотрен и реконструирован спектр значений понятий народность, национальность, нация в словарях эпохи в отдельных дисциплинах и направлениях, связанных с исследованиями народов Российской империи. Определяющую для этнографического дискурса роль сыграла интерпретация Н.И. Надеждиным народности: он разделил понятия народ и народность и вывел термин народность за рамки философско-эстетической концепции и официально-государственной доктрины, определив его в качестве нормативного для российской этнографии. Главным ее объектом был провозглашен русский этнос (восточные славяне), методом - сравнение, что оказало существенное воздействие на толкование указанной терминологии в фольклористике, истории, народоописаниях, а также в практике российских этнографических исследований в широком смысле. Но, поскольку они продолжали осуществляться в рамках географической отрасли и главным образом в контексте географо-статистических описаний Империи, то развитие узкоспециальных теорий и методов (в частности, новое понимание землеведения и антропогеографии, введение понятий ландшафт и методика определения его типов) меняло представления об инструментах идентификации этничности. Реконструкция спектра значений, связанных с концептом национальное, позволяет утверждать, что значения народности в 1870Ц80 -е гг. использовались для определения различно понимаемой лэтничности, при этом наметилась тенденция использовать лексему народность в качестве наименования общности - в синонимическом ряду терминов национальность / нация. Говорить о какой-то одной тенденции словоупотребления нельзя. Наряду с отождествлением народности с народом (этносом) встречается формулировка лязык и народность. В 1890-е гг. термин народность все чаще заменяется понятием национальность, обозначая классификационную единицу и приобретая явные черты той трактовки, которая соответствует современным дефинициям лэтнос или лэтническая группа. Неизменными оставались: а) убежденность в том, что лишь крестьянство (и социальные низы) являются носителями этнокультурной самобытности в целом и отличительных черт этноса в частности, а также б) смещение исследовательского интереса в область духа народа (его духовной культуры), в которой центральное место занимала категория нрава / характера/ психологии народа / этноса.
Ее понимание и методы исследования разобраны в третьей главе лНрав народа / национальный характер / народная психология как сфера проявления сущности и ФдухаУ народности, в которой предпринят подробный терминологический и контекстуальный анализ содержания и применения данных понятий в научной и научно-популярной литературе эпохи - в частности, в исторических, этнографических, фольклористических и антропологических исследованиях. Показано, что варианты интерпретации определялись видением предмета и методов исследования; выявлено, в какой мере они зависели от архаических традиций народоописания, в какой - определялись новейшими программами сбора сведения о народах и реальной практикой экспедиционных исследований.
Рассмотрено и другое, критическое, отношение к национальному характеру / нраву - от полемики о методах его реконструкции на материалах разных источников до полного неприятия этнической психологии в целом и возможности ее научного изучения. Однако доминировала иная тенденция: термин нрав народа на протяжении века отчетливо эволюционирует, из категории классификации превращаясь в нормативное понятие. Обоснованность понятия не ставится под сомнение, но ведет к размышлениям о двойственности его содержания и о существовании противоречащих друг другу трактовок, а концепт национальный характер по-прежнему демонстрирует свою научную обоснованность и значимость, - особенно в процессе внешней этнической идентификации. Нрав и духовно-нравственные способности казались наиболее полным выражением инаковости, потому зачастую выступали основной формой воплощения этничности, а в ряде случае - главным признаком классификации. Только введение термина национальное самосознание могло разрешить ряд противоречий, но для этого необходимо было обратиться к представлениям самого объекта этнографического исследования, т. е. к его самоидентификации. Однако эти проекты находились на начальной фазе формирования.
Во второй части диссертационного исследования, - лСпособы научной типизации: классификация как механизм идентификации (главы 4Ц6), Ц предпринята реконструкция различных этнических таксономий, их единиц и классификаций: а) в практике описания народов (главным образом финнов, поляков и великорусов); б) в процессе становления этнической номинации и этногеографической номенклатуры; в) в контексте общественных и культурных процессов, связанных, во-первых, с выработкой представлений о русскости (его пространственных - региональных и этнических - границ, языковых, социальных, визуальных и др. воплощений) и национально-типичном в целом, и, во-вторых, с формированием концепций нации и Империи (в одном ее аспекте - идеи этнокультурного разнообразия народов). В этой части диссертационной работы устанавливаются способы и виды взаимодействия научных таксономий и конкретного российского опыта народоописаний. Одной из наиболее сложных с методической точки зрения стала проблема выявления научных традиций и некоторых культурных стереотипов. Они сказываются в подходе к разным этническим и конфессиональным Другим. Наряду с установками исследователей на лобъективный (т. е. дескриптивный) способ фиксации этнодифференцирующих черт, они обусловили трудности, противоречия и полемику в области этнической идентификации и классификации - вплоть до 1890-х гг. Многие дискуссии перешли в новую фазу с освоением эволюционистских идей и методов, активно применявшихся российскими этнографами и антропологами на рубеже XIX ЦXX вв., что оказало заметное влияние на их заключения о степени точности / конвенциональности существующих этнокультурных классификаций.
В четвертой главе лЦивилизационно-историческая и антропологическая классификации рассмотрены теоретические основания и этнографическая практика применения данных таксономий. В центре внимания находится взаимодействие складывающихся представлений о своем и чужом, выраженное в противопоставлении русского/ великорусского иноэтничному как инородческому в контексте создания научных и вненаучных иерархий цивилизаций, культур и рас (этносов). Выявлены способы научной типизации в прямом смысле - через реконструкцию понятий тип и типичное в разных научных дисциплинах с точки зрения методов их лобнаружения и создания, интерпретирована полемика вокруг лизбрания национальных и региональных типов, проведен анализ категорий, связанных с выявлением чистого (лнастоящего) этнического типа и с проблемой метисации и аккультурации племен и народов.
Включение категорий тип и типичное в научный лексикон эпохи имело важные последствия, которые касались универсальной методики его выявления. Разработка данных терминов, как и методов конструирования типов, оказалась одним из центральных направлений исследовательских процедур в науке XIX в. С одной стороны, это было обусловлено задачей системного упорядочивания и классификации пространства и времени (природного мира и истории), которые ставили целью определение закономерностей развития. С другой, сознательные усилия по типологизации научных объектов играли важную роль не только в их кодификации, но и в процессе формирования идеологий, мифологий и практик социальной жизни - в частности, в ранжировании этнонациональных сообществ, государств, культур и цивилизаций. Формирование идеалов и норм также теснейшим образом зависело от представлений о способах научной типизации как моделирования. Рефлексии по поводу объективации правил его конструирования сочетались с опытом повседневной типизации: интеллектуалы воспроизводили стереотипы разных уровней, в том числе и мифологические. Тип, таким образом, выполнял функцию маркера, позволяющего верно идентифицировать этнический объект, прежде чем классифицировать его.
В пятой главе - лГеографическая и лингвистическая классификации: теория и практика подробно рассмотрена взаимосвязь формирующихся концепций территориальной идентичности Российского государства и теорий этногенеза, разрабатываемых в опоре на историю складывания языковых и региональных общностей Империи. Важная роль в этом процессе принадлежала, с одной стороны, символической географии и так. наз. ментальным картам своего и чужого пространств, а, с другой, сугубо прикладным схемам территориально-административного деления. И в тех, и в других происходили изменения в принципах соотношения ареалов и регионов, их классификационное упорядочивание и рационализация, создавая более четкую иерархию, место в которой зависело от исторических, этнографических, а в конце столетия - и от экономических факторов, и в любом случае - от интерпретации типов (лвеликорусского как национального в том числе). Аналогичные тенденции отчетливо проявляются в трактовке лингвистических признаков этничности, очевидную сложность которой представлял принцип обнаружения границ родственных языков и диалектов. На примере методов различения великорусского и малорусского языка / наречия показано, что оно опиралось на теоретические основания нескольких видов классификаций, в которых главную роль играли внешние признаковые формы. В них очевидны полная аналогия принципам этнической классификации как идентификации и тесная связь с категориями статусности и древности. Язык перестает быть главным и бесспорным этническим признаком, а в ряде случаев конфессиональная принадлежность по-прежнему оказывается более точным критерием определения индивида и группы.
Представление о взаимосвязи между человеческим сообществом (народом) и окружающей средой, ее решающем воздействии на формы человеческой жизнедеятельности, было главным и почти неизменным на протяжении всего XIX в. Этнография оказалась в плену географического - естественнонаучного и антропогеографического - взгляда на предмет и методы народоведения, что закрепляло в русской науке идеи заданности характера народов, их исторических судеб и своеобразия культуры. А территориально-региональные единицы, со своей стороны, выделялись на основании этнического состава жителей и вариаций их типов.
В шестой главе Классификация как метод этнической идентификации: практика народоописаний на материале научных и научно-популярных этнографических очерков о финнах и поляках разобран процесс идентификации различных объектов, их свойств и особенностей, трактуемых при описании как этнические. На основании анализа конкретных приемов описания Других (но считающихся родственными великорусам) народов Империи, была реконструирована взаимосвязь каузальной атрибуции и методов фиксации этнодифференцирующих признаков, с одной стороны, и воздействие оценок и клише, функционирующих в текстах путешествий и эго-документах, на научные характеристики поляков и финнов, - с другой. Было выявлено стремление обнаружить между своим и чужими (в частности, поляками и финнами) некие промежуточные этнические группы, которые репрезентировались как свои чужие и помещались на пограничье (пространства, истории, этнического типа) - например, карелы. Их представители воспринимались как более близкие, понятные, однако вовсе не степень обрусения играла в этом определяющую роль. Иерархия признаков этноса, гендерные особенности этнического типа в этих описаниях во многом зависели от существовавших в сознании их создателей номинаций / классификаций. Народность (этничность) исключала самоидентификацию объекта исследования и воспринималась как физическая реальность, которую возможно установить способом внешнего наблюдения. Именно визуальная информация оказывалась главным источником выводов наблюдателя. Так происходило отождествление объекта и субъекта наблюдения, что при определении нрава народа означало преобразование уже имеющихся у этнографа Наблюдателя знаний, представлений и стереотипов в научный факт.
Третья часть диссертации Национальный характер в этнографических исследованиях: романтические клише, этнокультурные стереотипы, научная интерпретация (главы 7Ц9) посвящена выявлению способов описания (как структурированию материала, так и ракурсам репрезентации и выборки сведений о Другом) на примере двух народов - финнов и поляков. Привлечены источники, в которых даны этнические характеристики финнов Финляндии и поляков Царства Польского / Привислинского края, для сравнения использованы тексты того же жанра о других народах Империи. Рассмотрены их содержание, явные и скрытые оценки, научные и вненаучные цели и стандарты - так реконструируются представления о финнах и поляках в их субъектном и лобъектном (претендующем на объективность) отображении. Из них выделены те, которые проявляют себя как стереотипные характеристики. Для определения возникновения, степени распространенности и изменчивости этих представлений осуществлено их сравнение (на обширном историографическом материале) с лобыденными и научными (условно) характеристиками финнов и поляков в российской, польской и финляндской научной литературе XIX в.
Необходимость рассмотрения двух народов обусловила более сложную структуру третьей части. Ее открывает параграф, в котором обосновывается возможность, необходимость и адекватность сравнительного анализа описаний финнов и поляков как примера научной репрезентации так наз. культурных народов в российской этнографии избранного периода. Седьмая глава Поляки: от исторической УфизиономииФ шляхтича к этнографическому УпортретуФ крестьянина-славянина состоит из двух разделов. В первом Ц лПольский нрав в российской историографии второй половины XIX в. на материале этнографических текстов установлены и проанализированы наиболее часто приписываемые полякам свойства нрава, доказана стереотипность некоторых из них. Польские качества выявляются их сетки смыслов, которые существуют в сознании самих описателей и используемых ими категория - таких как духовные свойства, лумственные и нравственные способности, темперамент и характер, региональные типы. Показано, что общим для разных сословных групп польского социума свойством в российских этнографических очерках предстает веселость. Далее для верификации данного признака как типично-этнического на основании современных исследований рассматривается комплекс этнокультурных характеристик польского характера в других российских нарративах и жанрах - в традиционной народной культуре, в художественной и научной литературе XVIIIЦXIX вв. На основании осуществленного сравнения сделан вывод о том, что функционирующие в этнографических российских описаниях в качестве этноспецифических польские черты не бытовали в традиционной русской культуре, однако в них заметно соответствие тем польским национальным качествам, которые получили отражение в русской литературе XIX в. как типично-польские. Веселость оказалась единственным и наиболее явным внесословным свойством, объединяющим польскую шляхту и крестьянство, которые легко было обнаружить с помощью внешнего наблюдения. При этом выбор из перечня существовавших определений польского нрава веселости в качестве основного - проявляющего себя в качестве стереотипного - польского свойства, был вовсе не случаен и имел ряд серьезных оснований. Эволюция представлений о веселом поляке: от автостереотипа к гетеростереотипу разобрана во втором разделе седьмой главы, в котором по проблемно-хронологическому принципу предпринят анализ польских самоописаний и авторепрезентаций XVIIЦXIX вв. и в итоге доказано, что стереотип поляков как веселого народа, в котором эмоциональность и сердечность преобладает над разумом и который руководствуется в своих поступках чувствами, - содержащийся в российских этнографических описаниях второй половины XIX в., - представляет собой отражение господствовавших научных (исторических, антропологических и психологических) представлений о славянских элементах польского нрава. Из политкорректных соображений сглаживались наиболее острые негативные оценки - в первую очередь касающиеся конфессиональной принадлежности, польского бунтовщичества в XIX в. и польско-русского противостояния на Западных окраинах.
В восьмой главе Финны Финляндии: от диких инородцев севера к образцу морали и гражданственности в первом разделе лФинский нрав в российской научной литературе по предложенной выше схеме (в категориях эпохи и в терминах этнографических описаний) реализован анализ качеств лума, нравственности, темперамента и характерных черт финнов Финляндии. В перечне этнических добродетелей и пороков наиболее типичным оказывается моральное качество - честность, которое функционирует как этнический стереотип. Для проверки полученных результатов на основании имеющихся научных исследований рассмотрены черты финнов, бытующие в русской народной традиции и в художественной и публицистической литературе XIX в. В итоге сделано заключение о том, что стереотип финской честности не восходит к самоописаниям финнов. Он отсутствовал в качестве главного финского свойства в финляндских шведоязычных описаниях финнов и вплоть до 1890-х гг. не встречался в патриотической феннофильской характеристике финского этноса. Во втором разделе восьмой главы Формирование и эволюция стереотипа финской честности детально и по хронологическому принципу реконструировано возникновение данного стереотипа. Доказано, что появляется он в российских описаниях финнов в связи с остротой проблемы своей (русской, великорусской) нравственности (точнее, распространенности в очерках о крестьянстве упоминаний о воровстве). Сравнение российскими наблюдателями и авторами очерков реалий российской и финляндской крестьянской жизни приводит к тенденции абсолютизировать честность финнов, которая интерпретируется как этническое свойство. Ставшее стереотипным для русской культуры, данное представление было воспринято финнами в процессе складывания финской идентичности и конструирования нации, постепенно трансформировавшись в финский автостереотип. Таким образом, возникнув под русским влиянием, в том или ином виде данный стереотип функционировал в российском и финском сознании в течение всего ХХ века.
Заключительная, девятая глава третьей части лПоляки и финны в иерархии народов: УдругиеФ, УчужиеФ, УсвоиФ? представляет основные выводы, касающиеся сравнения позиций финнов и поляков в неформальной (ментальной) иерархии народов Империи и в существующих научных таксономиях, а также теоретическое резюме, связанное с реконструкцией механизмов функционирования этнокультурных стереотипов финнов и поляков в этнографической и параэтнографической литературе эпохи. Доказано, что концептуализация образа врага и его деформирование (в том числе и трансформация в позитивный образ) осуществляется с помощью одного и того же механизма, разница - лишь в потенциально большей эффективности первого. Однако явное стремление нивелировать в характеристиках народов Империи сложившиеся в русской культуре негативные черты отдельных этносов или более резко обозначить добродетели, квалифицируемые как типично-этнические, говорит о серьезном потенциале этнографической литературы в общегосударственном процессе создания образов этносов Империи. И стереотип польской пылкости, и стереотип финской честности тяготеют к предубеждениям позитивного характера; однако налицо осознаваемая попытка переописать их в категориях так наз. лобъективной этничности для придания этим положительным определениям статуса знания. В оценочном компоненте этнокультурных стереотипов поляков и финнов позитивная и негативная интерпретации уравновешены, а познавательная составляющая выражена более отчетливо. Последняя используется для создания иной нормы, подчиняясь уже не только научным, но и идеологическим стандартам; новые образы Других конструируются с помощью того же арсенала средств, что и негативная риторика.
а Иконников В.С. Опыт русской историографии. В 2-х тт. Т. 1 (Кн. 1Ц2), Т. 2. (Кн. 1Ц2). Киев, 1891Ц1908; аКоялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. СПб., 1884.
Пыпин А.Н. История русской этнографии. В 4-х тт. СПб., 1890Ц1892.
Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. Первое издание вышло в 1897 г.; Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3-х тт. Первое издание - СПб., 1896Ц1903.
Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию (1927) // Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989. С. 475Ц574; Ковалевский П.И. Психология русской нации. Воспитание молодежи. Александр III - царь-националист. М., 2005; Овсянико-Куликовский Д.Н. Психология национальности. Петроград, 1922.
а Азадовский М.К. История русской фольклористики. В 2-х тт. М., 1958Ц1963.
Токарев С.А. История русской этнографии (дооктябрьский период). М., 1966; Токарев С.А. История этнографической науки (до середины XIX в.). М., 1978; Токарев С.А. Вклад русских ученых в мировую этнографическую науку // Токарев С.А. Избранное. В 2-х тт. Т. 1. М., 1999. С. 69Ц101.
аа евин М.Г. Очерки по истории антропологии в России. М., 1960; Залкинд Н.Г. Московская школа антропологии в развитии отечественной науки о человеке. М., 1974; Проблема расы в российской физической антропологии / Под ред. Т.И. Алексеевой, Л.Т. Яблонского. М., 2002.
а Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941; Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен до 1917 года. М., 1993; Цамутали А.Н. Очерки демократического направления в историографии 60Ц70-х гг. XIX в. Л., 1971; Он же. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX в. Л., 1977; Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1Ц5. М., 1955, 1966, 1985.
Медушевский А.Н. История русской социологии. М., 1993; Беляева Л.А. Эмпирическая социология в России и ной Европе. М., 2004; Будилова Е.А. Социально-психологические проблемы в русской науке. М., 1983; Плошко Б.Г., Елисеева И.И. История отечественной статистики. М., 1990.
а Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии (в серии Труды Института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР). В 10-ти вып. М.ЦЛ.ЦМ., 1956Ц1988.
Саушкин Ю.Г. История и методология географической науки. М., 1976; Сухова Н.Г. Развитие представлений о природном территориальном комплексе в русской географии. Л., 1981; Она же. Карл Риттер и географическая наука в России. Л., 1990.
аа Славяноведение в дореволюционной России. Изучение южных и западных славян. М., 1988; Славяноведение и балканистика в отечественной и зарубежной историографии. М., 1990; аптева Л.П. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2006; Загребин А.Е. Финно-угорские этнографические исследования в России (XVIII - первая половина XIX в.). Ижевск, 2006.
а Коккьяра Дж. История фольклористики в Европе. М., 1960; Vuorela T. Ethnology in Finland before 1920. Helsinki, 1974; Mongoleja vai germaneeja? - rotuteorioiden suomalaiset / Toim. Kemilainen A., Hietala M., Suvanto P. Helsinki, 1985; Шлыгина Н.В. История финской этнологии. 1880Ц1980 гг. М., 1995; Марков Г.Е. Очерки истории немецкой науки о народах. В 2-х ч. М., 1993; отметим и наиболее значимые для нас монографические исследования: Эванс-Причард Э. История антропологической мысли. М., 2003; Stocking G.W. The EthnographersТ Magic and Other. Essays in the History of Anthropology. Madison, 1992; Никишенков А.А. История британской социальной антропологии. СПб., 2008.
аа Топорков А.Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. М., 2002; Соколовский С.В. Образы Других; Соловей Т.Г. Власть и наука в России. Очерки университетской этнографии в дисциплинарном контексте (XIX - начало XXI в.). М., 2004; Могильнер М. Homo Imperii. История физической антропологии в России. М., 2008.
аа Honko L. Studies on Tradition and Cultural Identity // Tradition and Cultural Identity / Ed. by L. Honko. Turku, 1988. P. 7Ц26; Козенко А.В., Моногарова Л.Ф. Эпистемология этнологии // Этнографическое обозрение. 1994. N 4. С. 3Ц15; Honko L. Traditions in the Construction of Cultural Identity and Strategies of Ethnic Survival // European Review. 1995. Vol. 3 (2); Балибар Э. Национальная форма: история и идеология // Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленная идентичность. М., 2004. С. 83Ц102; Век П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М., 2003; Мегилл А. Историческая эпистемология. М., 2007.
аа Бахтурина А. Национальный вопрос в Российской империи в постсоветской историографии // Русский национализм: социальный и культурный контекст. М., 2008.
а Весьма обширна зарубежная историография. Из отечественных примеров следует указать: Учебный текст в советской школе. СПб., 2008; оскутова М. С чего начинается Родина? Преподавание географии в дореволюционной школе и региональное самосознание (XIX - начало XX века) // Ab Imperio. 2003. №3. С. 168Ц196; Зверева Г. Конструирование культурной памяти: наше прошлое в учебниках российской истории // НЛО. 2005. №74; Яковенко Н. Одна Клио - две истории // Отечественные записки. 2007. №1 и др.
Бартминьский Е. Языковые стереотипы // Бартминьский Е. Языковой образ мира: Очерки по этнолингвистике. М., 2005. С. 165Ц166. Стереотипность представления должна быть обоснована. Мы исходим из дефиниции и методики выявления этнического стереотипа, представленной в работах: Бартминьский Е. Стереотип как предмет лингвистики // Там же. С. 133Ц157; Байбурин А.К. Некоторые вопросы этнографического изучения поведения // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. С. 7Ц17; McDonald M. The Construction of Difference: an anthropological Approach to Stereotypes // Inside European Identities: Ethnography in Western Europe. Providence, 1993; Oakes P.J. Stereotyping and Social Reality. Oxford, 1994; Benedyktowicz Z. Stereotyp - obraz - symbol. O mozliwosciach nowego spojrzenia na stereotyp // Zeszyty naukowe UJ. Prace Etnograficzne. 1988. Z. 24. S. 7Ц35; Dobieszewski J. Przesady, uprzedzenia, stereotypy - kilka refleksji o pojeciach // Katalog wzajemnych uprzedzen Polakow i Rosjan. Warszawa, 2006. S. 29Ц47; Mitosek Z. Literatura i stereotypy. Wroclaw, 1974; Benedyktowicz Z. Portrety obcego.
аа Perrie M. NarodnostТ: Notions of National Identity // Constructing Russian Culture in the Age of Revolution. 1881Ц1940. Oxford, New York, 1998. Р. 28Ц37; Knight N. Сonstructing the Science of Nationality: Ethnography in MidЦNineteen Century Russia. Ph. D. Dissertation. Columbia University, 1995; Knight N. Ethnicity, Nationalism and the Masses: NarodnostТ and Modernity in Imperial Russia // Russian Modernity: Politics, Knowledge, Practices. NY, 2000; Найт Н. Империя на просмотре: этнографическая выставка и концептуализация человеческого разнообразия в пореформенной России // Власть и наука, ученые и власть. Материалы международного научного коллоквиума. СПб., 2003. С. 437Ц457; Он же Н. Наука, империя и народность: этнография в Русском географическом обществе. 1845Ц1855 // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Антология. М., 2005. С. 155Ц198. По истории гуманитарных наук в России XIX в.: Vucinich A. Science in Russian Culture. Vol. 1Ц2. Standford, 1950; Thaden E.C. The Rise of Historicism in Russia. American University Studies. Series. IX. History. Vol. 192. NY, 1999; Thaden E.C. Interpreting History. Collective Essays on RussianТs Relation with Europe. NY, 1990; Anttonen P. Tradition through Modernity: Postmodernism and the Nation-State in Folklore Scholarship. Helsinki, 2005. Из отечественных ученых в этой методике работает С.В. Соколовский: Соколовский С.В. Этнографические исследования: идеал и действительность // Этнографическое обозрение. 1993. №2. С. 3Ц13; №3. С. 3Ц14; Он же. Этнография как жанр и как власть // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. Вып. 2. М., 1995. С. 133Ц147; Он же. Образы Других; Он же. Институты и практики производства и воспроизводства этничности // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. Вып. 11. М., 2005. С. 144Ц175 и др.
аа Миллер А.И. Глава 1. История Российской империи в поисках масштаба и парадигмы// Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. М., 2006. С. 13Ц53; Суни Р.Г. Империя как она есть: имперский период в истории России, национальная идентичность и теории империи // Национализм в мировой истории. М., 2007. С. 36Ц82. Сборники статей иностранных исследователей: Российская империя в сравнительной перспективе. М., 2004; Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Антология. М., 2005; Imperium inter pares: Роль трансферов в истории Российской империи (1700Ц1917). М., 2010, статьи в журнале Ab Imperio. Исследования по новой имперской истории и национализму в постсоветском пространстве (2000Ц2008). О тенденциях этих исследований см., в частности: Бахтурина А. Указ. соч.
аа Например, многолетние польско-российские исследовательские проекты: Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000; Россия - Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002; Миф Европы в литературе и культуре России и Польши. М., 2004; Хорев В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов. М., 2005; Dusza polska i rosyjska. Spojrzenie wspolczesne / Pod red. A de Lazari, R. Backera. Lodz, 2003; Polacy i Rosjanie. Przezwyciezanie uprzedzen / Pod red. A de Lazari, T. Roginskiej. Lodz, 2006; Katalog wzajemnych uprzedzen Polakow i Rosjan / Red. A de Lazari. Warszawa, 2006, в нем - компакт-диск, содержащий обширную библиографию. Российско-финляндские сборники статей: Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. Великий Новгород, 2004; Два лика России. Образ России как фундамент финской идентичности / Под ред. проф. Т. Вихавайнена /Пер. с фин.а СПб., 2007.
а Примером нового осмысления этих процессов является проект НЛО, посвященный истории локраин Российской империи: Россия и Балтия. Остзейские губернии и Северо-Западный край в политике реформ Российской империи. Вторая половина XVIII - XX в. М., 2004; Западные окраины Российской империи. М., 2006; Сибирь в составе Российской империи. М., 2006; Бобровников В.О., Бабич И.Л. Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007; Центральная Азия в составе Российской империи. М., 2008.
Например: Долбилов М. Полонофобия и политика русификации в северо-западном крае империи в 1860-е гг. // Образ врага. М., 2005. С. 127Ц174; Он же. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. М., 2010.
Stocking G.W. The EthnographersТ Magic and Other. Essays in the History of Anthropology. Madison, 1992; RussiaТs Orient: Imperial Borderlands and Peoples. 1750Ц1917. Bloomington, 1997; Geraci R.P. Window on the East. National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Ithaca, London, 2001; Clay C.B. Russian Ethnographers in the Service of Empire. 1856Ц1862 // Slavic Revue. 1995. №(54). P. 45Ц61; Jaats I. The Komi. Ethnic Stereotypes and Nationalities Policy in Late Imperial Russia // The Russian Review. 68 (April 2009). P. 199Ц220 и др.
а Mallki L. National geographic, the rooting of peoples and the territorization of national identity among scholars and refugees // Cultural Anthropology. 1992. № 7, 1. P. 24Ц44; оскутова М. О памяти, зрительных образах, устной истории и не только о них // Ab Imperio. 2005. №3. С. 72Ц88; Шперлинг В. Строить железную дорогу, создавать имперское пространство: местность, край, Россия, лимперия как политические аргументы в пореформенной России // Там же. С. 101Ц134; Вишленкова Е. Визуальный язык описания русскости // Ab Imperio. 2005. №3. С. 97Ц146; Вишленкова Е.А. Визуальная антропология империи, или лувидеть русского дано не каждому. Препринт WP6/2008/04. Серия WP6. Гуманитарные исследования. М., 2008; Maiorova O. Searching for a New Language of Collective Self: the Symbolism of Russian National belonging during and after the Crimean War // Ab Imperio. 2006. №4. P. 187Ц224; Реннер А. Изобретающие воспоминания: русский этнос в российской национальной памяти // Российская империя в зарубежной историографии. С. 436Ц471; Fewster D. Visions of Past Glory: Nationalism and the Construction of Early Finnish History. Helsinki, 2005; статьи в тематическом номере: Отечественные записки. 2002. №6.
|
Страницы: | 1 | 2 | 3 | |
Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по истории