Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по истории

Парламент и политическая культура в Англии второй половины XVI - начала XVII в.

Автореферат докторской диссертации по истории

СКАЧАТЬ ОРИГИНАЛ ДОКУМЕНТА

Страницы: | 1 | 2 | 3 |

 

Ритуал открытия разворачивался в пространстве города, в Вестминстерском аббатстве и в палате лордов, и на каждом этапе реализовывалась определенная модель репрезентации власти, конституционного устройства и метафорического воплощения государства. На материале хроник, мемуаров, памятников геральдического характера, гравюр и портретов в разд. 1 анализируются порядок построения парламентских шествий, набор задействованных инсигний, символика цвета парламентских облачений, способ коммуникации монарха и города, аллюзии, которые процессии вызывали у очевидцев. Характер парламентской процессии демонстрировал абсолютное доминирование в ней монарха, которому ритуал позволял реализовывать собственную репрезентационную стратегию. Сравнение парламентских шествий с другими публичными королевскими процессиями позволяет отнести данную процессию к типу adventus domini - церемониального въезда монарха в город. Учитывая многоплановость символизма монаршего ладвента, можно констатировать, что наиболее близким прототипом парламентской процессии был императорский триумф. На этом этапе церемонии королева представала в антикизированном облике триумфаторши, наделенной имперской властью и избегавшей активных ритуальных контактов с подданными, которые могли бы налагать на нее какие-то обязательства, склоняясь скорее к абсолютистскому, чем корпоративному образу власти. Посредством регалий и присутствующих должностных лиц парламентское шествие демонстрировало всеобъемлющий характер власти и лиц ее морфологию (законодательную, судебную, административную, военную и духовную функции).

Процессия была воплощением упорядоченного политического универсума, предполагавшего строгую иерархию социальных статусов и должностей. Однако ее характер не отражал идеи объединения трех сословий или слияния лордов и лобщин королевства с главой политического тела, а также реальной политической роли, которая признавалась за общинами в ХVI веке. Парламент представал как институт, состоящий исключительно из государыни и пэров, воспроизводя тип представительной ассамблеи, сложившийся еще в XIII в. И хотя социальные и политические реалии XVI в. изменились, вследствие инертности ритуала в нем все еще сохранялись архаические черты средневековой концепции парламента как аристократической ассамблеи магнатов.

В разд. 2 анализируются ритуальные действия в Вестминстерском аббатстве - церковная процессия, принятие монархом жезла Св. Эдуарда, офферторий и торжественный молебен. Ряд элементов парламентского ритуала отсылал к церемонии коронации, происходившей здесь же. Воспроизводя ее обстоятельства и освящая на алтаре знаки своей власти, монарх представал носителем неограниченного суверенитета, верховным законодателем, судьей и защитником веры.

В разд. 3 рассматриваются новации, вводившиеся Тюдорами под воздействием Реформации, а также изменения, внесенные Елизаветой I, и отражавшие ее отношение к литургической практике (отстранение клириков от участия в шествии, удаление королевского траверза от гробницы Св. Эдуарда, замена скипетра святого на другой, перенос основного акцента в богослужении на проповедь), а также подспудную трансформацию властной идеологии и представлений о символическом облике власти (отказ королевы от совместного причастия с пэрами). Глава англиканской церкви отнюдь не стремилась к символическому союзу с присутствующими как с членами политического тела королевства или мистического корпуса подвластной ей церкви. Смену форм королевского благочестия, отказ от корпоративных церемоний можно расценить как своего рода ритуальную революцию. Модель репрезентации королевы как верховного суверена, божьей помазанницы и главы церкви на данном этапе была наиболее близка к абсолютистской.а

Разд. 4 посвящен содержанию проповедей, которые подтверждали претензии власти на божественную природу, однако уравновешивали ее притязания напоминанием об ответственности перед Богом. Для парламента как коллективного органа проповедь играла сплачивающую роль: в сакральном пространстве храма присутствующие ощущали свою причастность к трансцендентному, их прославляли как представителей лизбранного народа Израилева, призывая задуматься о сути их гражданской миссии и политических задачах сессии с точки зрения критерия истинной веры. Вера и политика оказывались связаны теснейшим образом, что было одной из существенных черт английской политической культуры Раннего Нового времени.

В разд. 5 анализируется церемония встречи всех трех элементов парламента (монарха, лордов и коммонеров) в палате лордов. Лексика отчетов, а также комбинация символических атрибутов власти в верхней палате позволяют говорить о смещении акцентов от демонстрации персональной власти монарха к репрезентации ее как публичной. Анализ изобразительных и нарративных источников позволяет дать негативный ответ на вопрос о том, использовалась ли в церемонии открытия парламента большая имперская корона, символизирующая всю полноту суверенитета государя. На этом этапе в парламенте воплощалась корпоративная модель власти: королева поступалась некоторыми знаками своего достоинства как суверенной правительницы, не стремясь подавать себя как носительницу лимперской короны. Это было зримое воплощение классической концепции короля-в-парламенте, монарха в окружении пэров королевства и коммонеров.

Гл. II Политический дискурс официальных парламентских речей основывается на анализе выступлений в парламенте в период с 1559 по 1601 г., которые никогда не рассматривались в совокупности и в избранном в диссертации ракурсе. В разд. 1 исследуются вступительные речи лордов-канцлеров (основные темы, логика и принципы аргументации, индивидуальные особенности политического языка). Структура официальной речи предполагала наличие трех разделов, посвященных делам веры, светского управления и финансовым потребностям короны. Категория истинной веры занимала центральное место в этико-политической системе, с позиций которой парламентариям предлагали подходить к работе. Риторика мессианства и богоизбранности английской протестантской нации усиливалась с середины 1580-х годов. Деятельность парламентариев рассматривалась в контексте извечной борьбы с Антихристом, а также с католическими державами, что обеспечивало логический переход канцлера к просьбе о субсидиях на нужды обороны.

Речи канцлеров, содержавшие апологию официальной политики, создавали немало возможностей для репрезентации правящего государя. Королева представала в них как богоизбранная суверенная правительница, чьи права на престол определялись как естественным порядком наследования, так и непосредственным проявлением Божьей воли, благочестивая государыня, судьба которой неразрывно связана с судьбами ее народа и страны. Образ королевы претерпел определенную эволюцию: если вначале он строился на исторических параллелях с ветхозаветными царями и героями (Эсфирь, Эзекия, Иосафат, Давид, Соломон), то со временем его символизм становится более всеобъемлющим - ее уподобляют Древу Жизни и самому Спасителю. С середины 1580-х гг. заметен лексический поворот, отражающий новые тенденции в репрезентации королевы: усиление мотива сакральности ее персоны, демонстрация священного трепета перед нею, вытеснение в официальном титуловании термина Высочество формулой Королевское Величество. Происходит сдвиг, связанный с трактовкой лимперской короны Англии: если в начале елизаветинской эпохи это понятие связывают с абстрактной идеей королевства, которому принадлежит корона, то во второй ее половине ее безусловной обладательницей представляется государыня.

Лейтмотивом вступительных речей были рассуждения о соотношении общественного и частного интересов в контексте обоснования необходимости сбора налогов. Ораторы признавали, что частные интересы подданных могут не совпадать с государственными, признавали также право личной собственности. Противоречие между частным и общественным снималось за счет рассуждений в духе гражданского гуманизма об общем благе как цели государственной политики и приоритете коллективных интересов над личными.

Речам канцлеров присущ предельный лаконизм в рассуждениях на тему значимости парламента и его функций. Лексика, связанная с представлениями о парламенте как совете государя, высоком суде и органе, творящем законы, по сути, была чужда правительственным ораторам.

Разд. 2 посвящен анализу церемонии избрания спикеров нижней палаты и содержанию их речей. Выборы были первым ритуализированным действом в нижней палате, важным этапом конституирования ее как особого сообщества, инкорпорировавшегося в состав парламента. Эта церемония дает представление о кодах поведения и речевом этикете, в частности - ритуальном самоуничижении, свойственном депутатам вне зависимости от их статуса. Анализ речей спикеров о несоответствии должности, на которую их выдвигали, демонстрирует их высокую риторическую культуру и богатый спектр доступных им языков - научного, юридического, медицинского и т.д. В процессе ритуального диалога с корпорацией, ставящей его на должность, оратор демонстрировал, как незначителен масштаб его личности перед лицом депутатского сообщества, повышая тем самым коллективную самооценку парламентариев.

Разд. 3 посвящен сравнительному анализу дискурса речей ораторов, выступавших от лица власти, и спикеров нижней палаты, которые в ходе сессии вели между собой ритуализированный диалог. Анализ его содержания позволяет увидеть признаки определенной трансформации политической системы на протяжении второй половины XVI в. Прибегая к языку Писания, официальные ораторы предлагали аудитории модель восприятия английского государства, сводившуюся к теории божественного происхождения и суверенитета королевской власти, как в светских, так и в духовных делах. Их речам свойственны постепенный отказ от использования корпоративных метафор для характеристики английской политической системы и очевидное нежелание воспринимать парламент как неотъемлемую и важную часть последней. Все это свидетельствовало о меняющейся концепции королевской власти и нарастании лабсолютистских притязаний, пусть даже не слишком явных.

В том, что касалось характеристики монархического правления и персоны государыни, языки правительственных ораторов и спикеров палаты общин совпадали. Полный консонанс свойственен им и в том, что касалось теории порядка, необходимости подчинения и гармонии между правителем и подданными. Однако далее обнаруживались расхождения. При всей верноподданнической риторике спикеров в их речах английское государство представало как смешанная монархия, в которой важная роль принадлежала парламенту, участвующему в создании законов. Лексика общего блага, традиционные корпоративные метафоры, исторические экскурсы, представлявшие монархию одновременно и как божественное, и как человеческое установление, использовались спикерами, чтобы подчеркнуть смешанный характер правления, издавна присущий Англии и обеспечивающий уникальность ее государственно-политической системы. В елизаветинских парламентах никогда не выдвигался тезис о том, что суверенитет монарха может быть чем-либо ограничен, тем не менее, парламентские ораторы придерживались конституционной доктрины, подчеркивая, что законы, которым подчиняются и подданные, и сам монарх, последнийа творит вместе с парламентом.

В разд. 4 рассматривается место классицизирующего дискурса в парламентских дебатах. Владение правилами античной риторики было характерно для политической элиты, около 30% которой получило университетское образование. Антикизированный язык, ссылки на древних авторов, на римский сенат как архетип представительного учреждения неизменно присутствовали в дебатах. Самоидентификация депутатов с сенаторами была важной составляющей коллективного самосознания палаты общин. Идеалом депутата служил цицероновский оратор, мудрый государственный муж, наделенный даром элоквенции и гражданскими добродетелями.

В елизаветинских парламентах оказалось востребовано не только искусство классической риторики как таковое, но и присущие ему моральные ценности. Несмотря на то, что Англия XVI в. была монархией, здесь широко распространялись идеи и лексика классического республиканизма (преломлявшиеся через призму ренессансного гражданского гуманизма). Понятие res publica,а commonwealth - лобщее благо, было одним из центральных в елизаветинской культуре, а идеалы гражданственности, патриотизма, активной добродетели/доблести, представления о приоритете общественныха интересов над частными активно популяризировались. Ввиду отмеченного выше лексического сдвига в языке самой власти в сторону лимперской или лабсолютистской модели правления, классицизирующая риторика общего блага и гражданственности выполняла, по сути, охранительную функцию, направленную на то, чтобы отстоять традиционное видение английской политии как смешанной монархии, в которой подданные/граждане принимают активное участие в управлении. Риторическая стратегия спикеров была стратегией выживания: за настойчивыми ритуальными похвалами законам Англии и ее мудрым законодателям скрывалась озабоченность тем, что корона не желала видеть в парламенте ни полноценный совет, ни равноправного участника законотворческого процесса.

Предметом исследования в гл. III Елизаветинская палата общин и историческое мифотворчество аявляется историческое сознание парламентариев, специфика их отношения к прошлому, формы исторического знания, его носители и каналы распространения. Во второй половине XVI в. в стенах парламента сформировался историко-политический миф о глубокой древности этого института, якобы уходящего корнями в незапамятные времена, предшествующие появлению письменности. Его творцами были профессиональные юристы общего права, выступавшие в роли историков-антиквариев, интересовавшихся истоками английской государственно-правовой системы.

В разд. 1 и 2 анализируется творчество Дж. Хукера, основоположника теории зарождения парламента в англо-саксонскую эпоху, и У. Ламбарда, в представлении которого английский парламент был институтом, имевшим общегерманские корни, и восходил к народным собраниям континентальных германцев, описанным Тацитом. По их мнению, изначально парламент был однопалатным, наряду с королями и лордами в нем присутствовали и представители общин, обладавшие, таким образом, пэрским статусом. Представительная природа обособившейся со временем палаты общин позволяла антиквариям настаивать на особой роли последней в законотворчестве, выдвигая тезис о том, что король и общины могут творить законы без участия лордов. На протяжении веков парламент принимал различные исторические формы - уитенагемота, церковных синодов, королевских советов, но неизменным оставалось присутствие в нем короля, лордов и общин. Хукер и Ламбард признавали наличие цезуры в существовании парламента в период нормандского завоевания, после которого практика созыва парламентов королями возобновилась. В 3 разд. анализируется казус Артура Холла, выступившего с критикой вышеупомянутой концепции. Суровое наказание, которому подвергли Холла, свидетельствует о том, что концепция парламента, якобы известного с англо-саксонских времен, стала ортодоксальной и заповедной для критики, превратившись в важный элемент исторического сознания и идеологии английской политической элиты.

4 разд. посвящен историческим взглядам знаменитого юриста и спикера палаты общин Эдуарда Кока, находившего истоки древнего парламента уже у бриттов. Существенным элементом исторических построений Кока было представление об островной уникальности парламента, а также об отсутствии цезур в его развитии. По мнению юриста, даже нормандское завоевание не оставило следа в непрерывной истории этого института, как, впрочем, и английской правовой системы в целом.

В 5 разд. рассматривается деятельность Общества антиквариев, служившего площадкой для встреча парламентариев - любителей древности и важным каналом распространения мифологизированных представлений об истории английского парламента. Анализ персонального состава Общества показывает, чтоа 21 из 40 его членов были депутатами парламента. Все они принадлежали к юридической элите и пользовались авторитетом как парламентские эксперты, определявшие характер исторического дискурса в палате общин. В 1604-1605 гг. в Обществе обсуждался ряд докладов, посвященных происхождению английского парламента, представлявших собой квинтэссенцию предшествующих исторических штудий. Несмотря на то, что среди авторов не было единодушия, большинство признавало англо-саксонские корни этого института, а Э. Кок, Дж. Доддридж и Фр. Тэйт настаивали на его до-римском происхождении и автохтонном характере, не претерпевшем изменений под влиянием народов-завоевателей. Тем не менее, островной изоляционизм не был доминирующим во взглядах авторов. Типологическое сходство с представительными учреждениями других народов и общегерманское происхождение парламента не отрицались. Мотив исключительности, характерный для рассуждений юристов об общем праве королевства, не столь явственно звучал в их высказываниях о парламенте. Идея его эволюции, в особенности трансформации однопалатной структуры в двухпалатную также была не чужда антиквариям. Тем не менее, большинство полагало, что парламент неизменно присутствовал в истории Англии, осуществляя две основные функции - давать совет монарху и истолковывать законы. Важным элементом новой теории стало концептуальное оформление тезиса о трехчленной структуре парламента и ее континуитете с древнейших времен.

Теория древности парламента, сформулированная юристами-антиквариями, не содержала в себе конституционного вызова короне, допуская наличие широкого спектра мнений относительно того, принадлежал ли исторический приоритет происхождения монархической власти или парламенту. В рамках этой концепции было возможно утверждение о том, что оба политических института были в равной мере древними. Можно было заключить, что правители Англии, власть которых была первична, по собственной воле стали созывать парламенты. Было допустимоа и утверждение, что парламенты предшествовали королевской власти. Последняя точка зрения при условии лояльности ее приверженцев, не вызывала в елизаветинскую эпоху протеста власти, ибо не противоречила теории смешанной монархии, разделяемой большинством управленческой и политической элиты английского общества.

Ключевую роль в унификации представлений о прошлом парламента сыграли специфические по жанру тексты - трактаты о парламентской процедуре и юридические своды, посвященные истории государственных институтов и судебной системы. Они были главным каналом распространения новых исторических веяний в среде английской политической элиты. Речь идет как о печатных, так и о рукописных текстах, призванных восполнить нехватку публикаций, спрос на которые превышал предложение. Факт наличия рукописных копий вышеупомянутых трудов, которые хранились и передавались по наследству, служит свидетельством неутолимого интереса представителей английской политической нации к парламенту и его истории. Во втор. пол. XVI в. их появление не было обусловлено политическими мотивами. Копии, нередко снятые с трактатов, уже выходивших в печатном виде, были памятниками культурной эпохи расставания с рукописным текстом, который, тем не менее, еще не был до конца вытеснен печатным. Появление рукописных версий в стюартовский период нередко было связано с иными причинами: в новой политической обстановке тема древности парламента стала полузапретной, и в рукописях тиражировались тексты, которые не имели шансов быть опубликованными иным путем.

Гл. IV Парламент как Высокий совет и привилегия свободы слова содержит анализ представлений о функции парламента как совета при государе, а также попыток депутатов осуществлять эту миссию на деле, участвуя в обсуждении насущных политических вопросов, что порождало трения между короной и палатой общин. В дебатах второй половины XVI в. произошло теоретическое оформление важных, с точки зрения политической культуры, понятий - парламентской свободы слова и королевской прерогативы, ограничивающей ее. Привилегия свободно высказываться известна как особая парламентская свобода лишь с XVI в. и поначалу воспринималась как милость, дарованная депутатам монархом. В 1 разд. анализируются формулировки, в которых спикеры испрашивали этой привилегии, а также ее интерпретации в трактатах о парламентской процедуре. Разд. 2 посвящен дебатам 1560-х гг. о браке королевы - постоянному источнику трений между ней и парламентариями. Запрет обсуждать этот вопрос породил первые теоретические дискуссии о пределах свободы слова, в которых был впервые сформулирован тезис о том, что парламентская свобода слова установлена Провидением и является частью божественного закона. В разд. 3 анализируются политические дебаты 1570-х гг., в ходе которых королева настаивала на своей исключительной прерогативе принимать решения по вопросам государственной важности. Это не остановило депутатов: объектом резкой критики со стороны пуритан стало состояние официальной церкви. В полемике они противопоставляли королевской прерогативе свою ответственность перед Богом и гражданский долг как советников. Попытки запретить дебаты спровоцировали дискуссию о праве депутатов поднимать любые вопросы, не включенные в официальную повестку, и выступать с законодательными инициативами в любых делах, что переводило вопрос о границах их свобод из политического в конституционный план.

В разд. 4 рассматриваются случаи, когда коммонеры сами ограничивали свободу высказываться в палате общин (казусы А. Холла и У. Перри), и формирование представления об исключительном праве палаты общин карать ее членов за произнесенные в парламенте речи.

В 5 разд. анализируются дискурсивные особенности речи о свободе слова, произнесенной в 1576 г. пуританином Питером Вентворсом, связавшим ее с понятием свободы совести и трактовавшим ее как изначальный элемент божественного миропорядка и права, а также как древнюю привилегию, присущую парламенту.

Разд. 6 посвящен дебатам по религиозным вопросам в 1580-1590-х гг., знаменовавшим собой пик активности пуритан. Несмотря на прямой запрет королевы обсуждать церковное устройство и управление, депутаты активно вторгались в эту сферу, используя тактику лоббирования своих законопроектов с помощью петиций с мест, что вынудило королеву прибегнуть к аресту ряда депутатов.

Адвокатами свободы слова нередко выступали члены Тайного совета, стремившиеся оказать давление на королеву в политических вопросах. Как показывает анализ биографий елизаветинского депутатского корпуса, среди инициаторов дискуссий на запретные темы преобладали люди, близкие к сильным мира: родственники и помощники королевских министров, чиновники, занимавшие высокие посты в королевской администрации, судебной системе и органах управления. Их смелость во многом была продиктована принадлежностью к узкому кругу лиц, управлявших государством. Им, как и их патронам, была в полной мере присуща психология государственных мужей (commonwealth men), готовых давать советы, и нести ответственность за избранную политическую линию. Фрондерство позволяли себе известные юристы, которым, несмотря на критические выступления, впоследствии удалось сделать блестящую публичную карьеру и стать спикерами палаты общин, джентльмены, имевшие высокий статус в местной администрации, мировые судьи и шерифы. После нелицеприятных выступлений некоторыеа получали должности лорда-депутата или лорда-лейтенанта - специальных уполномоченных королевы в графствах, облеченных особым доверием. Трепетное отношение к парламентскойа свободе слова и готовность отстаивать свою позицию перед лицом власти представляются частью политической культуры и воззрений, разделяемых большинством английской политической нации.

В гл. V Парламентское законотворчество в контексте политической культуры рассматриваются процедура законотворчества и новации в этой сфере, имевшие место во втор. пол. XVI - нач. XVIIв. Она построена на анализе трактатов о парламентских процессуальных нормах, впервые появившихся в елизаветинскую эпоху после продолжительной цезуры (их ближайший предшественник, трактат Modus Tenendi Parliamentum датируется серединой XIV в.). Труды Дж. Хукера, У. Ламбарда, Г. Элсинга, У. Хэйквилла и др. стали первыми справочниками по парламентской процедуре, доступными депутатам. Особый интерес представляет исследование их как единого комплекса текстов, сыгравших важную роль в конституировании парламентской традиции, фиксации прецедентов, сохранении корпоративной памяти и передаче информации парламентариям стюартовской поры.

В разд. 1 прослеживается многоступенчатая процедура выработки парламентского законодательного акта: порядок инициирования и прохождения биллей, их категории, правила ведения дискуссии и нормы этикета, культура делопроизводства в каждой из палат. Подробно анализируются порядок назначения комитетов, которые к концу XVI в. выполняли основной объем работы, связанной с подготовкой законодательных актов, типы новых комитетов, зарождавшихся в эту эпоху, правила голосования, формулы индорсации биллей и церемонии, соблюдавшиеся при передаче их из одной палаты в другую. Особое внимание уделяется анализу работы совместных двухпалатных комитетов, а также случаям конфликтов и конфронтации палат, в которых каждая отстаивала свой престиж и привилегии.

Изысканный и тщательно разработанный церемониал законотворчества выполнял несколько функций. Первую можно назвать репрезентативной. К ней относились действия, призванные подчеркнуть важность законотворческой деятельности и отразить почтение парламентариев к документам, которым предстояло стать законодательными актами, - (преклонение колен и целование руки спикера клерком, обнажение головы при передаче билля). Почти фетишистское отношение к законопроекту как физическому объекту ощущалось в спорах о материале, на котором он должен быть написан, в препирательствах по поводу того, в каком углу клерк должен делать свои пометки, в приверженности к архаичным французским формулам индорсации биллей.

Законотворческий церемониал имел не менее ярко выраженную социальную составляющую. Как и парламентский ритуал в целом, он был призван выявить иерархию участников процесса создания статута. Процедурные моменты, сопровождавшие встречи представителей двух палат в ходе совместной работы, подчеркивали бесспорный приоритет лордов над коммонерами. Это распространялось и на принципы работы с биллями, поступившими от лордов. Церемониал акцентировал внимание на социальной иерархии и внутри палат, а также комитетов, в особенности это характерно для палаты лордов. В то же время в палате общин он имел иную направленность. Здесь этикет и порядок выступлений были призваны не столько выявлять, сколько, скрадывать дистанцию между депутатами, чему способствовал запрет обращаться к коллегам по имени (при этом опускались маркирующие социальный статус обращения и упоминания о должностях).

Нормы поведения в комитетах, превращали и эти временные, образования в своего родаа корпорации, которые незамедлительно начинали выстраивать внутреннюю иерархию, в первую очередь по отношению к тем, кто не был их членами.

Разд. 2 посвящен стратегии и тактике депутатов, призванным обеспечить успешное прохождение своего или блокирование чужлого билля. О том, что тактика лоббирования была хорошо известна в Раннее Новое время, более того, осмыслялась современниками, свидетельствуют вышеупомянутые процедурные трактаты, в частности, анонимный текст, названный Политика в парламентах. Присутствие подобных рассуждений означает, что трактаты излагали не только идеализированные представления о том, как должна выглядеть парламентская практика, а отражали реальность, предупреждая потенциальных депутатов о разрыве между теоретической нормой и действительностью.

Объектом рассмотрения в 3 разд. являются религиозные практики как неотъемлемая составляющая рабочего ритуала обеих палат и характерная черта парламентской культуры (утренние молитвы, сборы пожертвований в пользу бедных, попытки ввести ежедневные проповеди и регулярные посты). Приводимые данные позволяют сделать вывод об интенсификации проявлений коллективного благочестия в елизаветинских парламентах, которые были важным средством корпоративного сплочения депутатов.

В разд. 4 дается оценка процедуры парламентского законотворчества с точки зрения ее общественной функции. Принятый порядок инициирования биллей открывал доступ к этому публичному форуму местным сообществам графств и городов, профессиональным корпорациям и частным лицам, которые имели возможность заявить о своих насущных потребностях и добиваться их удовлетворения законодательным путем. Поток частных биллей, с которым едва справлялись обе палаты - лучшее свидетельство в пользу того, что, общество видело в парламенте действенный механизма для реализации своих целей, и активно прибегало к нему. Наряду с узко-корпоративными, групповыми и частными биллями в парламенте выдвигалось множество инициатив, претендовавших на общественную значимость. Многоступенчатая процедура обсуждения обеспечивала необходимую экспертизу предлагаемых проектов. Парламент представлял собой полигон для апробации самых разных инициатив, часть которых получала одобрение, и эту выборку можно с полным основанием считать отражением реальных потребностей общества и индикатором того, что вызывало его озабоченность.

На протяжении второй половины XVI векаа оптимизация законодательной работы была преимущественно связана со становлением комитетов, функции которых множились и видоизменялись, равно как их конфигурация и масштабы. Передача им биллей существенно ускоряла процесс работы, высвобождая время палаты для рассмотрения других дел.

Процессуальные нормы были еще одним элементом, способствовавшим консолидации парламента как института. К концу XVI- началу XVII в. знание процедуры было уже уделом не одних лишь должностных лиц, не только лофисной памятью клерков палат. Благодаря трудам Хукера, Ламбарда, Хэйквилла, Элсинга она становилась памятью значительной части депутатского корпуса, как его опытного ядра, так и депутатов-новичков, искавших в текстах трактатов практического руководства. 5 разд. главы посвящен анализу содержания трактатов, с точки зрения присутствия в них информации о процедуре законотворчества и этапов существенного ее приращения. К концу XVI в. внимание авторов этих текстов все в большей мере фокусировалось именно на теме законотворчества, которая становилась структурообразующей для их произведений. Тексты также отражают постепенную унификацию понятий и технических терминов, в которых описывалась процедура законотворчества.

Анализ субъективной выборки фактов и прецедентов, которые авторы включали в свои коллекции, в частности, процедурных казусов елизаветинской поры, показывает, что елизаветинский материал фигурирует с наибольшей частотой именно в тех разделах, которые касаются либо важных инноваций (таких как появление принципиально новых комитетов), либо сложностей в процессе законотворчества, нередко отягощенных политическими конфликтами. Интенсивность, с которой авторы прибегают к прецедентам второй половины XVI в., разъясняя смысл того или иного явления или излагая принятый в той или иной ситуации порядок, подтверждает, что это время было чрезвычайно плодотворным с точки зрения развития, теоретического осмысления и фиксации парламентских процессуальных норм.

Гл. VI Парламент как Высокий суд: теоретические представления и реалии судопроизводства рассматривает судебную функцию этого органа, истоки которой восходили к практике средневековых королевских советов, выступавших в виде судебной курии монарха. 1 разд. посвящен совместному судопроизводству палат в делах о государственной измене, сфере, в которой особенно ярко проявлялась взаимосвязь между судебной и политической составляющими парламентской активности. В современной литературе доминирует представление о сравнительной вялости елизаветинских парламентов, поскольку они не инициировали ни одного громкого импичмента. Эта позиция опровергается в работе на основе изучения великого дела Марии Стюарт, которую парламент пытался осудить в течение 15 лет. С точки зрения политической культуры Раннего Нового времени, это был уникальный опыт: настаивая на собственной юрисдикции как суда, парламент пытался вынести вердикт о казни царственной особы.

Во 2 разд. рассмотрено судопроизводство палаты общин в делах о привилегиях ее членов, связанных с нарушениями иммунитета депутатов и их слуг, оскорблениями и нападениями на них, проникновением посторонних в парламент. В работе впервые проанализирована вся совокупность подобных дел, зафиксированных в парламентских журналах, благодаря чему выявляется парадоксальная картина: принцип депутатской неприкосновенности, сложившийся еще в средневековых парламентах, был хорошо известен, однако его декларируемая древность постоянно вступала в противоречие со слабой осведомленностью парламентариев о механизмах его реализации на практике. Смена культурно-исторических эпох, разрывы в традиции и отсутствие налаженной парламентской документации приводили к провалам в корпоративной памяти даже в отношении фундаментальных парламентских привилегий. В ходе елизаветинских сессий многие процедурные аспекты, связанные с депутатской неприкосновенностью, были конкретизированы и впервые зафиксированы в парламентских журналах, что создавало правовую опору для следующих поколений. Было подтверждено, что депутата нельзя призывать к ответу по судебному иску с момента занесения его имени в сертификат о выборах в течение всей сессии и ее пророгации. Палата общин пыталась расширить толкование парламентского иммунитета, распространив его и на те случаи, когда приговор суда уже находился в стадии исполнения, а также на вызовы депутатов в суды как свидетелей, что мотивировалось общественной значимостью их парламентской службы. Это осложняло отношения палаты общин с другими судами, в особенности - с канцлерским судом. В ходе полемики с канцлерами коммонеры выдвинули тезис о палате общин как самостоятельном полноценном суде, отдельном от суда всего парламента и, якобы, имеющем архив собственных записей.

Разд. 3 касается дел о спорных результатах выборов в парламент. Согласно логике парламентариев рубежа XVI-XVII вв., к сфере судопроизводства относились и юридические решения о законности выборов того или иного депутата. В этой области палата общин совершила подлинную экспансию, впервые заявив о том, что осуществлять контроль за результатами выборов на местах и окончательным составом депутатского корпуса должны сами коммонеры. Это привело к очередному обострению конфликта с канцлерами. В ходе полемики сформировался очередной миф о древней привилегии нижней палаты самостоятельно утверждать итоги выборов, которая заняла свое место в парламентском дискурсе наряду с прочими свободами.

Разд. 4 посвящен возникновению постоянного комитета по депутатским привилегиям и выборам. Расширительное толкование свобод, связанных как с депутатским иммунитетом, так и с результатами выборов, утверждалось при активном участии представителей высшей административной и политической элиты, принадлежавшей к палате общин. Члены Тайного совета, ведущие правоведы, крупные фигуры в местной администрации графств и городов выступали главными адвокатами по-новому истолкованных корпоративных прав нижней палаты в полемике с канцлерами. Пиком дискуссии стала Апология палаты общин 1604 г., в которой члены комитета впервые в английской политической истории систематически изложили свои воззрения на существо и границы древних парламентских свобод и привилегий, а также высказали притязания на статус самостоятельного суда.

5 разд. посвящен судопроизводству в палате лордов. Нельзя не заметить параллелизма процессов, имевших место в обеих палатах. Пэры с не меньшим, чем коммонеры, вниманием относились к достоинству собственной палаты и ее привилегиям, которые защищали в судебном порядке. В вопросе об освобождении своих членов и их слуг из заключения лорды демонстрировали тенденции, характерные и для коммонеров: они также переосмыслили прежнюю процедуру, связанную с обращением к лорду-канцлеру, введя новый порядок - освобождение по решению самой палаты, минуя канцлера. Пэрам была присуща столь же короткая историческая память в отношении механизма реализации их собственных привилегий, что и депутатам нижней палаты. На протяжении елизаветинского периода они практически заново восстанавливали этот механизм. Фиксация норм судопроизводства палаты лордов произошла лишь в начале XVII в., причем следует отметить, что трактаты У. Хэйквилла и Дж. Селдена в части, посвященной парламентской привилегии пэров, основывались исключительно на тюдоровских, а по большей части - елизаветинских прецедентах.

В 6 разд. дается анализ теоретических представлений о парламенте как Высоком суде в политико-юридической литературе, парламентских дебатах и трактатах о парламентской процедуре и делается вывод о том, что елизаветинской период сыграл важную роль в обновлении этой доктрины. Ее трактовка практически не опиралась на средневековые теории и прецеденты, будучи вдохновлена активизировавшейся практикой парламентского судопроизводства. К концу XVI в. новые сферы судопроизводства попали в поле зрения авторов процедурных трактатов (У. Ламбарда, У. Хэйквилла), а в 1620- х гг. Г. Элсинг предложил первую классификацию судебных дел, подлежавших юрисдикции парламента. Усилиями Ламбарда, Селдена и Элсинга был введен в оборот свод прецедентов (преимущественно новейшего елизаветинского времени), демонстрирующих разные стороны парламентского судопроизводства и закрепляющих представление об этой сфере работы парламента в общественном сознании.

В гл. VII Парламент, королевская прерогатива и финансово-экономическое регулирование анализируются парламентские дебаты по поводу налогообложения и экономической политики короны. Разд. 1 и 2 посвящены дискурсу власти и парламентариев в контексте неуклонно возраставших финансовых потребностей государства, а также их представлениям о правовой основе налогообложения. Дискуссии о субсидияха показывают, что, не отказываясь от средневековой доктрины налогообложения (исходившей из того, что государь должен жить на собственные средства), депутаты подходили к пониманию того, что возрастающая цена войны требовала пересмотра всей системы экстраординарного парламентского вспомоществления короне, и, возможно, превращения его в регулярное. Риторика власти, подталкивавшей их к этому и стремившейся доказать, что подданные должны вносить лепту в финансирование государства не только в военное, но и в мирное время в целом встречала понимание в парламенте. Даже учитывая потенциальное недовольство налогоплательщиков, депутаты выступали с позиций государственников, вотируя растущие налоги. Для власти основная проблема состояла в том, чтобы собрать их в условиях нежелания общества платить налоги и сборы на военные нужды. Другой стороной проблемы была неадекватность вотируемых парламентом сумм потребностям короны. Периодически высказывавшиеся в елизаветинских парламентах идеи о замене спорадических субсидий и архаичных сеньориальных сборов регулярной денежной композицией открывали дорогу к Великому контракту 1610 г. - самой серьезной попытке реформировать королевские финансы с помощью парламента.

Привлечение общества к решению финансовых проблем государства предполагало признание за его членами свободы выбора, ответственности и гражданственности. Анализ официальной политической лексики убеждает в том, что категория свободы была краеугольной в обосновании все возраставших налоговых требований. Защитаа христианской свободы и прав собственности от любых посягательств извне должна была стать делом не только государыни, но и самого общества.

СКАЧАТЬ ОРИГИНАЛ ДОКУМЕНТА

Страницы: | 1 | 2 | 3 |

     Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по истории