Книги, научные публикации Pages:     | 1 | 2 | -- [ Страница 1 ] --

П А М Я Т Н И К Ъ Л И Т Т Е Р А Т У Р Ы Евгенiй ОНГИНЪ.

РОМАНЪ ВЪ СТИХАХЪ.

СОЧИНЕНЕ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА.

ИЗДАНIЕ ТРЕТIЕ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Въ типографи Экспедицiи заготовленiя Государственныхъ бумагъ.

1837.

ImWerdenVerlag Mnchen 2006 П е ч а т а т ь п о з в о л я е т с я, съ тмъ, чтобы по отпечатани представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экзем- пляра. С. Петербургъ, 27 Ноября 1836 года.

Ценсоръ Л. Хорсановъ.

Вотъ перешедъ чрезъ мостъ Кокушкинъ, Опершись жопой о гранитъ, Самъ Александръ Сергеичъ Пушкинъ Съ мосье Онгинымъ стоитъ.

Не удостаивая взглядомъ Твердыню власти роковой, Онъ къ крпости сталъ гордо задомъ:

Не плюй въ колодецъ, милый мой.

, Отвтъ А. С. Пушкина на появленiе, иллюстрацiи художника А. В. Нотбека (справа) въ Невскомъ альманах на 1829 годъ.

.

, й Im Werden Verlag. Некоммерческое электронное издание. Издание подготовили С. Нестеров и К. Спекторов. :

.... Ptri de vanit il avait encore plus de cette espce dТorgueil qui fait avouer avec la mme indiffеrence les bonnes comme les mauvaises actions, suite dТun sentiment de supriorit, peut tre imaginaire.

Tir dТune lettre particulire.

Не мысля гордый свтъ забавить, Вниманье дружбы возлюбя, Хотлъ бы я теб представить Залогъ достойне тебя, Достойне души прекрасной, Святоисполненной мечты, Поэзи живой и ясной, Высокихъ думъ и простоты;

Но такъ и быть Ч рукой пристрастной Прими собранье пестрыхъ главъ, Полу-смшныхъ, полу-печальныхъ, Простонародныхъ, идеальныхъ, Небрежный плодъ моихъ забавъ, Безсонницъ, легкихъ вдохновенй, Незрлыхъ и увядшихъ тъ, Ума холодныхъ наблюденй И сердца горестныхъ замтъ.

ЕВГЕНЙ ОНГИНЪ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

И жить торопится и чувствовать спшитъ.

К. Вяземскiй.

I.

Мой дядя самыхъ честныхъ правилъ, Когда не вшутку занемогъ, Онъ уважать себя заставилъ, И лучше выдумать не могъ;

Его примръ другимъ наука:

Но, Боже мой, какая скука Съ больнымъ сидть и день, и ночь, Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство Полуживаго забавлять, Ему подушки поправлять, Печально подносить карство, Вздыхать и думать про себя:

Когда же чортъ возметъ тебя! II.

Такъ думалъ молодой повса, Летя въ пыли на почтовыхъ, Всевышней волею Зевеса Наслдникъ всхъ своихъ родныхъ. Ч Друзья Людмилы и Руслана!

Съ героемъ моего романа Безъ предисловй сей же часъ Позвольте познакомить васъ:

Онгинъ, добрый мой прятель, Родился на брегахъ Невы, Гд, можетъ быть, родились вы, Или блистали, мой читатель!

Тамъ нкогда гулялъ и я:

Но вреденъ сверъ для меня 1.

III.

Служивъ отлично, благородно, Долгами жилъ его отецъ;

Давалъ три бала ежегодно, И промотался наконецъ.

Судьба Евгеня хранила:

Сперва Мadamе за нимъ ходила, Потомъ Monsieur ее смнилъ.

Ребенокъ былъ рзовъ, но милъ.

Monsieur lТAbb, Французъ убогой, Чтобъ не измучилось дитя, Училъ его всему, шутя, Не докучалъ моралью строгой;

Слегка за шалости бранилъ, И въ Лтнй садъ гулять водилъ.

IV.

Когда же юности мятежной Пришла Евгеню пора, Пора надеждъ и грусти нжной:

Monsieur прогнали со двора.

Вотъ мой Онгинъ на свобод;

Остриженъ по послдней мод;

Какъ Dandy 2 Лондонскй, одтъ:

И наконецъ увидлъ свтъ.

Онъ по-Французски совершенно Могъ изъясняться и писалъ;

Легко мазурку танцовалъ, И кланляся не принужденно:

Чего жъ вамъ больше? Свтъ ршилъ, Что онъ уменъ и очень милъ.

V.

Мы вс учились понемногу, Чему нибудь и какъ нибудь:

Такъ воспитаньемъ, слава Богу, У насъ немудрено блеснуть.

Онгинъ былъ, по мннью многихъ (Судей ршительныхъ и строгихъ), Ученый малый, но педантъ.

Имлъ онъ счастливый талантъ Безъ принужденья въ разговор Коснуться до всего слегка, Съ ученымъ видомъ знатока Хранить молчанье въ важномъ спор, И возбуждать улыбку дамъ Огнемъ нежданыхъ эпиграммъ.

VI.

Латынь изъ моды вышла нын:

Такъ, если правду вамъ сказать, Онъ зналъ довольно по-латын, Чтобъ эпиграфы разбирать, Потолковать объ Ювенал, Въ конц письма поставить аlе, Да помнилъ, хоть не безъ грха, Изъ Энеиды два стиха.

Онъ рыться не имлъ охоты Въ хронологической пыли Бытописаня земли:

Но дней минувшихъ анекдоты, Отъ Ромула до нашихъ дней, Хранилъ онъ въ памяти своей.

VII.

Высокой страсти не имя Для звуковъ жизни не щадить, Не могъ онъ ямба отъ хорея, Какъ мы ни бились, отличить.

Бранилъ Гомера, еокрита;

За то читалъ Адама Смита, И былъ глубокй экономъ, То есть, умлъ судить о томъ, Какъ государство богатетъ, И чмъ живетъ, и почему Не нужно золота ему, Когда простой продуктъ иметъ.

Отецъ понять его не могъ, И земли отдавалъ въ залогъ.

III.

Всего, что зналъ еще Евгенй, Пересказать мн недосугъ;

Но въ чемъ онъ истинный былъ генй;

Что зналъ онъ тверже всхъ наукъ, Что было для него измлада И трудъ, и мука, и отрада, Что занимало цлый день Его тоскующую нь,Ч Была наука страсти нжной, Которую восплъ Назонъ, За что страдальцемъ кончилъ онъ Свой вкъ блестящй и мятежной Въ Молдави, въ глуши степей, Вдали Итали своей.

IX.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

X.

Какъ рано могъ онъ лицемрить, Таить надежду, ревновать, Разуврять, заставить врить, Казаться мрачнымъ, изнывать, Являться гордымъ и послушнымъ, Внимательнымъ, иль равнодушнымъ!

Какъ томно былъ онъ молчаливъ, Какъ пламенно краснорчивъ, Въ сердечныхъ письмахъ какъ небреженъ!

Однимъ дыша, одно любя, Какъ онъ умлъ забыть себя!

Какъ взоръ его былъ быстръ и нженъ, Стыдливъ и дерзокъ, а порой Блисталъ послушною слезой!

XI.

Какъ онъ умлъ казаться новымъ, Шутя невинность изумлять, Пугать отчаяньемъ готовымъ, Прятной лестью забавлять, Ловить минуту умиленья, Невинныхъ тъ предубжденья Умомъ и страстью побждать, Невольной ласки ожидать, Молить и требовать признанья, Подслушать сердца первый звукъ, Преслдовать любовь Ч и вдругъ Добиться тайнаго свиданья, И посл ей наедин Давать уроки въ тишин!

XII.

Какъ рано могъ ужъ онъ тревожить Сердца кокетокъ записныхъ!

Когда жъ хотлось уничтожить Ему соперниковъ своихъ, Какъ онъ язвительно злословилъ!

Какя сти имъ готовилъ!

Но вы, блаженные мужья, Съ нимъ оставались вы друзья:

Его ласкалъ супругъ лукавый, Фобласа давнй ученикъ, И недоврчивый старикъ, И рогоносецъ величавый, Всегда довольный самъ собой, Своимъ обдомъ и женой.

XIII. XIV.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

XV.

Бывало, онъ еще въ постел:

Къ нему записочки несутъ.

Что? Приглашенья? Въ самомъ дл, Три дома на вечеръ зовутъ:

Тамъ будетъ балъ, тамъ дтскй праздникъ.

Куда жъ поскачетъ мой проказникъ?

Съ кого начнетъ онъ? Все равно:

Везд поспть немудрено.

Покамстъ, въ утреннемъ убор, Надвъ широкй боливаръ 3, Онгинъ детъ на бульваръ, И тамъ гуляетъ на простор, Пока недремлющiй Брегетъ Не прозвонитъ ему обдъ.

XVI.

Ужъ темно: въ санки онъ садится.

Поди! поди! раздался крикъ;

Морозной пылью серебрится Его бобровый воротникъ.

Къ Talon 4 помчался: онъ увренъ, Что тамъ ужъ ждетъ его ***.

Вошелъ: и пробка въ потолокъ, Вина кометы брызнулъ токъ, Предъ нимъ Rost-beef окровавленный, И трюфли Ч роскошь юныхъ тъ, Французской кухни лучшй цвтъ,Ч И Стразбурга пирогъ нетлнный Межъ сыромъ Лимбургскимъ живымъ И ананасомъ золотымъ.

XVII.

Еще бокаловъ жажда проситъ Залить горячй жиръ котлетъ;

Но звонъ Брегета имъ доноситъ, Что новый начался балетъ.

Театра злой законодатель, Непостоянный обожатель Очаровательныхъ актрисъ, Почетный гражданинъ кулисъ, Онгинъ полетлъ къ театру, Гд каждый, критикой дыша, Готовъ охлопать Entrechat, Обшикать Федру, Клеопатру, Моину вызвать для того, Чтобъ только слышали его.

XVIII.

Волшебный край! Тамъ въ стары годы, Сатиры смлой властелинъ, Блисталъ Фонвизинъ, другъ свободы, И переимчивый Княжнинъ;

Тамъ Озеровъ невольны дани Народныхъ слезъ, рукоплесканй Съ младой Семеновой длилъ;

Тамъ нашъ Катенинъ воскресилъ Корнеля генй величавой;

Тамъ вывелъ колкй Шаховской Своихъ комедй шумный рой;

Тамъ и Дидло внчался славой:

Тамъ, тамъ, подъ сню кулисъ, Младыя дни мои неслись.

XIX.

Мои богини! Что вы? Гд вы?

Внемлите мой печальный гласъ:

Вс т же ль вы? Другя ль двы, Смнивъ не замнили васъ?

Услышу ль вновь я ваши хоры?

Узрю ли Русской Терпсихоры Душой исполненный полетъ?

Иль взоръ унылый не найдетъ Знакомыхъ лицъ на сцен скучной, И, устремивъ на чуждый свтъ Разочарованный лорнетъ, Веселья зритель равнодушной, Безмолвно буду я звать И о быломъ воспоминать?

XX.

Театръ ужъ полонъ;

ложи блещутъ;

Партеръ и кресла, все кипитъ;

Въ райк нетерпливо плещутъ, И, взвившись, занавсъ шумитъ.

Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна, Толпою нимфъ окружена, Стоитъ Истомина;

она, Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружитъ, И вдругъ прыжокъ, и вдругъ летитъ, Летитъ, какъ пухъ отъ устъ Эола;

То станъ совьетъ, то разовьетъ, И быстрой ножкой ножку бьетъ.

XXI.

Все хлопаетъ. Онгинъ входитъ:

Идетъ межъ креселъ по ногамъ, Двойной лорнетъ, скосясь, наводитъ На ложи незнакомыхъ дамъ;

Вс ярусы окинулъ взоромъ, Все видлъ: лицами, уборомъ Ужасно недоволенъ онъ;

Съ мужчинами со всхъ сторонъ Раскланялся, потомъ на сцену Въ большомъ разсяньи взглянулъ, Отворотился, и звнулъ, И молвилъ: всхъ пора на смну;

Балеты долго я терплъ, Но и Дидло мн надолъ 5.

XXII.

Еще амуры, черти, зми На сцен скачутъ и шумятъ, Еще усталые лакеи На шубахъ у подъзда спятъ;

Еще не перестали топать, Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;

Еще снаружи и внутри Везд блистаютъ фонари;

Еще, прозябнувъ, бьются кони, Наскуча упряжыо своей, И кучера, вокругъ огней, Бранятъ господъ и бьютъ въ ладони:

А ужъ Онгинъ вышелъ вонъ;

Домой одться детъ онъ.

XXIII.

Изображу ль въ картин врной Уединенный кабинетъ, Гд модъ воспитанникъ примрной Одтъ, раздтъ и вновь одтъ?

Все, чмъ для прихоти обильной Торгуетъ Лондонъ щепетильной И по Балтическимъ волнамъ За съ и сало возитъ намъ, Все, что въ Париж вкусъ голодной, Полезный промыселъ избравъ, Изобртаетъ для забавъ, Для роскоши, для нги модной,Ч Все украшало кабинетъ Философа въ осмнадцать тъ.

XXIV.

Янтарь на трубкахъ Цареграда.

Фарфоръ и бронза на стол, И, чувствъ изнженныхъ отрада, Духи въ граненомъ хрустал;

Гребенки, пилочки стальныя, Прямыя ножницы, кривыя, И щетки тридцати родовъ Ч И для ногтей, и для зубовъ.

Руссо (замчу мимоходомъ) Не могъ понять, какъ важный Гримъ Смлъ чистить ногти передъ нимъ, Краснорчивымъ сумасбродомъ 6:

Защитникъ вольности и правъ Въ семъ случа совсмъ неправъ.

XXV.

Быть можно дльнымъ человкомъ И думать о крас ногтей:

Къ чему безплодно спорить съ вкомъ?

Обычай деспотъ межъ людей.

Второй ***, мой Евгенй, Боясь ревнивыхъ осужденй, Въ своей одежд былъ педантъ И то, что мы назвали франтъ.

Онъ три чсаса, по крайней мр, Предъ зеркалами проводилъ, И изъ уборной выходилъ Подобный втренной Венер, Когда, надвъ мужской нарядъ, Богиня детъ въ маскарадъ.

XXVI.

Въ послднемъ вкус туалетомъ Занявъ вашъ любопытный взглядъ, Я могъ бы предъ ученымъ свтомъ Здсь описать его нарядъ;

Конечно бъ это было смло, Описывать мое же дло:

Но панталоны, фракъ, жилетъ, Всхъ этихъ словъ на Русскомъ нтъ;

А вижу я, винюсь предъ вами, Что ужъ и такъ мой бдный слогъ Пестрть гораздо меньше бъ могъ Иноплеменными словами, Хоть и заглядывалъ я встарь Въ Академическй Словарь.

ХХII.

У насъ теперь не то въ предмет:

Мы лучше поспшимъ на балъ, Куда стремглавъ въ ямской карет Ужъ мой Онгинъ поскакалъ.

Передъ померкшими домами Вдоль сонной улицы рядами Двойные фонари каретъ Веселый изливаютъ свтъ, И радуги на снгъ наводятъ;

Усянъ плошками кругомъ, Блеститъ великолпный домъ;

По цльнымъ окнамъ тни ходятъ, Мелькаютъ профили головъ И дамъ, и модныхъ чудаковъ.

XXVIII.

Вотъ нашъ герой подъхалъ къ снямъ;

Швейцара мимо, онъ стрлой Взлетлъ по мраморнымъ ступенямъ, Расправилъ волоса рукой, Вошелъ. Полна народу зала;

Музыка ужъ гремть устала;

Толпа мазуркой занята;

Крутомъ и шумъ, и тснота;

Брянчатъ кавалергарда шпоры;

Летаютъ ножки милыхъ дамъ;

По ихъ плнительнымъ слдамъ Летаютъ пламенные взоры, И ревомъ скрыпокъ заглушенъ Ревнивый шопотъ модныхъ женъ.

XXIX.

Во дни веселй и желанй Я былъ отъ баловъ безъ ума:

Врнй нтъ мста для признанй И для врученя письма.

О вы, почтенные супруги!

Вамъ предложу свои услуги;

Прошу мою замтить рчь:

Я васъ хочу предостеречь.

Вы также, маменьки, построже За дочерьми смотрите вслдъ:

Держите прямо свой лорнетъ!

Не то... не то избави, Боже!

Я это потому пишу, Что ужъ давно я не гршу.

XXX.

Увы, на разныя забавы Я много жизни погубилъ!

Но если бъ не страдали нравы, Я балы бъ до сихъ поръ любилъ.

Люблю я бшеную младость, И тсноту, и блескъ, и радость, И дамъ обдуманный нарядъ;

Люблю ихъ ножки: только врядъ Найдете вы въ Росси цлой Три пары стройныхъ женскихъ ногъ.

Ахъ, долго я забыть не могъ Дв ножки !... Грустный, охладлой, Я все ихъ помню, и во сн Он тревожатъ сердце мн.

XXXI.

Когда жъ, и гд, въ какой пустын, Безумецъ, ихъ забудешь ты?

Ахъ, ножки, ножки! Гд вы нын?

Гд мнете вешне цвты?

Взлеляны въ восточной нг, На сверномъ, печальномъ снг Вы не оставили слдовъ:

Любили мягкихъ вы ковровъ Роскошное прикосновенье.

Давноль для васъ я забывалъ И жажду славы, и похвалъ, И край отцевъ, и заточенье?

Исчезло счастье юныхъ тъ Ч Какъ на лугахъ вашъ легкй слдъ.

XXXII.

Даны грудь, ланиты Флоры Прелестны, милые друзья!

Однако ножка Терпсихоры Прелестнй чмъ-то для меня.

Она, пророчествуя взгляду Неоцненную награду, Влечетъ условною красой Желанй своевольный рой.

Люблю ее, мой другъ Эльвина, Подъ длинной скатертью столовъ, Весной на мурав луговъ, Зимой на чугун камина, На зеркальномъ паркет залъ, У моря на гранит скалъ.

ХХХIII.

Я помню море предъ грозою:

Какъ я завидовалъ волнамъ, Бгущимъ бурной чередою Съ любовью лечь къ ея ногамъ!

Какъ я желалъ тогда съ волнами Коснуться милыхъ ногъ устами!

Нтъ, никогда средь пылкихъ дней Кипящей младости моей Я не желалъ съ такимъ мученьемъ Лобзать уста младыхъ Армидъ, Иль розы пламенныхъ ланитъ, Иль перси, полныя томленьемъ;

Нтъ, никогда порывъ страстей Такъ не терзалъ души моей!

XXXIV.

Мн памятно другое время:

Въ завтныхъ иногда мечтахъ Держу я счастливое стремя, И ножку чувствую въ рукахъ ;

Опять кипитъ воображенье, Опять ея прикосновенье Зажгло въ увядшемъ сердц кровь, Опять тоска, опять любовьЕ Но полно прославлять надменныхъ Болтливой лирою своей:

Он не стоятъ ни страстей, Ни псенъ, ими вдохновенныхъ;

Слова и взоръ волшебницъ сихъ Обманчивы какъ ножки ихъ.

XXXV.

Что жъ мой Онгинъ? Полусонный Въ постелю съ бала детъ онъ:

А Петербургъ неугомонный Ужъ барабаномъ пробуждёнъ.

Встаетъ купецъ, идетъ разнощикъ, На биржу тянется извощикъ, Съ кувшиномъ Охтенка спшитъ, Подъ ней снгъ утреннй хруститъ.

Проснулся утра шумъ прятный, Открыты ставни, трубный дымъ Столбомъ восходитъ голубымъ, И хлбникъ, Нмецъ акуратный, Въ бумажномъ колпак, не разъ Ужъ отворялъ свой васисдасъ.

XXXVI.

Но шумомъ бала утомленной, И утро въ полночь обратя, Спокойно спитъ въ тни блаженной Забавъ и роскоши дитя.

Проснется за полдень, и снова До утра жизнь его готова, Однообразна и пестра, И завтра тоже, что вчера.

Но былъ ли счастливъ мой Евгенй, Свободный, въ цвт лучшихъ тъ, Среди блистательныхъ побдъ, Среди вседневныхъ наслажденiй?

Вотще ли былъ онъ средь пировъ Неостороженъ и здоровъ?

XXXVII.

Нтъ: рано чувства въ немъ остыли:

Ему наскучилъ свта шумъ;

Красавицы не долго были Предметъ его привычныхъ думъ:

Измны утомить успли;

Друзья и дружба надоли, Затмъ, что не всегда же могъ Beef-steaks и Стразбургскй пирогъ Шампанской обливать бутылкой И сыпать острыя слова, Когда болла голова:

И хоть онъ былъ повса пылкой, Но разлюбилъ онъ наконецъ И брань, и саблю, и свинецъ.

ХХХIII.

Недугъ, котораго причину Давно бы отыскать пора, Подобный Англйскому сплину, Короче: Русская хандра Имъ овладла по немногу;

Онъ застрлиться, слава Богу, Попробовать не захотлъ:

Но къ жизни вовсе охладлъ.

Какъ Child-Horald, утрюмый, томный Въ гостиныхъ появлялся онъ;

Ни сплетни свта, ни бостонъ, Ни милый взглядъ, ни вздохъ нескромный Ничто не трогало его, Не замчалъ онъ ничего.

XXXIX. ХL. ХL.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

XLII.

Причудницы большаго свта!

Всхъ прежде васъ оставилъ онъ.

И правда то, что въ наши та Доволъно скученъ высшй тонъ.

Хоть, можетъ быть, иная дама Толкуетъ Сея и Бентама;

Но вообще ихъ разговоръ Несносный, хоть невинный вздоръ.

Къ тому жъ он такъ непорочны, Такъ величавы, такъ умны, Такъ благочестя полны, Такъ осмотрительны, такъ точны, Такъ неприступны для мужчинъ, Что видъ ихъ ужъ раждаетъ сплинъ 7.

ХLI.

И вы, красотки молодыя, Которыхъ позднею порой Уносятъ дрожки удалыя По Петербургской мостовой, И васъ покинулъ мой Евгенй.

Отступникъ бурныхъ наслажденiй, Онгинъ дома заперся, Звая, за перо взялся, Хотлъ писать: но трудъ упорный Ему былъ тошенъ;

ничего Не вышло изъ пера его, И не попалъ онъ въ цехъ задорный Людей, о коихъ не сужу, Затмъ, что къ нимъ принадлежу.

ХLI.

И снова преданный бездлью, Томясь душевной пустотой Услся онъ съ похвальной цлью Себ присвоить умъ чужой;

Отрядомъ книгъ уставилъ полку, Читалъ, читалъ, а все безъ толку:

Тамъ скука, тамъ обманъ и бредъ;

Въ томъ совсти, въ томъ смысла нтъ;

На всхъ различныя вериги ;

И устарла старина, И старымъ бредитъ новизна.

Какъ женщинъ, онъ оставилъ книги, И полку, съ пыльной ихъ семьей, Задернулъ траурной тафтой.

XLV.

Условй свта cвергнувъ бремя, Какъ онъ отставъ отъ суеты, Съ нимъ подружился я въ то время.

Мн нравились его черты, Мечтамъ невольная преданность, Неподражательная странность И рзкй, охлажденный умъ.

Я былъ озлобленъ, онъ угрюмъ;

Страстей игру мы знали оба:

Томила жизнь обоихъ насъ;

Въ обоихъ сердца жаръ погасъ;

Обоихъ ожидала злоба Слпой Фортуны и людей На самомъ утр нашихъ дней.

ХL.

Кто жилъ и мыслилъ, тотъ не можетъ Въ душ не презирать людей;

Кто чувствовалъ, того тревожитъ Призракъ не возвратимыхъ дней:

Тому ужъ нтъ очарованй, Того змя воспоминанй, Того раскаянье грызетъ.

Все это часто придаетъ Большую прелесть разговору.

Сперва Онгина языкъ Меня смущалъ;

но я привыкъ Къ его язвительному спору, И къ шутк, съ желчью пополамъ, И злости мрачныхъ эпиграммъ.

ХL.

Какъ часто тнею порою, Когда прозрачно и свтло Ночное небо надъ Невою 8, И водъ веселое стекло Не отражаетъ ликъ Даны, Воспомня прежнихъ тъ романы, Воспомня прежнюю любовь, Чувствительны, безпечны вновь, Дыханьемъ ночи благосклонной Безмолвно упивались мы!

Какъ въ съ зеленый изъ тюрьмы Перенесенъ колодникъ сонной Такъ уносились мы мечтой Къ началу жизни молодой.

XLVIII.

Съ душою, полной сожалнй, И опершися на гранитъ, Стоялъ задумчиво Евгенй, Какъ описалъ себя Питъ 9.

Все было тихо;

лишь ночные Перекликались часовые ;

Да дрожекъ отдаленный стукъ Съ Мильонной раздавался вдругъ;

Лишь лодка, веслами махая, Плыла по дремлющей рк:

И насъ плняли вдалек Рожекъ и псня удалая.

Но слаще, средь ночныхъ забавъ, Напвъ Торкватовыхъ октавъ!

ХLIХ.

Адратическя волны, О, Брента! нтъ, увижу васъ, И, вдохновенья снова полный, Услышу вашъ волшебный гласъ!

Онъ святъ для внуковъ Аполлона;

По гордой лир Альбона Онъ мн знакомъ, онъ мн родной.

Ночей Итали златой Я нгой наслажусь на вол;

Съ Венецянкою младой, То говорливой, то нмой, Плывя въ таинственной гондол, Ч Съ ней обртутъ уста мои Языкъ Петрарки и любви.

L.

Придетъ ли часъ моей свободы?

Пора, пора! Ч взываю къ ней;

Брожу надъ моремъ 10, жду погоды, Маню втрила кораблей.

Подъ ризой бурь, съ волнами споря, По вольному распутью моря Когдажъ начну я вольный бгъ?

Пора покинуть скучный брегъ Мн непрязненной стихи, И средь полуденныхъ зыбей, Подъ небомъ Африки моей 11, Вздыхать о сумрачной Росси, Гд я страдалъ, гд я любилъ, Гд сердце я похоронилъ.

LI.

Онгинъ былъ готовъ со мною Увидть чуждыя страны;

Но скоро были мы судьбою На долгй срокъ разведены.

Отецъ его тогда скончался.

Передъ Онгинымъ собрался Заимодавцевъ жадный полкъ.

У каждаго свой умъ и толкъ:

Евгени, тяжбы ненавидя, Довольный жребемъ своимъ, Наслдство предоставилъ имъ, Большой потери въ томъ не видя, Иль предузнавъ изъ далека Кончину дяди старика.

LII.

Вдругъ получилъ онъ въ самомъ дл Отъ управителя докладъ, Что дядя при смерти въ постел И съ нимъ проститься былъ бы радъ.

Прочтя печальное посланье, Евгенй тотчасъ на свиданье Стремглавъ по почт поскакалъ И ужъ заране звалъ, Приготовляясь, денегъ ради, На вздохи, скуку и обманъ (И тмъ я началъ мой романъ);

Но, прилетвъ въ деревню дяди, Его нашелъ ужъ на стол, Какъ дань, готовую земл.

LIII.

Нашелъ онъ полонъ дворъ услуги;

Къ покойному со всхъ сторонъ Съзжались недруги и други, Охотники до похоронъ.

Покойника похоронили.

Попы и гости ли, пили, И посл важно разошлись, Какъ будто дломъ занялись.

Вотъ нашъ Онгинъ сельскй житель, Заводовъ, водъ, совъ, земель Хозяинъ полный, а досель Порядка врагъ и расточитель, И очень радъ, что прежнй путь Перемнилъ на что нибудь.

LIV.

Два дня ему казались новы Уединенныя поля, Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихаго ручья;

На третй, роща, холмъ и поле Его не занимали бол, Потомъ ужъ наводили сонъ;

Потомъ увидлъ ясно онъ, Что и въ деревн скука та же, Хоть нтъ ни улицъ, ни дворцовъ, Ни картъ, ни баловъ, ни стиховъ.

Хандра ждала его на страж И бгала за нимъ она, Какъ тнь, иль врная жена.

LV.

Я былъ рожденъ для жизни мирной, Для деревенской тишины:

Въ глуши звучне голосъ лирной, Живе творческе сны.

Досугамъ посвятясь невиннымъ, Брожу надъ озеромъ пустыннымъ, И far niente мой законъ.

Я каждымъ утромъ пробуждёнъ Для сладкой нги и свободы:

Читаю мало, много сплю, Летучей славы не ловлю.

Не такъ ли я въ былые годы Провелъ въ бездйстви, въ тиши Мои счастливйше дни?

LVI.

Цвты, любовь, деревня, праздность, Поля! я преданъ вамъ душой.

Всегда я радъ замтить разность Между Онгинымъ и мной, Чтобы насмшливый читатель, Или какой нибудь издатель Замысловатой клеветы, Сличая здсь мои черты, Не повторялъ потомъ безбожно, Что намаралъ я свой портретъ, Какъ Байронъ, гордости поэтъ, Ч Какъ будто намъ ужъ невозможно Писать поэмы о другомъ, Какъ только о себ самомъ?

L.

Замчу кстати: вс поэты Ч Любви мечтательной друзья.

Бывало, милые предметы Мн снились, и душа моя Ихъ образъ тайный сохранила;

Ихъ посл Муза оживила:

Такъ я, безпеченъ, воспвалъ И дву горъ, мой идеалъ, И плнницъ береговъ Салгира.

Теперь отъ васъ, мои друзья, Вопросъ не рдко слышу я:

О комъ твоя вздыхаетъ лира?

Кому, въ толп ревнивыхъ двъ, Ты посвятилъ ея напвъ?

L.

Чей взоръ, волнуя вдохновенье, Умильной лаской наградилъ Твое задумчивое пнье?

Кого твой стихъ боготворилъ? Ч И, други, никого, ей Богу!

Любви безумную тревогу Я безотрадно испыталъ.

Блаженъ, кто съ нею сочеталъ Горячку рифмъ: онъ тмъ удвоилъ Поэзи священный бредъ, Петрарк шествуя во слдъ, А муки сердца успокоилъ, Поймалъ и славу между тмъ;

Но я, любя, былъ глупъ и нмъ.

LХ.

Прошла любовь, явилась Муза, И прояснился темный умъ.

Свободенъ, вновь ищу союза Волшебныхъ звуковъ, чувствъ и думъ;

Пишу, и сердце не тоскуетъ;

Перо, забывшись, не рисуетъ, Близъ неоконченныхъ стиховъ, Ни женскихъ ножекъ, ни головъ;

Погасшй пепелъ ужъ не вспыхнетъ Я все грущу;

но слезъ ужъ нтъ, И скоро, скоро бури слдъ Въ душ моей совсмъ утихнетъ:

Тогда-то я начну писать Поэму, псенъ въ двадцать пять.

LХ.

Я думалъ ужъ о форм плана, И какъ героя назову.

Покамсть моего романа Я кончилъ первую главу;

Пересмотрлъ все это строго:

Противорчiй очень много, Но ихъ исправить не хочу.

Ценсур долгъ свой заплачу, И журналистамъ на съденье Плоды трудовъ моихъ отдамъ:

Иди же къ Невскимъ берегамъ, Новорожденное творенье!

И заслужи мн славы дань Ч Кривые толки, шумъ и брань.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

O rus!

Hor.

О Русь!

I.

Деревня, гд скучалъ Евгенiй, Была прелестный уголокъ;

Тамъ друтъ невинныхъ наслажденй Благословить бы Небо могъ.

Господскй домъ, уединенный, Горой отъ втровъ огражденный, Стоялъ надъ рчкою;

вдали Предъ нимъ пестрли и цвли Луга и нивы золотыя.

Мелькали села здсь и тамъ, Стада бродили по лугамъ И сни расширялъ густыя Огромный, запущенный садъ, Прютъ задумчивыхъ Драдъ.

II.

Почтенный замокъ былъ построенъ, Какъ замки строиться должны:

Отмнно проченъ и спокоенъ, Во вкус умной старины.

Везд высоке покои, Въ гостиной штофные обои, Портреты ддовъ на стнахъ, И печи въ пестрыхъ израсцахъ.

Все это нын обветшало, Не знаю, право, почему:

Да впрочемъ другу моему Въ томъ нужды было очень мало, Затмъ, что онъ равно звалъ Средь модныхъ и старинныхъ залъ.

III.

Онъ въ томъ поко поселился, Гд деревенскй старожилъ Лтъ сорокъ съ ключницей бранился, Въ окно смотрлъ и мухъ давилъ.

Все было просто: полъ дубовый, Два шкафа, столъ, диванъ пуховый.

Нигд ни пятнышка чернилъ.

Онгинъ шкафы отворилъ:

Въ одномъ нашелъ тетрадь расхода, Въ другомъ наливокъ цлый строй, Кувшины съ яблочной водой, И календарь осьмаго года;

Старикъ, имя много длъ, Въ иныя книги не глядлъ.

IV.

Одинъ среди своихъ владнiй, Чтобъ только время проводить Сперва задумалъ нашъ Евгенй Порядокъ новый учредить.

Въ своей глуши мудрецъ пустынный, Яремъ онъ барщины старинной Оброкомъ легкимъ замнилъ;

Мужикъ судьбу благословилъ.

За то въ утлу своемъ надулся, Увидя въ этомъ страшный вредъ, Его расчетливый сосдъ.

Другой лукаво улыбнулся, И въ голосъ вс ршили такъ:

Что онъ опаснйшй чудакъ.

V.

Сначала вс къ нему зжали, Но такъ какъ съ задняго крыльца Обыкновенно подавали Ему Донскаго жеребца, Лишь только вдоль большой дороги Заслышатъ ихъ домашни дроги: Ч Поступкомъ оскорбясь такимъ, Вс дружбу прекратили съ нимъ.

Сосдъ нашъ неучъ, сумасбродитъ, Онъ фармасонъ;

онъ пьетъ одно Стаканомъ красное вино;

Онъ дамамъ къ ручк не подходитъ;

Все да, да нтъ, не скажетъ да-съ Иль нтъ-съ. Таковъ былъ общй гласъ.

VI.

Въ свою деревню въ ту же пору Помщикъ новый прискакалъ, И столь же строгому разбору Въ сосдств поводъ подавалъ.

По имени Владимръ Ленскй, Съ душою прямо Геттингенской, Красавецъ, въ полномъ цвт тъ, Поклонникъ Канта и поэтъ.

Онъ изъ Германи туманной Привезъ учености плоды:

Вольнолюбивыя мечты, Духъ пылкй и довольно странный, Всегда восторженную рчь И кудри черныя до плечъ.

II.

Отъ хладнаго разврата свта Еще увянуть не успвъ, Его душа была согрта Привтомъ друга, лаской двъ.

Онъ сердцемъ милый былъ невжда:

Его леляла надежда, И мра новый блескъ и шумъ Еще плняли юный умъ.

Онъ забавлялъ мечтою сладкой Сомннья сердца своего.

Цль жизни нашей для него Была заманчивой загадкой;

Надъ ней онъ голову ломалъ, И чудеса подозрвалъ.

VIII.

Онъ врилъ, что душа родная Соединиться съ нимъ должна;

Что, безотрадно изнывая, Его вседневно ждетъ она;

Онъ врилъ, что друзья готовы За честь его принять оковы, И что не дрогнетъ ихъ рука Разбить сосудъ клеветника:

Что есть избранныя судьбою ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

IX.

Негодованье, сожалнье, Ко благу чистая любовь, И славы сладкое мученье Въ немъ рано волновали кровь, Онъ съ лирой странствовалъ на свт;

Подъ небомъ Шиллера и Гете, Ихъ поэтическимъ огнемъ Душа воспламенилась въ немъ.

И Музъ возвышенныхъ искуства, Счастливецъ, онъ не постыдилъ;

Онъ въ псняхъ гордо сохранилъ Всегда возвышенныя чувства, Порывы двственной мечты И прелесть важной простоты.

X.

Онъ плъ любовь, любви послушный, И пснь его была ясна, Какъ мысли двы простодушной, Какъ сонъ младенца, какъ луна Въ пустыняхъ неба безмятежныхъ, Богиня тайнъ и вздоховъ нжныхъ.

Онъ плъ разлуку и печаль, И нчто, и туманну даль, И романтическя розы;

Онъ плъ т дальныя страны, Гд долго въ лоно тишины Лились его живыя слёзы;

Онъ плъ поблеклый жизни цвтъ, Безъ малаго въ осьмнадцать тъ.

XI.

Въ пустын, гд одинъ Евгенй Могъ оцнить его дары, Господъ сосдственныхъ селенй Ему не нравились пиры;

Бжалъ онъ ихъ бесды шумной.

Ихъ разговоръ благоразумной О снокос, о вин, О псарн, о своей родн, Конечно не блисталъ ни чувствомъ, Ни поэтическимъ огнёмъ, Ни остротою, ни умомъ, Ни общежитя искуствомъ;

Но разговоръ ихъ милыхъ женъ Гораздо меньше былъ уменъ.

XII.

Богатъ, хорошъ собою, Ленскй Везд былъ принятъ какъ женихъ:

Таковъ обычай деревенскй;

Вс дочекъ прочили своихъ За полурусскаго сосда;

Взойдетъ ли онъ Ч тотчасъ бесда Заводитъ слово стороной О скук жизни холостой;

Зовутъ сосда къ самовару, А Дуня разливаетъ чай, Ей шепчутъ: Дуня, примчай! Потомъ приносятъ и гитару:

И запищитъ она (Богъ мой!):

Приди въ чертогъ ко мн златой !Е ХIII.

Но Ленскй, не имвъ конечно Охоты узы брака несть, Съ Онгинымъ желалъ сердечно Знакомство покороче свесть.

Они сошлись: волна и камень, Стихи и проза, ледъ и пламень Не столь различны межъ собой.

Сперва взаимной разнотой Они друтъ другу были скучны;

Потомъ понравились;

потомъ Съзжались каждый день верхомъ, И скоро стали неразлучны.

Такъ люди Ч первый каюсь я Ч Отъ длать нечего Ч друзья.

XIV.

Но дружбы нтъ и той межъ ними;

Вс предразсудки истребя, Мы почитаемъ всхъ Ч нулями, А единицами Ч себя;

Мы вс глядимъ въ Наполеоны:

Двуногихъ тварей миллоны Для насъ оруде одно;

Намъ чувство дико и смшно.

Сносне многихъ былъ Евгенй;

Хоть онъ людей конечно зналъ, И вообще ихъ презиралъ;

Но правилъ нтъ безъ исключенй:

Иныхъ онъ очень отличалъ, И вчуж чувство уважалъ.

XV.

Онъ слушалъ Ленскаго съ улыбкой:

Поэта пылкй разговоръ, И умъ, еще въ сужденьяхъ зыбкой, И вчно вдохновенный взоръ Ч Онгину все было ново;

Онъ охладительное слово Въ устахъ старался удержать, И думалъ: глупо мн мшать Его минутному блаженству;

И безъ меня пора придетъ;

Пускай покамстъ онъ живетъ Да вритъ мра совершенству;

Простимъ горячк юныхъ тъ И юный жаръ, и юный бредъ.

XVI.

Межъ ними все раждало споры И къ размышленю влекло:

Племенъ минувшихъ договоры, Пдоды наукъ, добро и зло, И предразсудки вковые, И гроба тайны роковыя, Судьба и жизнь въ свою чреду, Все подвергалось ихъ суду.

Поэтъ въ жару своихъ сужденй Читалъ, забывшись, между тмъ Отрывки сверныхъ поэмъ;

И снисходительный Евгенй, Хоть ихъ не много понималъ, Прилжно юнош внималъ.

ХII.

Но чаще занимали страсти Умы пустынниковъ моихъ.

Ушедъ отъ ихъ мятежной власти, Онгинъ говорилъ объ нихъ Съ невольнымъ вздохомъ сожалнья.

Блаженъ, кто вдалъ ихъ волненья И наконецъ отъ нихъ отсталъ;

Блаженнй тотъ, кто ихъ не зналъ, Кто охлаждалъ любовь разлукой, Вражду злословемъ;

порой Звалъ съ друзьями и женой, Ревнивой не тревожась мукой, И ддовъ врный капиталъ Коварной двойк не вврялъ!

XVIII.

Когда прибгнемъ мы подъ знамя Благоразумной тишины, Когда страстей угаснетъ пламя, И намъ становятся смшны Ихъ своевольство, иль порывы И запоздалые отзывы : Ч Смиренные не безъ труда, Мы любимъ слушать иногда Страстей чужихъ языкъ мятежный И намъ онъ сердце шевелитъ;

Такъ точно старый инвалидъ Охотно клонитъ слухъ прилжный Расказамъ юныхъ усачей, Забытый въ хижин своей.

XIX.

За то и пламенная младость Не можетъ ничего скрывать:

Вражду, любовь, печаль и радость, Она готова разболтать.

Въ любви считаясь инвалидомъ, Онгинъ слушалъ съ важнымъ видомъ, Какъ, сердца исповдь любя, Поэтъ высказывалъ себя, Свою доврчивую совсть Онъ простодушно обнажалъ.

Евгенй безъ труда узналъ Его любви младую повсть, Обильный чувствами расказъ.

Давно не новыми для насъ.

XX.

Ахъ, онъ любилъ, какъ въ наши та Уже не любятъ;

какъ одна Безумная душа поэта Еще любить осуждена:

Всегда, везд одно мечтанье, Одно привычное желанье, Одна привычная печаль!

Ни охлаждающая даль, Ни долгя та разлуки, Ни музамъ данные часы, Ни чужеземныя красы, Ни шумъ веселй, ни науки Души не измнили въ немъ, Согртой двственнымъ огнемъ.

XXI.

Чуть отрокъ, Ольгою плненный, Сердечныхъ мукъ еще не знавъ, Онъ былъ свидтель умиленный Ея младенческихъ забавъ;

Въ тни хранительной дубравы Онъ раздлялъ ея забавы, И дтямъ прочили внцы Друзья-сосди, ихъ отцы.

Въ глуши, подъ сню смиренной, Невинной прелести полна, Въ глазахъ родителей, она Цвла какъ ландышъ потаенный, Незнаемый въ трав глухой, Ни мотыльками, ни пчелой.

ХХII.

Она поэту подарила Младыхъ восторговъ первый сонъ, И мысль объ ней одушевила Его цвницы первый стонъ.

Простите, игры золотыя!

Онъ рощи полюбилъ густыя, Уединенье, тишину, И ночь, и звзды, и луну Ч Луну, небесную лампаду, Которой посвящали мы Прогулки средь вечерней тмы, И слезы, тайныхъ мукъ отраду....

Но нын видимъ только въ ней Замну тусклыхъ фонарей.

ХХII.

Всегда скромна, всегда послушна, Всегда какъ утро весела, Какъ жизнь поэта простодушна, Какъ поцлуй любви мила, Глаза какъ небо голубые, Улыбка, локоны льняные, Движенья, голосъ, легкй станъ, Все въ ОльгЕ. но любой романъ Возмите, и найдете врно Ея портретъ: онъ очень милъ;

Я прежде самъ его любилъ, Но надолъ онъ мн безмрно.

Позвольте мн, читатель мой, Заняться старшею сестрой.

XXIV.

Ея сестра звалась ТатьянаЕ. Впервые именемъ такимъ Страницы нжныя романа Мы своевольно освятимъ.

И что жъ? оно прятно, звучно, Но съ нимъ, я знаю, неразлучно Воспоминанье старины Иль двичьей. Мы вс должны Признаться, вкуса очень мало У насъ и въ нашихъ именахъ (Не говоримъ ужъ о стихахъ);

Намъ просвщенье не пристало, И намъ досталось отъ него Жеманство Ч больше ничего.

XXV.

И такъ она звалась Татьяной.

Ни красотой сестры своей, Ни свжестью ея румяной, Не привлекла бъ она очей.

Дика, печальна, молчалива, Какъ лань сная боязлива, Она въ семь своей родной Казалась двочкой чужой.

Она ласкаться не умла Къ отцу, ни къ матери своей;

Дитя сама, въ толп дтей Играть и прыгать не хотла, И часто, цлый день одна, Сидла молча у окна.

XXVI.

Задумчивость, ея подруга Отъ самыхъ колыбельныхъ дней, Теченье сельскаго досуга Мечтами украшала ей.

Ея изнженные пальцы Не знали иглъ;

склонясь на пяльцы, Узоромъ шелковымъ она Не оживляла полотна.

Охоты властвовать примта:

Съ послушной куклою, дитя Приготовляется шутя Къ приличю, закону свта, И важно повторяетъ ей Уроки маменьки своей.

XXVII.

Но куклы, даже въ эти годы, Татьяна въ руки не брала;

Про всти города, про моды Бесды съ нею не вела.

И были дтскя проказы Ей чужды;

странные расказы Зимою, въ темнот ночей, Плняли больше сердце ей.

Когда же няня собирала Для Ольги, на широкй лугъ, Всхъ маленькихъ ея подругъ, Она въ горлки не играла, Ей скученъ былъ и звонкй смхъ, И шумъ ихъ втренныхъ утхъ.

XXVIII.

Она любила на балкон Предупреждать зари восходъ, Когда на блдномъ небосклон Звздъ исчезаетъ хороводъ, И тихо край земли свтлетъ, И встникъ утра, втеръ ветъ, И всходитъ постепенно день.

Зимой, когда ночная тнь Полмромъ дол обладаетъ, И дол въ праздной тишин, При отуманенной лун, Востокъ нивый почиваетъ, Въ привычный часъ пробуждена, Вставала при свчахъ она.

XXIX.

Ей рано нравились романы;

Они ей замняли всё;

Она влюбилася въ обманы И Ричардсона и Руссо.

Отецъ ея былъ добрый малый, Въ прошедшемъ вк запоздалый;

Но въ книгахъ не видалъ вреда;

Онъ, не читая никогда, Ихъ почиталъ пустой игрушкой, И не заботился о томъ, Какой у дочки тайный томъ Дремалъ до утра подъ подушкой, Жена жъ его была сама Отъ Ричардсона безъ ума.

XXX.

Она любила Ричардсона, Не потому, чтобы прочла, Не потому, чтобъ Грандисона Она Ловласу предпочла;

Но встарину, Княжна Алина, Ея Московская кузина, Твердила часто ей объ нихъ.

Въ то время былъ еще женихъ Ея супругъ;

но по невол;

Она вздыхала по другомъ, Который сердцемъ и умомъ Ей нравился гораздо бол;

Сей Грандисонъ былъ славный франтъ, Игрокъ и гварди сержантъ.

XXXI.

Какъ онъ, она была одта, Всегда по мод и къ лицу.

Но не спросясь ея совта, Двицу повезли къ внцу, И чтобъ ея разсять горе, Разумный мужъ ухалъ вскор Въ свою деревню, гд она, Богъ знаетъ кмъ окружена, Рвалась и плакала сначала, Съ супругомъ чуть не развелась;

Потомъ хозяйствомъ занялась, Привыкла и довольна стала.

Привычка свыше намъ дана:

Замна счастiю она. XXXII.

Привычка усладила горе, Неотразимое ничмъ;

Открыте большое вскор Ее утшило совсмъ.

Она межъ дломъ и досугомъ Открыла тайну, какъ супругомъ Единовластно управлять, И все тогда пошло на стать.

Она зжала по работамъ, Солила на зиму грибы, Вела расходы, брила бы, Ходила въ баню по субботамъ, Служанокъ била осердясь Ч Все это мужа не спросясь.

ХХХIII.

Бывало писывала кровью Она въ альбомы нжныхъ двъ, Звала Полиною Прасковью, И говорила на распвъ;

Корсеть носила очень узкй, И Руской Н какъ N Французскй Произносить умла въ носъ;

Но скоро все перевелось:

Корсетъ, альбомъ, Княжну Полину, Стишковъ чувствительныхъ тетрадь Она забыла Ч стала звать Акулькой прежнюю Селину, И обновила наконецъ На ват шлафоръ и чепецъ.

XXXIV.

Но мужъ любилъ ее сердечно, Въ ея зати не входилъ, Во всемъ ей вровалъ безпечно, А самъ въ халат лъ и пилъ.

Покойно жизнь его катилась;

Подъ вечеръ иногда сходилась Сосдей добрая семья, Нецеремонные друзья, И потужить, и позлословить, И посмяться кой о чемъ.

Проходитъ время;

между тмъ Прикажутъ Ольг чай готовить;

Тамъ ужинъ, тамъ и спать пора, И гости дутъ со двора.

XXXV.

Они хранили въ жизни мирной Привычки милой старины;

У нихъ на масляниц жирной Водились Русске блины.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ.

Имъ квасъ, какъ воздухъ былъ потребенъ И за столомъ у нихъ гостямъ Носили блюда по чинамъ.

XXXVI.

И такъ они старли оба.

И отворились наконецъ Передъ супругомъ двери гроба, И новый онъ прялъ внецъ.

Онъ умеръ въ часъ передъ обдомъ, Оплаканный своимъ сосдомъ, Дтьми и врною женой, Чистосердечнй чмъ иной.

Онъ былъ простой и добрый баринъ, А тамъ, гд прахъ его лежитъ, Надгробный памятникъ гласитъ:

Смиренный гршникъ, Дмитрй Ларинъ, Господнй рабъ и бригадиръ Подъ камнемъ симъ вкушаетъ миръ.

XXXVII.

Своимъ пенатамъ возвращенный, Владимръ Ленскй постилъ Сосда памятникъ смиренный, И вздохъ онъ пеплу посвятилъ;

И долго сердцу грустно было.

Рооr Yоrсk! 16 молвилъ онъ уныло, Онъ на рукахъ меня держалъ.

Какъ часто въ дтств я игралъ Его Очаковской медалью!

Онъ Ольгу прочилъ за меня, Онъ говорилъ: дождусь ли дня?... И полный искренней печалью, Владимръ тутъ же начерталъ Ему надгробный мадригалъ.

XXXVIII.

И тамъ же надписью печальной Отца и матери, въ слезахъ, Почтилъ онъ прахъ патрархальнойЕ.

Увы! на жизненныхъ браздахъ Мгновенной жатвой, поколнья, По тайной вол Провиднья, Восходятъ, зрютъ и падутъ;

Другя имъ во слдъ идутъ....

Такъ наше втренное племя Растетъ, волнуется, кипитъ И къ гробу праддовъ тснитъ.

Придетъ, придетъ и наше время, И наши внуки въ добрый часъ Изъ мра вытснятъ и насъ!

XXXIX.

Покамстъ упивайтесь ею, Сей легкой жизню, друзья!

Ея ничтожность разумю, И мало къ ней привязанъ я;

Для призраковъ закрылъ я вжды;

Но отдаленныя надежды Тревожатъ сердце иногда:

Безъ непримтнаго слда Мн было бъ грустно мръ оставить.

Живу, пишу не для похвалъ;

Но я бы, кажется, желалъ Печальный жребй свой прославить, Чтобъ обо мн, какъ врный другъ, Напомнилъ хоть единый звукъ.

ХL.

И чье нибудь онъ сердце тронетъ;

И сохраненная судьбой, Быть можетъ, въ Лет не потонетъ Строфа, слагаемая мной;

Быть можетъ Ч лестная надежда! Ч Укажетъ будущй невжда На мой прославленный портретъ, И молвитъ: то-то былъ Поэтъ!

Прими жъ мое благодаренье, Поклонникъ мирныхъ Аонидъ, О ты, чья память сохранитъ Мои летучя творенья, Чья благосклонная рука Потреплетъ лавры старика!

ГЛАВА ТРЕТIЯ.

Elle tait fille, elle tait amoureuse.

Malfiltre.

I.

Ч Куда? Ужъ эти мн поэты! Ч рощай, Онгинъ, мн пора. Ч Я не держу тебя;

но гд ты Свои проводишь вечера? Ч У Лариныхъ.ЧВотъ это чудно.

Помилуй! и теб не трудно Такъ каждый вечеръ убивать! Ч Ни мало. Ч Не могу понять.

Отсел вижу, что такое:

Во-первыхъ Ч слушай, правъ ли я? Ч Простая, Русская семья, Къ гостямъ усерде большое, Варенье, вчный разговоръ Про дождь, про ленъ, про скотный дворъЕ II.

Ч Я тутъ еще бды не вижу. Ч Да скука, вотъ бда, мой другъ. Ч Я модный свтъ вашъ ненавижу;

Миле мн домашнй кругъ, Гд я могу.... Ч Опять эклога!

Да полно, милый, ради Бога.

Ну что жъ? ты дешь: очень жаль.

Ахъ, слушай, Ленской, да не льзя ль Увидть мн Филлиду эту, Предметъ и мыслей, и пера, И слезъ, и рифмъ еt сеtега?

Представь меня. Ч Ты шутишь. Ч Нту. Ч Я радъ. Ч Когда же? Ч Хоть сей часъ.

Он съ охотой примутъ насъ.

III.

Подемъ. Ч Поскакали други, Явились;

имъ расточены Порой тяжелыя услуги Гостепримной старины.

Обрядъ извстный угощенья:

Несутъ на блюдечкахъ варенья, На столикъ ставятъ вощаной Кувшинъ съ брусничною водой.

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ..

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ..

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ..

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ..

ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ..

IV.

Они дорогой самой краткой Домой летятъ во весь опоръ. Теперь подслушаемъ украдкой Героевъ нашихъ разговоръ.

Ч Ну что жъ, Онгинъ? ты зваешь. Ч Привычка, Ленскй. Ч Но скучаешь Ты какъ-то больше. Ч Нтъ, равно.

Однако въ пол ужъ темно;

Скорй! пошолъ, пошолъ, Андрюшка!

Какя глупыя мста!

А, кстати: Ларина проста, Но очень милая старушка;

Боюсь: брусничная вода Мн не надлала бъ вреда.

V.

Скажи: которая Татьяна? Ч Да та, которая, грустна И молчалива какъ Свтлана, Вошла и сла у окна. Ч Не ужъ-то ты влюбленъ въ меньшую? Ч А что? Ч Я выбралъ бы другую, Когда бъ я былъ какъ ты поэтъ.

Въ чертахъ у Ольги жизни нтъ, Точь въ точь въ Вандиковой Мадон:

Кругла, красна лицомъ она, Какъ эта глупая луна На этомъ глупомъ небосклон. Ч Владимръ сухо отвчалъ И посл во весь путь молчалъ.

VI.

Межъ тмъ Онгина явленье У Лариныхъ произвело На всхъ большое впечатлнье И всхъ сосдей развлекло.

Пошла догадка за догадкой.

Вс стали толковать украдкой, Шутить, судить не безъ грха, Татьян прочить жениха;

Иные даже утверждали, Что свадьба слажена совсмъ, Но остановлена затмъ, Что модныхъ колецъ не достали.

О свадьб Ленскаго давно У нихъ ужъ было ршено.

VII.

Татьяна слушала съ досадой Такя сплетни;

но тайкомъ Съ неизъяснимою отрадой Невольно думала о томъ;

И въ сердце дума заронилась;

Пора пришла, она влюбилась.

Такъ въ землю падшее зерно Весны огнемъ оживлено.

Давно ея воображенье, Сгарая нгой и тоской, Алкало пищи роковой;

Давно сердечное томленье Тснило ей младую грудь;

Душа ждала... кого нибудь, VIII.

И дождалась. Открылись очи;

Она сказала: это онъ!

Увы! теперь и дни, и ночи, И жаркй, одинокй сонъ, Все полно имъ : все дв милой Безъ умолку волшебной силой Твердитъ о немъ. Докучны ей И звуки ласковыхъ рчей, И взоръ заботливой прислуги.

Въ уныне погружена, И проклинаетъ ихъ досуги, Ихъ неожиданный прздъ И продолжительный присстъ.

IX.

Теперь съ какимъ она вниманьемъ Читаетъ сладостный романъ, Съ какимъ живымъ очарованьемъ Пьетъ обольстительный обманъ!

Счастливой силою мечтанья Одушевленныя созданья, Любовникъ Юли Вольмаръ, Малекъ-Адель и де Линаръ, И Вертеръ, мученикъ мятежной, И безподобный Грандисонъ, Который намъ наводитъ сонъ, Вс для мечтательницы нжной Въ единый образъ облеклись, Въ одномъ Онгин слились.

X.

Воображаясь героиней Своихъ возлюбленныхъ творцовъ, Кларисой, Юлей, Дельфиной, Татьяна въ тишин совъ Одна съ опасной книгой бродитъ, Она въ ней ищетъ и находитъ Свой тайный жаръ, свои мечты, Плоды сердечной полноты, Вздыхаетъ, и себ присвоя Чужой восторгъ, чужую грусть, Въ забвеньи шепчетъ наизусть Письмо для милаго героя....

Но нашъ герой, кто бъ ни былъ онъ, Ужъ врно былъ не Грандисонъ.

XI.

Свой слогъ на важный ладъ настроя, Бывало, пламенный творецъ Являлъ намъ своего героя Какъ совершенства образецъ.

Онъ одарялъ предметъ любимый, Всегда неправедно гонимый, Душой чувствительной, умомъ И привлекательнымъ лицомъ.

Питая жаръ чистйшей страсти, Всегда восторженный герой Готовъ былъ жертвовать собой, И при конц послдней части Всегда наказанъ былъ порокъ, Добру достойный былъ внокъ.

XII.

А нынче вс умы въ туман, Мораль на насъ наводитъ сонъ, Порокъ любезенъ и въ роман, И тамъ ужъ торжествуетъ онъ.

Британской музы небылицы Тревожатъ сонъ отроковицы, И сталъ теперь ея кумиръ Или задумчивый Вампиръ, Или Мельмотъ, бродяга мрачной, Иль вчный жидъ, или Корсаръ, Или таинственный Сбогаръ. Лордъ Байронъ прихотью удачной Облекъ въ унылый романтизмъ И безнадежный эгоизмъ.

XIII.

Друзья мои, что жъ толку въ этомъ?

Быть можетъ, волею Небесъ, Я перестану быть поэтомъ, Въ меня вселится новый бсъ, И, Фебовы презрвъ угрозы, Унижусь до смиренной прозы:

Тогда романъ на старый ладъ Займетъ веселый мой закатъ.

Не муки тайныя злодйства Я грозно въ немъ изображу, Но просто вамъ перескажу Преданья Русскаго семейства.

Любви плнительные сны, Да нравы нашей старины.

XIV.

Перескажу простыя рчи Отца иль дяди старика, Дтей условленныя встрчи У старыхъ липъ, у ручейка;

Несчастной ревности мученья, Разлуку, слезы примиренья, Поссорю вновь, и наконецъ Я поведу ихъ подъ внецъ...

Я вспомню рчи нги страстной, Слова тоскующей любви, Которыя въ минувши дни У ногъ любовницы прекрасной Мн приходили на языкъ, Отъ коихъ я теперь отвыкъ.

XV.

Татьяна, милая Татьяна!

Съ тобой теперь я слезы лью;

Ты въ руки моднаго тирана Ужъ отдала судьбу свою.

Погибнешь, милая;

но прежде Ты въ ослпительной надежд Блаженство темное зовешь, Ты нгу жизни узнаешь, Ты пьешь волшебный ядъ желанй, Тебя преслдуютъ мечты:

Везд воображаешь ты Прюты счастливыхъ свиданiй;

Везд, везд передъ тобой Твой искуситель роковой.

XVI.

Тоска любви Татьяну гонитъ, И въ садъ идетъ она грустить, И вдругъ недвижны очи клонитъ, И нь ей дале ступить:

Приподнялася грудь, ланиты Мгновеннымъ пламенемъ покрыты, Дыханье замерло въ устахъ, И въ слух шумъ, и блескъ въ очахъЕ Настанетъ ночь;

луна обходитъ Дозоромъ дальный сводъ небесъ, И соловей во мгл древесъ Напвы звучные заводитъ.

Татьяна въ темнот не спитъ И тихо съ няней говоритъ:

XVII.

Ч Не спится, няня: здсь такъ душно!

Открой окно, да сядь ко мн. Ч Что, Таня, что съ тобой? Ч Мн скучно, Поговоримъ о старин. Ч О чемъ же, Таня! Я, бывало, Хранила въ, памяти не мало Старинныхъ былей, небылицъ Про злыхъ духовъ и про двицъ;

А нын все мн темно, Таня:

Что знала, то забыла. Да, Пришла худая череда!

Зашибло...... Ч л Разскажи мн, няня, Про ваши старые года:

Была ты влюблена тогда? XVIII.

Ч И, полно, Таня ! Въ эти та Мы не слыхали про любовь;

А то бы согнала со свта Меня покойница свекровь. Ч Да какъ же ты внчалась, няня? Ч Такъ, видно, Богъ веллъ. Мой Ваня Моложе былъ меня, мой свтъ, А было мн тринадцать тъ.

Недли дв ходила сваха Къ моей родн, и наконецъ Благословилъ меня отецъ.

Я горько плакала со страха;

Мн съ плачемъ косу расплели, Да съ пньемъ въ церковь повели.

XIX.

И вотъ ввели въ семью чужую....

Да ты не слушаешь меня... Ч л Ахъ, няня, няня, я тоскую, Мн тошно, милая моя:

Я плакать, я рыдать готова!Е. Ч Дитя мое, ты нездорова;

Господь помилуй и спаси!

Чего ты хочешь, попроси....

Дай окроплю святой водою, Ты вся горишь... Ч л Я не больна;

Я... знаешь, няня,... влюблена. Ч л Дитя мое, Господь съ тобою! Ч И няня двушку съ мольбой Крестила дряхлою рукой.

XX.

Ч л Я влюблена, шептала снова Старушк съ горестью она.

Ч Сердечный другъ, ты нездорова, Ч Оставь меня: я влюблена. Ч И между тмъ луна сяла И темнымъ свтомъ озаряла Татьяны блдныя красы, И распущенные власы, И капли слезъ, и на скамейк Предъ героиней молодой, Съ платкомъ на голов сдой, Старушка въ длинной тлогрйк;

И все дремало въ тишин При вдохновительной лун.

XXI.

И сердцемъ далеко носилась Татьяна, смотря на луну....

Вдругъ мысль въ ум ея родилась....

Ч Поди, оставь меня одну.

Дай, няня, мн перо, бумагу, Да столъ подвинь: я скоро лягу;

Прости. И вотъ она одна.

Все тихо. Свтитъ ей луна.

Облокотясь, Татьяна пишетъ, И все Евгенй на ум, И въ необдуманномъ письм Любовь невинной двы дышетъ.

Письмо готово, сложено...

Татьяна! для кого жъ оно?

XXII.

Я зналъ красавицъ недоступныхъ, Холодныхъ, чистыхъ какъ зима;

Неумолимыхъ, неподкупныхъ, Непостижимыхъ для ума;

Дивился я ихъ спси модной, Ихъ добродтели природной, И прнзнаюсь, отъ нихъ бжалъ, И, мнится, съ ужасомъ читалъ Надъ ихъ бровями надпись ада:

Оставь надежду навсегда. Внушать любовь для нихъ бда, Пугать людей для нихъ отрада.

Быть можетъ, на брегахъ Невы Подобныхъ дамъ видали вы.

XXIII.

Среди поклонниковъ послушныхъ Другихъ причудницъ я видалъ, Самолюбиво равнодушныхъ Для вздоховъ страстныхъ и похвалъ.

И что жъ нашелъ я съ изумленьемъ?

Он суровъмъ поведеньемъ Пугая робкую любовь, Ее привлечь умли вновь, По крайней мр, сожалньемъ, По крайней мр, звукъ рчей Казался иногда важней, И съ легковрнымъ ослпленьемъ Опять любовникъ молодой Бжалъ за милой суетой.

XXIV.

За что жъ виновне Татьяна?

За то ль, что въ милой простот Она не вдаетъ обмана И вритъ избранной мечт?

За то ль, что любитъ безъ искусства, Послушная влеченью чувства, Что такъ доврчива она, Что отъ Небесъ одарена Воображенемъ мятежнымъ, Умомъ и волею живой, И своенравной головой, И сердцемъ пламеннымъ и нжнымъ?

Ужели не простите ей Вы легкомысля страстей?

XXV.

Кокетка судитъ хладнокровно, Татьяна любитъ не шутя И предается безусловно Любви, какъ малое дитя.

Не говоритъ она: отложимъ Ч Любви мы цну тмъ умножимъ, Врне въ сти заведемъ;

Сперва тщеславе кольнемъ Надеждой, тамъ недоумньемъ Измучимъ сердце, а потомъ Ревнивымъ оживимъ огнёмъ;

А то, скучая наслажденьемъ, Невольникъ хитрый изъ оковъ Всечасно вырваться готовъ.

XXVI.

Еще предвижу затрудненье:

Родной земли спасая честь, Я долженъ буду, безъ сомннья, Письмо Татьяны перевесть.

Она по-Руски плохо знала, Журналовъ нашихъ не читала, И выражалася съ трудомъ На язык своемъ родномъ, И такъ писала по-Французски...

Что длать! повторяю вновь:

Донын дамская любовь Не изъяснялася по-Русски, Донын гордый нашъ языкъ Къ почтовой проз не привыкъ.

XXVII.

Я знаю: дамъ хотятъ заставить Читать по-Руски. Право, страхъ!

Могу ли ихъ себ представить Съ Благонамреннымъ 21 въ рукахъ!

Я шлюсь на насъ, мои поэты, Не правда лъ: милые предметы, Которымъ, за свои грхи, Писали втайн вы стихи, Которымъ сердце посвящали, Не вс ли, Русскимъ языкомъ Владя слабо и съ трудомъ, Его такъ мило искажали, И въ ихъ устахъ языкъ чужой Не обратился ли въ родной?

XXVIII.

Не дай мн Богъ сойтись на бал Иль при разъзд на крыльц Съ семинаристомъ въ желтой шал Иль съ Академикомъ въ чепц!

Какъ устъ румяныхъ безъ улыбки, Безъ грамматической ошибки Я Русской рчи не люблю.

Быть можетъ, на бду мою, Красавицъ новыхъ поколнье, Журналовъ внявъ молящй гласъ, Къ Грамматик пручить насъ;

Стихи введутъ въ употребленье:

Но я.... какое дло мн?

Я вренъ буду старин.

XXIX.

Неправильный, небрежный лепетъ, Неточный выговоръ рчей, По прежнему сердечный трепетъ Произведутъ въ груди моей;

Раскаяться во мн нтъ силы, Мн галлицизмы будутъ милы, Какъ прошлой юности грхи, Какъ Богдановича стихи.

Но полно. Мн пора заняться Письмомъ красавицы моей;

Я слово далъ, и что жъ? ей ей Теперь готовъ ужъ отказаться.

Я знаю: нжнаго Парни Перо не въ мод въ наши дни.

XXX.

Пвецъ Пировъ и грусти томной, Когда бъ еще ты былъ со мной, Я сталъ бы просьбою нескромной Тебя тревожить, милый мой:

Чтобъ на волшебные напвы Переложилъ ты страстной двы Иноплеменныя слова.

Гд ты? приди: свои права Передаю теб съ поклономъ....

Но посреди печальныхъ скалъ, Отвыкнувъ сердцемъ отъ похвалъ, Одинъ, подъ Финскимъ небосклономъ, Онъ бродитъ, и душа его Не слышитъ горя моего.

XXXI.

Письмо Татьяны предо мною;

Его я свято берегу, Читаю съ тайною тоскою И начитаться не могу.

Кто ей внушалъ и эту нжность, И словъ любезную небрежность?

Кто ей внушалъ умильный взоръ, Безумный сердца разговоръ И увлекательный, и вредный?

Я не могу понять. Но воть Неполный, слабый переводъ, Съ живой картины списокъ бддный, Или разыгранный Фрейшицъ Перстами робкихъ ученицъ:

Письмо Татъяны къ Онгину.

Я къ вамъ пишу Ч чего же бол?

Что я могу еще сказать?

Теперь, я знаю, въ вашей вол Меня презрньемъ наказать.

Но вы, къ моей несчастной дол Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня.

Сначала я молчать хотла;

Поврьте: моего стыда Вы не узнали бъ никогда, Когда бъ надежду я имла Хоть рдко, хоть въ недлю разъ Въ деревн нашей видть васъ, Чтобъ только слышать ваши рчи, Вамъ слово молвить, и потомъ Все думатъ, думать объ одномъ II день и ночь до новой встрчи.

Но говорятъ, вы нелюдимъ;

Въ глуши, въ деревн все вамъ скучно, А мы.... ничмъ мы не блестимъ, Хоть вамъ и рады простодушно.

Зачмъ вы постили насъ?

Въ глуши забытаго селенья, Я никогда не знала бъ васъ, Не знала бъ горькаго мученья.

Души неопытной волненья Смиривъ со временемъ (какъ знать?), По сердцу я нашла бы друга, Была бы врная супруга И добродтельная мать.

Другой!... Нтъ, никому на свт Не отдала бы сердца я!

То въ высшемъ суждено совт...

То воля Неба: я твоя;

Вся жизнь моя была залогомъ Свиданья врнаго съ тобой;

Я знаю, ты мн посланъ Богомъ, До гроба ты хранитель мой...

Ты въ сновидньяхъ мн являлся, Незримый, ты мн былъ ужъ милъ, Твой чудный взглядъ меня томилъ, Въ душ твой голосъ раздавался Давно... нтъ, это былъ не сонъ!

Ты чуть вошелъ, я вмигъ узнала, Вся обомлла, запылала И въ мысляхъ молвила: вотъ онъ!

Не правда ль? я тебя слыхала:

Ты говорилъ со мной въ тиши, Когда я бднымъ помогала, Или молитвой услаждала Тоску волнуемой души?

И въ это самое мгновенье Не ты ли, милое виднье, Въ прозрачной темнот, мелкнулъ, Прникнулъ тихо къ изголовью!

Не ты ль, съ отравой и любовью, Слова надежды мн шепнулъ?

Кто ты: мой Ангелъ ли хранитель, Или коварный искуситель?

Мои сомннья разрши.

Быть можетъ, это все пустое, Обманъ неопытной души!

И суждено совсмъ иное....

Но такъ и быть! Судьбу мою Отнын я теб вручаю, Передъ тобою слезы лью, Твоей защиты умоляю....

Вообрази: я здсь одна, Никто меня не понимаетъ, Разсудокъ мой изнемогаетъ, И, молча, гибнуть я должна.

Я жду тебя: единымъ взоромъ, Надежды сердца оживи, Иль сонъ тяжелый перерви, Увы, заслуженнымъ укоромъ!

Кончаю! страшно перечесть....

Стыдомъ и страхомъ, замираю....

Но мн порукой ваша честь, И смло ей себя ввряюЕ Ч XXXII.

Татьяна то вздохнетъ, то охнетъ;

Письмо дрожитъ въ ея рук;

Облатка розовая сохнетъ На воспаленномъ язык.

Къ плечу головушкой склонилась.

Сорочка легкая спустилась Съ ея прелестнаго плеча.

Сянье гаснетъ. Тамъ долина Сквозь паръ яснетъ. Тамъ потокъ Засеребрился: тамъ рожокъ Пастушй будитъ селянина.

Вотъ утро;

встали вс давно:

Моей Татьян все равно.

XXXIII.

Она зари не замчаетъ, Сидитъ съ поникшею главой И на письмо не напираетъ Своей печати вырзной.

Но, дверь тихонько отпирая, Ужъ ей Филатьевна сдая Приноситъ на поднос чай.

Ч Пора, дитя мое, вставай:

Да ты, красавица, готова!

О, пташка ранняя моя!

Вечоръ ужъ какъ боялась я!

Да, слава Богу, ты здорова!

Тоски ночной и слду нтъ, Лице твое какъ маковъ цвтъ. XXXIV.

Ч Ахь! няня, сдлай одолженье Е. Ч Изволь, родная, прикажи. Ч Не думай... право... подозрнье.., Но видишь... Ахъ! не откажи. Ч Мой другъ, вотъ Богъ теб порука. Ч И такъ пошли тихонько внука Съ запиской этой къ ОЕ.къ тому...

Къ сосду.... да велть ему Ч Чтобъ онъ не говорилъ ни слова, Чтобъ онъ не называлъ меня... Ч Кому-же, милая моя?

Я нынче стала безтолкова.

Кругомъ сосдей много есть Ч Куда мн ихъ и перечесть. XXXV.

Ч Какъ недогадлива ты, няня! Ч Сердечный другъ, ужъ я стара, Стара;

тупетъ разумъ, Таня;

А то, бывало, я востра:

Бывало, слово барской воли... Ч Ахь, няня, няня! до того ли?

Что нужды мн въ твоемъ ум?

Ты видишь, дло о письм Къ Онгину. Ч Ну дло, дло.

Не гнвайся, душа моя, Ты знаешь, непонятна я...

Да что жъ ты снова поблднла? Ч Такъ, няня, право ничего.

Пошли же внука своего. Ч XXXVI.

Но день протекъ, и нтъ отвта.

Другой насталъ: все нтъ, какъ нтъ.

Блдна какъ тнь, съ утра одта, Татьяна ждетъ: когда жъ отвть?

Прхалъ Ольгинъ обожатель.

Ч Скажите: гд же вашъ прятель? Ему вопросъ хозяйки былъ:

Онъ что-то насъ совсмъ забылъ. Татьяна, вспыхнувъ, задрожала.

Ч Сегодня быть онъ общалъ. Старушк Ленской отвчалъ:

Да, видно, почта задержала. Ч Татьяна потупила взоръ, Какъ будто слыша злой укоръ.

XXXVII.

Смеркалось;

на стол, блистая, Шиплъ вечернй самоваръ, Китайскй чайникъ нагрвая;

Подъ нимъ клубился легкй паръ.

Разлитый Ольгиной рукою, По чашкамъ темною струею Уже душистый чай бжалъ, И сливки мальчикъ подавалъ;

Татьяна предъ окномъ стояла, На стекла хладныя дыша, Задумавшись, моя душа, Прелестнымъ пальчикомъ писала На отуманенномъ стекл Завтный вензель: О да Е.

XXXVIII.

И между тмъ, душа въ ней ныла, И слезъ былъ полонъ томный взоръ.

Вдругъ топоть!... кровь ея застыла, Вотъ ближе! скачутъ,.. и на дворъ Евгенй! Ахъ! Ч и легче тни Татьяна прыгъ въ другя сни Съ крыльца на дворъ, и прямо въ садъ Летитъ, летитъ;

взглянуть назадъ Не сметъ;

мигомъ обжала Куртины, мостики, лужокъ, Аллею къ озеру, сокъ, Кусты сиренъ переломала, По цвтникамъ летя къ ручью И задыхаясь, на скамью XXXIX.

Упала...

Здсь онъ! здсь Евгенй!

О Боже! что подумалъ онъ! Ч Въ ней сердце, полное мученй, Хранитъ надежды темный сонъ;

Она дрожитъ и жаромъ пышитъ, И ждетъ: нейдетъ ли? Но не слышитъ.

Въ саду служанки, на грядахъ, Сбирали ягоды въ кустахъ И хоромъ по наказу пли (Наказъ, основанный на томъ, Чтобъ барской ягоды тайкомъ Уста лукавыя не ли, И пньемъ были заняты:

Затя сельской остроты!) Псня двушекъ.

Двицы, красавицы, Душеньки, подруженьки, Разыграйтесь, двицы, Разгуляйтесь, милыя!

Затяните псенку, Псенку завтную, Заманите молодца Къ хороводу нашему.

Какъ заманимъ молодца, Какъ завидимъ издали, Разбжимтесь, милыя, Закидаемъ вишеньемъ, Вишеньемъ, малиною, Красною смородиной.

Не ходи подслушивать Не ходи подсматривать Игры наши двичьи. Ч ХL.

Он поютъ, и съ небреженьемъ Ждала Татьяна съ нетерпньемъ, Чтобъ трепетъ сердца въ ней затихъ, Чтобы прошло ланитъ пыланье.

Но въ персяхъ то же трепетанье, И не проходитъ жаръ ланитъ, Но ярче, ярче лишь горитъ.

Такъ бдный мотылекъ и блещетъ, И бьется радужнымъ крыломъ, Плненный школьнымъ шалуномъ;

Такъ зайчикъ въ озими трепещетъ, Увидя вдругъ издалека Въ кусты припадшаго стрлка.

ХLI.

Но наконецъ она вздохнула И встала со скамьи своей;

Пошла, но только повернула Въ аллею;

Ч прямо передъ ней, Блистая взорами, Евгенй Стоитъ подобно грозной тни, И какъ огнемъ обожжена Остановилася она.

Но слдствя нежданой встрчи Сегодня, милые друзья, Пересказать не въ силахъ я;

Мн должно посл долгой рчи И погулять и отдохнуть:

Докончу посл какъ нибудь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

La marale est dans la nature des choses.

Necker.

I. II. III. IV. V. VI.

VII.

Чмъ меньше женщину мы любимъ, Тмъ легче нравимся мы ей, И тмъ ее врне губимъ Средь обольстительныхъ стей.

Развратъ, бывало, хладнокровной Наукой славился любовной, Самъ о себ везд трубя, И наслаждаясь не любя.

Но эта важная забава Достойна старыхъ обезьянъ Хваленыхъ ддовскихъ времянъ:

Ловласовъ обветшала слава Со славой красныхъ каблуковъ И величавыхъ париковъ.

VIII.

Кому не скучно лицемрить, Различно повторять одно;

Стараться важно въ томъ уврить, Въ чемъ вс уврены давно;

Все т же слышать возраженья;

Уничтожать предразсужденья, Которыхъ не было и нтъ У двочки въ тринадцатьлтъ!

Кого не утомятъ угрозы, Записки на шести листахъ, Обманы, сплетни, кольца, слезы, Надзоры тетокъ, матерей, И дружба тяжкая мужей!

IX.

Такъ точно думалъ мой Евгенй.

Окъ въ первой юности своей Былъ жертвой бурныхъ заблужденй И необузданныхъ страстей.

Привычкой жизни избалованъ, Однимъ навремя очарованъ, Разочарованный другимъ, Желаньемъ медленно томимъ, Томимъ и втреннымъ успхомъ, Внимая въ шум и въ тиши Роптанье вчное души, Звоту подавляя смхомъ:

Вотъ, какъ убилъ онъ восемь тъ, Утратя жизни лучшй цвтъ.

X.

Въ красавицъ онъ ужъ не влюблялся, А волочился какъ нибудь;

Откажутъ Ч мигомъ утшался;

Измнятъ Ч радъ былъ отдохнуть.

Онъ ихъ искалъ безъ упоенья, А оставлялъ безъ сожалнья, Чуть помня ихъ любовь и злость.

Такъ точно равнодушный гость На вистъ вечернй прзжаетъ, Садится;

кончилась игра:

Онъ узжаетъ со двора, Спокойно дома засыпаетъ И самъ не знаетъ поутру, Куда подетъ ввечеру.

XI.

Но, получивъ посланье Тани, Онгинъ живо тронутъ былъ:

Языкъ двическихъ мечтанй Въ немъ думы роемъ возмутилъ;

И вспомнилъ онъ Татьяны милой И блдный цвтъ и видъ унылой;

И въ сладостный, безгршный сонъ Душою погрузился онъ.

Быть можетъ, чувствй пылъ старинной Имъ на минуту овладлъ;

Но обмануть онъ не хотлъ Доврчивость души невинной.

Теперь мы въ садъ перелетимъ, Гд встртилась Татьяна съ нимъ.

XII.

Минуты дв они молчали, Но къ ней Онгинъ подошелъ И молвилъ: Ч Вы ко мн писали, Не отпирайтесь. Я прочелъ Души доврчивой признанья, Любви невинной излянья;

Мн ваша искренность мила;

Она въ волнень привела Давно умолкнувшя чувства;

Но васъ хвалить я не хочу;

Я за нее вамъ отплачу Признаньемъ также безъ искусства;

Примите исповдь мою:

Себя на судъ вамъ отдаю.

XIII.

Когда бы жизнь домашнимъ кругомъ Я ограничить захотлъ;

Когда бъ мн быть отцомъ, супругомъ Прятный жребй повеллъ;

Когда бъ смейственной картиной Плнился я хоть мигъ единой:

То, врно бъ, кром васъ одной Невсты не искалъ иной.

Скажу безъ блестокъ мадригальныхъ:

Нашедъ мой прежнй идеалъ, Я, врно бъ, васъ одну избралъ Въ подруги дней моихъ печальныхъ, Всего прекраснаго въ залогъ, И былъ бы счастливъ... сколько могъ!

XIV.

Но я не созданъ для блаженства;

Ему чужда душа моя;

Напрасны ваши совершенства:

Ихъ вовс недостоинъ я.

Поврьте (совсть въ томъ порукой), Супружество намъ будетъ мукой.

Я, сколько ни любилъ бы васъ, Привыкнувъ, разлюблю тотчасъ;

Начнете плакать: ваши слезы Не тронутъ сердца моего, А будутъ лишь бсить его.

Судите жъ вы, какя розы Намъ заготовитъ Гименей И, можетъ быть, на много дней!

XV.

Что можетъ быть на свт хуже Семьи, гд бдная жена Груститъ о недостойномъ муж, И днемъ и вечеромъ одна;

Гд скучный мужъ, ей цну зная (Судьбу, однако жъ, проклиная), Всегда нахмуренъ, молчаливъ, Сердитъ и холодно-ревнивъ!

Таковъ я. И того ль искали Вы чистой, пламенной душой, Когда съ такою простотой, Съ такимъ умомъ ко мн писали?

Ужели жребй вамъ такой Назначенъ строгою судьбой?

XVI.

Мечтамъ и годамъ нтъ возврата:

Не обновлю души моей...

Я васъ люблю любовью брата И, можетъ быть, еще нжнй.

Послушайте жъ меня безъ гнва:

Смнитъ не разъ младая два Мечтами легкя мечты;

Такъ деревцо свои листы Мняетъ съ каждою весною.

Такъ видно небомъ суждено.

Полюбите вы снова: но...

Учитесь властвовать собою;

Не всякй васъ, какъ я, пойметъ;

Къ бд неопытность ведетъ. Ч XVII.

Такъ проповдовалъ Евгенй.

Сквозь слезъ не видя ничего, Едва дыша, безъ возраженй, Татьяна слушала его.

Онъ подалъ руку ей. Печально (Какъ говорится, машинально) Татьяна, молча, оперлась;

Головкой томною склонясь, Пошли домой вкругъ огорода;

Явились вмст, и никто Не вздумалъ имъ пнять на то:

Иметъ сельская свобода Свои счастливыя права, Какъ и надменная Москва.

ХII.

Вы согласитесь, мой читатель, Что очень мило поступилъ Съ печальной Таней нашъ прятель;

Не въ первый разъ онъ тутъ явилъ Души прямое благородство, Хотя людей недоброхотство Въ немъ не щадило ничего:

Враги его, друзья его (Что, можетъ быть, одно и тоже) Его честили такъ и сякъ.

Враговъ иметъ въ мр всякъ.

Но отъ друзей спаси насъ, Боже!

Ужъ эти мн друзья, друзья!

Объ нихъ недаромъ вспомнилъ я.

XIX.

А что? Да такъ. Я усыпляю Пустыя, черныя мечты;

Я только въ скобкахъ замчаю, Что нтъ прзрнной клеветы, На чердак вралемъ рожденной И свтской чернью ободренной, Что нтъ нелпицы такой, Ни эпиграммы площадной, Которой бы вашъ другъ съ улыбкой, Въ кругу порядочныхъ людей, Безъ всякой злобы и затй, Не повторилъ стократъ ошибкой;

А впрочемъ онъ за васъ горой:

Онъ васъ такъ любитъ... какъ родной!

XX.

Гмъ! гмъ! Читатель благородной, Здорова ль ваша вся родня?

Позвольте: можетъ быть, угодно Теперь узнать вамъ отъ меня, Что значитъ именно родные.

Родные люди вотъ каке:

Мы ихъ обязаны ласкать, Любить, душевно уважать И, по обычаю народа, О Рождеств ихъ навщать, Или по почт поздравлять, Чтобъ остальное время года Не думали о насъ они...

Итакъ дай, Богъ, имъ долги дни!

XXI.

За то любовь красавицъ нжныхъ Надежнй дружбы и родства:

Надъ нею и средь бурь мятежныхъ Вы сохраняете права.

Конечно такъ. Но вихорь моды, Но своенраве природы, Но мннья свтскаго потокъ...

А милый полъ, какъ пухъ, легокъ.

Къ тому жъ и мння супруга Для добродтельной жены Всегда почтенны быть должны;

Такъ ваша врная подруга Бываетъ вмигъ увлечена:

Любовью шутитъ сатана.

XXII.

Кого жъ любить? Кому же врить?

Кто не измнитъ намъ одинъ?

Кто вс дла, вс рчи мритъ Услужливо на нашъ аршинъ?

Кто клеветы про насъ не сетъ?

Кто насъ заботливо лелетъ?

Кому порокъ нашъ не бда?

Кто не наскучитъ никогда?

Призрака суетный искатель, Трудовъ напрасно не губя, Любите самаго себя, Достопочтенный мой читатель!

Предметъ достойный: ничего Любезнй, врно, нтъ его.

ХХIII.

Что было слдствемъ свиданья?

Увы, не трудно угадать!

Любви безумныя страданья Не перестали волновать Младой души, печали жадной;

Нтъ, пуще страстью безотрадной Татьяна бдная горитъ;

Ея постели сонъ бжитъ;

Здоровье, жизни цвтъ и сладость, Улыбка, двственный покой, Пропало все, что звукъ пустой, И меркнетъ милой Тани младость:

Такъ одваетъ бури тнь Едва раждающйся день.

XXIV.

Увы, Татьяна увядаетъ;

Блднетъ, гаснетъ и молчитъ!

Ничто ее не занимаетъ, Ея души не шевелитъ.

Качая важно головою, Сосды шепчутъ межъ собою:

Пора, пора бы замужъ ей;

...

Но полно. Надо мн скорй Развеселить воображенье Картиной счастливой любви.

Невольно, милые мои, Меня стсняетъ сожалнье;

Простите мн: я такъ люблю Татьяну милую мою!

XXV.

Часъ отъ часу плненный бол Красами Ольги молодой Владимiръ сладостной невол Предался полною душой.

Онъ вчно съ ней. Въ ея поко Они сидятъ впотемкахъ двое;

Они въ саду, рука съ рукой, Гуляютъ утренней порой;

И что жъ? Любовью упоенный, Въ смятень нжнаго стыда, Онъ только сметъ иногда, Улыбкой Ольги ободренный, Развитымъ локономъ играть Иль край одежды цловать.

XXI.

Онъ иногда читаетъ Ол Нравоучительный романъ, Въ которомъ авторъ знаетъ бол Природу, чмъ Шатобрiанъ, А между тмъ дв, три страницы (Пустыя бредни, небылицы, Опасныя для сердца двъ) Онъ пропускаетъ, покраснвъ.

Уединясь отъ всхъ далёко, Они надъ шахматной доской, На столъ облокотясь, порой Сидятъ, задумавшись глубоко, И Ленскй пшкою ладью Беретъ въ разсяньи свою.

XXVII.

Подетъ ли домой;

и дома Онъ занятъ Ольгою своей.

Летуче листки альбома Прилежно украшаетъ ей:

То въ нихъ рисуетъ сельски виды, Надгробный камень, храмъ Киприды, Или на лир голубка Перомъ и красками слегка;

То на листкахъ воспоминанья Пониже подписи другихъ Онъ оставляетъ нжный стихъ, Безмолвный памятникъ мечтанья, Мгновенной думы долгй слдъ, Все тотъ же посл многихъ тъ.

XXVIII.

Конечно, вы не разъ видали Уздной барышни альбомъ, Что вс подружки измарали Съ конца, съ начала и кругомъ.

Сюда, на зло правописанью, Стихи безъ мры, по преданью, Въ знакъ дружбы врно внесены, Уменьшены, продолжены.

На первомъ листик встрчаешь QuТcrirez vous sur ces tablettes;

И подпись: t. v. Annеttе;

А на послднемъ прочитаешь:

Кто любитъ боле тебя, Пусть пишетъ дале меня.

XXIX.

Тутъ непремнно вы найдете Два сердца, факелъ и цвтки;

Тутъ врно клятвы вы прочтете:

Въ любви до гробовой доски;

Какой-нибудь питъ армейской Тутъ подмахнулъ стишокъ злодйской.

Въ такой альбомъ, мои друзья, Признаться, радъ писать и я, Увренъ будучи душою, Что всякй мой усердный вздоръ Заслужитъ благосклонный взоръ, И что потомъ съ улыбкой злою Не станутъ важно разбирать, Остро, иль нтъ я могъ соврать.

XXX.

Но вы, разрозненные томы Изъ библотеки чертей, Великолпные альбомы, Мученье модныхъ римачей, Вы, украшенные проворно Толстова кистью чудотворной Иль Баратынскаго перомъ, Пускай сожжетъ васъ Божй громъ Когда блистательная дама Мн свой in-quarto подаетъ, И дрожь и злость меня беретъ, И шевелится эпиграма Во глубин моей души, А мадригалы имъ пиши!

XXXI.

Не мадригалы Ленскй пишетъ Въ альбом Ольги молодой;

Его перо любовью дышетъ, Не хладно блещетъ остротой;

Что ни замтитъ, ни услышитъ Объ Ольг, онъ про то и пишетъ:

И полны истины живой Текутъ элеги ркой.

Такъ ты, Языковъ вдохновенный, Въ порывахъ сердца своего, Поешь, Богъ вдаетъ, кого, И сводъ элегй драгоцнный Представитъ нкогда теб Всю повсть о твоей судьб.

ХХXII.

Но тише! Слышишь? Критикъ строгой Повелваетъ сбросить намъ Элеги внокъ убогой, И нашей брать римачамъ Кричитъ: да перестаньте плакать, И все одно и то же квакать, Жалть о прежнемъ, о быломъ:

Довольно, Ч пойте о другомъ! Ч Ты правъ, и врно намъ укажешь Трубу, личину и кинжалъ, И мыслей мертвый капиталъ Отвсюду воскресить прикажешь:

Не такъ ли, другъ? Ничуть. Куда!

Пишите оды, господа, XXXIII.

Какъ ихъ писали въ мощны годы, Какъ было встарь заведено... Ч Одн торжественныя оды!

И, полно, другъ;

не все ль равно?

Припомни, что сказалъ сатирикъ!

Чужаго толка хитрый лирикъ Ужели для тебя сноснй Унылыхъ нашихъ римачей? Ч Но все въ элеги ничтожно;

Пустая цль ея жалка;

Межъ тмъ цль оды высока И благородна... Тутъ бы можно Поспорить намъ, но я молчу:

Два вка ссорить не хочу.

XXXIV.

Поклонникъ славы и свободы, Въ волненьи бурныхъ думъ своихъ, Владимръ и писалъ бы оды, Да Ольга не читала ихъ.

Случалось ли поэтамъ слезнымъ Читать въ глаза своимъ любезнымъ Свои творенья? Говорятъ, Что въ мр выше нтъ наградъ.

И впрямъ, блаженъ любовникъ скромной, Читающй мечты свои Предмету псенъ и любви, Красавиц прятно-томной!

Блаженъ... хоть, можетъ быть, она Совсмъ инымъ развлечена.

XXXV.

Но я плоды моихъ мечтанй И гармоническихъ затй Читаю только старой няни, Подруги юности моей Да посл скучнаго обда Ко мн забредшаго сосда, Поймавъ неждано за полу, Душу трагедей въ углу, Или (но это кром шутокъ), Тоской и римами томимъ, Бродя надъ озеромъ моимъ, Пугаю стадо дикихъ утокъ:

Внявъ пнью сладкозвучныхъ строфъ, Он слетаютъ съ береговъ.

XXXVI. ХХХVII.

А что жъ Онгинъ? Кстати, братья!

Терпнья вашего прошу:

Его вседневныя занятья Я вамъ подробно опишу.

Онгинъ жилъ Анахоретомъ:

Въ седьмомъ часу вставалъ онъ томъ И отправлялся налегк Къ бгущей подъ горой рк;

Пвцу Гюльнары подражая, Сей Геллеспонтъ переплывалъ, Потомъ свой кофе выпивалъ, Плохой журналъ перебирая, И одвался:

XXXVIII. XXXIX.

Прогулки, чтенье, сонъ глубокой, Лсная тнь, журчанье струй, Порой блянки черноокой Младой и свжй поцлуй, Узд послушный конь ретивый, Обдъ довольно прихотливый, Бутылка свтлаго вина, Уединенье, тишина:

Вотъ жизнь Онгина святая;

И нечувствительно онъ ей Предался, красныхъ тнихъ дней Въ безпечной нг не считая, Забывъ и городъ и друзей, И скуку праздничныхъ затй.

XL.

Но наше сверное то, Каррикатура южныхъ зимъ, Мелькнетъ и нтъ: извстно это, Хоть мы признаться не хотимъ.

Ужъ небо осенью дышало, Ужъ рже солнышко блистало, Короче становился день, Лсовъ таинственная снь Съ печальнымъ шумомъ обнажалась, Ложился на поля туманъ, Гусей крикливыхъ караванъ Тянулся къ югу: приближалась Довольно скучная пора;

Стоялъ Ноябрь ужъ у двора.

XLI.

Встаетъ заря во мгл холодной;

На нивахъ шумъ работъ умолкъ;

Съ своей волчихою голодной Выходитъ на дорогу волкъ;

Его почуя, конь дорожный Храпитъ Ч и путникъ осторожный Несется въ гору во весь духъ;

На утренней зар пастухъ Не гонитъ ужъ коровъ изъ хлва, И въ часъ полуденный въ кружокъ Ихъ не зоветъ его рожокъ;

Въ избушк распвая, два Прядетъ, и, зимнихъ другъ ночей, Трещитъ лучинка передъ ней.

ХLII.

И вотъ уже трещатъ морозы И серебрятся средь полей...

(Читатель ждетъ ужъ римы розы:

На, вотъ возьми ее скорй!) Опрятнй моднаго паркета Блистаетъ рчка, льдомъ одта.

Мальчишекъ радостный народъ Коньками звучно ржетъ лёдъ;

На красныхъ лапкахъ гусь тяжелый, Задумавъ плыть по лону водъ, Ступаетъ бережно на ледъ, Скользитъ и падаетъ;

веселый Мелькаетъ, вьется первый снгъ, Звздами падая на брегъ.

ХL.

Въ глуши что длать въ эту пору?

Гулять? Деревня той порой Невольно докучаетъ взору Однообразной наготой.

Скакать верхомъ въ степи суровой?

Но конь, притупленной подковой Неврный зацпляя ледъ, Того и жди, что упадетъ.

Сиди подъ кровлею пустынной, Читай: вотъ Прадтъ, вотъ W. Scott!

Не хочешь? Ч Повряй расходъ, Сердись, иль пей, и вечеръ длинной Кой-какъ пройдетъ, а завтра тожъ, И славно зиму проведешь.

ХLI.

Прямымъ Онгинъ Чильдъ Гарольдомъ Вдался въ задумчивую нь:

Со сна садится въ ванну со льдомъ, И посл, дома цлый день, Одинъ, въ расчеты погруженный, Тупымъ кемъ вооруженный, Онъ на бильярд въ два шара Играетъ съ самаго утра.

Настанетъ вечеръ деревенскй:

Бильярдъ оставленъ, кй забытъ, Передъ каминомъ столъ накрытъ, Евгенй ждетъ: вотъ детъ Ленскй На тройк чалыхъ лошадей;

Давай обдать поскорй!

XLV.

Вдовы Клико или Моэта Благословенное вино Въ бутылк мерзлой для поэта На столъ тотчасъ принесено.

Оно сверкаетъ Ипокреной;

Оно своей игрой и пной (Подобемъ того-сего) Меня плняло: за него Послднй бдный лептъ, бывало, Давалъ я, помните ль, друзья?

Его волшебная струя Рождала глупостей не мало, А сколько шутокъ и стиховъ, И споровъ, и веселыхъ сновъ!

ХL.

Но измняетъ пной шумной Оно желудку моему, И я Бордо благоразумной Ужъ ныньче предпочелъ ему.

Къ Аu я больше не способенъ;

Au любовниц подобенъ Блестящей, втреной, живой, И своенравной, и пустой...

Но ты, Бордо, подобенъ другу, Который, въ гор и въ бд, Товарищъ завсегда, везд, Готовъ намъ оказать услугу Иль тихй раздлить досугъ.

Да здравствуетъ Бордо, нашъ другъ!

ХL.

Огонь потухъ;

едва золою Подернутъ уголь золотой;

Едва замтною струею Вется паръ, и теплотой Каминъ чуть дышетъ. Дымъ изъ трубокъ Въ трубу уходитъ. Свтлый кубокъ Еще шипитъ среди стола.

Вечерняя находитъ мгла...

(Люблю я дружескя враки И дружескй бокалъ вина Порою той, что названа Пора межъ волка и собаки, А почему, не вижу я.) Теперь бесдуютъ друзья:

ХLII.

Ч Ну, что сосдки? Что Татьяна?

Что Ольга рзвая твоя? Ч Налей еще мн полстакана...

Довольно, милый... Вся смья Здорова;

кланяться велли.

Ахъ, милый, какъ похорошли У Ольги плечи, что за грудь!

Что за душа!... Когда нибудь Задемъ къ нимъ;

ты ихъ обяжешь;

А то, мой другъ, суди ты самъ:

Два раза заглянулъ, а тамъ Ужъ къ нимъ и носу не покажешь.

Да вотъ... какой же я болванъ!

Ты къ нимъ на той недл званъ. ХLIХ.

Ч Я? Ч Да, Татьяны имянины Въ субботу. Олинька и мать Велли звать, и нтъ причины Теб на зовъ не прзжать. Но куча будетъ тамъ народу И всякаго такого сброду... Ч И, никого, увренъ я!

Кто будетъ тамъ? своя семья.

Подемъ, сдлай одолженье!

Ну, что жъ? Ч Согласенъ. Ч Какъ ты милъ!

При сихъ словахъ онъ осушилъ Стаканъ, сосдк приношенье, Потомъ разговорился вновь Про Ольгу: такова любовь!

L.

Онъ веселъ былъ. Чрезъ дв недли Назначенъ былъ счастливый срокъ.

И тайна брачныя постели, И сладостной любви внокъ Его восторговъ ожидали.

Гимена хлопоты, печали, Звоты хладная чреда Ему не снились никогда.

Межъ тмъ какъ мы, враги Гимена, Въ домашней жизни зримъ одинъ Рядъ утомительныхъ картинъ, Романъ во вкус Лафонтена.Е Мой бдный Ленскй, сердцемъ онъ Для оной жизни былъ рожденъ.

LI.

Онъ былъ любимъ... по крайней мр Такъ думалъ онъ, и былъ счастливъ.

Стократъ блаженъ, кто преданъ вр, Кто, хладный умъ угомонивъ, Покоится въ сердечной нг, Какъ пьяный путникъ на ночлег, Или, нжнй, какъ мотылекъ, Въ весеннй впившйся цвтокъ;

Но жалокъ тотъ, кто все предвидитъ, Чья не кружится голова, Кто вс движенья, вс слова Въ ихъ перевод ненавидитъ, Чье сердце опытъ остудилъ И забываться запретилъ!

ГЛАВА ПЯТАЯ.

О, не знай сихъ страшныхъ сновъ, Ты, моя Свтлана!

Жуковскiй.

I.

Въ тотъ годъ осенняя погода Стояла долго на двор, Зимы ждала, ждала природа.

Снгъ выпалъ только въ Январ На третье въ ночь. Проснувшись рано, Въ окно увидла Татьяна Поутру поблвшй дворъ, Куртины, кровли и заборъ;

На стеклахъ легке узоры, Деревья въ зимнемъ серебр, Сорокъ веселыхъ на двор И мягко устланныя горы Зимы блистательнымъ ковромъ.

Все ярко, все бло кругомъ.

II.

Зима!.. Крестьянинъ, торжествуя, На дровняхъ обновляетъ путь;

Его лошадка, снгъ почуя, Плетется рысью какъ нибудь;

Бразды пушистыя взрывая, Летитъ кибитка удалая;

Ямщикъ сидитъ на облучк Въ тулуп, въ красномъ кушак.

Вотъ бгаетъ дворовый мальчикъ, Въ салазки жучку посадивъ, Себя въ коня преобразивъ;

Шалунъ ужъ заморозилъ пальчикъ:

Ему и больно и смшно, А мать грозитъ ему въ окно...

III.

Но, можетъ быть, такого рода Картины васъ не привлекутъ;

Все это низкая природа;

Изящнаго не много тутъ.

Согртый вдохновенья богомъ, Другой поэтъ роскошнымъ слогомъ Живописалъ намъ первый снгъ И вс оттнки зимнихъ нгъ;

Онъ васъ плнитъ, я въ томъ увренъ, Рисуя въ пламенныхъ стихахъ Прогулки тайныя въ саняхъ;

Но я бороться не намренъ Ни съ нимъ покамстъ, ни съ тобой, Пвецъ Финляндки молодой! IV.

Татьяна (Русская душою, Сама не зная почему.) Съ ея холодною красою Любила Русскую зиму, На солнц инй въ день морозной, И сани, и зарею поздной Сянье розовыхъ снговъ, И мглу Крещенскихъ вечеровъ.

По старин торжествовали Въ ихъ дом эти вечера:

Служанки со всего двора Про барышень своихъ гадали И имъ сулили каждый годъ Мужьевъ военныхъ и походъ.

V.

Татьяна врила преданьямъ Простонародной старины, И снамъ, и карточнымъ гаданьямъ, И предсказанямъ луны.

Ее тревожили примты;

Таинственно ей вс предметы Провозглашали что нибудь, Предчувствя тснили грудь.

Жеманный котъ, на печк сидя, Мурлыча, лапкой рыльцо мылъ:

То несомннный знакъ ей былъ, Что дутъ гости. Вдругъ увидя Младой двурогй ликъ луны На неб съ вой стороны:

VI.

Она дрожала и блднла.

Когда жъ падучая звзда По небу темному летла И разсыпалася;

тогда Въ смятеньи Таня торопилась, Пока звзда еще катилась, Желанье сердца ей шепнуть.

Когда случалось гд нибудь Ей встртить чернаго монаха Иль быстрый заяцъ межъ полей Перебгалъ дорогу ей;

Не зная, что начать со страха, Предчувствй горестныхъ полна, Ждала несчастья ужъ она.

VII.

Что жъ? Тайну прелесть находила И въ самомъ ужас она:

Такъ насъ природа сотворила, Къ противорчю склонна.

Настали святки. То-то радость!

Гадаетъ втренная младость, Которой ничего не жаль, Передъ которой жизни даль Лежитъ свтла, необозрима, Гадаетъ старость сквозь очки У гробовой своей доски, Все потерявъ невозвратимо;

И все равно: надежда имъ Лжетъ дтскимъ лепетомъ своимъ.

II.

Татьяна любопытнымъ взоромъ На воскъ потопленый глядитъ:

Онъ чудно-вылитымъ узоромъ Ей что-то чудное гласитъ;

Изъ блюда, полнаго водою, Выходятъ кольца чередою;

И вынулось колечко ей Подъ псенку старинныхъ дней:

Тамъ мужички-то все богаты, Гребутъ лопатой серебро;

Кому поемъ, тому добро И слава! Но сулитъ утраты Сей псни жалостный напвъ;

Милй кошурка сердцу двъ. IX.

Морозна ночь;

все небо ясно;

Свтилъ небесныхъ дивный хоръ Течетъ такъ тихо, такъ согласно...

Татьяна на широкiй дворъ Въ открытомъ платьиц выходитъ, На мсяцъ зеркало наводитъ;

Но въ темномъ зеркал одна Дрожитъ печальная луна...

Чу... снгъ хруститъ... прохожй;

два Къ нему на цыпочкахъ летитъ, И голосокъ ея звучитъ Нжнй свирельнаго напва:

Какъ ваше имя? 30 Смотритъ онъ И отвчаетъ: Агаонъ.

X.

Татьяна, по совту няни, Сбираясь ночью ворожить, Тихонько приказала въ бани На два прибора столъ накрыть;

Но стало страшно вдругъ Татьян...

И я Ч при мысли о Свтлан Мн стало страшно Ч такъ и быть...

Съ Татьяной намъ не ворожить.

Татьяна поясокъ шелковой Сняла, раздлась и въ постель Легла. Надъ нею вьется Лель, А подъ подушкою пуховой Двичье зеркало лежитъ.

Утихло все. Татьяна спитъ.

XI.

И снится чудный сонъ Татьян.

Ей снится, будто бы она Идетъ по снговой полян, Печальной мглой окружена;

Въ сугробахъ снжныхъ передъ нею Шумитъ, клубитъ волной своею Кипучй, темный и сдой Потокъ, не скованный зимой;

Дв жердочки, склеены льдиной, Дрожащй, гибельный мостокъ, Положены черезъ потокъ;

И предъ шумящею пучиной, Недоумня полна, Остановилася она.

XII.

Какъ на досадную разлуку, Татьяна ропщетъ на ручей;

Не видитъ никого, кто руку Съ той стороны подалъ бы ей;

Но вдругъ сугробъ зашевелился, И кто жъ изъ подъ-него явился?

Большой взъерошенный медвдь;

Татьяна ахъ! а онъ ревть, И лапу съ острыми когтями Ей протянулъ: она, скрпясь, Дрожащей ручкой оперлась И боязливыми шагами Перебралась черезъ ручей;

Пошла Ч и что жъ? медвдь за ней.

XIII.

Она, взглянуть назадъ не смя, Поспшный ускоряетъ шагъ;

Но отъ косматаго лакея Не можетъ убжать никакъ;

Кряхтя, валитъ медвдь несносный, Предъ ними съ;

недвижны сосны Въ своей нахмуренной крас;

Отягчены ихъ втви вс Клоками снга;

сквозь вершины Осинъ, березъ и липъ нагихъ Сяетъ лучъ свтилъ ночныхъ;

Дороги нтъ;

кусты, стремнины Мятелью вс занесены, Глубоко въ снгъ погружены.

XIV.

Татьяна въ съ;

медвдь за нею;

Снгъ рыхлый по колно ей;

То длинный сукъ ее за шею Зацпитъ вдругъ, то изъ ушей Златыя серьги вырветъ силой;

То въ хрупкомъ снг съ ножки милой Увязнетъ мокрый башмачокъ;

То выронитъ она платокъ;

Поднять ей нкогда;

боится, Медвдя слышитъ за собой, И даже трепетной рукой Одежды край поднять стыдится;

Она бжитъ, онъ все во слдъ, И силъ уже бжать ей нтъ.

XV.

Упала въ снгъ;

медвдь проворно Ее хватаетъ и несетъ;

Она безчувственно-покорна, Не шевелится, не дохнетъ;

Онъ мчитъ ее сной дорогой:

Вдругъ межъ деревъ шалашъ убогой;

Кругомъ все глушь;

отвсюду онъ Пустыннымъ снгомъ занесёнъ, И ярко свтится окошко, И въ шалаш и крикъ, и шумъ;

Медвдь примолвилъ: здсь мой кумъ:

Погрйся у него немножко!

И въ сни прямо онъ идетъ И на порогъ ее кладетъ.

XVI.

Опомнилась, глядитъ Татьяна:

Медвдя нтъ;

она въ сняхъ;

За дверью крикъ и звонъ стакана, Какъ на большихъ похоронахъ;

Не видя тутъ ни капли толку, Глядитъ она тихонько въ щелку, И что же! видитъЕ за столомъ Сидятъ чудовища кругомъ;

Одинъ въ рогахъ съ собачьей мордой, Другой съ птушьей головой, Здсь вдьма съ козьей бородой, Тутъ остовъ чопорный и гордой, Тамъ карла съ хвостикомъ, а вотъ Полу-журавль и полу-котъ.

XVII.

Еще страшнй, еще чудне:

Вотъ ракъ верхомъ на паук, Вотъ черепъ на гусиной ше, Вертится въ красномъ колпак, Вотъ мельница въ присядку пляшетъ И крыльями трещитъ и машетъ;

Лай, хохотъ, пнье, свистъ и хлопъ, Людская молвь и конской топъ! Но что подумала Татьяна, Когда узнала межъ гостей Того, кто милъ и страшенъ ей Ч Героя нашего романа!

Онгинъ за столомъ сидитъ И въ дверь украдкою глядитъ.

XVIII.

Онъ знакъ подастъ: и вс хлопочутъ;

Онъ пьетъ: вс пьютъ и вс кричатъ;

Онъ засмется: вс хохочутъ;

Нахмуритъ брови: вс молчатъ;

Онъ тамъ хозяинъ, это ясно:

И Тан ужъ не такъ ужасно, И любопытная теперь Не много растворила дверь...

Вдругъ втеръ дунулъ, загашая Огонь свтильниковъ ночныхъ:

Смутилась шайка домовыхъ;

Онгинъ, взорами сверкая, Изъ-за стола гремя встаетъ;

Вс встали: онъ къ дверямъ идетъ.

XIX.

И страшно ей;

и торопливо Татьяна силится бжать:

Не льзя никакъ;

нетерпливо Метаясь, хочетъ закричать:

Не можетъ;

дверь толкнулъ Евгенй:

И взорамъ адскихъ привиднй Явилась два;

ярый смхъ Раздался дико;

очи всхъ, Копыта, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки, Усы, кровавы языки, Рога и пальцы костяные, Все указуетъ на нее, И вс кричатъ: мое! мое!

XX.

Мое! сказалъ Евгенй грозно, И шайка вся сокрылась вдругъ;

Осталася во тм морозной Младая два съ нимъ самъ-другъ;

Онгинъ тихо увлекаетъ Татьяну въ уголъ и слагаетъ Ее на шаткую скамью И клонитъ голову свою Къ ней на плечо;

вдругъ Ольга входитъ, За нею Ленской;

свтъ блеснулъ;

Онгинъ руку замахнулъ, И дико онъ очами бродитъ, И незванныхъ гостей бранитъ:

Татьяна чуть жива лежитъ.

XXI.

Споръ громче, громче: вдругъ Евгенй Хватаетъ длинный ножъ, и вмигъ Поверженъ Ленскй;

страшно тни Сгустились;

нестерпимый крикъ Раздался... хижина шатнулась...

И Таня въ ужас проснулась...

Глядитъ, ужъ въ комнат свтло;

Въ окн cквозь мерзлое стекло Зари багрянный лучъ играетъ;

Дверь отворилась. Ольга къ ней, Авроры сверной алй И легче ласточки, влетаетъ;

Ну, говоритъ: Скажи жъ ты мн, Кого ты видла во сн? ХХII.

Но та, сестры не замчая, Въ постел съ книгою лежитъ, За листомъ листъ перебирая, И ничего не говоритъ.

Хоть не являла книга эта Ни сладкихъ вымысловъ поэта, Ни мудрыхъ истинъ, ни картинъ;

Но ни Виргилй, ни Расинъ, Ни Скоттъ, ни Байронъ, ни Сенека, Ни даже Дамскихъ Модъ Журналъ Такъ никого не занималъ:

То былъ, друзья, Мартынъ Задека, Глава халдейскихъ мудрецовъ, Гадатель, толкователь сновъ.

ХХIII.

Се глубокое творенье Завезъ кочующй купецъ Однажды къ нимъ въ уединенье, И для Татьяны наконецъ Его съ разрозненной Мальвиной Онъ уступилъ за три съ полтиной, Въ придачу взявъ еще за нихъ Собранье басенъ площадныхъ, Грамматику, дв Петрiады Да Мармонтеля третй томъ.

Мартынъ Задека сталъ потомъ Любимецъ Тани... Онъ отрады Во всхъ печаляхъ ей даритъ И безотлучно съ нею спитъ.

XXIV.

Ее тревожитъ сновиднье.

Не зная, какъ его понять, Мечтанья страшнаго значенье Татьяна хочетъ отыскать.

Татьяна въ оглавленьи краткомъ Находитъ азбучнымъ порядкомъ Слова: боръ, буря, воронъ, ель, Ежъ, мракъ, мостокъ, медвдь, метель И прочая. Ея сомннй Мартынъ Задека не ршитъ;

Но сонъ зловщй ей сулитъ Печальныхъ много приключенй.

Дней нсколько она потомъ Все безпокоилась о томъ.

XXV.

Но вотъ багряною рукою Заря отъ утреннихъ долинъ Выводитъ съ солнцемъ за собою Веселый праздникъ имянинъ.

Съ утра домъ Лариной гостями Весь полонъ;

цлыми семьями Сосды съхались въ возкахъ, Въ кибиткахъ, въ бричкахъ и въ саняхъ.

Въ передней толкотня, тревога;

Въ гостиной встрча новыхъ лицъ, Лай мосекъ, чмоканье двицъ, Шумъ, хохотъ, давка у порога, Поклоны, шарканье гостей, Кормилицъ крикъ и плачъ дтей.

XXVI.

Съ своей супругою дородной Прхалъ толстый Пустяковъ;

Гвоздинъ, хозяинъ превосходной, Владлецъ нищихъ мужиковъ;

Скотинины, чета сдая, Съ дтьми всхъ возрастовъ, считая Отъ тридцати до двухъ годовъ;

Уздный франтикъ Птушковъ;

Мой братъ двоюродный, Буяновъ, Въ пуху, въ картуз съ козырькомъ (Какъ вамъ, конечно, онъ знакомъ), И отставной Совтникъ Фляновъ, Тяжелый сплетникъ, старый плутъ, Обжора, взяточникъ и шутъ.

XXVII.

Съ семьей Панфила Хорликова Прхалъ и мосье Трике, Острякъ, недавно изъ Тамбова, Въ очкахъ и въ рыжемъ парик.

Какъ истинный Французъ, въ карман Трике привезъ куплтъ Татьян На голосъ, знаемый дтьми:

Reveillez vous, belle endormie.

Межъ ветхихъ псенъ альманаха Былъ напечатанъ сей куплетъ;

Трике, догадливый поэтъ, Его на свтъ явилъ изъ праха, И смло Ч вмсто belle Nina Ч Поставилъ belle Tatiana.

ХХIII.

И вотъ изъ ближняго посада Созрвшихъ барышенъ кумиръ, Уздныхъ матушекъ отрада, Прхалъ ротный командиръ;

Вошелъ... Ахъ, новость, да какая!

Музыка будетъ полковая!

Полковникъ самъ ее послалъ.

Какая радость: будетъ балъ!

Двчонки прыгаютъ заран;

Но кушать подали. Четой Идутъ за столъ рука съ рукой.

Тснятся барышни къ Татьян;

Мужчины противъ;

и, крестясь, Толпа жужжитъ, за столъ садясь.

XXIX.

На мигъ умолкли разговоры;

Уста жуютъ. Со всхъ сторонъ Гремятъ тарелки и приборы Да рюмокъ раздается звонъ.

Но вскор гости понемногу Подъемлютъ общую тревогу.

Никто не слушаетъ, кричатъ, Смются, спорятъ и пищатъ.

Вдругъ двери настежъ. Ленскй входитъ, И съ нимъ Онгинъ. Ч Ахъ, Творецъ! Кричитъ хозяйка: наконецъ! Ч Тснятся гости, всякъ отводитъ Приборы, стулья поскорй;

Зовутъ, сажаютъ двухъ друзей.

XXX.

Сажаютъ прямо противъ Тани, И, утренней луны блднй И трепетнй гонимой лани, Она темнющихъ очей Не подымаетъ: пышетъ бурно Въ ней страстный жаръ;

ей душно, дурно;

Она привтствй двухъ друзей Не слышитъ, слезы изъ очей Хотятъ ужъ капать;

ужъ готова Бдняжка въ обморокъ упасть;

Но воля и разсудка власть Превозмогли. Она два слова Сквозь зубы молвила тишкомъ И усидла за столомъ.

XXXI.

Траги-нервическихъ явленй, Двичьихъ обмороковъ, слезъ Давно терпть не могъ Евгенй:

Довольно ихъ онъ перенесъ.

Чудакъ, попавъ на пиръ огромной, Ужъ былъ сердитъ. Но двы томной Замтя трепетный порывъ, Съ досады взоры опустивъ, Надулся онъ и негодуя Поклялся Ленскаго взбсить И ужъ порядкомъ отомстить.

Теперь, заран торжествуя, Онъ сталъ чертить въ душ своей Каррикатуры всхъ гостей.

ХХХII.

Конечно не одинъ Евгенй Смятенье Тани видть могъ;

Но цлью взоровъ и сужденй Въ то время жирный былъ пирогъ (Къ несчастю, пересоленой);

Да вотъ въ бутылк засмоленой, Между жаркимъ и блан-манже, Цимлянское несутъ уже;

За нимъ строй рюмокъ узкихъ, длинныхъ, Подобныхъ тали твоей, Зизи, кристалъ души моей, Предметъ стиховъ моихъ невинныхъ, Любви приманчивый фiалъ, Ты, отъ кого я пьянъ бывалъ!

ХХХIII.

Освободясь отъ пробки влажной, Бутылка хлопнула;

вино Шипитъ, и вотъ съ осанкой важной, Куплетомъ мучимый давно, Трике встаетъ;

предъ нимъ собранье Хранитъ глубокое молчанье.

Татьяна чуть жива;

Трике, Къ ней обратясь съ листкомъ въ рук, Заплъ, фальшивя. Плески, клики Его привтствуютъ. Она Пвцу приссть принуждена;

Поэтъ же скромный, хоть великй, Ея здоровье первый пьетъ И ей куплетъ передаетъ.

XXXIV.

Пошли привты, поздравленья;

Татьяна всхъ благодаритъ.

Когда же дло до Евгенья Дошло, то двы томный видъ, Ея смущене, усталость Въ его души родили жалость:

Онъ, молча, поклонился ей, Но какъ-то взоръ его очей Былъ чудно нженъ. Отъ того ли, Что онъ и вправду тронутъ былъ, Иль онъ, кокетствуя, шалилъ, Невольно ль! иль изъ доброй воли;

Но взоръ сей нжность изъявилъ:

Онъ сердце Тани оживилъ.

XXXV.

Гремятъ отдвинутые стулья;

Толпа въ гостиную валитъ:

Такъ пчелъ изъ лакомаго улья На ниву шумный рой летитъ.

Довольный праздничнымъ обдомъ, Сосдъ сопитъ передъ сосдомъ;

Подсли дамы къ комельку:

Двицы шепчутъ въ уголку;

Столы зеленые раскрыты:

Зовутъ задорныхъ игроковъ Бостонъ и ломберъ стариковъ, И вистъ, донын знаменитый, Однообразная семья, Вс жадной скуки сыновья.

XXXVI.

Ужъ восемь робертовъ сыграли Герои виста;

восемь разъ Они мста перемняли;

И чай несутъ. Люблю я часъ Опредлять обдомъ, чаемъ И ужиномъ. Мы время знаемъ Въ деревн безъ большихъ суетъ:

Желудокъ Ч врный нашъ Брегетъ;

И, кстати, я замчу въ скобкахъ, Что рчь веду въ моихъ строфахъ Я столь же часто о пирахъ, О разныхъ кушаньяхъ и пробкахъ, Какъ ты, божественный Омиръ, Ты, тридцати вковъ кумиръ!

XXXVII. ХХХIII. XXXIX.

Но чай несутъ: двицы чинно Едва за блюдечки взялись, Вдругъ изъ-за двери въ зал длинной Фаготъ и флейта раздались.

Обрадованъ музыки громомъ, Оставя чашку чаю съ ромомъ, Парисъ окружныхъ городковъ, Подходитъ къ Ольг Птушковъ, Къ Татьян Ленскй, Харликову, Невсту пересплыхъ тъ, Беретъ Тамбовскй мой поэтъ, Умчалъ Буяновъ Пустякову, И въ залу высыпали вс, И балъ блеститъ во всей крас.

ХL.

Въ начал моего романа (Смотрите первую тетрадь) Хотлось въ род мн Альбана Балъ Петербургскй описать;

Но, развлеченъ пустымъ мечтаньемъ, Я занялся воспоминаньемъ О ножкахъ мн знакомыхъ дамъ.

По вашимъ узенькимъ слдамъ, О ножки, полно заблуждаться!

Съ измной юности моей Пора мн сдлаться умнй, Въ длахъ и въ слог поправляться, И эту пятую тетрадь Отъ отступленй очищать.

XLI.

Однообразный и безумный, Какъ вихорь жизни молодой, Кружится вальса вихорь шумный;

Чета мелькаетъ за четой.

Къ минут мщенья приближаясь, Онгинъ, втайн усмхаясь, Подходитъ къ Ольг. Быстро съ ней Вертится около гостей, Потомъ на стулъ ее сажаетъ, Заводитъ рчь о томъ, о семъ:

Спустя минуты дв, потомъ Вновь съ нею вальсъ онъ продолжаетъ;

Вс въ изумленьи. Ленскй самъ Не вритъ собственнымъ глазамъ.

ХLII.

Мазурка раздалась. Бывало, Когда гремлъ мазурки громъ, Въ огромной зал все дрожало, Паркетъ трещалъ подъ каблукомъ, Тряслися, дребезжали рамы;

Теперь не то: и мы, какъ дамы, Скользимъ по лаковымъ доскамъ.

Но въ городахъ, по деревнямъ Еще мазурка сохранила Первоначальныя красы:

Припрыжки, каблуки, усы Все т же: ихъ не измнила Лихая мода, нашъ тиранъ, Недугъ новйшихъ Россянъ.

ХLI. ХLI.

Буяновъ, братецъ мой задорный, Къ герою нашему подвелъ Татьяну съ Ольгою;

проворный Онгинъ съ Ольгою пошелъ;

Ведетъ ее, скользя небрежно, И, наклонясь, ей шепчетъ нжно Какой-то пошлый мадригалъ, И руку жметъ Ч и запылалъ Въ ея лиц самолюбивомъ Румянецъ ярче. Ленскй мой Все видлъ: вспыхнулъ, самъ не свой;

Въ негодовани ревнивомъ Поэтъ конца мазурки ждетъ И въ котильонъ ее зоветъ.

ХL.

Но ей не льзя. Не льзя? Но что же?

Да Ольга слово ужъ дала Онгину. О, Боже, Боже!

Что слышитъ онъ? Она могла...

Возможно ль? Чуть лишь изъ пеленокъ, Кокетка, втренный ребенокъ!

Ужъ хитрость вдаетъ она, Ужъ измнять научена!

Не въ силахъ Ленскй снесть удара;

Проказы женскя кляня, Выходитъ, требуетъ коня И скачетъ. Пистолетовъ пара, Дв пули Ч больше ничего Ч Вдругъ разршатъ судьбу его.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

La sotto i giorni nubilosi e brevi, Nasce una gente a cui lТmorir non dole.

Petr.

I.

Замтивъ, что Владимiръ скрылся, Онгинъ, скукой вновь гонимъ, Близъ Ольги въ думу погрузился, Довольный мщенемъ своимъ.

За нимъ и Олинька звала, Глазами Ленскаго искала, И безконечный котильонъ Ее томилъ, какъ тяжкй сонъ.

Но конченъ онъ. Идутъ за ужинъ.

Постели стелютъ;

для гостей Ночлегъ отводятъ отъ сней До самой двичьи. Всмъ нуженъ Покойный сонъ. Онгинъ мой Одинъ ухалъ спать домой.

II.

Все успокоилось: въ гостиной Храпитъ тяжелый Пустяковъ Съ своей тяжелой половиной.

Гвоздинъ, Буяновъ, Птушковъ И Фляновъ, не совсмъ здоровой, На стульяхъ улеглись въ столовой, А на полу мосье Трике, Въ фуфайк, въ старомъ колпак.

Двицы въ комнатахъ Татьяны И Ольги вс объяты сномъ.

Одна, печальна подъ окномъ Озарена лучемъ Дiаны, Татьяна бдная не спитъ И въ поле темное глядитъ.

III.

Его нежданнымъ появленьемъ, Мгновенной нжностью очей И страннымъ съ Ольгой поведеньемъ До глубины души своей Она проникнута;

не можетъ Никакъ понять его;

тревожитъ Ее ревнивая тоска, Какъ будто хладная рука Ей сердце жметъ, какъ будто бездна Подъ ней чернетъ и шумитъ...

Погибну, Таня говоритъ:

Но гибель отъ него любезна.

Я не ропщу: зачмъ роптать?

Не можетъ онъ мн счастья дать. Ч IV.

Впередъ, впередъ, моя исторья!

Лице насъ новое зоветъ.

Въ пяти верстахъ отъ Красногорья, Деревни Ленскаго, живетъ И здравствуетъ еще донын Въ философической пустын Зарцкй, нкогда буянъ, Картежной шайки атаманъ, Глава повсъ, трибунъ трактирный, Теперь же добрый и простой Отецъ семейства холостой, Надежный другъ, помщикъ мирный И даже честный человкъ:

Такъ исправляется нашъ вкъ!

V.

Бывало, льстивый голосъ свта Въ немъ злую храбрость выхвалялъ.

Онъ, правда, въ тузъ изъ пистолета Въ пяти саженяхъ попадалъ, И то сказать, что и въ сраженьи Разъ въ настоящемъ упоеньи Онъ отличился, смло въ грязь Съ коня Калмыцкаго свалясь, Какъ зюзя пьяный, и Французамъ Достался въ плнъ: драгой залогъ!

Новйшй Регулъ, чести богъ, Готовый вновь предаться узамъ, Чтобъ каждымъ утромъ у Вери Въ долгъ осушать бутылки три.

VI.

Бывало, онъ трунилъ забавно, Умлъ морочить дурака И умнаго дурачить славно, Иль явно, иль исподтишка, Хоть и ему иныя штуки Не проходили безъ науки, Хоть иногда и самъ въ просакъ Онъ попадался, какъ простакъ.

Умлъ онъ весело поспорить, Остро и тупо отвчать, Порой расчетливо смолчать, Порой расчетливо повздорить, Друзей поссорить молодыхъ И на барьеръ поставить ихъ, VII.

Иль помириться ихъ заставить, Дабы позавтракать втроемъ, И посл тайно обезславить Веселой шуткою, враньемъ, Sed alia tempora! Удалость (Какъ сонъ любви, другая шалость) Проходитъ съ юностью живой.

Какъ я сказалъ, Зарцкй мой, Подъ снь черемухъ и акацй Отъ бурь укрывшись наконецъ, Живетъ, какъ истинный мудрецъ, Капусту садитъ, какъ Горацй, Разводитъ утокъ и гусей И учитъ азбук дтей.

VIII.

Онъ былъ не глупъ;

и мой Евгенй, Не уважая сердца въ немъ, Любилъ и духъ его сужденй, И здравый толкъ о томъ, о семъ.

Онъ съ удовольствемъ, бывало, Видался съ нимъ, и такъ нимало Поутру не былъ удивленъ, Когда его увидлъ онъ.

Тотъ посл перваго привта, Прервавъ начатый разговоръ, Онгину, осклабя взоръ, Вручилъ записку отъ поэта.

Къ окну Онгинъ подошелъ И про себя ее прочелъ.

IX.

То былъ прятный, благородный, Короткй вызовъ, иль картель:

Учтиво, съ ясностью холодной Звалъ друга Ленскй на дуэль.

Онгинъ съ перваго движенья, Къ послу такого порученья Оборотясь, безъ лишнихъ словъ Сказалъ, что онъ всегда готовъ.

Зарцкй всталъ безъ объясненй;

Остаться дол не хотлъ, Имя дома много длъ, И тотчасъ вышелъ: но Евгенй Наедин съ своей душой Былъ недоволенъ самъ собой.

X.

И подломъ: въ разбор строгомъ, На тайный судъ себя призвавъ, Онъ обвинялъ себя во многомъ:

Во-первыхъ, онъ ужъ былъ неправъ, Что надъ любовью робкой, нжной Такъ подшутилъ вечоръ небрежно.

А во-вторыхъ: пускай поэтъ Дурачится;

въ осьмнадцать тъ Оно простительно: Евгенй, Всмъ сердцемъ юношу любя, Былъ долженъ оказать себя Не мячикомъ предразсужденй, Не пылкимъ мальчикомъ, бойцомъ, Но мужемъ съ честью и съ умомъ.

XI.

Онъ могъ бы чувства обнаружить, А не щетиниться, какъ зврь?

Онъ долженъ былъ обезоружить Младое сердце. Но теперь Ужъ поздно;

время улетло...

Къ тому жъ Ч онъ мыслитъ Ч въ это дло Вмшался старый дуэлистъ;

Онъ золъ, онъ сплетникъ, онъ рчистъ...

Конечно: быть должно презрнье Цной его забавныхъ словъ;

Но шопотъ, хохотня глупцовъ... И вотъ общественное мннье! Пружина чести, нашъ кумиръ!

И вотъ на чемъ вертится мръ!

XII.

Кипя враждой нетерпливой, Отвта дома ждетъ поэтъ;

И вотъ сосдъ велерчивый Привезъ торжественно отвтъ.

Теперь ревнивцу то-то праздникъ!

Онъ все боялся: чтобъ проказникъ Не отшутился какъ нибудь, Уловку выдумавъ и грудь Отворотивъ отъ пистолета.

Теперь сомннья ршены:

Они на мельницу должны Прхать завтра до разсвта, Взвести другъ на друга курокъ И мтить въ ляжку иль въ високъ.

XIII.

Ршась кокетку ненавидть, Кипящй Ленскй не хотлъ Предъ поединкомъ Ольгу видть, На солнце, на часы смотрлъ, Махнулъ рукою напослдокъ Ч И очутился у сосдокъ.

Онъ думалъ Олиньку смутить, Своимъ прздомъ поразить;

Не тутъ-то было: какъ и прежде, На встрчу бднаго пвца Прыгнула Олинька съ крыльца, Подобна втреной надежд, Рзва, безпечна, весела, Ну точно та же, какъ была.

XIV.

Зачмъ вечоръ такъ рано скрылись?

Былъ первый Олинькинъ вопросъ.

Вс чувства въ Ленскомъ помутились, И, молча, онъ повсилъ носъ.

Исчезла ревность и досада Предъ этой ясностю взгляда, Предъ этой нжной простотой, Предъ этой рзвою душой!...

Онъ смотритъ въ сладкомъ умилень;

Онъ видитъ: онъ еще любимъ!

Ужъ онъ, раскаяньемъ томимъ, Готовъ просить у ней прощенье, Трепещетъ, не находитъ словъ:

Онъ счастливъ, онъ почти здоровъ...

XV. XVI. XVII.

И вновь задумчивый, унылый Предъ милой Ольгою своей, Владимiръ не иметъ силы Вчерашнй день напомнить ей;

Онъ мыслитъ;

буду ей спаситель.

Не потерплю, чтобъ развратитель Огнемъ и вздоховъ и похвалъ Младое сердце искушалъ;

Чтобъ червь презрнный, ядовитый Точилъ лилеи стебелекъ;

Чтобы двухутреннй цвтокъ Увялъ еще полураскрытый. Все это значило, друзья:

Съ прятелемъ стрляюсь я.

XVIII.

Когда бъ онъ зналъ, какая рана Моей Татьяны сердце жгла!

Когда бы вдала Татьяна, Когда бы знать она могла, Что завтра Ленскй и Евгенй Заспорятъ о могильной сни:

Ахъ, можетъ быть, ея любовь Друзей соединила бъ вновь!

Но этой страсти и случайно Еще никто не открывалъ.

Онгинъ обо всемъ молчалъ;

Татьяна изнывала тайно;

Одна бы няня знать могла, Да недогадлива была.

XIX.

Весь вечеръ Ленскй былъ разсянъ, То молчаливъ, то веселъ вновь;

Но тотъ, кто музою взлелянъ, Всегда таковъ: нахмуря бровь, Садился онъ за клавикорды И бралъ на нихъ одни аккорды;

То, къ Ольг взоры устремивъ, Шепталъ: не правда ль? я счастливъ.

Но поздно;

время хать. Сжалось Въ немъ сердце, полное тоской;

Прощаясь съ двой молодой, Оно какъ будто разрывалось.

Она глядитъ ему въ лицо.

Что съ вами? Ч Такъ И на крыльцо.

XX.

Домой прхавъ, пистолеты Онъ осмотрлъ, потомъ вложилъ Опять ихъ въ ящикъ, и, раздтый, При свчк, Шиллера открылъ;

Но мысль одна его объемлетъ;

Въ немъ сердце грустное не дремлетъ:

Съ неизъяснимою красой Онъ видитъ Ольгу предъ собой.

Владимiръ книгу закрываетъ, Беретъ перо;

его стихи, Полны любовной чепухи, Звучатъ и льются. Ихъ читаетъ Онъ вслухъ, въ лирическомъ жару, Какъ Д. пьяный на пиру.

XXI.

Стихи на случай сохранились;

Я ихъ имю;

вотъ они:

Куда, куда вы удалились, Весны моей златые дни?

Что день грядущй мн готовитъ?

Его мой взоръ напрасно ловитъ, Въ глубокой мгл таится онъ.

Нтъ нужды;

правъ судьбы законъ.

Паду ли я, стрлой пронзенный, Иль мимо пролетитъ она, Все благо: бдня и сна Приходитъ часъ опредленный;

Благословенъ и день заботъ, Благословенъ и тмы приходъ!

XXII.

Блеснетъ заутра лучь денницы И заиграетъ яркй день;

А я Ч быть можетъ, я гробницы Сойду въ таинственную снь, И память юнаго поэта Поглотитъ медленная Лета, Забудетъ мръ меня;

но ты Придешь ли, два красоты!

Слезу пролить надъ ранней урной И думать: онъ меня любилъ, Онъ мн единой посвятилъ Разсвтъ печальный жизни бурной!.

Сердечный другъ, желанный другъ, Приди, приди: я твой супругъ!... XXIII.

Такъ онъ писалъ темно и вяло (Что романтизмомъ мы зовёмъ, Хоть романтизма тутъ нимало Не вижу я;

да что намъ въ томъ?) И наконецъ передъ зарёю, Склонясь усталой головою, На модномъ слов идеалъ Тихонько Ленскй задремалъ;

Но только соннымъ обаяньемъ Онъ позабылся, ужъ сосдъ Въ безмолвный входитъ кабинетъ И будитъ Ленскаго воззваньемъ:

Пора вставать: седьмой ужъ часъ.

Онгинъ врно ждетъ ужъ насъ. XXIV.

Но ошибался онъ: Евгенй Спалъ въ это время мертвымъ сномъ.

Уже рдютъ ночи тни И встрченъ Весперъ птухомъ;

Онгинъ спитъ себ глубоко.

Ужъ солнце катится высоко И перелетная мятель Блеститъ и вьется;

но постель Еще Евгенй не покинулъ, Еще надъ нимъ летаетъ сонъ.

Вотъ наконецъ проснулся онъ И полы завса раздвинулъ;

Глядитъ Ч и видитъ, что пора Давно ужъ хать со двора.

XXV.

Онъ поскорй звонитъ. Вбгаетъ Къ нему слуга Французъ Гильо, Халатъ и туфли предлагаетъ И подаетъ ему бльё.

Спшитъ Онгинъ одваться, Слуг велитъ приготовляться Съ нимъ вмст хать и съ собой Взять также ящикъ боевой.

Готовы санки бговыя.

Онъ селъ на мельницу летитъ.

Примчались. Онъ слуг велитъ Лепажа 39 стволы роковые Нести за нимъ, а лошадямъ Отъхать въ поле къ двумъ дубкамъ.

XXVI.

Опершись на плотину, Ленскй Давно нетерпливо ждалъ;

Межъ тмъ, механикъ деревенскй, Зарцкй жорновъ осуждалъ.

Идетъ Онгинъ съ извиненьемъ.

Но гд же, молвилъ съ изумленьемъ Зарцкй, гд вашъ секундантъ?

Въ дуэляхъ классикъ и педантъ, Любилъ методу онъ изъ чувства, И человка растянуть Онъ позволялъ Ч не какъ нибудь, Но въ строгихъ правилахъ искусства, По всмъ преданьямъ старины (Что похвалить мы въ немъ должны).

XXVII.

Ч Мой секундантъ? сказалъ Евгенй:

Вотъ онъ: мой другъ, monsieur Guillot.

Я не предвижу возраженй На представлене мое:

Хоть человкъ онъ неизвстный, Но ужъ, конечно малый честный. Ч Зарцкй губу закусилъ.

Онгинъ Ленскаго спросилъ:

ЧЧто жъ, начинать? Ч Начнемъ: пожалуй, Сказалъ Владимiръ. И пошли За мельницу. Пока вдали Зарцкй нашъ и честный малый Вступили въ важный договоръ, Враги стоятъ, потупя взоръ.

XXVIII.

Враги! Давно ли другъ отъ друга Ихъ жажда крови отвела?

Давно ль они часы досуга, Трапезу, мысли и дла Длили дружно? Нын злобно, Врагамъ наслдственнымъ подобно, Какъ въ страшномъ, непонятномъ сн, Они другъ другу въ тишин Готовятъ гибель хладнокровно...

Не засмяться ль имъ, пока Не обагрилась ихъ рука, Не разойтиться ль полюбовно?...

Но дико свтская вражда Боится ложнаго стыда.

XXIX.

Вотъ пистолеты ужъ блеснули.

Гремитъ о шомполъ молотокъ.

Въ граненый стволъ уходятъ пули И щелкнулъ въ первый разъ курокъ.

Вотъ порохъ струйкой сроватой На полку сыплется. Зубчатый, Надежно ввинченный кремень Взведенъ еще. За ближнй пень Становится Гильо смущенный.

Плащи бросаютъ два врага.

Зарцкй тридцать два шага Отмрялъ съ точностью отмнной, Друзей развелъ по крайнй слдъ, И каждый взялъ свой пистолетъ.

XXX.

Теперь сходитесь. Хладнокровно, Еще не цля, два врага Походкой твердой, тихо, ровно Четыре перешли шага, Четыре смертныя ступени.

Свой пистолетъ тогда Евгенй, Не преставая наступать, Сталъ первый тихо подымать.

Вотъ пять шаговъ еще ступили, И Ленскй, жмуря вый глазъ, Сталъ также цлить Ч но какъ разъ Онгинъ выстрлилъ... Пробили Часы урочные: поэтъ Роняетъ молча пистолетъ, XXXI.

На грудь кладетъ тихонько руку И падаетъ. Туманный взоръ Изображаетъ смерть, не муку.

Такъ медленно по скату горъ, На солнц искрами блистая, Спадаетъ глыба снговая.

Мгновеннымъ холодомъ облитъ, Онгинъ къ юнош спшитъ, Глядитъ, зоветъ его... напрасно:

Его ужъ нтъ. Младой пвецъ Нашелъ безвременный конецъ!

Дохнула буря, цвтъ прекрасной Увялъ на утренней зар, Потухъ огонь на алтар!...

XXXII.

Недвижимъ онъ лежалъ, и страненъ Былъ томный миръ его чела.

Подъ грудь онъ былъ на вылетъ раненъ;

Дымясь, изъ раны кровь текла.

Тому назадъ одно мгновенье, Въ семъ сердц билось вдохновенье, Вражда, надежда и любовь, Играла жизнь, кипла кровь:

Теперь какъ въ дом опустломъ, Все въ немъ и тихо, и темно;

Замолкло навсегда оно.

Закрыты ставни, окны мломъ Заблены. Хозяйки нтъ.

А гд, Богъ всть. Пропалъ и слдъ.

XXXIII.

Прятно дерзкой эпиграммой Взбсить оплошнаго врага;

Прятно зрть, какъ онъ, упрямо Склонивъ бодливые рога, Невольно въ зеркало глядится И узнавать себя стыдится;

Прятнй, если онъ, друзья, Завоетъ сдуру: это я!

Еще прятне въ молчаньи Ему готовить честный гробъ И тихо цлить въ блдный лобъ На благородномъ разстояньи;

Но отослать его къ отцамъ Едва ль прятно будетъ вамъ?

XXXIV.

Что жъ, если вашимъ пистолетомъ Сраженъ прятель молодой, Нескромнымъ взглядомъ, иль отвтомъ, Или бездлицей иной Васъ оскорбившй за бутылкой, Иль даже самъ въ досад пылкой Васъ гордо вызвавшй на бой, Скажите: вашею душой Какое чувство овладетъ, Когда недвижимъ, на земл Предъ вами съ смертью на чел, Онъ постепенно костенетъ;

Когда онъ глухъ и молчаливъ На вашъ отчаянный призывъ?

XXXV.

Въ тоск сердечныхъ угрызенй, Рукою стиснувъ пистолетъ, Глядитъ на Ленскаго Евгенй.

Ну, что жъ? убитъ, ршилъ сосдъ.

Убитъ!... Симъ страшнымъ восклицаньемъ Сраженъ, Онгинъ съ содроганьемъ Отходитъ и людей зоветъ.

Зарцкй бережно кладетъ На сани трупъ оледенлый;

Домой везетъ онъ страшный кладъ.

Почуя мертваго, храпятъ И бьются кони, пной блой Стальныя мочатъ удила, И полетли какъ стрла.

XXXVI.

Друзья мои, вамъ жаль поэта;

Во цвт радостныхъ надеждъ, Ихъ не свершивъ еще для свта, Чуть изъ младенческихъ одеждъ, Увялъ! Гд жаркое волненье, Гд благородное стремленье И чувствъ и мыслей молодыхъ, Высокихъ, нжныхъ, удалыхъ?

Гд бурныя любви желанья, И жажда знанй и труда:

И страхъ порока и стыда, И вы, завтныя мечтанья, Вы, призракъ жизни неземной, Вы, сны поэзи святой!

XXXVII.

Быть можетъ, онъ для блага мра, Иль хоть для славы былъ рожденъ;

Его умолкнувшая лира Гремучй, непрерывный звонъ Въ вкахъ поднять могла. Поэта, Быть можетъ, на ступеняхъ свта Ждала высокая ступень.

Его страдальческая тнь, Быть можетъ, унесла съ собою Святую тайну, и для насъ Погибъ животворящй гласъ, И за могильною чертою Къ ней не домчится гимнъ племенъ, Благословене временъ.

XXXVIII. XXXIX.

А можетъ быть и то: поэта Обыкновенный ждалъ удлъ.

Прошли бы юношества та:

Въ немъ пылъ души бы охладлъ.

Во многомъ онъ бы измнился, Разстался бъ съ музами, женился, Въ деревн, счастливъ и рогатъ, Носилъ бы стеганый халатъ;

Узналъ бы жизнь на самомъ дл, Подагру бъ въ сорокъ тъ имлъ, Пилъ, лъ, скучалъ, толстлъ, хирлъ, И наконецъ въ своей постел Скончался бъ посреди дтей, Плаксивыхъ бабъ и лекарей.

XL.

Но что бы ни было, читатель, Увы, любовникъ молодой, Поэтъ, задумчивый мечтатель, Убитъ прятельской рукой!

Есть мсто: влво отъ селенья, Гд жилъ питомецъ вдохновенья, Дв сосны корнями срослись;

Подъ ними струйки извились Ручья сосдственной долины.

Тамъ пахарь любитъ отдыхать, И жницы въ волны погружать Приходятъ звонке кувшины;

Тамъ у ручья въ тни густой Поставленъ памятникъ простой.

XLI.

Подъ нимъ (какъ начинаетъ капать Весеннй дождь на злакъ полей) Пастухъ, плетя свой пестрый лапоть, Поетъ про Волжскихъ рыбарей;

И горожанка молодая, Въ деревн то провождая, Когда стремглавъ верхомъ она Несется по полямъ одна, Коня предъ нимъ остановляетъ, Ремянный поводъ натянувъ, И, флеръ отъ шляпы отвернувъ, Глазами бглыми читаетъ Простую надпись Ч и слеза Туманитъ нжные глаза.

XLII.

И шагомъ детъ въ чистомъ пол, Въ мечтанье погрузясь, она;

Душа въ ней долго поневол Судьбою Ленскаго полна;

И мыслитъ: что-то съ Ольгой стало?

Въ ней сердце долго ли страдало, Иль скоро слезъ прошла пора?

И гд теперь ея сестра?

И гд жъ бглецъ людей и свта, Красавицъ модныхъ модный врагъ, Гд этотъ пасмурный чудакъ, Убйца юнаго поэта? Современемъ отчетъ я вамъ Подробно обо всемъ отдамъ;

XLIII.

Но не теперь. Хоть я сердечно Люблю героя моего, Хоть возвращусь къ нему, конечно, Но мн теперь не до него.

Лта къ суровой проз клонятъ, Лта шалунью риму гонятъ, И я Ч со вздохомъ признаюсь Ч За ней нивй волочусь.

Перу старинной нтъ охоты Марать летуче листы;

Другя, хладныя мечты, Другя, строгя заботы И въ шум свта и въ тиши Тревожатъ сонъ моей души.

XLIV.

Позналъ я гласъ иныхъ желанй, Позналъ я новую печаль;

Для первыхъ нтъ мн упованй, А старой мн печали жаль.

Мечты, мечты! гд ваша сладость?

Гд, вчная къ ней рима, младость?

Ужель и вправду наконецъ Увялъ, увялъ ея внецъ?

Ужель и впрямъ и въ самомъ дл, Безъ элегическихъ затй, Весна моихъ промчалась дней (Что я, шутя, твердилъ досел)?

И ей ужель возврата нтъ?

Ужель мн скоро тридцать тъ?

XLV.

Такъ, полдень мой насталъ, и нужно Мн въ томъ сознаться, вижу я.

Но, такъ и быть, простимся дружно, О юность легкая моя!

Благодарю за наслажденья, За грусть, за милыя мученья, За шумъ, за бури, за пиры, За вс, за вс твои дары;

Благодарю тебя. Тобою, Среди тревогъ и въ тишин, Я насладился... и вполн;

Довольно! Съ ясною душою Пускаюсь нын въ новый путь Отъ жизни прошлой отдохнуть.

XLVI.

Дай оглянусь. Простите жъ, сни, Гд дни мои текли въ глуши, Исполнены страстей и ни И сновъ задумчивой души.

А ты младое вдохновенье, Волнуй мое воображенье, Дремоту сердца оживляй, Въ мой уголъ чаще прилетай, Не дай остыть душ поэта, Ожесточиться, очерствть, И наконецъ окаменть Въ мертвящемъ упоеньи свта, Въ семъ омут, гд съ вами я Купаюсь, милые друзья! ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Москва, Росси дочь любима, Гд равную теб сыскать?

Дмитревъ.

Какъ не любить родной Москвы?

Баратынскй.

Гоненье на Москву! что значитъ видть свтъ!

Гд жъ лучше? Гд насъ нтъ.

Грибодовъ.

I.

Гонимы вешними лучами, Съ окрестныхъ горъ уже снга Сбжали мутными ручьями На потопленные луга.

Улыбкой ясною природа Сквозь сонъ встрчаетъ утро года;

Синя, блещутъ небеса.

Еще прозрачные, са Какъ будто пухомъ зеленютъ.

Пчела за данью полевой Летитъ изъ кельи восковой.

Долины сохнутъ и пестрютъ;

Стада шумятъ, и соловей Ужъ плъ въ безмолви ночей.

II.

Какъ грустно мн твое явленье, Весна, весна! пора любви!

Какое темное волненье Въ моей душ, въ моей крови!

Съ какимъ тяжелымъ умиленьемъ Я наслаждаюсь дуновеньемъ Въ лице мн вющей весны, На лон сельской тишины!

Или мн чуждо наслажденье, И все, что радуетъ, живитъ, Все, что ликуетъ и блеститъ, Наводитъ скуку и томленье На душу мертвую давно И все ей кажется темно?

III.

Или, не радуясь возврату Погибшихъ осенью листовъ, Мы помнимъ горькую утрату, Внимая новый шумъ совъ;

Или съ природой оживленной Сближаемъ думою смущенной Мы увяданье нашихъ тъ, Которымъ возрожденья нтъ?

Быть можетъ, въ мысли намъ приходитъ Срдь поэтическаго сна Иная, старая весна, И въ трепетъ сердце намъ приводитъ Мечтой о дальней сторон, О чудной ночи, о лунЕ..

IV.

Вотъ время: добрые нивцы, Эпикурейцы-мудрецы, Вы, равнодушные счастливцы, Вы, школы Левшина 41 птенцы, Вы, деревенске Прiамы, И вы, чувствительныя дамы, Весна въ деревню васъ зоветъ, Пора тепла, цвтовъ, работъ, Пора гулянй вдохновенныхъ И соблазнительныхъ ночей.

Въ поля, друзья! скорй, скорй, Въ каретахъ, тяжко нагруженныхъ, На долгихъ иль на почтовыхъ Тянитесь изъ заставъ градскихъ.

V.

И вы, читатель благосклонный, Въ своей коляск выписной, Оставьте градъ неугомонный, Гд веселились вы зимой;

Съ моею музой своенравной Пойдемте слушать шумъ дубравный Надъ безыменною ркой, Въ деревн, гд Евгенй мой, Отшельникъ праздный и унылой, Еще недавно жилъ зимой Въ сосдств Тани молодой, Моей мечтательницы милой;

Но гд его теперь ужъ нтъ...

Гд грустный онъ оставилъ слдъ.

VI.

Межъ горъ, лежащихъ полукругомъ, Пойдемъ туда, гд ручеекъ, Вясь, бжитъ зеленымъ лугомъ Къ рк сквозь липовый сокъ.

Тамъ соловей, весны любовникъ, Всю ночь поетъ;

цвтетъ шиповникъ, И слышенъ говоръ ключевой Ч Тамъ виднъ камень гробовой Въ тни двухъ сосенъ устарлыхъ.

Пришельцу надпись говоритъ:

Владимiръ Ленской здсь лежитъ, Погибшй рано смертью смлыхъ, Въ такой-то годъ, такихъ-то тъ.

Покойся, юноша-поэтъ! VII.

На втви сосны преклоненной, Бывало, раннй втерокъ Надъ этой урною смиренной Качалъ таинственный внокъ;

Бывало, въ поздне досуги Сюда ходили дв подруги, И на могил при лун, Обнявшись, плакали он.

Но нын... памятникъ унылой Забытъ. Къ нему привычный слдъ Заглохъ. Внка на втви нтъ;

Одинъ, надъ нимъ, сдой и хилой Пастухъ по прежнему поетъ И обувь бдную плететъ.

VIII. IX. X.

Мой бдный Ленской! изнывая, Не долго плакала она.

Увы! невста молодая Своей печали не врна.

Другой увлекъ ея вниманье, Другой усплъ ея страданье Любовной лестью усыпить, Уланъ умлъ ее плнить, Уланъ любимъ ея душою...

И вотъ ужъ съ нимъ предъ алтаремъ Она стыдливо подъ внцомъ Стоитъ съ поникшей головою, Съ огнемъ въ потупленныхъ очахъ, Съ улыбкой легкой на устахъ.

XI.

Мой бдный Ленской! за могилой, Въ предлахъ вчности глухой, Смутился ли, пвецъ унылой, Измны встью роковой, Или надъ Летой усыпленной Поэтъ, безчувствемъ блаженной, Ужъ не смущается ничмъ, И мiръ ему закрытъ и нмъ?...

Такъ! равнодушное забвенье За гробомъ ожидаетъ насъ.

Враговъ, друзей, любовницъ гласъ Вдругъ молкнетъ. Про одно имнье Наслдниковъ сердитый хоръ Заводитъ непристойный споръ.

XII.

И скоро звонкй голосъ Оли Въ семейств Лариныхъ умолкъ.

Уланъ, своей невольникъ доли, Былъ долженъ хать съ нею въ полкъ.

Слезами горько обливаясь, Старушка, съ дочерью прощаясь, Казалось, чуть жива была, Но Таня плакать не могла;

Лишь смертной блдностью покрылось Ея печальное лицо.

Когда вс вышли на крыльцо, И все, прощаясь, суетилось Вокругъ кареты молодыхъ, Татьяна проводила ихъ.

XIII.

И долго, будто сквозь тумана, Она глядла имъ во слдъЕ.

И вотъ одна, одна Татьяна!

Увы! подруга столькихъ тъ, Ея голубка молодая, Ея наперстница родная, Судьбою вдаль занесена, Съ ней навсегда разлучена.

Какъ тнь, она безъ цли бродитъ;

То смотритъ въ опустлый садъ....

Нигд, ни въ чемъ ей нтъ отрадъ, И облегченья не находитъ Она подавленнымъ слезамъ Ч И сердце рвется пополамъ.

XIV.

И въ одиночеств жестокомъ Сильне страсть ея горитъ, И объ Онгин далекомъ Ей сердце громче говоритъ.

Она его не будетъ видть;

Она должна въ немъ ненавидть Убйцу брата своего;

Поэтъ погибъ... но ужъ его Никто не помнитъ, ужъ другому Его невста отдалась.

Поэта память пронеслась Какъ дымъ по небу голубому, О немъ два сердца, можетъ быть, Еще грустятъ... На что грустить?

XV.

Былъ вечеръ. Небо меркло. Воды Струились тихо. Жукъ жужжалъ.

Ужъ расходились хороводы;

Ужъ за ркой, дымясь, пылалъ Огонь рыбачй. Въ пол чистомъ, Луны при свт серебристомъ, Въ свои мечты погружена, Татьяна долго шла одна.

Шла, шла. И вдругъ передъ собою Съ холма господскй видитъ домъ, Селенье, рощу подъ холмомъ И садъ надъ свтлою ркою.

Она глядитъ Ч и сердце въ ней Забилось чаще и сильнй.

XVI.

Ее сомння смущаютъ:

Пойду ль впередъ, пойду ль назадъ?..

Его здсь нтъ. Меня не знаютъ...

Взгляну на домъ, на этотъ садъ. И вотъ съ холма Татьяна сходитъ, Едва дыша;

кругомъ обводитъ Недоумнья полный взоръ....

И входитъ на пустынный дворъ.

Къ ней, лая, кинулись собаки.

На крикъ испуганный ея Ребятъ дворовая семья Сбжалась шумно. Не безъ драки Мальчишки разогнали псовъ, Взявъ барыню подъ свой покровъ.

XVII.

Увидть барской домъ не льзя ли? Спросила Таня. Поскорй Къ Анись дти побжали, У ней ключи взять отъ сней;

Анисья тотчасъ къ ней явилась, И дверь предъ ними отворилась, И Таня входитъ въ домъ пустой, Гд жилъ недавно нашъ герой.

Она глядитъ: забытый въ зал Кй на бильярд отдыхалъ, На смятомъ канапе лежалъ Манежный хлыстикъ. Таня дал;

Старушка ей: Ч ла вотъ каминъ;

Здсь баринъ сиживалъ одинъ.

XVIII.

Здсь съ нимъ обдывалъ зимою Покойный Ленскй, нашъ сосдъ.

Сюда пожалуйте, за мною.

Вотъ это барскй кабинетъ;

Здсь почивалъ онъ, кофе кушалъ, Прикащика доклады слушалъ И книжку поутру читалъ....

И старый баринъ здсь живалъ;

Со мной, бывало, въ воскресенье, Здсь подъ окномъ, надвъ очки, Играть изволилъ въ дурачки.

Дай Богъ душ его спасенье, А косточкамъ его покой Въ могил, въ мать-земл сырой! Ч XIX.

Татьяна взоромъ умиленнымъ Вокругъ себя на все глядитъ, И все ей кажется безцннымъ, Все душу томную живитъ Полумучительной отрадой:

И столъ съ померкшею лампадой, И груда книгъ, и подъ окномъ Кровать, покрытая ковромъ, И видъ въ окно сквозь сумракъ лунной, И этотъ блдный полусвтъ, И Лорда Байрона портретъ, И столбикъ съ куклою чугунной Подъ шляпой съ пасмурнымъ челомъ, Съ руками, сжатыми крестомъ.

XX.

Татьяна долго въ кель модной Какъ очарована стоитъ.

Но поздно. Втеръ всталъ холодной.

Темно въ долин. Роща спитъ Надъ отуманенной ркою;

Луна сокрылась за горою, И пилигримк молодой Пора, давно пора домой.

И Таня, скрывъ свое волненье, Не безъ того, чтобъ не вздохнуть, Пускается въ обратный путь.

Но прежде проситъ позволенья Пустынный замокъ навщать, Чтобъ книжки здсь одной читать.

XXI.

Татьяна съ ключницей простилась За воротами. Черезъ день Ужъ утромъ рано вновь явилась Она въ оставленную снь.

И въ молчаливомъ кабинет, Забывъ на время все на свт, Осталась наконецъ одна, И долго плакала она.

Потомъ за книги принялася.

Сперва ей было не до нихъ, Но показался выборъ ихъ Ей страненъ. Чтенью предалася Татьяна жадною душой;

И ей открылся мръ иной.

XXII.

Хотя мы знаемъ, что Евгенй Издавна чтенья разлюбилъ, Однако жъ нсколько творенй Онъ изъ опалы исключилъ:

Пвца Гяура и Жуана Да съ нимъ еще два-три романа, Въ которыхъ отразился вкъ, И современный человкъ Изображенъ довольно врно Съ его безнравственной душой, Себялюбивой и сухой, Мечтанью преданной безмрно, Съ его озлобленнымъ умомъ, Кипящимъ въ дйстви пустомъ.

XXIII.

Хранили многя страницы Отмтку рзкую ногтей;

Глаза внимательной двицы Устремлены на нихъ живй.

Татьяна видитъ съ трепетаньемъ, Какою мыслью, замчаньемъ Бывалъ Онгинъ пораженъ, Въ чемъ молча соглашался онъ.

На ихъ поляхъ она встрчаетъ Черты его карандаша.

Везд Онгина душа Себя невольно выражаетъ То краткимъ словомъ, то крестомъ, То вопросительнымъ крючкомъ.

XXIV.

И начинаетъ понемногу Моя Татьяна понимать Теперь ясне Ч слава Богу Ч Того, по комъ она вздыхать Осуждена судьбою властной:

Чудакъ печальный и опасный, Созданье ада иль небесъ, Сей ангелъ, сей надменный бсъ, Что жъ онъ? Ужели подражанье, Ничтожный призракъ, иль еще Москвичъ въ Гарольдовомъ плащ, Чужихъ причудъ истолкованье, Словъ модныхъ полный лексиконъ?...

Ужъ не пародя ли онъ?

XXV.

Ужель загадку разршила?

Ужели слово найдено?

Часы бгутъ;

она забыла, Что дома ждутъ ее давно, Гд собралися два сосда И гд объ ней идетъ бесда.

Какъ быть? Татьяна не дитя, Старушка молвила крехтя.

Вдь Олинька ея моложе.

Пристроить двушку, ей-ей, Пора;

а что мн длать съ ней?

Всмъ наотрзъ одно и то же:

Нейду. И все груститъ она, Да бродитъ по самъ одна.

XXVI.

Не влюблена ль она? Въ кого же?

Буяновъ сватался: отказъ.

Ивану Птушкову Ч тоже.

Гусаръ Пыхтинъ гостилъ у насъ;

Ужъ какъ онъ Танею прельщался, Какъ мелкимъ бсомъ разсыпался!

Я думала: пойдетъ авось;

Куда! и снова дло врозь. Ч Что жъ, матушка? за чмъ же стало?

Въ Москву, на ярмарку невстъ!

Тамъ, слышно, много праздныхъ мстъ. Ч Охъ, мой отецъ! доходу мало. Ч Довольно для одной зимы, Не то ужъ дамъ хоть я въ займы. Ч XXVII.

Старушка очень полюбила Совтъ разумный и благой;

Сочлась Ч и тутъ же положила Въ Москву отправиться зимой.

И Таня слышитъ новость эту.

На судъ взыскательному свту Представить ясныя черты Провинцiяльной простоты, И запоздалые наряды, И запоздалый складъ рчей;

Московскихъ франтовъ и цирцей Привлечь насмшливые взгляды!...

О страхъ! нтъ, лучше и врнй Въ глуши совъ остаться ей.

XXVIII.

Вставая съ первыми лучами, Теперь она въ поля спшитъ И, умиленными очами Ихъ озирая, говоритъ:

Простите, мирныя долины, И вы, знакомыхъ горъ вершины, И вы, знакомые са;

Pages:     | 1 | 2 |    Книги, научные публикации