В этом диалоге мы приблизились друг к другу больше, чем за все время нашего общения. В течение следующих нескольких недель г н D. демонстрировал все больший антагонизм и пренебрежение ко мне и к процессу анализа. Я проинтерпретировал это так: его атаки на меня и мои попытки говорить с ним драматически усилились после встречи, которую я только что описал. Однажды пациент вы разил сильное презрение, когда я назвал УработойФ то, что происхо дит в эти Уочень дорогие часыФ. Я ответил, что раньше он комменти ровал использование мной другого слова Ч слова УмучитьФ. И доба вил: он признает, что я его понимаю, об этом свидетельствует хотя бы то, что я использовал именно то есдинственное слово, которое заставило его почувствовать, что происходящее между нами стано вится опасным и выходит из под контроя. Полагаю, то, что на пер вый взгляд выглядит как его издевательство надо мной, на самом деле является попыткой защитить меня, заставив выгнать его вон. Я подозреваю, что если я вскоре не прекращу наши встречи, он сам Анализ форм жизни и смерти завершит анализ, потому что это будет его единственным способом защитить меня от усиливающегося мучения, вызванного встречами с ним. Г н D. не закончил анализ, но почти шесть месяцев он каждый раз в начале сеанса отворачивал свой стул, чтобы сидеть ко мне спиной. Подозреваю, что он не хотел, чтобы я видел его глаза. В этой фазе работы он говорил даже меньше, чем в первые месяцы анализа.
В описанном выше фрагменте анализа г н D. в фантазии вложил в меня хруп кие остатки своего ощущения жизни и надежды. Я должен был говорить и чув ствовать за него (начиная каждый сеанс и становясь контейнером его проек тивных идентификаций, включающих глубокую печаль и одиночество), в то время как он нападал на меня за то, что я наивно представлял, что смогу убе речь наши жизни перед лицом его дикой жестокости. Крайнее расщепление мучимого и мучающего аспектов пациента было необходимым условием для поддержания хоть каких то отношений со мной. В ходе анализа пациент начал сам переживать рудиментарные чувства печали и сострадание к тем своим аспектам, которые он спроецировал на меня и переживал через меня.
III На постоянных консультациях с клиницистами, которые приходят ко мне на супервизию, я прошу аналитиков говорить не только об их диалогах с пациен тами, но также и о возникающих у аналитика время от времени мыслях, чув ствах, ощущениях. Я прошу аналитиков включить этот аспект своей работы в записи, которые они делают во время сеансов и обсуждают во время консуль тативных встреч. Кроме того, я предлагаю аналитикам делать записи по ходу всех сеансов, включая те, на которые пациент не пришел. Я считаю, что отсут ствие пациента специфически воздействует на аналитика и процесс анализа, и аналитический процесс продолжается, несмотря на физическое отсутствие анализируемого. Так специфический смысл УприсутствияФ пациента при его отсутствии преобразуется в аналитические объекты, которые полноценно переживаются; с ними можно жить, символизировать и понимать их и делать частью аналитической беседы.
При таком использовании текущих записей аналитик пытается символизиро вать свое переживание, связанное с пациентом, и говорить о нем себе самому, какими бы отдаленными от пациента ни казались фантазии аналитика, его фи 32 Мечтание и интерпретация зические ощущения, навязчивые мысли, образы и т.д. (Ogden, 1992a,b, 1994a,b,c,d). Я не УнастаиваюФ, чтобы супервизируемый обсуждал со мной эти аспекты аналитического опыта, поскольку некоторые аналитики просто в силу особенностей собственного темперамента не способны обращаться к этому уровню своих переживаний. Более того, аналитики, консультирующиеся со мной, часто испытывают трудности в том, чтобы доверить мне этот аспект сво ей работы. Однако я заметил, что по мере развития наших супервизорских от ношений, терапевты, проходящие супервизию, обычно развивают эти свои способности и начинают использовать данный аспект аналитического опыта в своей терапевтической работе и при консультациях. Терапевту редко удается включиться в такой супервизорский опыт, если он прежде не принимал учас тия в успешном личном анализе. При отсутствии подобного опыта (который не пробуждает иллюзий Узавершенного анализаФ у терапевта редко развивает ся способность аналитически использовать эти приземленные, повседневные, ненавязчивые мысли, чувства и ощущения, которые занимают его во время аналитических сеансов.
Как и большинство аспектов аналитической техники, внимание аналитика и использование им привычного дискурса, который, кажется, не имеет отноше ния к пациенту, противоположно характерологическим защитам, выработан ным нами в течение жизни. Попытка ослабить нашу зависимость от этих ха рактерологических защит часто ощущается как Уотрывание слоя кожиФ, остав ляя нас с ослабленным стимульным барьером, защищающим границу между внутренним и внешним, между восприимчивостью и сверхстимуляцией, между психическим здоровьем и безумием.
Аналитическая работа, которую я сейчас опишу, происходила в контексте су первизии аналитика, который еженедельно консультировался со мной при мерно в течение года. Анализ начался так, что это совсем выбило аналитика из колеи.
Анализируемый, д р С., был ординатором и специализировался в об ласти семейной медицинской практики. Он читал о психоанализе в колледже, медицинском институте и ординатуре. У него было силь ное ощущение Управил анализаФ и подчинения им, хотя с самого на чала он жаловался на ригидность этой УигрыФ Ч например, на необ ходимость платить за пропущенные сеансы, на УтребованиеФ ухо дить в отпуск тогда же, когда и аналитик, на необходимость подчи няться Уфундаментальному правилуФ и т.д. (За исключением догово ренности по поводу оплаты, аналитик ничего не сказал об этих УправилахФ.) Причины обращения д ра С. к анализу были расплывчаты: он чув ствовал необходимость Уузнать себяФ как элемент обучения семей Анализ форм жизни и смерти ного врача. Мысль о том, что он может просить о помощи, испыты вая психологическую боль, казалась ему актом подчинения, который пациент не мог вынести в начале анализа. Он приходил на каждый сеанс вовремя и покорно предавался Усвободным ассоциациямФ, представляя смесь снов, детских воспоминаний, сексуальных фанта зий и текущих трудностей, связанных с работой, отношениями с же ной и детьми и стрессами. Он признавался в тайных действиях, из за которых чувствовал стыд, например, в том, что использовал пор нографические журналы при мастурбации и дважды подделал лабо раторные отчеты в мединституте.
Однако с самых первых дней своему аналитику, д ру F., пациент ка зался на удивление скучным. Он чувствовал, будто пациент пытает ся имитировать то, что ему представляется процессом Ухорошего анализаФ. Д ру F. стоило огромных усилий удерживаться от интер претаций представляемого ему материала, например, сновидений, которые, казалось, Уумоляли о переносных интерпретацияхФ. На консультации д р F. обсуждал возможные интерпретации, которые он мог бы дать, но предпочел удержаться. Мне казалось, что эти ин терпретации лишь имитировали бы УглубокиеФ переносные интер претации и предлагались д ром F. в попытке создать собственную фантазию Ухорошего анализаФ. Со временем аналитик стал чувство вать большое искушение УвыпоротьФ своего пациента или даже вы сказать презрительный комментарий по поводу пустоты его Увер бальной продукцииФ.
Постепенно, от консультации к консультации, у нас возникла и ста ла развиваться мысль, что для д ра F. очень важно не вступать в пу стой (инертный) разговор с пациентом и в то же время подерживать свою способность принимать любые мысли, чувства, ощущения, которые у него возникали (см. Bion, 1978; Symington, 1983). Ни какую интерпретацию, никакой отклик на пациента не следовало УгаситьФ или отбрасывать. От д ра F. потребовалось огромное психо логическое усилие, чтобы не вести себя механистически, отстранен но или имитировать УидеальнуюФ версию своего аналитика или су первизора.
Д р F. выработал собственный стиль ведения записей во время сеан сов, в которых он мог схватывать нечто целостное, происходящее на сеансе, включая детали собственных переживаний. Я думаю об этом как о попытке аналитика сфокусироваться на противопереносных аспектах переноса противопереноса как Уцелостной ситуацииФ (Joseph, 1985; Klein 1952; Ogden 1991a). Другими словами, именно 34 Мечтание и интерпретация перенос противоперенос, а не просто перенос образует матрицу, в которой в аналитической ситуации генерируются смыслы.
Когда д р F. представлял мне сеансы на наших еженедельных кон сультативных сессиях, никто из нас не чувствовал давления и не пытался устанавливать однозначные соответствия между мыслями и чувствами д ра F. и пациента. Временами каждый из нас предлагал свое понимание соотношений между переживаниями д ра F. и тем, что происходило на аналитическом сеансе. Обычно мечтания д ра F.
просто внутренне отмечались им и мной по мере того, как мы слу шали последующий материал. Иногда мы возвращались в наших обсуждениях к мечтаниям, которые д р F. представлял на консульта циях несколько недель или месяцев назад.
Мысли д ра F. в первые месяцы анализа часто содержали приятные образы, связанные с его приближающимся отпуском или недавним походом по интересным магазинам или книжным лавкам во время обеденного перерыва. Мы понимали это не просто как эскапистские фантазии, но чувствовали, что они в каждом случае отражали спе цифический отклик на то, что в данный момент происходило в ана лизе. Однажды некоторые фантазии д ра F. об отпуске приобрели нереально идеализированный характер и, казалось, стали отражать осуществляющую мечты природу анализа. Пациент не хотел настоя щего анализа, защищаясь, он вожделел идеального. Другими слова ми, анализируемый бессознательно желал всемогущего, Усотворен ногоФ анализа, который не включал бы реальных встреч с другим человеком и все, что они подразумевают: тревоги, человеческие ошибки, непонимание и т.д.
Д р F. пытался сохранить в себе живую любознательность, спраши вать, спонтанно комментировать то, что происходит в аналитичес ком взаимодействии, несмотря на стереотипные реакции, которые он часто получал от пациента. УАналитический этикетФ не воспри нимался д ром F. как нечто священное, к большому удивлению и неодобрению пациента. Например, пациент однажды заметил, что хочет получить от д ра F. совет, но тут же добавил: он знает, что д р F. не может дать ему совета. В ответ д р F. спросил пациента, по чему он не может дать ему совет. В конце концов он не дал ему ни какого совета, но вместо этого возникла дискуссия об использова нии пациентом фантазийных правил (его собственных всемогущих созданий и проекций), для того чтобы предохранить его от пережи ваний и мыслей о личной, идиосинкразической, непредсказуемой природе опыта, возникающего между ним и д ром F.
Анализ форм жизни и смерти Когда д ра F. интересовал какой либо аспект материала, который обсуждал пациент, он спрашивал его о дальнейших деталях, даже если вопросы казались незначительными. Например, однажды д р F.
спросил, как назывался ресторан, который пациент вскользь упомя нул, рассказывая о прекрасно проведенном вечере. Аналитик пре красно осознавал, что пропуск детали (название ресторана), вполне возможно, представляет собой поддразнивание и исключение аналитика (проекцию любопытства пациента и его чувства исклю ченности из жизни аналитика). Однако в тот момент д р F. решил спросить (точнее, обнаружил, что спрашивает) о детали, которая возбуждала его любопытство, отказавшись исследовать дразнящий эффект пропуска этой детали. (Колтарт [Coltart, 1986] давал сход ные рекомендации о том, что можно позволить себе смеяться шут кам пациента до того, как проанализирована сознательная и бессоз нательная мотивация, стоящая за желанием пациента заставить ана литика смеяться.) Следует подчеркнуть, что в то время как д р F. пытался обеспечить в анализе место для спонтанности и Усвободы мыслиФ, он, конечно же, относился к аналитической рамке по рыцарски Ч сеансы начина лись и заканчивались вовремя; при переходе из приемной в кабинет не происходило случайных разговоров; внушение, одобрение, уве щевание и т.п. занимали в этом анализе не больше места, чем в дру гих, проводимых этим осторожным и вдумчивым аналитиком.
На протяжении большей части первого года анализа д р F. чувство вал, что жизнь анализа сохраняется в основном благодаря его спо собности сохранять свободу мечтаний во время аналитических се ансов и нашим обсуждениям этих мечтаний. К началу второго года анализа появились заметные изменения: пациент стал чаще гово рить собственным голосом, который уже не казался таким клиширо ванным, стереотипным и имитирующим, как раньше. Однако д р F.
считал эти изменения хрупкими и кратковременными.
В этот период анализа д р F. представил на консультации сессию, в начале которой пациент молчал несколько минут. Д р F. сказал мне, что он сам в это время думал о том, что я проведу свои рождествен ские каникулы на Гавайях. Он гадал, возьму ли я с собой рожде ственские подарки, обернутые в блестящую красную и зеленую бу магу. Он представлял, как будет странно обмениваться рождествен скими подарками на Гавайях, и описывал мою жену, преподносящую мне в подарок шерстяной свитер. Я прокомментировал это так:
д р F. выражает свой скептицизм по поводу некоторых идей, кото 36 Мечтание и интерпретация рые мы обсуждали в ходе супервизии, особенно моего акцента на том, как важны для д ра F. способность к творчеству и спонтанность в работе (в противоположность принятым рефлексивным, имитиру ющим, заранее выработанным подходам).
Обсуждая мечтания д ра F. по поводу моих каникул, я сказал, что мне кажется, он описывает меня как участника самообманной игры, в которой я отношусь к Рождеству как к чему то, что можно выко пать и передвинуть с одного места на другое, ничего не меняя в пе реживаниях, Ч так же, как можно пересадить растение из одного угла сада в другой. Чувство, которое было в его фантазии, говорило, что для меня Рождество Ч это всего лишь форма и что я утратил со прикосновение с любым смыслом или чувством, выходящим за пре делы того, что обычно связано с Рождеством. Это мечтание отобра жало разочарование д ра F., а также некоторую долю соревнова тельного удовольствия, поскольку он обнаруживал, что я недоста точно понимаю себя и сам механистичен.
Pages: | 1 | ... | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | ... | 26 | Книги по разным темам