Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 |

Кстати, на подсчете стихов, записанных от разных сказителей, делаются заключения о способностях индивидуальной памяти человека без письменной культуры. Знаменитая севернорусская сказительница Марфа Крюкова пропела Маркову 10300 стихов. Рекорд принадлежит узбекскому сказителю Пулкан Шаиру, который знал 70 дастанов, то есть несколько сот тысяч стихов. Но оказалось, что речь идет не о пассивном запоминании, а о творческом воспроизведении. Другими словами, один и тот же дастан никогда не воспроизводился буквально. Вообще, следует сказать, что способности человека к пассивному запоминанию в высшей степени ограничены, потому что мешает левое полушарие, которое создает новые тексты.

Запоминать много можно только в том случае, если что-то добавляешь от себя, если вмешиваешься в текст, то есть если ты не безразличен к этому тексту. И в высшей степени показательно, что творческие люди вообще очень плохо запоминают длинные тексты, плохо буквально запоминают. Известен один из предельных случаев с Достоевским. Когда он дописывал Преступление и наказание, ему пришлось перечитать, что было в начале. И с этой точки зрения все мы, наверное, люди вполне творческие.

Для организации индивидуальной памяти необходима своего рода мнемоническая решетка.

То есть цепочка некоторых ассоциаций, чаще всего пространственных. Почему пространственных, это отдельный вопрос, но здесь уместно сказать, что именно пространственные схемы лежать в основе нашей картины мира. Базовый набор символов отличается постоянством, поскольку это необходимо для осознания культурной идентичности всех членов сообщества. Как я уже сказал, это штампы, образцы, каноны, некая предельное движение к стереопизации опыта. В память культуры вводится максимально свернутые тексты, и предельной формой такой конденсации как раз и становится символ. С другой стороны, культура не может существовать только за счет центростремительных, типизирующих механизмов. Ей как воздух необходимо разнообразие. И вот эта вторая тенденция к разнообразию ярче всего проявляется в том, как разворачиваются свернутые тексты. Какими добавочными значениями, какими аннотациями обрастают символы. Способы актуализации символов, по сути дела, неисчерпаемы и, наверное, именно благодаря этому обстоятельству, неисчерпаемо художественное творчество во всех его проявлениях, да и не только художественное творчество.

юбой развернутый текст культуры представляет собой неоднородное явление. Наверное, иного и быть не может, поскольку разные сферы культуры изменяются с разной скоростью.

Пища, как правило, гораздо консервативнее одежды. Изменения в технической сфере происходят гораздо быстрее, чем в сфере идеологии. Даже в пределах естественного языка его разные уровни изменяются со своей скоростью. Скажем, изменения в области лексики, конечно, происходя быстрее, чем в сфере морфологии или синтаксиса. И в этом смысле любой синхронный срез является, в то же время, диахронным. Вот эта внутренняя диахроническая культура скрепляется константными символами, которые ведут себя как принципиально вневременные, как ахронные образования, которые принадлежат и прошлому, настоящему, и любому конкретному моменту на оси времени. Их роль, помимо всего прочего, например, помимо участия в процессе смыслообразования, в некоторой игре значений, состоит в том, чтобы не дать культуре свихнуться, не дать культуре распасться на отдельные хронологические слои. При этом символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу. Он всегда, по словам того же Юрия Михайловича Лотмана, пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее. То есть память символа всегда древнее, чем память его несимволического текстового окружения.

В содержательном плане символ проявляет себя двояко. С одной стороны, он должен быть узнанным, он должен быть распознан как символ, и только в этом случае он реализует свой основной смысл. Например, для читателя, которому не знаком идейный спор между западниками и славянофилами, появление в тексте такого вполне бытового предмета, который назывался гасильники, это такие металлические колпачки на длинных ручках, с помощью которых гасили свечи. Так вот, появление в тексте самого слова гасильник ни о чем не говорит. То есть говорит о том, что это просто одна из деталей городского быта XIX века. Для знающего человека этот предмет будет однозначно ассоциироваться со славянофилами, которых так и называли - колпаками, гасителями. С другой стороны, любой символ активно взаимодействует с культурноисторическим контекстом, причем в результате этого взаимодействия меняются обе стороны.

Символ изменяется под влиянием контекста, а контекст изменяется под влиянием символа. В первую очередь, это относится к наиболее простым, элементарным символам, как круг, крест, дерево, камень, гора. Подобные вечные символы обладают гораздо большей смысловой емкостью, чем более сложные символы. Вообще, здесь существует определенная закономерность, чем сложнее символ, тем однозначнее его содержание. Какой-нибудь сосуд Пандоры или ящик Пандоры, при всей его содержательности, не может сравниться по своим смысловым потенциям с более простым, элементарным символом, таким как круг. Смысловое наполнение такого символа как, например, крест, по сути дела, неисчерпаемо. Но как только мы чуть-чуть усложним эту фигуру, например, сделаем его косым крестом, мы тем самым автоматически накладываем очень существенные ограничения на план его содержания. Перед нами ссылка на известный прецедент, перед нами Андреевский крест, и только Андреевский крест. И ссылка на эпизод его умершвления на таком вот косом кресте.

Доминантные символы культуры, то есть элементарные символы, которые как бы образуют символическое ядро культуры, характеризуются максимальной не связанностью между выражением и содержанием. Выражение как бы лишь задает общую тему содержанию.

Конкретная реализация этой темы может иметь самые неожиданные повороты. Это все напоминает ситуацию, известную нам по Египетским ночам, когда задается некоторая тема, и предлагается ее развернуть. Но ведь эта ситуация имеет очень древнюю традицию. На таком принципе были основаны знаменитые поэтические состязания, известные у многих народов.

Цель знаменитых словесных поединков состояла в том, чтобы максимально полно исчерпать те смыслы, на которые намекают заданные символы. Можно привести гораздо более близкие примеры. Например, с абхазским застольем, когда задается тема, а затем все по очереди описывают ее в своих тостах с разных точек зрения.

Еще одна очень существенная, во всяком случае, для нас особенность символов, которые используется в традиционной культуре, это их способность не только обозначать объект, по сути дела, эта способность присуща всем видам знаков. Но, что очень важно, полностью замещать объект. Причем в результате вот такого замещения объекта символом, происходит отождествление символа с объектом. Скажем, в пастушьей обрядности два ножа или ножницы могли символизировать пасть волка. Эти два ножа связывали и этим закрывали, или завязывали пасть волку. То есть человек оперирует этими символами так же, как если бы это были не знаки, а их денотаты. Обычно выделяются два вида замещения. Во-первых, условное, метафорическое замещение и, во-вторых, безусловное или буквальное замещение. Эти два вида указывают скорее на различие в прагматике. В случае условного замещения человек относится к символу, как к знаку, то есть осознает различия между означающим и означаемым. А в случае буквального отождествления знака и денотата не осознает разницу между тем и другим.

Приведу всего лишь один пример. Отношение к иконе. Для нас икона Богоматери и сама Богоматерь - принципиально разные явления. Между этими двумя явлениями существует определенная связь, хотя бы на уровне названий, имен. Но эта связь весьма условная. Для русского крестьянина прошлого века икона не является изображением божества. Это, по сути дела, и есть божество. И проявление вот такого отношения к иконам весьма многообразно. Их ведь в народной традиции и называли не иконами, а богами. А место, где они висели в избе, не иконостас, а божница. Любопытно, что богами ведь называли не только иконы, но и любые объекты поклонения, например, камешек с дырочкой называли куриным богом. У Бориса Андреевича Успенского в его книге Филологические разыскания в области славянских древностей один из экскурсов называется Наказание иконы и элементы язычества в народном отношении к иконам. Там собран материал, иллюстрирующий идею вот такого безусловного, буквального отождествления символа и объекта. Я думаю, что по отношению к магической практике речь должна идти в ряде случаев не о замещении и даже не об отождествлении, а о не различении символа и объекта. Ведь и замещение, и отождествление предполагает предшествующее различение обозначающего и обозначаемого, а здесь его просто нет. Строго говоря, в таком случае, случае полного не различения, нельзя говорить об этих вещах как о знаках, в том числе, как о символах. Для того чтобы так говорить, необходима хотя бы некоторая степень условности, метафоричности. Нам трудно, невозможно влезть в сознание крестьянина прошлого века, чтобы выяснить, существовала ли для него дистанция между иконой и соответствующим персонажем библейской истории. Хотя должен сказать, что в некоторых случаях это можно сделать по некоторым косвенным данным. Существует замечательная работа Алмазова, которая называется Тайная исповедь в православной восточной церкви. Она была издана в трех томах в Одессе в 1894 году, и в ней были собраны вопросы, которые задавались священниками на тайной исповеди в разных местах и в разное время. Эта книга представляет своего рода изложение концепции грешности в историческом и региональном ракурсе. И один из вопросов, который относится еще к древней Руси: Не надеешься ли на иконы паче Бога.

Эта проблема была актуальна с самого начала христианства на Руси. И Борис Андреевич Успенский связывает это с реликтами языческого отношения к языческим же идолам. Но, скорее всего, эта проблема не религиозного, а семиотического характера. Да, с иконами обращались также как и с языческими идолами, их, например, секли, наказывали, их ставили в угол. Известно также, что иконы нельзя было продавать, их нельзя было выбрасывать. Их можно было либо сплавлять по воде, либо закапывать на кладбище. Но так ведь поступали не только с иконами, стружки от гроба тоже нельзя сжигать, можно было только сплавлять. Многие вещи нельзя было продавать. Считалось, что нельзя продавать хлеб, мед.

Отношение к изображению всегда включало элемент отождествления, и это продолжается до сих пор. Достаточно посмотреть, что будет делаться с портретами во время выборной кампании, выкалывание глаз, попытки пририсовать что-то к портрету и так далее. Механизм замещения объекта символом в большинстве случаев основан на ассоциациях по форме, материалу, цвету, то есть, по каким-то внешним признакам. Но так возможно только в тех случаях, если в качестве обозначаемого выступают какие-то вполне реальные объекты. Например, на масленицу во многих местах сооружался шест с колесом. Это явное указание на солнечный круг, во всяком случае, так прочитал бы это любой этнограф. А что делать в том случае, если обозначаемое явление не имеет каких-то явных внешних признаков. Например, идеи богатства или плодородия. В таком случае, замещение основано на метафорической аналогии. Та же идея богатства может передаваться, например, через идею множественности, которая присуща, скажем, такому предмету, как шкура, волосы. Не случайно скот во многих традициях был эквивалентом денег. Идея смерти может передаваться, например, через камень. В похоронной обрядности обычно, когда гроб выносили из дома, на это место, на то место, где стоял гроб, клался камень. И в таком случае, актуализируются такие признаки камня, как неподвижность, потому что смерть - это в первую очередь отсутствие движения, бесчувственность, тяжесть, кстати, очень важный признак для концепции смерти.

Метафорическая аналогия - это общее понятие. Оно, как правило, реализуется в более конкретных процедурах, таких как реификация, своего рода овеществление, представление того же, смерти или горя камнем, персонофикация. Кстати, в высшей степени любопытна иконография той же смерти. Почему в тех или иных культурах, вот в одной культуре смерть будет изображаться в виде мужского персонажа, а в других - женского персонажа. В- третьих, метаменическое отождествление, процедура, при которой часть отождествляется с целым.

Например, в медицинской практике для того, чтобы что-то не болело, предлагалось выдернуть нитку из савана покойника. Здесь цепочка вполне очевидная, вот та цепочка, которая реализуется в заговорах, как у мертвого что-то не болит, так и у живого не болело бы. Другими словами, нитка из савана принадлежит этому мертвому. С помощью этих элементарных процедур, самых простых процедур, достигается важнейший в семиотическом плане эффект узнавания объекта.

Другими словами, нечто абстрактное и часто трудно вербализуемое становится с помощью подобного рода процедур и соответствующих символов предельно конкретным и наглядным.

Тем, что можно буквально пощупать.

Pages:     | 1 | 2 |    Книги по разным темам