Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |

Что же касается государственнического метанаправления, то отклонения от нормативного идеала связываются здесь главным образом — если не искючительно — с подчинением деятельности СППР интересам групп давления, противоречащим национальным (или классовым) интересам. “Забвение национальных интересов в угоду интересам бизнеса”, “компрадорская позиция правительства” — вот эпитеты, наиболее часто используемые как марксистами, так и этатистами для описания ситуаций, отклоняющихся от их представлений относительно нормативно оптимальной экономической политики. Таким образом, поводов для “нормативной несовместимости” у сторонников государственнического метанаправления гораздо меньше, чем у сторонников либерального метанаправления.

III. Российская экономическая наука: нормативный пейзаж

Перед тем, как непосредственно обратиться к рассмотрению экономических преобразований с использованием предложенной нами системы координат, имеет смысл сделать краткое отступление относительно нормативных “линий раздела”, пролегающих между представителями российского экономического сообщества. Этот вопрос важен для нас с учетом того, что нормативные позиции, занимаемые отечественными учеными, оказывают существенное влияние как на их рекомендации в области экономической политики, так и на их оценки происходящих преобразований.

Достаточно прочные позиции государственнического метанаправления в экономической науке России обусловлены как близостью методологического фундамента нормативных концепций “этатистов” и “марксистов” (представление об объективном характере национальных — или классовых — интересов, общая оценка причин отклонения от нормативного идеала), так и трудностями “встраивания” значительной части российских экономистов в аналитическую культуру “основного течения” экономической науки. Причем, как представляется, эти трудности связаны не только (и не столько) со сложностями обучения чисто инструментальным приемам анализа (отечественная экономико-математическая школа могла бы служить прочным фундаментом для адаптации высокоформализованных аналитических моделей), сколько с нормативными предпочтениями ученых: в “основном течении” экономической науки просто отсутствуют ключевые понятия, характерные для государственнического метанаправения (начиная собственно с концепта “национальных интересов”).9 “Отсутствующим звеном” в рамках государственнического метанаправления в России является отечественный аналог “конфуцианской экономики”: несмотря на всю риторику о целесообразности подражания странам Восточной и Юго-Восточной Азии, теоретический фундамент для соответствующей модели в России отсутствует.

Что касается либерального метанаправления, то в России — что весьма любопытно — господствует нормативный подход, аналогичный экономической теории благосостояния. Большинство либеральных экономистов, отдавая приоритет рынку по сравнению с государством, признают за правительством автономную роль в проведении преобразований (такое автономное правительство фигурирует обычно под именем “правительства реформаторов”, “технократического правительства” и т.д.). Благодаря этому традиционные рецепты экономистов-государственников, логически начинающиеся с неизменного введения “правительство должно...” (...регулировать цены, осуществлять инвестиционные программы, обеспечивать контроль над внешнеэкономической деятельностью и т.д.), имеют парадоксальные параллели в рекомендациях экономистов либерального толка. В этом нетрудно убедиться, если переформулировать эти рекомендации (“...необходимо снижение государственного вмешательства в экономику, либерализация финансовой сферы, ограничение денежной эмиссии” и др.) таким образом, чтобы в явной форме был указан субъект, который призван осуществлять их. После соответствующей переформулировки эти рекомендации будут звучать так: “государство должно снизить уровень своего вмешательства в экономику”, “правительство должно провести либерализацию финансовой системы”, “Центральный Банк должен ограничить денежную эмиссию”. Таким образом, несмотря на прямо противоположный характер рекомендаций, их нормативный фундамент остается единым. () БЕЗ СЛОВА “ДОЛЖЕН” ВООБЩЕ НЕТ НОРМАТИВНОГО ПОДХОДА - ХОТЬ ЛИБЕРАЛЬНОГО, ХОТЬ ГОСУДАРСТВЕННИЧЕСКОГО, АТК ЧТО НЕ В ЭТОМ ДЕЛО)

IV. Нормативные концепции и модели экономического развития

Перейдем теперь от типологии нормативных концепций к соответствующим им моделям экономического развития. В Таблицеа2 в той же системе координат, которую мы использовали в Таблицеа1, представлены основные модели экономического развития с указанием исторических примеров их реализации (наиболее, на наш взгляд, адекватных).

В рамках либерального метанаправления доминирующие позиции на протяжении последнего десятилетия занимала модель “Вашингтонского консенсуса”, претендующая на статус универсальной модели экономического развития, пригодной для всех стран с “развивающимися рынками” (от Новой Зеландии до Мексики и от Израиля до стран СНГ и Тропической Африки)10. Задуманный как либеральное “руководство для технополов” (т.е. технократов от политики)11, “Вашингтонский консенсус” как набор нормативных рекомендаций опирается на характерное для экономической теории благосостояния представление об автономно действующем “благонамеренном” правительстве (сектора1 Таблицыа2). Данная модель, в соответствии с логикой ее разработчиков, призвана обеспечить превращение стран с “развивающимися рынками” в стабильные рыночные экономики, по ключевым структурным параметрам соответствующие стандартам экономически развитых стран.

Наиболее влиятельной альтернативой модели “Вашингтонского консенсуса” была — по крайней мере до международного финансового кризиса 1997—1998агг. — т.н. Азиатская модель экономического развития (сектораIX Таблицыа2), опирающаяся на своеобразный симбиоз государства и бизнеса, получивший в литературе название “приятельский капитализм” (crony capitalism). Парадокс функционирования экономик азиатских стран (который, впрочем, является парадоксом только с точки зрения экономистов либерального метанаправления) заключается в том, что сращивание политики и бизнеса не сопровождалось в них лавинообразным увеличением непроизводительных расходов, связанных с изысканием политической ренты. В западной экономической литературе обычно констатируется отсутствие адекватного объяснения этого парадокса.12 Попытки игнорировать роль активной экономической политики в странах Восточной и Юго-Восточной Азии или рассматривать ее в терминах “самонейтрализующегося” (self-cancelling) либо “ориентированного на сохранение рынка” (market-preserving) вмешательства, хотя и представляют некоторый аналитический интерес, объективно не могут считаться адекватным разрешением указанного парадокса. Так или иначе, государственный активизм составлял важный — возможно, критически важный — элемент “азиатского экономического чуда”, но понимание механизма этого “чуда” пока остается недостижимым для экономистов либерального метанаправления.13

После международного финансового кризиса 1997—1998агг. большинство экономистов и экономических комментаторов — от П.Кругмана до Дж.Сороса — поспешили объявить о кончине Азиатской модели.14 Однако по прошествии двух лет после окончания кризиса трудно удержаться от вывода, что пациент скорее жив, чем мертв. Сравнительная эффективность Азиатской модели (т.е. ее способность обеспечивать высокие темпы экономического роста) действительно упала, однако симбиоз государства и бизнеса в странах Восточной и Юго-Восточной Азии продолжает оставаться фактом. Даже если будут предприняты осознанные усилия для слома системы “приятельского капитализма” (признаки чего, впрочем, практически отсутствуют), приходится считаться с тем, что экономические и политические институты обладают значительной инерцией, а потому “институциональный переворот” невозможно совершить за короткий промежуток времени. Кроме того, сам факт сбоя в функционировании экономико-политических механизмов, проявивших свою эффективность на протяжении почти трех десятилетий, не доказывает, что в будущем они не смогут найти варианты адаптации к новым условиям.

Другие альтернативы модели “Вашингтонского консенсуса”, принадлежащие к государственническому метанаправлению — модель государственного дирижизма, а также модель, предусматривающая — в той или иной мере — восстановление базовых элементов социалистической системы (если использовать данный термин в понимании Я.Корнаи15), имеют в современном мире гораздо меньшую привлекательность (секторааVII и XI Таблицыа2). В то же время, несмотря на существенную оторванность от позитивного (но не нормативного!) теоретического фундамента, они до сегодняшнего дня имеют в России много сторонников (число которых, по-видимому, значительно превышает число сторонников модели “Вашингтонского консенсуса”). Причиной этого, как мы видели в разделе III, являются прочные позиции государственнического нормативного подхода среди значительной части отечественных экономистов.

Итак, на основе предшествующего рассмотрения мы можем выделить по крайней мере 3 потенциальные альтернативы по отношению к модели экономического развития, представленной “Вашингтонским консенсусом”. Однако можно ли рассматривать их в качестве реальных альтернатив модели “Вашингтонского консенсуса” в контексте накопленного исторического опыта Как представляется, положительный ответ на этот вопрос был бы весьма далек от истины.

Особенности экономических преобразований странах с переходной экономикой указывают на то, что модель “Вашингтонского консенсуса” весьма нестабильна по своей природе, ибо осуществить на практике идеал “автономно действующего правительства технократов” весьма трудно. Даже если условия для этого возникают, “период полураспада” такого правительства очень мал. Как правило, он ограничен продолжительностью “медового месяца” реформаторских правительств (или ситуации пресловутого “окна возможностей”), которая в странах ЦВЕ обычно не превышала одного года. Дальнейшие направления фактической эволюции модели “Вашингтонского консенсуса” вели либо к формированию широкого общественного консенсуса в пользу реформ (переход из секторааI в сектораV), либо к подчинению правительства интересам групп давления (сектораIV).

Первое из упомянутых направлений эволюции, по всей видимости, было реализовано во второй половине 1990-хагг. в странах Центральной и Восточной Европы, где успехи рыночных преобразований привели в формированию широкой — и долгосрочной — общественной поддержки преобразований (“консенсус во имя реформ”). Среди экономистов осмысление данного направления эволюции привело к поискам — надо сказать, достаточно лихорадочным и безуспешным — базы для “пост-Вашингтонского консенсуса”, который бы содержал “уточненный” по сравнению с первоначальным перечень рецептов необходимых реформ. По нашему мнению, безуспешность этих поисков объясняется в первую очередь тем, что в погоне за “правильными рецептами” упускается из внимания важный аспект проблемы, связанный с тем, что массовая поддержка реформ является столь же важной предпосылкой, как и результатом эффективного их проведения.

Акцент на необходимости создания “консенсуса во имя реформ” позволяет нам классифицировать соответствующую модель как нормативный идеал экономико-политического подхода, который мы идентифицировали с теорией общественного выбора. Вместе с тем приходится констатировать, что теоретическая проработка данной модели в экономической литературе до настоящего времени отсутствует. Ближе всего к ней подходит т.н. “эволюционно-институциональная перспектива” (evolutionary-institutionalist perspective) в исследованиях экономической трансформации,16 однако последняя по сути дела представляет собой скорее рыхлый конгломерат альтернативных “Вашингтонскому консенсусу” взглядов, изложенных в работах различных авторов, чем “твердое ядро” концепций и рекомендаций, каким был в свое время “Вашингтонский консенсус”. Таким образом, она явно не дотягивает не только до статуса “консенсуса”, но и до роли сложившейся исследовательской программы, способной обеспечить сколько-нибудь эффективную консолидацию усилий представителей экономической дисциплины.

Второе направление практической эволюции модели “Вашингтонского консенсуса”, в гораздо меньшей степени отвечающее целям начатых в свое время преобразований, связано с доминирующим влиянием групп давления на политику правительства. Любопытно, что это направление эволюции было имплицитно заложено в самом “Вашингтонском консенсусе”, который, если и упоминал о необходимости обеспечения политической поддержки правительству реформаторов, основные надежды в этой сфере возлагал на собственников приватизированных предприятий.17 При этом, однако, предполагалось, что правительство сможет удержать роль лидера (если воспользоваться термином теории игр) во взаимоотношениях с группами давления. Эти надежды, однако, оказались не вполне обоснованными, по крайней мере в странах СНГ. Опыт проведения экономических преобразований в России показал, что “консенсус элит” при ведущей роли экономических групп давления является гораздо менее трудоемким и гораздо более привлекательным для субъектов принятия политических решений с точки зрения обеспечения политической поддержки (да и материального благосостояния), чем поиск путей построения “консенсуса во имя реформ”.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |    Книги по разным темам