— Но ведьэто такой окольный путь. К тому же он может оказаться неверным. Мои общие соображениямогут быть предположениями обо всей области, а не выражением моих личных чувств к Вам.Что мешает Вам прямо задать мне интересующий Вас вопрос
— Это однаиз тех проблем, над которыми мы работали с Мэтью. Именно это он называл моимидерьмовыми привычками.
Ее ответ заставил меня замолчать. Хотел лия, чтобы меня каким-то образом связывали с Мэтью И все же я был уверен, чтовыбрал верный ход.
— Разрешитемне попытаться ответить на Ваши вопросы — общий, который Вы задали, и личный,который не задали. Я начну с более общего. Лично мне нравится работать с болеестаршими пациентами.Как Вы знаете из всех этих опросников, которые Вы заполняли перед началомлечения, я занимаюсь исследованием и работаю со многими пациентами шестидесяти— семидесятилетнеговозраста. Я обнаружил, что с ними терапия может быть столь же эффективной, каки с более молодыми пациентами, а, может быть, даже более эффективной. Я получаюот работы с ними такое же удовлетворение.
Ваше замечание о молодой матери и овозможном резонансе от работы с ней верно, но я смотрю на это несколько иначе.Работа с Вами тоже очень важна. Все более молодые люди, с которыми Высталкиваетесь, рассматривают Вашу жизнь как источник опыта или как модельпоследующих этапов своей жизни. И, я уверен, что только Вы имеете уникальнуювозможность пересмотреть свою жизнь и ретроспективно наполнить ее — какой бы она ни была— новым смыслом иновым содержанием. Я знаю, сейчас вам трудно это понять, но, поверьте, такоечасто случается.
Теперь позвольте мне ответить на личнуючасть вопроса: что я чувствую, работая с Вами. Я хочу понятьВас. Думаю, я понимаю Вашу боль и очень сочувствую Вам — в прошлом я сам пережилподобное. Мне интересна проблема, с которой Вы столкнулись, и, надеюсь, что ясмогу помочь Вам. Фактически я обязан это сделать. Самое трудное для меня вработе с Вами — танепреодолимая дистанция, которую Вы между нами устанавливаете. Вы сказалираньше, что можетеузнать (или, по крайней мере, предположить) ответ на личный вопрос, задавбезличный. Но подумайте о том, какое впечатление это производит на другогочеловека. Если Вы постоянно задаете безличные вопросы, я чувствую, что вы игнорируетеменя.
— То жесамое мне обычно говорил Мэтью. Я молча улыбнулся и сложил оружие. Мне неприходило в головуничего конструктивного. Оказывается, этот утомительный, раздражающий стиль былдля нее типичным. Нам с Мэтью пришлось пережить много общего.
Это была тяжелая и неблагодарная работа.Неделю за неделей она отбивала мои атаки. Я пытался научить ее азам языкаблизости: например, как употреблять местоимения "я" и "ты", как узнавать своичувства (а сперва просто различать мысли и чувства), как переживать и выражатьчувства. Я объяснял ей значение основных чувств (радости, печали, гнева,удовольствия). Я предлагал закончить предложения, например: "Ирв, когда Вы говорите так, ячувствую кВам..."
Тельма обладала огромным набором средствдистанцирования. Она могла, например, предварять то, что собиралась сказать,длинным и скучнымвступлением. Когда я обратил на это ее внимание, она признала, что я прав, нозатем начала объяснять, как читает длинную лекцию каждому прохожему, которыйспрашивает ее, который час. После того, как Тельма закончила этот рассказ(дополненныйисторическим очерком о том, как они с сестрой приобрели привычку к долгим окольнымобъяснениям), мы уже безнадежно удалились от исходной темы, а она с успехом дистанцировалась отменя.
У Тельмы были серьезные трудности ссамовыражением. Она чувствовала себя естественно и была самой собой только вдвух ситуациях: когда танцевала и во время их двадцатисемидневного романа сМэтью. Во многом именно поэтому она так преувеличивала роль своих отношений с Мэтью:"Он знал меня так, как почти никто из людей никогда не знал меня — такой, какая я есть, открытойнараспашку, ничего не утаивающей".
Когда я спрашивал, довольна ли она нашейсегодняшней работой,или проем описать еечувства ко мне на протяжении последнего сеанса, она редко отвечала.Обычно Тельма отрицала наличие каких-либо чувств, а иногда обескураживала менязаявлением, что чувствовала большую близость, — как раз в тот момент, когда ястрадал от ееуклончивости и отстраненности. Обнаруживать расхождение наших точек зрения былонебезопасно, потому что тогда она почувствовала бы себяотвергнутой.
По мере того, как становилось все яснее,что отношения между нами не складываются, я чувствовал себя все болееразочарованным ибеспомощным. Я пытался, насколько мог, приблизиться к ней. Но она оставаласьбезразличной. Когда я пробовал поговорить с ней об этом, я чувствовал еехныканье: "Почему ты не любишь меня так же сильно, как Мэтью"
— Знаете,Тельма, то, что Вы считаете мнение Мэтью единственно значимым для Вас, ведет котрицанию вообще какого-либо значения моего мнения. В конце концов, я, как и Мэтью, знаю о Васдовольно много. Я тоже терапевт — фактически я на двадцать лет опытнее и, возможно, мудрее, чемМэтью. Интересно, почему то, что я думаю и чувствую по отношению к Вам, неимеет значения Она ответила на содержание вопроса, но не на егоэмоциональный тон.Она успокаивала меня:
— Вы здесьни при чем. Я уверена, Вы хорошо знаете свое дело. Я вела бы себя так с любымтерапевтом. Именно потому, что Мэтью так обидел меня, я не хочу снова статьуязвимой для терапевта.
— У Вас навсе готов ответ, но если все ответы суммировать, получится: "Не приближайся!"Вы не можете сблизиться с Гарри, потому что боитесь расстроить его своимичувствами к Мэтью и желанием покончить с собой. Вы не можете завести друзей,потому что онирасстроятся, когда Вы, в конце концов, совершите самоубийство. Вы не можете бытьблизки со мной, потому что другой терапевт восемь лет назад причинил Вам боль. Слова все времяразные, но песня одна и та же.
Наконец, к четвертому месяцу появилисьпризнаки улучшения. Тельма перестала воевать со мной по всякому поводу и, кмоему удивлению, начала один из сеансов с рассказа о том, как она всю неделюсоставляла список своих близких отношений и того, во что они превратились. Онапоняла, что каждый раз, когда она по-настоящему сближалась с кем-то, ейтак или иначе удавалось разрушить эти отношения.
— Может, Выи правы, может, у меня действительно серьезная проблема сближения с людьми. Недумаю, что за последние тридцать лет у меня была хоть одна близкая подруга. Я не уверена, былали она у меня когда-нибудь вообще.
Это прозрение могло стать поворотной точкойв нашей терапии: в первый раз Тельма согласилась со мной и взяла на себяответственность заопределенную проблему. Теперь я надеялся, что мы начнем работать по-настоящему.Но не тут-то было: она отдалилась еще больше, заявив, что проблема сближениязаранее обрекает нашу терапевтическую работу на неудачу.
Я изо всех сил пытался убедить ее, что этооткрытие — ненегативный, апозитивный результат терапии. Снова и снова я объяснял ей, что трудности сближения— это не побочныйэффект, а корень всех проблем. То, что эта проблема вышла на поверхность,является не помехой, а достижением, и мы могли бы закрепить его.
Но ее отчаяние углублялось. Теперь каждаянеделя была ужасной.Ее навязчивость еще больше возросла, она все больше плакала, отдалялась от Гарри и частодумала о самоубийстве. Все чаще и чаще я слышал ее критические замечания вадрес терапии. Она жаловалась, что наши сеансы только "бередят раны" иувеличивают еестрадания, и сожалела, что дала обязательство продолжать терапию шестьмесяцев.
Время подходило к концу. Начался пятыймесяц; и хотя Тельма уверяла меня, что выполнит свои обязательства, она яснодала понять, что неготова продолжать терапию свыше шести месяцев. Я чувствовал растерянность: всемои титанические усилия оказались напрасными. Я даже не сумел установить с нейпрочный терапевтический альянс: вся ее душевная энергия до последней капли былаприкована к Мэтью, и я не мог найти способ освободить ее. Настал момент разыграть моюпоследнюю карту.
— Тельма,еще с того дня пару месяцев назад, когда Вы разыгрывали роль Мэтью и произносилислова, которые могли бы освободить Вас, я обдумывал возможность пригласить его сюда ипровести сеансвтроем: Вы, я и Мэтью. У нас осталось всего семь сеансов, если Вы не изменитесвое решение прекратить терапию. — Тельма отрицательно покачала головой. — Я думаю, нам нужен толчок, чтобыдвигаться дальше. Мне бы хотелось, чтобы Вы разрешили мне позвонить Мэтью ипригласить его сюда. Думаю, одного сеанса будет достаточно, но мы должны провести его вближайшее время,потому что потом нам, вероятно, потребуется несколько часов, чтобы разобратьсяв том, что мы выясним.
Тельма, безразлично откинувшаяся в своемкресле, внезапно выпрямилась. Сумка выскользнула у нее из рук и упала на пол,но она не обратила на это никакого внимания, слушая меня с широко открытыми глазами. Наконец,наконец-то я привлек ее внимание, и она несколько минут сидела молча, размышляя над моимисловами.
Хотя я не продумал свое предложение доконца, я полагал, что Мэтью не откажется с нами встретиться. Я надеялся, чтомоя репутация впрофессиональном сообществе вынудит его сотрудничать. Кроме того, восемь леттелефонных посланий Тельмы должны были доконать его, и я был уверен, что он тоже жаждетосвобождения.
Я не мог точно предположить, что случитсяна этом сеансе, но у меня была странная уверенность, что все обернется клучшему. На пользу пойдет любая информация. Любое столкновение с реальностью должно помочь Тельмеосвободиться от ее фиксации на Мэтью. Независимо от глубины деформаций егохарактера — а я несомневался, что перекос там значительный, — я был уверен, что в моемприсутствии он не сделает ничего, что могло бы вселить в нее надежду навосстановление их связи.
После невероятно долгого молчания Тельмазаявила, что ей нужноеще немного времени, чтобы подумать об этом.
— Пока,— сказала она,— я вижу большеминусов, чем плюсов.
Я вздохнул и устроился поудобней на стуле.Я знал, что оставшуюся часть сеанса Тельма проведет, сплетая свою нуднуюсловеснуюпаутину.
— Кположительным сторонам можно отнести то, что доктор Ялом сможет сделатьопределенные непосредственные наблюдения.
Я вздохнул еще глубже. Все было даже хуже,чем обычно: она говорила обо мне в третьем лице. Я хотел было возмутиться тем,что она говорит обо мне так, как будто меня вообще нет в комнате, — но не смог собраться с силами— она меняраздавила.
—. Среди отрицательных сторон я могуназвать несколько возможностей. Во-первых, Ваш звонок может отдалить его от меня. Уменя пока остается один или два шанса из ста, что он вернется. Ваш звоноксведет мои шансы к нулю или даже ниже.
Я определенно вышел из себя и мысленновосклицал: "Прошловосемь лет, Тельма, как тыне можешь понять И потом, как твои шансы могут быть ниже нуля, идиотка" Этодействительно была мояпоследняя карта, и я начинал бояться, что она побьет ее. Но вслух я ничего несказал.
— Егоединственная мотивация участвовать в этом разговоре может быть профессиональной— помочь несчастной,которая слишком беспомощна, чтобы справиться со своей жизнью. В-третьих...
О Господи! Она опять начала говоритьсписками! Я был не в силах это остановить.
—В-третьих, Мэтью, возможно, скажет правду, но его слова будут иметьпокровительственный оттенок и на них сильно повлияет присутствие доктора Ялома.Сомневаюсь, смогу ли я выдержать его покровительственный тон. В-четвертых, это поставит его вочень затруднительное и щекотливое положение в профессиональном смысле. Он никогда не проститмне этого.
— Но,Тельма, он же терапевт. Он знает, что этот разговор необходим Вам, чтобы улучшить Вашесостояние. Если он такой душевно чуткий человек, как Вы описываете его, то, несомненно,испытывает чувство огромной вины за Ваши страдания и будет только радпомочь.
Но Тельма была слишком увлеченаразвертыванием своего списка, чтобы услышать мои слова.
— В-пятых,какую помощь я могла бы получить от этой встречи втроем Нет почти ни одногошанса, что он скажет то, на что я все еще надеюсь. Для меня даже неважно,правда ли это, я просто хочу услышать, что он беспокоится обо мне. Если нетникакой надежды получить то, чего я хочу и в чем нуждаюсь, зачемподвергать себядополнительной боли Я и так сильно ранена. Зачем мне это — Тельма поднялась со стула иподошла к окну.
Теперь я был глубоко озадачен. Тельмаокончательно свихнулась и собиралась отвергнуть мою последнюю попытку помочьей. Я не стал торопиться и подбирал слова очень тщательно.
— Лучшийответ на все вопросы, которые Вы задали, состоит в том, что разговор с Мэтьюприблизит нас к правде. Вы ведь, безусловно, хотите этого, не правда ли — Она стояла ко мнеспиной, но мнепоказалось, что я различил легкий утвердительный кивок. — Вы не можете продолжать житьложью или иллюзией!
Помните, Тельма, Вы много раз задавали мневопросы о моей теоретической ориентации. Я обычно не отвечал, потому чтосчитал, что разговоро терапевтических направлениях отвлек бы нас от более насущных тем. Нопозвольте мне дать ответ сейчас. Возможно, мое единственноетерапевтическое кредо состоит в том, что "не стоит жить, если не понимаешь, чтос тобой происходит". Приглашение Мэтью в этот кабинет могло бы стать ключом кподлинному пониманиютого, что с Вами происходило эти последние восемь лет.
Мои слова немного успокоили Тельму. Онавернулась и села на стул.
— Все этотак потрясло меня. У меня голова идет кругом. Позвольте мне подумать об этом ещенеделю. Но вы должны обещать мне одну вещь: что Вы не станете звонить Мэтью безмоего разрешения.
Я пообещал ей, что не буду звонить Мэтью наследующей неделе,пока не поговорю с ней, и мы расстались. Я не собирался давать гарантии, что никогда не позвоню ему, но, к счастью,она на этом не настаивала.
На следующий сеанс Тельма явиласьпомолодевшей на десять лет, вышагивая пружинистой походкой. Она уложила волосыи вместо своих обычных синтетических слаксов или тренировочных штанов наделаэлегантную шерстяную юбку и чулки. Она сразу села и перешла к делу:
Pages: | 1 | ... | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | ... | 43 | Книги по разным темам