Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |   ...   | 42 |

Это выступление доктора Лэйнга показало егонам, как мне кажется, человеком, чья фантазия порождает релятивизм. Он делаетиз релятивизма фетиш. Все вокруг кажется зыбким и неустойчивым. Видимо, поэтомумногие критики упрекают его в том, что он меняет свою позицию. Я не берусьсудить, меняет ли он свою точку зрения или же их у него просто очень много. Номне кажется, что подобный релятивизм применим только к социальному миру, болеетого, только к определенным аспектам социального мира. По крайней мере, вфизическом мире наше знание физики, химии, математики совсем не является стольрелятивистским, как это изображают современные философы, во всяком случае, япридерживаюсь такого мнения. Даже и в социальном мире значение принципаотносительности не так велико, как провозглашается, если иначе выбратьотправную точку. В этом отношении, хотя некоторые наши взгляды достаточноблизки, мы, похоже, идем разными дорогами. Я не подхожу к проблеме с такимианекдотично-личными ориентирами, а ищу, где деньги, откуда исходит власть.Тогда вещи перестают быть такими относительными.

Мы говорили об ипостаси учителя и обучениискептицизму. Но как можно обучать людей скептицизму, не получив знанийСкептически можно относиться лишь к тому, что понимаешь. Мне кажется, чтопервым делом детям нужно предоставить некий набор знаний. Как говорил Архимед:имея точку опоры, можно перевернуть мир. Если есть точка опоры, тогда можнопроявлять скептицизм. Мне кажется, я знаю, где находится точка опоры.Этоа— наличие хорошихродителей в детстве, хорошего образованияа— в отрочестве имужестваа— вовзрослом возрасте. Тогда можно что-то переворачивать. Тогда можно бытьскептичными. Иначеа—мы лишь болтаем о скептицизме.

Мы всегда говорили, как в психиатрии, так ив психотерапии, а сейчас говорим в особенности много, о различиях во взглядахна мир. Но слова дешевы. Много ли людей хочет изменить свой взгляд на мир Людиэтого не хотят. Мне кажется, они хотят остаться под гипнозом.

Замечание доктора Вацлавика

Позвольте мне перебросить мост. Я помнюдень, когда я читал Корзыбского и меня поразила известная цитата:УКартаа— это нетерриторияФ. Несколько лет назад мне показалось, что радикальныеконструктивисты, видимо, правы: картаа— это территория. С точки зренияКорзыбского, существует реальная территория, которую адекватно отражает карта.С точки зрения радикальных конструктивистов существуют одни только карты. Осамой территории нам ничего неизвестно. Это имеет важные области применения потой простой причине, что, когда мы говорим о реальности, нам не приходит вголову, что мы можем знать лишь действительную реальность, если она существуетв терминах того, чем она не является. И этоа— наше единственное надежноезнание о том, что в какой-то мере может быть подлинной реальностью, потому чтонам удается о ней узнать лишь тогда, когда рушатся наши конструкции реальности.Только когда наши представления о реальности рушатся и и перестаютсоответствовать той картине, которая предстает перед глазами, тогда мыпонимаем, что видим вещи не такими, какими они оказываются. Это не значит,однако, что мы таким образом узнаем, каковы они на самом деле.

Как фон Глазерсфельд пишет в недавноопубликованной мною книге УВыдуманная реальностьФ (New York: W.W.Norton, 1984):существует различие между соответствием (matching) и подгонкой, приспособлением(fitting). Трансцендентальный идеалист верит, что его взгляд на реальностьсоответствует самой реальности, что его идеи как-то выражают, содержат,охватывают реальность такой, какова она есть на самом деле. Радикальныйконструктивист, с другой стороны, сознает, что его взгляд на реальность влучшем случае подходит к реальности, как ключ подходит к замку. Подгонка ключаозначает лишь, что ключ способен выполнять ту функцию, для которойпредназначен. Отсюда нельзя сделать вывода об устройстве замка. Мне кажется,что в терапии мы имеем дело с людьми, у которых рухнула их конструкцияреальности. Терапия может помочь им построить новую или вернуть в слегкамодифицированном виде прежнюю конструкцию.

Я хотел бы подчеркнуть, что заявление д-раЗаца по поводу более надежного взгляда на реальность с точки зренияестественных наук требует существенных оговорок. Я недавно беседовал сфизиком-теоретиком: этот разговор сильно поколебал мое представление о том, чтоих дела хоть чем-то лучше наших.

Как автор и издатель нескольких книг ореальности я получаю гневные письма читателей, в которых речь идет как раз отом, что Лэйнг сказал о нигилизме. Мы, конструктивисты, если я могу себя к нимпричислить, предлагаем конструктивный взгляд на мир, нечто, имеющеерелятивистские ценности и правила. Я не могу вдаваться в подробности, но, есливы серьезно отнесетесь к идее, что мы являемся архитекторами своей реальности,то вы получите три вывода, кажущиеся вполне приемлемыми. Во-первых, мыосознаем, что мы свободны. Будучи архитектором своей реальности, я могу строитьее так, как мне захочется. Во-вторых, этот взгляд делает нас ответственными вглубочайшем этическом смысле, поскольку мы уже не можем запросто вторгаться вманеру чужого поведения или в то, как обстоят дела вне пределов нашегоконтроля. В-третьих, мне кажется, что радикальный конструктивист неизбежноприходит к идее терпимости.

Ролло Р. Мэй

Терапия сегодня

Р.Р. Мэй получил ученую степень доктора вобласти клинической психологии в Колумбийском университете. В 1938 году емубыло присвоено звание магистра богословия в Объединенной теологическойсеминарии. В настоящее время он занимается частной практикой в Тибуроне(Калифорния). Он является автором 14 книг (некоторые написаны в соавторстве) илауреатом многих почетных наград. Он один из самых активных поборниковгуманистического направления в психотерапии и основной американскийинтерпретатор европейской экзистенциальной культурно-философской традиции в ееприменении к психотерапии.

Р. Мэй призывает психотерапевтов уделятьбольше внимания смыслу, чем технике консультирования. Перестройка сознания неможет быть целью, если она предусматривает самореализацию, основанную нанесовершенных ценностях. Терапия должна обращаться к самым высоким человеческимпобуждениям, к ценностям, ради которых стоит жить. Если жизнь людей в обществебудет основываться на самых высоких ценностях, то терапия станетизлишней.

Когда недавно мой дом удостоил своимпосещением Карл Меннингер, я спросил его, как она— человек, с чьим именем ужеполвека связывается движение за психическое здоровье в стране,а— определяет понятие УтерапияФ. Онответил: УЛюди беседуют друг с другом уже тысячи лет. Вопрос в том, какимобразом эти разговоры стали стоить 60 долларов в часФ

Мы с вами участвуем в необычном событии.Организаторы этой конференции, как сказал мне д-р Зейг год назад, рассчитывалисобрать 3000 человек, и он опасался, что эти претензии чересчур амбициозны. Ноеще до конца весны 6000 человек выразили желание принять в ней участие.Пришлось прекратить прием заявлений, хотя известно, что желающих набралось быеще несколько тысяч.

Основной вопрос состоит в том, является листоль огромное собрание чем-то вроде цирка с тремя аренами Или это важнаястадия процесса осознания значимости новой профессии

Часть 1

Мы живем в век терапии. Есть своя форматерапии почти для каждой проблемыа— по последним подсчетам, их более 300. Существует не только общаяпсихотерапия, но и психотерапия супружеских отношений, психотерапия сексуальныхрасстройств, звуковая психотерапия и даже специальная психотерапия для домашнихживотных.

Если обратиться к истории, можнообнаружить, что терапия (или нечто ей подобное) возникала на определеннойстадии развития любого общества. Обычно это происходит во времена распада ирадикальных перемен. Например, в классической Греции, когда Сократ и Платонискали добро, красоту и истину, когда Эсхил и Софокл писали свои великие драмы,когда строился Парфенон, практически невозможно встретить даже слова УтревогаФу греческих авторов, исключая разве что драматургов этого классическогопериода, чье творчество по определению было обращено к мифам.

Терапия была, таким образом, частьютиповых, синтетических функций драмы, религии, философии, танца и других формобщения. В этот классический период общество располагало мифами и символами,которые ослабляли выходящую за пределы нормы тревогу и чувство вины. Проблемылюдей решались скорее в процессе учения, а не переобучения. Мы чаще видим здесьнормальное развитие индивида в направлении интеграции, а не движимые отчаяниемпорывы к реинтеграции.

Но по мере того, как Греция приходила вупадок (период, названный эллинизмом), можно наблюдать радикальное изменение. Аесли проследить его дальше, вплоть до упадка греческой культуры во втором и впервом веках до н.э., то мы обнаружим, что тревога и чувство виныраспространились почти повсеместно. Символы и мифы, которые когда-то успешноснимали напряжение, умерли. Тревога и чувство вины достигают невротическихформ. Cтоики, эпикурейцы, циники, гедонисты вместе с традиционными платоникамии аристотелианцамиа—все философыа—обратились к методам, весьма напоминающим современную психотерапию. Вместопроповеди идеалов истины, красоты и добра они стали говорить о том, каксправиться с ночными кошмарами, или о том, как преодолеть нервозность, играя налире перед большой ауди­торией. Эпикурейская доктрина атараксииа— поиска душевного покоя путемразумного сочетания удовольствийа— была одним из пу­тей достижения этой цели. Другим средством была доктринастои­ков, обратившихсяк апатииа— бесстрастному спокойствию,дос­тичь которогоможно, поднявшись над конфликтами и эмоциями.

Терапия в этот эллинистический периодпроявлялась в форме психологических и этических систем, предназначенных длятого, чтобы помочь индивиду найти источник силы и цельности, обрестиспособность выстоять и даже стать счастливым в этом радикально меняющемсяобществе, в котором не осталось места для чувства защищенности. Гильберт Мюррейсказал, что во втором и в первом веках до н.э. просто Усдали нервыФ. Этоттермин пригоден для любого общества, нуждающегося в терапии.

Плутарх (Lucretium, 1951) написал книгу оУтревожном человекеФ:

УЭпикур... увидел... людей, сполнавкушающих и славу, и богатство, счастливых доброй славою своих детей. Однакопри всем этом он видел в каждом доме разбитые сердца; рассудок, непрестанномучимый острейшей болью, которую ничем не утолить, что вынуждает к излияньюжалоб...Ф(с.7).

Написанные две тысячи лет назад, эти строкиявляются прекрасным описанием невроза, вполне пригодным и для двадцатоговека.

Философы в массе своей сталипсихотерапевтами. Их лекции не призывают больше к поискам добра, красоты иистины, скорее, тут уместно сравнение с клиницистами, которые лечатамбулаторных больных.

Если обратиться к истории средних веков, тообнаружится весьма схожая картина. Книга Барбары Тучман УДалекое зеркалоФ(1978) описывает ужасающий четырнадцатый век, зеркало нашего времени. В тевремена функции терапевтов выполняли колдуны, ведьмы, предсказатели и прочиепугающие фигуры. Но функции, которые они выполняли, подобны тем, чтоосуществляют сегодня психотерапевты.

Идеальное общество должно создавать мифы исимволы, чтобы помочь своим членам справляться с интенсивными чувствами вины,тревоги и отчаяния. Когда нет символов, имеющих трансцендентное значение, как внаши дни, люди лишаются тех специфических форм защиты, которые необходимы дляпреодоления жизненных кризисов: хронических болезней, потери работы, войн,смертей тех, кто был любим, страха смерти, тревоги и вины. Такие периодыпереживаются людьми как тяжелейшее время, когда становится труднее справлятьсясо своими импульсами, инстинктивными потребностями и наклонностями,сложнееа— находитьсамоидентификацию. Таким образом, они становятся жертвами невротическихощущений вины и тревоги.

В наш век не приходится объяснять, чтоУпогасли в церкви свечи, светила померкли в небесахФ. Но когда АрчибальдМаклейш (1958), написав эти строки, прибавляет Удолжны раздуть мы углисердечного огняФ, его призыв также уже не выглядит действенным. Символы любви вбольшой степени поглощены потребностью в защищенности и сексуальнымпсевдовозбуждением. Миф успеха вытеснен мифом Уорганизационного человекаФ, аэтот миф, в свою очередь, растворился в мифе о УяппиФ (преуспевающем молодомпрофессионале, становящемся миллионером еще до 35 лет). Но и эти почитаемыесимволы Запада теряют свою власть.

Выпускник Стэнфордского университета,произнося прощальную речь, так охарактеризовал состояние души и воли своиходнокурсников: Уне ведающие связи ни с прошлым, ни с будущим, не имеющие нирелигиозных, ни светских убеждений, на которых можно было бы строить жизнь, ипотому не имеющие ни цели, ни пути эффективных действийФ. Такие условияподрывают наше назначение, лишают нас чувства идентичности, чувства своего я.Мы чувствуем то, что выразил Йейтс (1950, с. 185):

Все в стороны летита— и центр нет силыудержать;

Анархия над мирома— свободнораспласталась...

И что за грубый зверьа— знать час его настал—

крадется кВифлеему, чтобы родиться

Неудивительно, что в наше время, когда мирначинен атомными бомбами, ни у кого нет уверенности, что он просуществует ещехотя бы десять лет.

Часть II

Теперь я перехожу к рассмотрению того,насколько важны в психотерапии одиночество и присутствие. В наше время все чащеговорят, в терапии вообще, о присутствии терапевта и вытекающей отсюда встречекак о центральном моменте терапевтического сеанса. В одобряюще-облегченнойманере подобным образом понятая роль психиатра обрисована в фильмеУОбыкновенные людиФ.

Современная психотерапевтическая мысльделает акцент на понятии Унарциссической личностиФ, распространившемсяблагодаря трудам Гейнца Кохута и Отто Кернберга. Этот тип личности описываетсякак неуверенный в реальности собственного существования, ревниво сравнивающийсебя с другими людьми, обуреваемый страхом смерти; клиент, у которого нетвыраженных симптомов болезни, но страдающий вообще от бесцельностисуществования, отчужденности, жалующийся на скуку и тяготящийся своимиобязанностями (Lasch, 1979, c. XV).

Pages:     | 1 |   ...   | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |   ...   | 42 |    Книги по разным темам