Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 44 |

Мне кажется, что системное мышление, какловчая сеть, наброшенная Бейтсоном на семейную терапию, сковала полет научноймысли и ограничила научный обмен. Мы утратили драму. Мы лишились понимания мирачеловеческих чувств. Наши терапевтические притчи стали типовыми, им недостаетэлемента экспромта. Мы преуспели в понимании паттернов поведения, научилисьвидеть перспективу семейной реальности и манипулировать действительностью. Нопрошло уже три десятилетия, а мы и поныне встречаем семейных терапевтов,говорящих на сухом, обезличенном, штампованном языке, весьма напоминающемболтовню психоаналитиков (отчасти из-за неприятия этой болтовни я, как и многиедругие, в свое время расстался с психоанализом). Мне как клиницисту труднопринять язык кибернетики: при всей своей сложности и наряду с нею он грешитвесьма упрощенным пониманием человека. Подчеркивая логические системные связи,подход Бейтсона страдает эмоциональной отстраненностью, недостаточнымпониманием семьи как сложнейшей высокоорганизованной системы, где каждая изсоставляющих ее подсистем следует своей программе, и таким образом приводит кисчезновению человека как индивида. Чрезмерная озабоченность сохранениемцелостности системы не позволяет увидеть, как распределяются функции контроля ивласти в семье. Если вы изучаете только систему, то ваш интерес к людям нераспространяется дальше той роли, которую они выполняют в сохранении этойсистемы.

Позвольте вернуться в 1962 год, к нашейвстрече с Вирджинией Сатир, первым семейным терапевтом, которого я увидел впрактической работе. В ее методике выделялся коммуникационный аспект. Так, еслижена подает мужу чашку чая и он говорит: УВкусный чайФ,а— то это значит, что ему нравитсячай, и не надо понимать эти слова как признание в любви своей жене. Скольконедоразумений и разногласий в семье можно было бы избежать при таком подходе!.С годами метод Вирджинии все усложнялся, включив некоторые из теоретическихположений и приемов гештальт-терапии и, безусловно, вытащив из кибернетическогозабвения чувственную сторону человеческой жизни.

Хотя Вирджиния начинала свою научнуюкарьеру в школе Грегори Бейтсона, главным объектом своих исследований онавыбрала эмоциональную сторону семейных отношений и осложнения в интимной жизни.Ее работа с семьями шла в двух направлениях: помощь отдельному человеку,внимание к его личным проблемам, с одной стороны, и с другойа— изучение конфликтующихсоциальных групп. Я думаю это отражает ее позицию как единственного среди нас,да и не только среди нас, человека, для которого весь мира— семья. Наши диалоги превращалисьв параллельные монологи, когда Вирджиния с воодушевлением говорила о значенииинтимной стороны жизни и о космичности единения, а я с не меньшим жаром отвечална ее слова заповедями Талмуда.

В Нью-Хевене мы познакомились с работойгруппы Лидза, Флетча и Корнелисона, которым принадлежит ряд статей о семьяхшизофреников. Нас поразил тот факт, что общая картина семейной жизни быласоставлена на основании индивидуальных собеседований с членами семьи. В товремя группа еще не перешла к методикам работы с семьей какцелостностью.

Считая себя охотниками за новыми истинами,мы были несколько разочарованы знакомством с работами Лаймана Винна вНациональном институте психического здоровья. Хотя Лайман занимался не толькобольными шизофренией, но также их семьями, все его внимание в основном былососредоточено на внутреннем мире пациента. Психоаналитическое мышление сильносказывалось на стиле и приемах его собеседований. Из-за этой многолетнейприверженности к психоанализу собственный авторский метод вырабатывалсямедленно и с трудом, хотя следует отметить, что эта особенность не помешалаЛайману сделать значительный вклад в теорию семейной терапии. Его сравнительноеисследование путей и способов, найденных родителями в стремлении понять своегобольного шизофренией ребенка, косвенно явилось одним из первых подтвержденийтого, что семьяа— этосистема. Лайман не изменил своему раз и навсегда сделанному выборуа— работе с шизофрениками и,естественно, не мог не критиковать систему психиатрических учреждений в нашейстране. В его последней работе, посвященной крупным системам, подчеркиваетсянеобходимость изучения семьи с учетом условий ее существования в обществе, атакже переплетения интересов семьи и крупных социальных систем. На мой взгляд,это весьма ценный вклад в развитие семейной терапии.

Но вернемся еще раз назад, в 1962 год. Позавершении нашего путешествия мы поняли, что, хотя мы и новички в семейнойтерапии, у нас уже имелись весьма серьезные исследования, позволявшие считать,что мы несколько опередили своих коллег. Шестидесятые были годами не тольконебывалого научного подъема в семейной терапии, но и весьма напряженногосоперничества. Из тех, кто практиковал в нашей области, все как один отвергалипсихоанализ и с энтузиазмом прокладывали свои пути в неизведанный новый мир. Современем результаты этих отдельных поисков слились воедино ради более глубокогои масштабного понимания принципов нашего направления в целом и егоцелей.

Года два спустя я снова встретился с Н.Аккерманом, который в то время возглавлял семейную программу под названиемУСлужба помощи еврейским семьямФ. Ранее, с 1950 по 1952 год, мы с нимподдерживали постоянную связь. Аккерман много сделал для моего становления какдетского психиатра. В 1964 году, после более чем десятилетнего перерыва, мывстретились снова. К этому времени я уже лет пять работал семейным терапевтом.Подобно Г. Бейтсону, Н. Аккерман повлиял на мою судьбу не только своиминаучными взглядами. Получив профессиональную подготовку детского психиатра идетского психоаналитика, он пришел в семейную терапию, стремясь к более полномупониманию детей, взрослых и их семей, дабы те и другие могли получить наиболееэффективную помощь терапевта. В начале своих поисков Аккерману пришлосьуслышать немало критических слов от коллег-психоаналитиков, которые полагали,что он предал их науку ради показного трюкачества (каковым считалисьповеденческие техники). На фундаменте освященных временем традиций он, хотя имедленно, строил здание собственной теории. Его смелость в практической работеи преподавательская деятельность безусловно способствовали распространениюсемейной терапии. Я всегда вспоминаю Аккермана, когда использую его коронныйприем: работая с семейной парой, стараюсь включить все свое обаяние, дабы статьнеотразимой частью УтреугольникаФ. Одной из важнейших заслуг Аккермана, равнокак и Витакера, является то, что он стал рассматривать терапевта как частьсемейной системы и всегда подчеркивал это.

В течение многих лет загадкой для меняоставался Мюррей Боуэн с его таинственной улыбкой, которой он, по обыкновению,отвечал на все адресованные ему вопросы. Толкование улыбки предоставлялосьсамим вопрошавшим. Кого-то это, может, и устраивало, но только не такогообщительного человека, как я.

Позже мое уважение вызвали глубина идей М.Боуэна и убежденность, с которой он всегда отстаивал и развивал свои взгляды.Думаю, нет ни одного семейного терапевта, который не был бы знаком сразработанным им понятием УтриангуляцииФ, его идеями, касающимисянаследственной передачи семейной патологии (хотя в своей терапевтическойпрактике он иногда работает только с одним клиентом, не занимаясь семьей), атакже и с мыслью о необходимости определенного послания терапевта,направляющего клиента к изменению своей позиции в семье. Все эти положения втом или ином виде вошли в систему подготовки семейных терапевтов, а такжесоставили основу при выработке терапевтических техник.

Тем не менее, теория Боуэна, на мой взгляд,в известной мере сковывает возможности развитие личности в рамкахсформировавшейся супружеской пары. Определенный детерминизм этой теории непозволяет свободно и творчески строить семью, ограничивает опыт человека тоймоделью, в которой он вырос сам и которая довлеет над ним, как бы много низначили для него отношения с другими людьми. Можно сказать, что идеявнутрисемейной наследственности в этом случае, полностью предопределяя развитиесемьи, как бы доведена до своей логической крайности.

С Джеем Хейли я познакомился в 1962 году,когда он помешал мне понаблюдать за работой Г. Бейтсона, избавив меня, по егословам, от нудного времяпрепровождения. В конце шестидесятых Хейли стал штатнымсотрудником в филадельфийской Детской консультативной клинике и проработал тамоколо десяти лет. В определенном смысле Джей представляет собой гибридный типсе­мейного терапевта,хотя сам он, не будь он Джей, станет возражать против такой характеристики.Начав свой путь в команде Г.аБейтсона, с его ярко выраженным теоретическимуклоном, Джей затем целиком поддался магии и обаянию МилтонаЭриксона.

С Джеем мы вместе сотрудничали вФиладельфии. Вначале он выбрал исследовательскую работу, но ему скоро наскучилосидеть, наблюдать и размышлять. В это время как раз родилась идея подготовкипарапрофессионалов. Программу обучения начали готовить Джерри Форд, Рей Вейнер,Браулио Монтальво, Картер Умбаргер, Джей и я. Позднее к нам присоединиласьМэрианн Уолтерз. У каждого в этом деле был свой интерес.

Джей, например, увидел в новом начинаниивозможность доказать, что высшее образование и влияние такого мегаполиса, какНью-Йорк, только мешают семейным терапевтам. По его мнению, парапрофессионалыпока еще не попали под губительное влияние психодинамического мышления. Меня вэтой затее привлекала ее социальная направленность и возможность проявить своипедагогические способности. В течение пяти лет мы интенсивно осуществлялизадуманную программу обучения, доведя ее до масштабов и глубины, которые,пожалуй, еще не встречались в истории семейной терапии. За работой каждогообучающегося всегда наблюдал кто-нибудь из создателей программы. На мой взгляд,именно здесь раскрылся талант Хейли как научного руководителя, чтоподтверждается множеством находок в процессе его педагогической практики. Вкачестве примера можно привести разработанный им план вступительной беседы состудентами, не имеющими специального образования.

Думаю, именно в филадельфийской Детскойконсультативной клинике Хейли как теоретик впервые столкнулся с реальностьюжизни бедняков. Возникла необходимость наполнить практиче­ским содержанием абстрактныетеоретические концепции Г. Бейтсона и его группы. Требовались новые техники дляработы с беднейшими слоями населения. Возникла потребность в более энергичномвмешательстве в теорию и практику семейной терапии. По всем этим вопросам он иразошелся во мнениях с Бейтсоном. В этот же период у Джея появился интерес ксовершенствованию приемов обучения и желание изменить стратегию лечения нетолько на макро-, но и на микроуровне.

Это было время, когда Браулио, Джей и яобъединили усилия, чтобы выработать свой стиль в терапии, но затем каждый пошелсвоим путем. С Джеем мы, в частности, разошлись во взглядах на проблемуразвития, которой я придаю немалое значение, поскольку начинал как детскийпсихиатр. Кроме того, мой интерес к клиенту отнюдь не заканчивается спреодолением симптома, меня не меньше заботят особенности семейной структуры ивесь контекст его жизни в семье. Движение во время сеансаа— вот на что я обращаю внимание впервую очередь, тогда как Джей сосредоточен на цели лечения и тех задачах,которые должны быть выполнены вне сеанса. Для меня задача очерчиваетпространство взаимодействия с клиентом, границы этого пространства. Для Джеязадачаа— сама по себезначимая составляющая, позволяющая определить стратегию избавления от симптома.Поэтому он четко формулирует ее, действуя в заранее определенном направлении. Яже иду путем пробного зондирования и поиска. Его стратегические шаги выглядятболее согласованными, по сравнению с моими и отличаются изобретательностью иразнообразием, которые позволяют в работе с каждым отдельным симптомомдействовать специфическим образом. У него симптом сам указывает путь к желаемымпеременам. Для меня же симптома— всего лишь побочный продукт, я хочу скорее с ним разделаться,чтобы взяться за основное. Когда мне случается быть супервизором, я в первуюочередь обращаю внимание на личность терапевта, на его манеру поведения,заинтересованность в пополнении своего профессионального багажа. Джей, выполняяте же супервизорские функции, видит в коллеге орудие проведения важноголечебного мероприятия.

И тем не менее, несмотря на все этиразличия, я часто слышу голос Джея. Поначалу я не принимал его методов, считаяслишком искусственными некоторые из его приемов, когда, например, симптом наизвестный срок УвменяетсяФ клиенту в обязанность или когда тот подвергаетсяиспытанию УпредписаниемФ симптома. В такого рода техниках мне виделось холодноедистанцирование, отстраненность терапевта от клиента и даже не совсем честнаяигра по отношению к нему. Однако использование этих методик другими терапевтамине вызывало у меня протеста. Постепенно я и сам стал пользоваться ими, включивих в свой арсенал.

Одна из загадок Джея заключается в том,что, при всей задиристости и воинственности, столь характерных для его печатныхвыступлений, в общении с коллегами по клинике он предстает, скорее, дажезастенчивым, деликатным человеком, с глубочайшим уважением относящимся кпациентам и ученикам.

С Клу Маданес мы познакомились в 1973 году,когда она пришла работать в филадельфийскую Детскую консультативную клинику.Вначале ее голос слышался мне всякий раз, когда я вспоминал о Джее и егоработе. Но мало-помалу он приобрел самостоятельное звучание, привнося с собойвеселье, понимание детской души, способность фантазировать, которая ничуть немешала высокой организованности мышления Клу. Работая с детьми, я неизменнослышу ее голос.

С особой теплотой я отношусь к КарлуВитакеру, ведь мы дружим уже двадцать лет. Не помню точно, когда мывстретились, но, кажется, на конференции в Сент-Луисе, где мы оба получилиприглашение работать в Вашингтонском Университете.

Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 44 |    Книги по разным темам