Книги по разным темам
Pages: | 1 | 2 | Институт экономики переходного периода
Алексей Улюкаев
Первый заместитель министра финансов РФ
Выступление на международной конференции Посткоммунистическая Россия в контексте мирового социально-экономического развития
Экономический рост в России: проблемы и перспективы
Москва
1-2 декабря
2000
Я признателен организаторам за предоставленную мне возможность выступить в такой идеальной аудитории, в которой приятно и хочется выступать. Я хотел бы оттолкнуться от того тезиса, который прозвучал в выступлении Абел Гезовича Аганбегяна. Он сказал, что осмысление истории дает нам возможность двигаться вперед. тематика всей конференции – это поиск путей развития, проблемы роста, а проблемы роста надо начинать с проблем спада. Прежде всего я хотел бы остановиться на особенностях трансформационного спада в России. Ведь по глубине спада Россия не дала ничего экстраординарного на фоне переходных экономик. Глубина спада промышленного производства – 45 с небольшим процентов – была близка к средней по переходным экономикам в целом и ниже чем по переходным экономикам из бывшего Советского Союза. Проблема в том, что трансформационный спад затянулся. По длительности спада российская экономика оказалась впереди других. Мы вышли из периода трансформационного спада в 1999 году. Это значительно дольше, чем в странах Центральной Европы и Балтии, и даже, чем в ряде стран, входящих в СНГ. Это связано с набором причин, лежащих в области экономической политики.
О причинах затянутости трансформационного спада. Во-первых, это отложенность, растянутость дезинфляции, ее непоследовательность. Второе. Это серьезный разрыв между денежно- кредитной и бюджетной политикой. Даже тогда, когда губительная роль инфляции была осознана и стали применяться достаточно последовательные и жесткие меры в области денежно-кредитной политики, бюджетная политика оставалась не только непоследовательной и мягкой, но даже имела рецидивы увеличения бюджетного дефицита, как это произошло в 1996-97 годах, когда бюджетный дефицит увеличился даже на фоне и без того высокого дефицита 1995 года. Это порождало проблемы то монетарного, то рыночного финансирования дефицита, это обескровливало экономику, оттягивало инвестиционные ресурсы, а в условиях низкой монетизации экономики приводило к очень большим рискам всплесков ставок обслуживания долга, что и вызвало известные события в 1998 году.
Еще одна серьезная причина – это отрыв более успешных преобразований в сфере макроэкономики от менее успешных преобразований в сфере микроэкономики. Российские предприятия так и не вошли в систему жестких бюджетных ограничений, и это приводило к воспроизводству очень серьезных проблем на уровне финансов предприятий и корпоративного управления.
Слабый механизм перераспределения ресурсов, слабая банковская система, неразвитый фондовый рынок не позволял ресурсам, которые высвобождались в результате трансформационного спада в секторах неэффективных, перераспределяться в пользу секторов потенциально эффективных. И это препятствовало возможности более раннего начала экономического роста, чем это произошло фактически.
Общее низкое качество рыночной среды, большое количество различных искажений монопольного характера, большое число необоснованных льгот для одних производителей и дискриминация других, искажения, связанные с ослаблением конкуренции, также препятствовали формированию потенциала экономического роста.
В целом, оценка инвестиционных рисков как участниками российского рынка, так и потенциальными внешними инвесторами всегда оставалась на предельном или даже запредельном уровне. Отчасти этому способствовали и политические инвестиционные риски, отчасти непрозрачность финансовых предприятий, отчасти неясность отношений собственности и недостаточная гарантия частной собственности. Все это и сформировало основу для того, чтобы трансформационный спад оказался более протяженным, чем он мог быть при иной экономической политики.
Но, видимо, не все связано только с экономической политикой. Есть факторы, связанные с общей структурой экономики. Все-таки советская экономика и особенно та ее часть, которая оказалась в пределах России, была больше, чем в других переходных экономиках перегружена предприятиями военно-промышленного комплекса. Она была больше всего перегружена секторами максимально дотационными, прежде всего сельским хозяйством. Она была наоборот меньше загружена секторами, которые способны к быстрому росту. Это экономика, в которой оказался огромный массив, формирующий разрыв мировых и внутренних цен, что постоянно провоцировало проблему дотирования или перехлестного субсидирования. Это базовые проблемы, которые во многом связаны и с длительностью того периода, который предшествовал трансформации. То есть в целом диспропорции, которые накапливались в течение семидесяти лет, оказались более глубокими, чем диспропорции, которые сложились в течение трех десятилетий. Это совершенно естественно.
Тем не менее, несмотря на свою затянутость, трансформационный спад завершен, и сейчас мы обсуждаем проблемы роста. Мы фиксируем весьма благоприятные показатели за этот год: более 7 процентов роста ВВП, примерно 9,5 процентов роста промышленного производства, 9-типроцентный рост реальных доходов, свыше 30 процентов рост экспорта, платежный баланс по счету текущих операций – второй в мире после Японии.
Обсуждая проблему факторов роста в 1999 и 2000 годах, мы в общем справедливо выделяем следующие причины. Первая из них связана с улучшением конкурентных условий для российских предприятий после глубокой девальвации рубля и изменением внешнеэкономической конъюнктуры, вызванной не только ростом мировых цен на товары традиционного российского экспорта, но и снижением цен на основной массив товаров нашего импорта, а также и с тем, что изменилось соотношение между долларом и евро. Доллар поднялся относительно евро, а в ситуации, когда импортные контракты в основном номинированы в евро, а экспортные – в долларах, это приводит к дополнительному росту сальдо торгового баланса. Все это так. Но этих факторов далеко недостаточно, когда только ими мы объясняем наш рост, а естественное исчерпание этих факторов приводим как основание, что рост кончился. Я думаю, что это не совсем правильно. Во-первых, самый серьезный и быстрый рост, если мы говорим в категориях роста очищенного от сезонных колебаний, у нас пришелся именно на тот период, когда цены мирового рынка (например, нефтяные цены) были крайне низкими. В четвертом квартале 1998 года цена российской нефти 11 с небольшим долларов за баррель, в первом квартале 1999 года – 14 с небольшим долларов за баррель, крайне низкий уровень цен, слабый платежный баланс, и при этом в первом квартале 1999 года самый высокий рост за весь послекризисный период: 6,2 процента поквартального роста промышленного производства и 5,4 роста производства в базовых отраслях – это больше, чем в последующие периоды.
Здесь налицо проблема соотношения между платежным балансом и ростом, проблема голландской болезни. Короче говоря, при тех институциональных условиях, которые существуют в России, при тех проблемах перетока капитала, которые существуют в России, очень хороший платежный баланс не всегда является фактором роста, а, пожалуй, фактором стагнации. Я хотел бы отметить, что это вообще общемировая практика. Если мы посмотрим на то, как развивались основные страны-нефтеэкспортеры в текущем году, мы увидим, что Россия оказалась не в худшей ситуации. Скажем, рост в Норвегии – 2,5 процента, рост в Венесуэле – 3,5 процента, в Нигерии – 3 с небольшим процента. На самом деле из стран-нефтеэкспортеров, чья конъюнктура улучшилась, только одна Мексика имеет темпы роста, сопоставимые с российскими. Поэтому не совсем верно говорить о том, что мы совершенно не использовали ту паузу, которая была предоставлена в результате хорошей конъюнктуры, и если бы мы иначе распорядились ресурсами, которые получили от этого, то у нас был бы значительно более высокий темп экономического роста.
То же самое касается и девальвационных факторов. Понятно, что девальвация способствует росту экспорта и импортозамещению, но при этом девальвация способствует также снижению реальных доходов, снижению потребительского спроса, что является ограничением для экономического роста. Поэтому здесь должен быть проведен достаточно обстоятельный факторный анализ для того, чтобы более точно определить зависимость между девальвацией и экономическим ростом. Так, есть набор косвенных связей, на которых я сейчас коротко остановлюсь. Скажем, улучшение положения некоторых российских предприятий во многом было связано с импортозамещением, а рост в других секторах экономики был в значительной степени вызван тем, что выручка, которую получали предприятия-экспортеры, позволяла им тщательнее выполнять обязательства перед своими поставщиками, что придавало дополнительный импульс экономики.
Я думаю, что кроме этих связей есть и другие факторы роста, которые можно добавить к тем двум, которые обычно называются: это, конечно, серьезное улучшение финансового состояния предприятий, связанное, прежде всего, с сокращением реальной заработной платы, с сокращением доли реальной зарплаты в ВВП. Доля реальной зарплаты в ВВП снизилась на 8 процентов, с 50% в 1998 г. до 42% в 2000 г. И, соответственно, строго симметрично произошло увеличение доли прибыли предприятий в ВВП (практически полностью на эту же величину) – с 36% в 1998 г до 43% в 2000 г. Улучшение финансового состояния предприятий было связано, кроме того, с тем, что темпы роста тарифов естественных монополий до середины текущего года отставали от индекса потребительских цен, что снижало долю тарифов естественных монополий в издержках предприятий и ВВП в целом.
Понятно, что эти факторы носят ограниченное действие. Уже в этом году у нас реальные доходы существенно (на 9%) растут, особенно сильно выросла реальная зарплата (на 23%). Я думаю, что во многом рост реальной зарплаты – это феномен статистики измерений. С моей точки зрения, это связано с тем, что часть предприятий выходит из тени и начинает показывать зарплату, не скрывая ее. То есть, для реального финансового положения предприятий рост реальной зарплаты на 23% не так катастрофичен, каким он должен был быть исходя из этой цифры.
Важнейшее обстоятельство – это рост монетизации экономики. Доля бартера у нас сократилась более чем в два раза (с 54% в 1998 г. до 21 % в середине текущего года). Это связано и с улучшением бюджетной дисциплины, с прекращением практики бюджетных неплатежей, с более полным и тщательным выполнением бюджетных обязательств, с одной стороны, а, с другой стороны, с тем, что очень серьезно были сокращены не денежные формы исполнения бюджетов, особенно территориальных, а также бюджетов внебюджетных фондов. Скажем, если в бюджетах субъектов Федераций доля не денежных расчетов составляла в 1998 г. 52%, то в текущем году она сокращается примерно до 12%. Серьезно возросла доля денежных расчетов в платежах естественных монополий. За 2 последних года она увеличилась в РАО ЕЭС с 22% до 67% (данные за сентябрь, может быть сейчас уже немного больше). Она выросла почти в два раза в платежах МПС (с 47 до 81%), несколько меньше, но все-таки выросла (до 65%) в платежах Газпрома. Однако этот фактор ограниченный. Все-таки уровень монетизации экономики серьезно повышать дальше нам не удастся, мы подошли к некоторому пределу, ниже которого долю бартера будет снижать очень трудно. Это же относится и в целом к тарифам естественных монополий, поскольку, как я уже говорил, до середины текущего года темпы их роста отставали от темпов роста потребительских цен. Сейчас же происходит некоторая коррекция, например, тарифы МПС за один календарный год (с ноября прошлого по ноябрь нынешнего) выросли на 54%, то есть значительно больше, чем уровень инфляции за этот период.
Еще относительно факторов роста. Среди них нельзя забывать и то, что большой объем ресурсов труда и капитала можно было достаточно быстро ввести в оборот при улучшении конъюнктуры. То есть, во многом достаточно быстрый рост прошлого и текущего года связан с тем, что трансформационный спад как бы накопил ресурсы, которые можно было достаточно быстро ввести в оборот.
Многие из этих факторов в той или иной комбинации действовали в предшествующие периоды: и ресурсы были свободные, были и прежде периоды более менее благоприятной конъюнктуры мирового рынка, и реальный курс рубля, скажем, в 1994-95 гг. не был завышенным, однако эти ресурсы не использовались для целей развития. Я думаю, что все-таки предпосылками того, что эти ресурсы смогли быть использованы для целей развития, стали серьезные изменения менеджмента российских предприятий, оздоровление бизнес-среды, хотя и не в такой степени как нам хотелось. Однако все это дало возможность бизнесу реагировать на макроэкономическую динамику и на конъюнктуру рынков сходным образом с тем, как реагирует бизнес во всех других рыночных странах, а не так как он реагировал у нас, скажем в первой половине 90-х годов.
Уже в ходе 2000 года конфигурация факторов роста немного менялась, дополнительный импульс роста стал возникать со стороны потребительского спроса. Рост реальных доходов и розничного товарооборота создает дополнительный потенциал потребительскому спросу. Рост инвестиций порядка 20% создавал возможности увеличения выпуска в тех секторах, которые производят продукцию инвестиционного назначения. Более того, в ряде секторов, таких, например, как топливная промышленность, появились элементы роста предложения, основанные на предшествующих инвестиционных вложениях.
Подводя итоги сказанному выше, я хотел бы еще раз отметить, что на рост в российской экономике оказывают влияние очень многие факторы, действие которых должно анализироваться комплексно.
Pages: | 1 | 2 | Книги по разным темам